Теперь-то наконецъ Флоренса отыщетъ дорогу къ отцовскому сердцу, и подъ руководствомъ новой маменьки ея завѣтныя стремленія увѣнчаются полнымъ успѣхомъ! Во снѣ явилась ей прежняя мать съ лучезарной улыбкой и съ благословеніями на устахъ. Счастливая Флоренса!
Глава XXIX
Мистриссъ Чиккъ
Возставъ отъ сна и воздавъ благодареніе Господу, миссъ Токсъ, въ одно прекрасное утро, изволила въ своей храминѣ на Княгининомъ Лугу кушать свой обыкновенный завтракъ, какъ-то: французскую булочку, свѣжее яичко въ смятку и крылышко цыпленочка со включеніемъ чашки чаю, перемѣшеннаго и настоеннаго по извѣстному рецепту съ какою-то травой весьма цѣлительнаго свойства. Миссъ Токсъ еще не вѣдала и не гадала, что домъ м-ра Домби обставленъ подмостками и лѣстницами, по которымъ, какъ волшебные духи, карабкаются и снуютъ повсюду странные люди, перевязанные носовыми платками и перетянутые грязными передниками. Окончивъ завтракъ, прелестная дѣва, по заведенному порядку, принялась убирать свою маленькую гостиную, служившую украшеніемъ всего Княгинина Луга.
Утреннія занятія миссъ Токсъ производились методически, по обдуманному плану. Сперва она надѣвала нѣсколько похожія на засохшія листья, старыя перчатки, которыя во всякое другое время тщательно скрывались отъ человѣческаго взора въ одномъ изъ нижнихъ ящиковъ комода. Затѣмъ разыгрывался на клавикордахъ птичій вальсъ, наполнявшій сердце сладостными ощущеніями. Затѣмъ, по естественному сцѣпленію идей, обозрѣвалась пѣвчая птица – очень хорошая птица, голосистая канарейка, услаждавшая громкими трелями музыкальныя уши всего Княгинина Луга. Затѣмъ разставлялись по мѣстамъ хрустальныя и фарфоровыя украшенія съ нѣкоторыми другими принадлежностями, придававшими уютной комнатѣ видъ необыкновенной чистоты и даже невинности. Затѣмъ совершалась ревизія растеній, и миссъ Токсъ, вооруженная маленькими ножницами, подстригала нѣкоторые специменты съ удивительиою ловкостью. Но въ это утро прелестная дѣва медленно и съ какою-то нерѣшительностью приступила къ своимъ ботаническимъ упражненіямъ. Погода была тихая; южный вѣтерокъ, подувавшій въ растворенныя окна, располагалъ душу къ пріятной меланхоліи, и миссъ Токсъ, на крыльяхъ быстрой мысли, унеслась далеко за предѣлы шумнаго города. Трактирный мальчикъ изъ "Герба Княгини", курчавый и румяный, въ бѣломъ передникѣ, вышелъ на площадку съ мѣднымъ ведромъ въ одной и ковшикомъ въ другой рукѣ; и началъ поливать весь Княгининъ Лутъ, выдѣлывая очень искусные водяные узоры. Отъ этой операціи травянистая почва получила свѣжій и, по выраженію миссъ Токсъ, совершенно растительный запахъ. Слабый лучъ солнца, промелькнувшій изъ-за угла сосѣдней шумной улицы, оживилъ внезапнымъ восторгомъ цѣлыя кучи воробьевъ, запрыгавшихъ и зачирикавшихъ на дымныхъ трубахъ въ ознаменованіе сердечной благодарности дневному свѣтилу. Въ городскихъ предмѣстьяхъ тамъ и сямъ косили пахучую траву, и запахъ свѣжаго сѣна, несмотря на сильное противодѣйствіе разныхъ благовоній на своемъ пути, достигалъ однако-жъ до Княгинина Луга, сообщая отрадныя вѣсти о природѣ и ея цѣлебномъ воздухѣ, столь необходимомъ для жалкихъ плѣнниковъ тѣсныхъ и темныхъ захолустьевъ, сдѣлавшихся притономъ всякаго зловонія… Награди Господь лорда мера и его комитетскихъ чиновниковъ, любителей и покровителей зловонной чумы, отравляющей десятки тысячъ нищихъ братій, дерзнувшихъ искать пріюта въ роскошномъ городѣ, ввѣренномъ ихъ отеческому понечительству!.. Но это въ скобкахъ.
