Прекрасное лѣтнее утро. М-ръ Каркеръ поднялся съ постели вмѣстѣ съ жаворонкомъ и отправился гулять. Онъ шагалъ медленно и осторожно, и мысль его, далекая отъ небесной лазури, устремлялась прямо и мѣтко къ земному гнѣзду, облѣпленному толстыми слоями грязи. Никакая птица не исчезала въ воздухѣ съ такой быстротой отъ человѣческаго глаза, какъ мысли Каркера, невидимыя и непроницаемыя для смертнаго наблюдателя. Онъ въ совершенствѣ управлялъ своимъ лицомъ по произволу, и наблюдатель съ нѣкоторою ясностью могъ только сказать, что м-ръ Каркеръ улыбается или размышляетъ. Теперь онъ размышлялъ. По мѣрѣ того, какъ жаворонокъ уносился къ облакамъ, м-ръ Каркеръ глубоко ниспадалъ въ область мысли, и чѣмъ громче и яснѣе раздавалась утренняя трель пернатаго музыканта, тѣмъ важнѣе и мрачнѣе становилась дума нашего глубокаго мыслителя. Наконецъ, когда жаворонокъ, заливаясь потокомъ беззаботной пѣсни, стремглавъ спустился на землю и впорхнулъ въ зеленые колосья волнистой пшеницы, м-ръ Каркеръ вдругъ пробудился отъ размышленія, и лицо его мгновенно озарилось яркой улыбкой, какъ будто передъ нимъ стояли многочисленные наблюдатели, которыхъ нужно было задобрить въ свою пользу. И уже улыбка не сходила болѣе съ этого лица.

Сознавая важность первыхъ впечатлѣній, м-ръ Каркеръ одѣлся въ это утро съ особенною тщательностью. Въ его костюмѣ, правда, обнаруживалась и теперь нѣкоторая чопорность въ подражаніе особѣ великаго командира, однако-жъ онъ, быть можетъ, первый разъ значительно отступилъ отъ манеры м-ра Домби насчетъ высочайшаго, туго накрахмаленнаго галстука, потому что онъ зналъ, какъ это смѣшно, и потому еще, что м-ръ Домби долженъ былъ передъ чужими людьми увидѣть въ этой перемѣнѣ новую деликатность подчиненнаго, который такъ хорошо понималъ огромное разстояніе отъ своего начальника. Впрочемъ въ другихъ статьяхъ туалета м-ръ Каркеръ теперь, какъ и всегда, былъ довольно вѣрной копіей своего ледяного патрона.

Долго гулялъ м-ръ Каркеръ въ веселомъ расположеніи духа по зеленымъ лугамъ и густымъ аллеямъ, порхая, какъ мотылекъ, между деревьями. За полчаса передъ завтракомъ, онъ вернулся назадъ и сказалъ довольно громко. "Взглянемъ теперь на вторую м-съ Домби".

Эти слова были произнесены въ живописной загородной рощѣ, гдѣ мѣстами разбросаны были скамейки для желающихъ присѣсть. Многочисленной публики здѣсь никогда не было, a теперь, въ утренніе часы, м-ръ Каркеръ полагалъ, что кромѣ его въ этомъ мѣстѣ нѣтъ ни одной души. Поэтому онъ не торопился и бродилъ между густыми деревьями съ разсѣяннымъ видомъ человѣка, y котораго есть еще лишнихъ минутъ десять.

Но м-ръ Каркеръ ошибся. Проходя мимо одного дерева съ толстой корой, похожей на шкуру носорога, онъ совсѣмъ неожиданно увидѣлъ на одной изъ скамеекъ фигуру молодой прекрасной леди въ простомъ, но изящномъ нарядѣ. Ея гордые черные глаза были обращены въ землю, и во всей ея позѣ выражалась страсть или внутренняя борьба съ самой собой. Грудь ея волновалась, губы дрожали, слезы негодованія текли по щекамъ, и прекрасная ножка упиралась въ дернъ такимъ образомъ, какъ будто она хотѣла превратить его въ прахъ. Быстрый взглядъ Каркера, обращенный на даму, въ одно мгновеніе охватилъ ее съ ногъ до головы. Завидѣвъ незнакомца, прекрасная леди встала и пошла впередъ съ такимъ видомъ, который уже ничего не выражалъ кромѣ усталости и гордаго презрѣнія ко всему на свѣтѣ.