Миссъ Токсъ сидѣла на окнѣ, погруженная въ сладкое раздумье. Она думала о своемъ добродѣтельномъ папенькѣ, м-рѣ Токсѣ, который всю жизнь ловилъ контрабандистовъ со славою и честью и скончался какъ христіанинъ въ объятіяхъ неутѣшнаго семейства. Она провела свое дѣтство на морской пристани, вдыхая запахъ смолы и топленаго сала. Счастливое время, золотое время! Гдѣ теперь эти прелестные луга, покрытые незабудками и лиліями, луга, на которыхъ паслись коровы, заготовляя матеріалъ для сливочнаго масла! Куда дѣвались эти румяные юноши въ нанковыхъ курткахъ, для которыхъ миссъ Токсъ въ бывалые годы плела вѣнки изъ незабудокъ и дѣлала букеты изъ фіалокъ. Они исчезли, зти юноши въ нанковыхъ курткахъ, исчезли и съ вѣнками, и съ пламенными клятвами въ ненарушимой вѣрности до гробовой доски! О время, время!.. О нанковыя куртки!..
Миссъ Токсъ вздохнула изъ глубины души, посмотрѣла на трактирную вывѣску, на чирикающихъ воробьевъ и снова задумалась, – задумалась о своей покойной маменькѣ, о ея умилительныхъ добродѣтеляхъ и сильныхъ ревматизмахъ. Въ эту минуту передъ самымъ окномъ прошелъ дюжій колченогій мужчина съ огромной корзиной на головѣ и кричалъ во весь ротъ: "Цвѣты – ландыши, цвѣты – маргаритки, сударыня!" Миссъ Токсъ отвернулась, покачала головой, и мысль о скоротечности человѣческой жизни, неизвѣстно почему, возникла въ ея умѣ со всѣми доказательствами относительно непрочности мірскихъ благъ. Придетъ, и скоро придетъ пора, когда завянетъ и она, Лукреція Токсъ, завянетъ какъ маргаритка, сорванная безжалостной рукою! Да, завянетъ.
И отъ полевой маргаритки мысли миссъ Токсъ незамѣтно перешли къ м-ру Домби, вѣроятно потому, что майоръ уже воротился и учтиво раскланивался съ нею изъ своего окна: иначе какая же другая связь могла быть между маргариткой и мромъ Домби? "Каковъ-то онъ теперь послѣ своего путешествія? – думала миссъ Токсъ. – Успокоилась ли его страждущая душа? Думаетъ ли онъ жениться во второй разъ, и если думаетъ, на комъ? Какой женщинѣ суждено сдѣлаться второю супругою м-ра Домби?"
Яркій румянецъ – погода была жаркая – покрылъ задумчивое лицо миссъ Токсъ, и она съ изумленіемъ замѣтила въ себѣ эту странную перемѣну, когда увидѣла въ каминномъ зеркалѣ отраженіе своего лица. Румянецъ, еще болѣе яркій, зардѣлся на ея щекахъ, когда появилась на Княгининомъ Лугу небольщая карета, подъѣхавшая прямо къ ея дому. Миссъ Токсъ поспѣшно встала, схватила маленькія ножницы и принялась съ большимъ усердіемъ подрѣзывать растенія въ ту минуту, когда вошла въ гостиную м-съ Чиккъ.
– Какъ ваше драгоцѣнное здоровье, милый другъ? – воскликнула миссъ Токсъ, встрѣчая гостью съ распростертыми объятіями.
Какая-то величественная важность отражалась на этотъ разъ во всей фигурѣ м-съ Чиккъ; однако-жъ она обняла своего милаго друга, поцѣловала и сказала съ нѣкоторою торжественностью:
– Благодарю васъ, Лукреція. Я совершенно здорова. Надѣюсь, и вы также. Кге!
Односложный кашель м-съ Чиккъ совершенно особаго свойства служилъ, казалось, предисловіемъ къ настоящему кашлю.
– Сегодня вы очень рано пріѣхали, моя милая, – сказала миссъ Токсъ, – какъ я вамъ благодарна! Не хотите ли позавтракать?
– Благодарю васъ, Лукреція. Братъ мой вернулся изъ Лемингтона, и я завтракала сегодня вмѣстѣ съ нимъ. Кге!
Говоря это, м-съ Чиккъ осматривалась кругомъ по всѣмъ направленіямъ, какъ будто видѣла въ первый разъ уютную комнату своей подруги.
– Надѣюсь, моя милая, теперь получше вашему братцу?
– Благодарю васъ, Лукреція, ему гораздо лучше. Кге!