Но не одинъ Каркеръ наблюдалъ прекрасную даму. Недалеко отъ нея торчала на такой же кочкѣ грязная безобразная старушенка въ гадкихъ лохмотьяхъ, похожая на одну изъ тѣхъ безчисленныхъ бродягъ, которыя, таскаясь по всѣмъ захолустьямъ, просятъ милостыню, воруютъ, починяютъ старую посуду, продаютъ корзинки изъ тростника и всѣмъ надоѣдаютъ предложеніемъ разныхъ отвратительныхъ услугъ. Она какъ будто выкарабкалась изъ земли и вдругъ очутилась передъ лицомъ гуляющей леди, загородивъ ей дорогу.

– Хотите, погадаю вамъ, моя красотка, – сказала старуха, чавкая челюстями, какъ будто мертвая голова насильно порывалась выскочить изъ своей желтой шкуры.

– Я знаю свою судьбу, – отвѣчала леди.

– Знаешь, барыня, да не совсѣмъ. Много ты гадала, да не разгадала. Вижу тебя насквозь, моя красотка. Дай серебряную монету, и я скажу тебѣ всю правду истинную. Богатства на твоемъ лицѣ, ухъ, какія богатства!

– Знаю безъ тебя, – возразила леди, проходя мимо старухи съ мрачной улыбкой и гордымъ шагомъ. – Я знала это впередъ.

– Такъ ты ничего не хочешь дать? – завопила старуха. – Ни одного пенни за всю свою судьбу! такъ послушай же, спесивая красавица: сколько ты дашь, чтобы я н_е пророчила тебѣ твоей судьбы? дай же что-нибудь или я всю подноготную закричу тебѣ вслѣдъ!

Въ эту минуту м-ръ Каркеръ, прокравшись изъ-за деревьевъ, очутился подлѣ красавицы, снялъ передъ нею шляпу и приказалъ старухѣ замолчать. Леди поблагодарила его легкимъ наклоненіемъ головы и пошла своей дорогой.

– Ну, такъ дай же ты мнѣ что-нибудь, чопорный молодецъ, не то я буду кричать за нею вслѣдъ, – завизжала старуха, порываясь впередъ изъ-за Каркера, загородившаго дорогу, – или послушай, молодецъ, дай мнѣ что-нибудь: я т_е_б_ѣ скажу ея судьбу!

– Мнѣ? что же ты скажешь? – возразилъ Каркеръ, опуская руку въ карманъ.

– Да, тебѣ, молодецъ. Я знаю всю подноготную.

– Говори же: кто эта прекрасная дама? – спросилъ Каркеръ, бросивъ ей шиллингъ.

Чавкая какъ вѣдьма, собравшаяся на шабашъ, старуха подняла шиллингъ и, усѣвшись на кочкѣ подлѣ стараго дерева, вынула изъ своей шляпы коротенькую черную трубку, зажгла спичку и молча начала курить, выпучивъ опухшіе глаза на вопрошателя.

М-ръ Каркеръ засмѣялся и отошелъ прочь.

– Слушай же, молодецъ, – закричала старуха, – сынъ умеръ, дочь жива. Одна жена умерла, другая наклевывается. Ступай, познакомься съ нею!

Каркеръ, по невольному движенію, оглянулся на задъ и остановился. Старуха принялась сосать чубукъ съ особенною жадностью, какъ будто выгоняла изъ трубки бѣса, который ей прислуживалъ. Потомъ она указала пальцемъ въ ту сторону, куда шелъ Каркеръ, и засмѣялась.

– Что ты бормочешь, старая вѣдьма? – спросилъ онъ.

Старуха зачмокала и зачавкала еще сильнѣе, но не отвѣчала ничего. Пожелавъ ей на прощаньи тысячу чертей, м-ръ Каркеръ пошелъ своей дорогой, но, преодолѣваемый сильнымъ любопытствомъ, оглянулся еще разъ черезъ плечо. Старуха, сидѣвшая на прежней кочкѣ подлѣ стараго дерева, опять указала пальцемъ впередъ и опять провизжала:

– Ступай, познакомься съ нею.

Приготовленія къ парадному завтраку въ "Королевской гостиницѣ" были приведены къ желанному концу. М-ръ Домби и майоръ сидѣли въ столовой въ ожиданіи дамъ. Къ нимъ присоединился и м-ръ Каркеръ, совершившій утреннюю прогулку. Аппетитъ, очевидно, бралъ перевѣсъ надъ нѣжной страстью м-ра Домби, который однако-жъ былъ величавъ и холоденъ какъ всегда, но майоръ Багстокъ горячился и бурлилъ въ порывахъ сильнаго раздраженія. Наконецъ, черный рабъ отворилъ дверь и, послѣ нѣкоторой паузы, вплыла въ комнату совершенно цвѣтущая, но не совершенно молодая леди, одѣтая со всею роскошью модной красавицы большого свѣта.