– Ахъ, милая Луиза, васъ очень безпокоитъ этотъ кашель. Остерегайтесь, мой безцѣнный другъ.
– Благодарю васъ, Лукреція, это ничего. Такъ бываетъ со мной всегда передъ перемѣною погоды. Мы должны ожидать перемѣны.
– Въ погодѣ? – спросила миссъ Токсъ наивнымъ тономъ.
– Во всемъ, – возразила м-съ Чиккъ. – Конечно должны, и свѣтъ не можетъ обойтись безъ перемѣнъ. Лукреція, кто будетъ противорѣчить этой истинѣ, покажетъ только, что y него голова не на своемъ мѣстѣ. Перемѣны, говорю я, были, есть и будутъ! Пусть покажутъ мнѣ хоть одну вещь, которая не измѣняется. Боже мой, Боже мой! Даже шелковичный червь – насѣкомое безсмысленное, безъ чувства, безъ ума, безъ памяти – безпрестанно подвергается самымъ неожиданнымъ и самымъ удивительнымъ перемѣнамъ. Да!
– Какая тонкая, удивительная наблюдательность! Несравненная Луиза всегда вѣрна самой себѣ!
– Благодарю васъ, Лукреція. Вы говорите и думаете искренно, я увѣрена въ этомъ. Надѣюсь, ничто въ свѣтѣ не заставитъ насъ перемѣнить мнѣніе другъ о другѣ.
– О, конечно, моя милая! – возразила миссъ Токсъ.
М-съ Чиккъ откашлянулась, какъ прежде, и принялась выводить на коврѣ разныя фигуры костянымъ концомъ своего зонтика. Миссъ Токсъ, привыкшая къ раздражительности своей прекрасной подруги, воспользовалась этой паузой, чтобы перемѣнить разговоръ.
– Кстати, моя милая, вы, кажется, пріѣхали не однѣ, – сказала миссъ Токсъ, – въ каретѣ я замѣтила лицо вашего супруга.
– Да, м-ръ Чиккъ въ каретѣ. Пусть онъ тамъ и остается. У него газета, которая займетъ его слишкомъ на два часа. Вы можете, Лукреція, подрѣзывать ваши цвѣты, a я посижу и отдохну.
– Несравненная Луиза понимаетъ, что всякія церемоніи безполезны между такими друзьями, какъ мы. Слѣдовательно…
Но заключеніе договорено не словами, a самымъ дѣломъ. Миссъ Токсъ надѣла перчатки, вооружилась ножницами и начала съ микроскопической заботливостью подстригать растенія. М-съ Чиккъ, склонивъ голову на одну сторону, просидѣла нѣсколько минутъ не говоря ни одного слова и продолжая выводить фигуры на коврѣ.
– Флоренса тоже вернулась домой изъ гостей, и я должна сказать, что Флоренса уже слишкомъ давно ведетъ одинокую жизнь, – заговорила наконецъ м-съ Чиккъ строгимъ и торжественнымъ тономъ, – да, слишкомъ давно. Въ этомъ не слѣдуетъ и сомнѣваться, и тотъ потерялъ бы всякое уваженіе въ моихъ глазахъ, кто сталъ бы противорѣчить этому мнѣнію. Многое можно измѣнить, но не все. Кто станетъ съ этимъ спорить? Я, съ своей стороны, не могу наперекоръ очевидности и разсудку приневоливать своихъ чувствъ.
– О конечно, моя милая, какъ это можно! – подтвердила миссъ Токсъ, не совсѣмъ понимая, или, правильнѣе, вовсе не понимая таинственныхъ рѣчей прекрасной подруги.
– Флоренса – странная дѣвушка; это я говорила всегда, и братъ мой, конечно, не виноватъ, что чувствуетъ нѣкоторую неловкость въ ея присутствіи. Желала бы я знать, кто осмѣлится обвинять Павла Домби? A между тѣмъ что-жъ ему дѣлать послѣ всѣхъ этихъ горестныхъ происшествій, случившихся въ нашей семьѣ? Тутъ одинъ отвѣтъ. Онъ долженъ сдѣлать усиліе. Павелъ Домби въ этомъ случаѣ даже обязанъ сдѣлать усиліе. Наша семья всегда отличалась усиліями, a Павелъ теперь глава семьи, единственный ея представитель. Да, единственный, ибо что такое я? Ничто, или почти ничто!
– Полно, мой ангелъ, что съ вами?…
М-съ Чиккъ отерла слезу, взглянула на потолокъ и продолжала такимъ образомъ:
– Слѣдовательно, говорю я, Павелъ въ настоящемъ случаѣ обязанъ сдѣлать усиліе, и пусть оно пронзитъ кинжаломъ мое сердце, я заранѣе благословляю его. О Боже мой! я слаба, и природа y меня какъ y ребенка. Почему въ этой груди не кусокъ мрамора на мѣсто сердца или просто булыжникъ съ мостовой…
– Полно, мой ангелъ, что съ вами?
– Но такъ или иначе, я съ восторгомъ узнаю, что Павелъ остался вѣрнымъ своему имени, хотя и прежде въ этомъ я не сомнѣвалась. Домби всегда будетъ Домби, и желала бы я знать, кто смѣетъ иначе объ этомъ разсуждать?
Молчаніе. М-съ Чиккъ оглянулась во всѣ стороны, какъ будто дѣлала вызовъ противникамъ своего мнѣнія.
– Одного только я желаю, – замѣтила м-съ Чиккъ, – чтобы и она сдѣлалась достойною этого имени.
Миссъ Токсъ, переливавшая въ эту минуту воду изъ зеленаго кувшинчика, была въ самой высокой степени изумлена серьезнымъ голосомъ и выраженіемъ лица своей подруги. Прекративъ ботаническія занятія, она, въ свою очередь, приняла глубокомысленный видъ и усѣлась подлѣ м-съ Чиккъ съ явнымъ намѣреніемъ сказать утѣшительное слово.
– Извините меня, милая Луиза; но я осмѣлюсь вамъ по этому поводу сдѣлать скромное замѣчаніе, которое, можетъ быть, не совсѣмъ согласно съ вашими мыслями. Мнѣ кажется, мой ангелъ, ваша племянница подаетъ большія надежды… да, большія во всѣхъ отношеніяхъ.
– Что вы подъ этимъ разумѣете, Лукреція? Къ чему относится ваше замѣчаніе, и какъ должна я понимать васъ? Объяснитесь.
– Я хотѣла сказать, мой друтъ, что Флоренса сдѣлается достойною своего имени.
– Лукреція, вы меня не поняли, – возразила м-съ Чиккъ съ торжественнымъ терпѣніемъ, – впрочемъ, въ этомъ моя вина, a не ваша, потому что я выразилась неясно. Можетъ быть, мнѣ вовсе не слѣдовало говорить вамъ о такомъ предметѣ, но прежняя наша короткость… a я думаю, Лукреція, и даже увѣрена, ничто не разорветъ нашей дружбы. И что могло бы охладить насъ другъ къ другу? Конечно, ничто, и было бы глупо объ этомъ думать. Это мое неизмѣнное мнѣніе. Итакъ, Лукреція, я должна выразиться яснѣе. Поймите же, что мои замѣчанія относились не къ Флоренсѣ, – отнюдь нѣтъ!
– Въ такомъ случаѣ, извините, мой ангелъ, я васъ совсѣмъ не поняла. У меня теперь, право, какой-то туманъ въ головѣ.
М-съ Чиккъ выглянула на улицу и принялась осматривать комнату по всѣмъ направленіямъ, останавливая свой взоръ на растеніяхъ, на канарейкѣ, на зеленомъ кувшинѣ, на всемъ, кромѣ самой хозяйки. Но дошла, наконецъ, очередь и до миссъ Токсъ. Бросивъ на нее быстрый и проницательный взглядъ, м-съ Чиккъ опустила глаза въ землю, нахмурила брови и разразилась такими словами:
– Лукреція, особа, которая должна сдѣлаться достойною своего имени, это – вторая жена моего брата Павла Домби. Вступить во второй бракъ – его неизмѣнное намѣреніе. Кажется, я объ этомъ говорила, хотя, можетъ быть, другими словами.
Миссъ Токсъ вскочила, какъ ужаленная и, подбѣжавъ къ растеніямъ, принялась подстригать стебельки и вѣтки съ такою же неблагосклонностью, какъ цирульникъ иной разъ подчищаетъ щетинистую бороду какого-нибудь бѣдняка.
– Пойметъ ли она отличіе, которое ей дѣлаютъ, – продолжала м-съ Чиккъ, – это другой вопросъ. Надѣюсь, что пойметъ. Мы обязаны въ этомъ мірѣ хорошо думать о своихъ ближнихъ. Моего совѣта не требовали, да оно и лучше. Мое мнѣніе въ этомъ дѣлѣ было бы принято свысока или съ обидной снисходительностью. Такъ ужъ пусть идутъ дѣла сами по себѣ.