– Любезный м-ръ Домби, – сказала леди, – боюсь, не опоздали ли мы. Эдиѳь выходила сегодня докончить одинъ изъ своихъ рисунковъ, и я принуждена была ее ждать. Здравствуйте, майоръ, – продолжала м-съ Скьютонъ, протягивая ему перегнутый мизинецъ, – какъ ваше здоровье, фальшивое созданье?

– М-съ Скьютонъ, – началъ м-ръ Домби, – позвольте представить вамъ пріятеля моего Каркера. Кажется, я имѣлъ честь говорить вамъ о м-рѣ Каркерѣ.

М-ръ Домби сдѣлалъ особенное удареніе на словѣ пріятеля, показывая, быть можетъ, безсознательно, что главный приказчикъ удостаивается такого титула по особенному случаю.

– Я заранѣе прихожу въ восторгъ отъ вашего друга, – отвѣчала м-съ Скьютонъ, дѣлая очаровательный книксенъ.

М-ръ Каркеръ тоже, разумѣется, не помнилъ себя отъ восторга. Неизвѣстно, увеличился ли бы этотъ восторгъ, если бы м-съ Скьютонъ, какъ сначала онъ подумалъ, была Эдиѳь, предметъ торжественныхъ тостовъ вчерашняго вечера.

– Да гдѣ же, наконецъ, Эдиѳь, – воскликнула м-съ Скьютонъ, оглядываясь вокругъ. – Она все еще y дверей приказываетъ Витерсу вставить въ рамки свои новые рисунки. Любезный м-ръ Домби, будьте такъ добры…

Но любезный м-ръ Домби уже отправился на поиски. Черезъ минуту онъ воротился подъ руку съ прекрасной леди, въ которой Каркеръ тотчасъ же узналъ утреннюю незнакомку, сидѣвшую подъ липами на скамейкѣ.

– Каркеръ, – началъ м-ръ Домби, но тутъ же остановился съ величайшимъ изумленіемъ, такъ какъ было ясно, что его рекомендація безполезна. Эдиѳь и Каркеръ были уже знакомы.

– Этотъ джентльменъ, – сказала Эдиѳь съ величественнымъ поклономъ, – только что сейчась освободилъ меня отъ какой-то докучливой нищей. Я ему очень обязана.

– Вдвойнѣ чувствую себя счастливымъ, – отвѣчалъ Каркеръ, дѣлая низкій поклонъ, – что случай позволилъ мнѣ оказать эту ничтожную услугу. Я былъ бы гордъ, если-бы судьба позволила мнѣ быть преданнѣйшимъ вашимъ слугою.

Свѣтлый и быстрый взглядъ красавицы, брошенный на Каркера, выразилъ очевидно подозрѣніе, что тотъ втайнѣ наблюдалъ ее въ своей уединенной прогулкѣ гораздо прежде появленія безотвязной старухи. Каркеръ понялъ это, a она, въ свою очередь, убѣдилась по его взгляду, что подозрѣніе ея было не безъ основанія. М-съ Скьютонъ между тѣмъ разглядывала Каркера въ лорнетъ и довольно громко шептала майору, что y него должно быть самое чувствительное сердце.

– Удивительное совпаденіе! – провозгласила наконецъ м-съ Скьютонъ. – Всѣ мы здѣсь какъ на подборъ. Говорите же послѣ того, что нѣтъ судьбы на свѣтѣ! О я увѣрена, что вездѣ и во всемъ судьба. Ты со мной согласишься, милая Эдиѳь. Не даромъ эти басурманы – какъ бишь ихъ? – да, турки… не даромъ турки говорятъ, милая Эдиѳь, что единъ есть Богъ и Магометъ, пророкъ его.

Эдиѳь не обратила ни малѣйшаго вниманія на экстренную цитату изъ алкорана, но м-ръ Домби счелъ необходимымъ представить свои замѣчанія, которыя, впрочемъ, относились не къ Магомету.

– Мнѣ очень пріятно, – заговорилъ м-ръ Домби съ неуклюжею любезностью, – что джентльменъ, такъ тѣсно соединенный со мною, имѣлъ честь и счастье оказать маловажную услугу м-съ Грэйнджеръ, – здѣсь м-ръ Домби поклонился Эдиѳи, – но я очень сожалѣю, что судьба, благосклонная къ моему пріятелю, не доставила самому мнѣ этой чести и этого счастья. Я завидую Каркеру.