Миссъ Токсъ еще ниже нагнулась къ горшкамъ и съ большимъ усердіемъ подстригала растенія.
– Если бы Павелъ посовѣтовался со мной, какъ это иногда онъ дѣлаетъ, – иродолжала м-съ Чиккъ, преодолѣвая истерическій припадокъ, – или лучше, какъ это онъ дѣлывалъ… теперь ужъ конечно мои совѣты не нужны, да и слава Богу, меньше отвѣтственности… я не ревнива и не завистлива, Ботъ съ ними! – Здѣсь м-съ Чиккъ залилась горькими слезами. – Такъ если-бы Павелъ пришелъ ко мнѣ и сказалъ: "Луиза, какихъ достоинствъ посовѣтуешь ты искать въ моей будущей женѣ?" – я бы отвѣчала прямо и рѣшительно: "Хорошая семья, красота, образованіе, связи, – вотъ чего ты долженъ искать во второй супругѣ." – Да, именно я выразилась бы этими словами, хоть бы потомъ нести голову на плаху. Пусть посадятъ меня въ тюрьму, я и въ тюрьмѣ стану говорить: "Павелъ! жениться во второй разъ, и не на женщинѣ изъ высшаго круга! Жениться не на красавицѣ! Жениться на женщинѣ безъ образованія, безъ связей!" Нужно съ ума сойти, чтобы думать иначе объ этомь предметѣ. Да, съ ума сойти!
Лучъ надежды мелькнулъ въ головѣ миссъ Токсъ.
– Но я еще не сошла съ ума, a потому и говорю, что внушаетъ здравый смыслъ. Я вовсе не приписываю себѣ высокаго ума, хотя нѣкоторые люди почему то всегда приходили въ изумленіе отъ моихъ талантовъ; можетъ быть, они перемѣнятъ свое мнѣніе, и очень скоро! но все же я не была и не буду отъявленной дурой. За это ручаюсь. И пусть попробуютъ сказать м_н_ѣ, что братъ мой Павелъ Домби можетъ соединиться съ кѣмъ бы то ни было… да, с_ъ к_ѣ_м_ъ б_ы т_о н_и б_ы_л_о – эти слова произнесены были съ особенной запальчивостью, – кто не имѣетъ этихъ достоинствъ!.. о Боже мой, да это была бы смертельная обида! Все равно, если бы сказали, что я рождена и воспитана между слонами, никакъ не меньше! A впрочемъ, на этомъ свѣтѣ надобно готовиться ко всякимъ обидамъ. Я и готовлюсь. Дерзкія мнѣнія не удивляютъ меня!
Послѣдовало молчаніе. Ножницы миссъ Токсъ звякнули два, три раза, ея платье заколыхалось, но лицо было тщательно скрыто между листьями. М-съ Чиккъ, послѣ внимательныхъ наблюденій, которыя, казалось, удовлетворили ея ожиданія, продолжала болѣе спокойнымъ тономъ:
– Слѣдовательно, братъ мой, вступая во второй бракъ, сдѣлалъ то, что и должно было ожидать отъ Павла Домби. Признаюсь однако-жъ, это меня изумляетъ, хотя пріятно изумляетъ. Когда Павелъ выѣхалъ изъ города, я никакъ не ожидала, чтобы y него могла родиться за городомъ какая-нибудь привязанность, хотя я очень хорошо знала, что здѣсь онъ ни въ кого не влюбленъ. Какъ бы то ни было, партія во всѣхъ отношеніяхъ самая приличная, такъ что лучше и желать нельзя. Мать, безъ всякаго сомнѣнія, женщина тонкая и со вкусомъ, и, разумѣется, я не въ правѣ осуждать, зачѣмъ она желаетъ жить вмѣстѣ съ ними; это – дѣло Павла, a не мое. Невѣсты я еще не видала, но, судя по портрету, она – красавица первой руки. Имя y ней прекрасное, мнѣ, по крайней мѣрѣ, кажется, что Эдиѳь – необыкновенное и вмѣстѣ высокое имя. Стало быть, Лукреція, я не сомнѣваюсь, вы съ удовольствіемъ услышите, что свадьба будетъ на этихъ дняхъ и, конечно, съ восторгомъ узнаете объ этой перемѣнѣ въ положеніи моего брата, который столько разъ удостаивалъ васъ своимъ благосклоннымъ вниманіемъ.
Вмѣсто словеснаго отвѣта, миссъ Токсъ дрожащею рукою взяла лейку и повела блуждающимъ взоромъ вокругъ комнаты, какъ будто соображая, какую часть мебели надлежало вспрыснуть содержащеюся влагою. Въ эту минуту отворилась дверь. Миссъ Токсъ вздрогнула, захохотала и безъ всякихъ предварительныхъ объясненій бросилась въ объятія вошедшей особы, не сознавая, къ счастью, возвышеннаго негодаванія м-съ Чиккъ и мефистофелевской радости майора, который все это время сидѣлъ y себя подъ окномъ съ двухстволыюй трубкой.
Высокая честь держать въ объятіяхъ прелестную дѣву, упавшую въ обморокъ, досталась ма долю горемычнаго туземца, который, по именному предписанію своего владыки, пришелъ навѣдаться о состояніи драгоцѣннаго здоровья миссъ Токсъ. При этомъ посольствѣ въ инструкцію его вошли еще другія очень строгія предписанія, которыхъ – увы! – исполнить было невозможно, несмотря на бдительный надзоръ яростнаго властелина, слѣдившаго за всѣми происшествіями черезъ двухствольную трубку. Бѣдный туземецъ трепеталъ за свои кости.
A между тѣмъ миссъ Токсъ, прильнувъ къ груди неожиданнаго пришельца, тихонько смачивала его теплой влагой изъ зеленаго кувшинчика, остававшагося въ ея рукахъ, какъ будто посланникъ майора Багстока былъ тропическимъ растеніемъ (оно и справедливо), требовавшимъ на европейской почвѣ поливанія искусственнымъ дождемъ. М-съ Чиккъ, сначала не принимавшая никакого участія въ безмолвной сценѣ, приказала, наконецъ, туземцу положить свое бремя на софу и удалиться. Вслѣдъ за тѣмъ она принялась съ большимъ усердіемъ оживлять безчувственную подругу.
Но въ хлопотахъ м-съ Чиккъ отнюдь не было замѣтно того нѣжнаго участія, которое обыкновенно характеризуетъ дочерей Евы, когда онѣ въ подобныхъ случаяхъ ухаживаютъ одна за другой. Не сестра милосердія, a палачъ среднихъ вѣковъ, палачъ вѣковъ, столь оплакиваемыхъ и въ Англіи многими добродѣтельными людьми, стоялъ теперь передъ несчастной женщиной, приводимой въ чувство единственно для приготовленія къ новымъ безпощаднымъ пыткамъ. Спиртъ, духи, соль, холодная вода и другія испытанныя средства употреблены были въ дѣло съ полнымъ успѣхомъ. Но когда миссъ Токсъ мало-по-малу пришла въ себя и открыла глаза, м-съ Чиккъ отпрянула отъ нея, какъ отъ злодѣя, и вновь явилась передъ ней, какъ передъ Гамлетомъ тѣнь отца, но не съ кроткимъ и печальнымъ взоромъ, a съ проклятіями и укорами на грозномъ челѣ.
– Лукреція, – сказала м-съ Чиккъ, – я не стану скрывать своихъ чувствъ. Это безполезно. Глаза мои открылись однажды навсегда. Не далѣе какъ за часъ самъ архангелъ не увѣрилъ бы меня въ томъ, что теперь ясно, какъ день.
– Обыкновенная слабость, – лепетала миссъ Токсъ, – не безпокойтесь. Скоро я совсѣмъ оправлюсь.
– Скоро вы совсѣмъ оправитесь! – повторила миссъ Чиккъ съ презрительнымъ негодованіемъ. – Думаете ли вы, что я ослѣпла? Воображаете ли, что я глупа, какъ ребенокъ! Благодарю васъ, Лукреція, благодарю!
Миссъ Токсъ устремила на подругу умоляющій взоръ и приставила платокъ къ заплаканнымъ глазамъ.
– Если бы кто другой началъ увѣрять меня въ этомъ, – продолжала м-съ Чиккъ величественнымъ тономъ, – мнѣ кажется, я бы готова была поразить его, какъ безстыднаго клеветника. Благодарю васъ, Лукреція Токсъ. Глаза мои открылись однажды навсегда. Спала съ нихъ роковая повязка, и слѣпота дружескаго довѣрія не имѣетъ болѣе мѣста. Лукреція Токсъ, вы играли мной какъ мячикомъ, вы лукавили и кривили душой наперекоръ моей искренности! Конецъ теперь вашимъ интригамъ, увѣряю васъ.
– О, на что вы намекаете, мой ангелъ, съ такою жестокостью! – проговорила миссъ Токсъ, задыхаясь отъ слезъ.
– На что я намекаю? Спросите собственное сердце, Лукреція Токсъ. A между тѣмъ убѣдительно прошу уволить меня отъ вашихъ фамильярныхъ нѣжностей. Во мнѣ еще осталось чувство уваженія къ самой себѣ, хотя, быть можетъ, вы этого не думаете.
– Луиза, Луиза! какъ вы можете говорить подобнымъ языкомъ!
– Какъ могу я говорить подобнымъ языкомъ? – возразила м-съ Чиккъ, которая, за недостаткомъ болѣе подходящихъ аргументовъ, думала уничтожить свою противницу презрительнымъ повтореніемъ ея же восклицаній. – Подобнымъ языкомъ! И вы еще объ этомъ спрашиваете!
Миссъ Токсъ плакала навзрыдъ.
– Вы вошли черезъ меня почти въ довѣренность къ моему брату и обвились вокругъ его очага, какъ змѣя, подколодная змѣя, которая за всѣ благодѣянія хочетъ вонзить жало въ сердце своего благодѣтеля! И Лукреція Токсъ изволитъ питать надежду превратиться въ м-съ Домби! О Боже мой! Да это такая колоссальная нелѣпость, изъ-за которой, право, почти не стоитъ выходить изъ себя!
– Ради Бога, Луиза, не говорите такихъ страшныхъ вещей!
– Страшныхъ вещей! – повторила м-съ Чиккъ, – страшныхъ вещей! Да развѣ не сейчасъ вы доказали очевиднѣйшимъ образомъ, что не можете скрывать своихъ чувствъ даже предо мною! Развѣ не сейчась спала страшная повязка, которую вы такъ искусно нахлобучили мнѣ на глаза?
– Я не жаловалась и не сказала ничего, – отвѣчала миссъ Токсъ, разражаясь громкимъ плачемъ. – Ваше извѣстіе, Луиза, конечно, поразило меия до нѣкоторой степени, и если прежде я имѣла слабую надежду, что м-ръ Домби чувствуетъ ко мнѣ нѣкоторую привязанность, то не в_а_мъ бы, Луиза, осуждать меня съ такою безпощадною строгостью.
– Не мнѣ бы! То есть, она хочетъ сказать, что я сама ее поощряла! – воскликнула м-съ Чиккъ, обращаясь къ мебели, какъ будто и бездушныя вещи должны были сдѣлаться вопіющими свидѣтелями буйнаго сумасбродства. – Да, да, я это зыаю, я вижу это по ея глазамъ!
– Я не жалуюсь, милая Луиза, и не упрекаю васъ; но для собственнаго оправданія…
– Конечно, конечно! – воскликнула м-съ Чиккъ, осматривая мебель съ пророческой улыбкой. – Только этого недоставало! Объяснитесь же, Лукреція Токсъ, объяснитесь прямо и рѣшительно, что y васъ на умѣ! Будьте откровенны хоть разъ съ вашимъ другомъ, Лукреція Токсъ! Я уже приготовлена ко всему.
– Для собственнаго оправданія, милая Луиза, и только для оправданія, я хотѣла бы спросить васъ: развѣ не вы первая подали мнѣ эту мысль? Развѣ не говорили вы нѣсколько разъ, что, судя по всему, исполненіе ея не подвержено никакому сомнѣнію?
М-съ Чиккъ поспѣшно оставила кресла, прошлась по комнатѣ, подняла голову вверхъ и, обращаясь на этотъ разъ не къ мебели, a къ небесамъ, произнесла самымъ торжественнымъ тономъ:
– Есть предѣлъ, за которымъ человѣческое терпѣніе становится смѣшнымъ и даже преступнымъ. Я могу вынести многое, но не все, потому что я человѣкъ. Тяжелая мысль отягощала мою душу, когда я собралась сегодня въ этотъ домъ. Не знаю, какъ назвать и какъ опредѣлить эту мысль, но если бываютъ предчувствія на этомъ свѣтѣ, то я предчувствовала ужасную, неотразимую бѣду. Сбылось предчувствіе, оправдалась тайная тревога сердца! Довѣренность многихъ лѣтъ уничтожилась въ одну минуту! Крѣпкія узы дружбы разорвались, распались безъ жалости и безъ милосердія! Какое воображеніе представитъ сцену ужаснѣе той, которая такъ неожиданно и такъ мгновенно раскрылась передъ моими піазами! Я ошибалась въ васъ, Лукреція Токсъ, и теперь вижу васъ въ истинномъ свѣтѣ. Всему конецъ, всему предѣлъ, всему вѣчная память! Лукреція Токсъ, прощайте! Желаю вамъ добра, и всегда буду желать вамъ только одного добра; но какъ человѣкъ и какъ женщина, вѣрная самой себѣ, постоянная въ своихъ правилахъ и всегда уважающая чувства чести и долга, какъ сестра моего брата, какъ золовка его жены, и, наконецъ, какъ урожденная Домби… вы понимаете; я не могу теперь пожелать вамъ ничего, кромѣ добраго утра. Прощайте, Лукреція Токсъ!
Съ этими словами м-съ Чиккъ, гордая сознаніемъ своей правоты и чувствомъ нравственнаго достоинства, сдѣлала шагъ къ дверямъ. Остановившись еще разъ въ положеніи грозной статуи, она кивнула головой и отправилась къ каретѣ искать утѣшенія въ объятіяхъ своего супруга, м-ра Чиккъ.
То есть, это сказано аллегорически, для красоты слога, a собственно говоря, объятія м-ра Чиккъ завалены были газетными листами. Джентльменъ этотъ не обратилъ даже никакого вниманія на свою драгоцѣнную половину и только изрѣдка украдкой бросалъ на нее косвенные взгляды. Онъ читалъ и по временамъ мурлыкалъ нѣкоторые отрывки изъ любимыхъ арій. Странное равнодушіе!
Тѣмъ страннѣе, что м-съ Чиккъ испускала глубокіе вздохи, обращала очи къ небесамъ, кивала головой и вообще вела себя такимъ образомъ, какъ будто еще чинила грозный судъ надъ преступною Лукреціею Токсъ. Наконецъ, внутреннее волненіе м-съ Чиккъ выразилось громкимъ и даже пронзительнымъ восклицаніемъ:
– Вотъ до какой степени открылись сегодня мои глаза!
– До какой же степени, моя милая? – пробормоталъ м-ръ Чиккъ.
– О, не спрашивай меня!
– Я и не спрашиваю. Ты сама навязываешься, мой ангелъ.
– Его жена взволнована до послѣдней крайности и почти выходитъ изъ себя, a онъ и не думаетъ спросить, что съ нею случилось!
– Ну, такъ что же такое случилось, моя милая?
– И эта несчастная осмѣлилась питать низкую надежду вступить въ бракъ съ Павломъ Домби! И когда она играла въ лошадки съ невиннымъ младенцемъ, – мнѣ никогда не нравились эти игры, – кто бы могъ подумать, что въ этой женщинѣ плодятся коварные замыслы соединиться съ нашей семьей! Низкая тварь! Но я надѣюсь, небесное правосудіе не оставитъ ее безъ наказанія.
– Къ чему-жъ тутъ вмѣшиваться небесному правосудію, моя милая? – слегка возразилъ м-ръ Чиккъ, почесавъ переносье газетнымъ листомъ. – До нынѣшняго утра ты, кажется, и сама была не прочь отъ такого родства. Партія, пожалуй, довольно приличная, – ты именно была этихъ мыслей?
М-съ Чиккъ заплакала навзрыдъ и сказала озадаченному супругу, что онъ можетъ, если захочетъ, растоптать ее ногами, только не обижать постыдной клеветой. М-ръ Чиккъ замолчалъ.
– Но съ Лукреціей Токсъ y меня покончено все, – начала м-съ Чиккъ послѣ короткой паузы. – Пусть Павелъ лишаетъ меня довѣренности въ пользу особы, которая, какъ я надѣюсь и увѣрена, имѣетъ полное право замѣнить бѣдную Фанни; пусть онъ извѣщаетъ меня о такой перемѣнѣ со своей обыкновенной холодностью, – я не сержусь и не сѣтую, что заранѣе не спросили моего совѣта? Но хитрыхъ замысловъ, но двуличности, но низкихъ уловокъ, – вотъ чего я не терпѣла и не терплю. Поэтому я все покончила съ Лукреціей Токсъ. Тяжело мнѣ было, но что же дѣлать? Во всемъ надо полагаться на волю Божію. Да оно и къ лучшему, если разсудить спокойно и безъ пристрастія. Павелъ попадаетъ теперь въ высшій кругъ, и его новые родственники – аристократы чистѣйшей крови. Разумѣется, знакомство какой-нибудь Токсъ могло бы компрометировать и его, и меня. Во всемъ видень перстъ Божій, и рука Всевышняго иногда спасаетъ насъ даже противъ нашей воли. Велико было мое искушеніе сегодня, но я не жалуюсь и не ропщу.