Тонъ, съ какимъ произнесена была послѣдняя фраза, выражалъ даже нѣкоторую досаду въ м-рѣ Домби. Онъ поклонился опять. Красавица слегка пошевелила губами и не отвѣчала ничего. Между тѣмъ оффиціантъ, съ салфеткой въ рукахъ, возвѣстилъ, что кушанье подано. Майоръ, молчавшій все время, разразился такимъ образомъ:

– Дивлюсь, чортъ побери, какъ это до сихъ поръ никто не имѣлъ чести и счастья перестрѣлять всѣхъ этихъ скотовъ, которые собираютъ по дорогамъ милостыню. Всѣхъ бы ихъ на осину… A между тѣмъ, м-съ Грэйнджеръ, старикашка Джой осмѣливается имѣть счастье подать вамъ руку, и величайшая услуга, которую онъ вамъ окажетъ, будетъ состоять въ томъ, что онъ поведетъ васъ къ столу.

Затѣмъ майоръ подалъ руку Эдиѳи, a м-ръ Домби повелъ м-съ Скьютонъ. Каркеръ заключалъ шествіе.

– Я очень рада, м-ръ Каркеръ, что вы приноровили свой пріѣздъ къ нынѣшнему дню, – сказала м-съ Скыотонъ, посмотрѣвъ еще разъ черезъ лорнетъ на улыбающагося джентльмена, – мы устраиваемъ очаровательную прогулку.

– Всякая прогулка будетъ очаровательна въ такомъ обществѣ, – замѣтилъ м-ръ Каркеръ, – но вы правы, миледи, прогулка по такимъ мѣстамъ сама по себѣ представляетъ много интереса.

– О, прелестный Уаррикъ! – воскликнула м-съ Скьютонъ. – Идеи среднихъ вѣковъ – и все это… прелестно, прелестно! Любите ли вы средніе вѣка м-ръ Каркеръ?

– Очень люблю, – отвѣчалъ м-ръ Каркеръ,

– Очаровательныя времена! – продолжала Клеопатра, – столько вѣры, столько крѣпости и силы! какая поэзія, какой энтузіазмъ! все такъ удалено отъ общихъ мѣстъ; все такъ картинно! о Боже мой! Боже мой! отчего бы не удержать намъ хоть частицу этихъ чарующихъ прелестей!

Несмотря на увлеченіе средними вѣками, м-съ Скьютонъ во все это время не спускала глазъ съ м-ра Домби, который съ величавымъ безмолвіемъ смотрѣлъ на ея дочь. Эдиѳь не поднимала глазъ и, казалось, со вниманіемъ прислушивалась къ панегирику магери.

– Мы убили поэзію и совсѣмъ потушили огонь того энтузіазма, который одушевлялъ нашихъ предковъ на великія дѣла, – продолжала м-съ Скьютонъ, – мы слишкомъ прозаичны, м-ръ Каркеръ, не правда ли?

Фальшивая съ ногъ до головы, Клеопатра, конечно, менѣе всѣхъ имѣла причины жаловаться на прозаическую дѣйствительность новѣйшихъ временъ; но м-ръ Каркеръ вздохнулъ изъ глубины души и обнаружилъ сердечное соболѣзнованіе насчетъ отсутствія поэзіи въ девятнадцатомъ вѣкѣ.

– Какія картины въ замкѣ, Боже мой, какія картины! – вопіяла Клеопатра. – Надѣюсь, м-ръ Каркеръ, вы любите картины?

– Увѣряю васъ, м-съ Скьютонъ, – сказалъ Домби торжественнымъ тономъ покровителя своего приказчика, – Каркеръ отличный знатокъ живописи и понимаетъ толкъ въ произведеніяхъ артистовъ. Онъ даже самъ очень хорошій живописецъ. Я увѣренъ, онъ придетъ въ восторгъ отъ вкуса и таланта м-съ Грэйнджеръ.

– Да вы, чортъ побери, удивительны, Каркеръ, послѣ всѣхъ этихъ вещей! – возгласилъ майоръ, – ваша голова напичкана познаніями всякаго сорта!

– Мои познанія довольно ограничены, сэръ, – возразилъ Каркеръ со смиреннымъ видомъ, – и м-ръ Домби слишкомъ великодушенъ въ своихъ отзывахъ. Конечно, для человѣка въ моемъ положеніи необходимы нѣкоторыя мелочныя свѣдѣнія, безполезныя во всѣхъ отношеніяхъ для такого человѣка, какъ м-ръ Домби, который въ своей высокой сферѣ…

Здѣсь м-ръ Каркеръ, сознавая безсиліе восхвалить приличнымъ образомъ великаго человѣка, только пожалъ плечами и не сказалъ ничего больше.

Во все это время Эдиѳь взглядывала по временамъ только на мать, когда послѣдняя уже слишкомъ начинала блистать своимъ краснорѣчіемъ. Но, когда Каркеръ пересталъ говорить, она бросила на м-ра Домби быстрый взглядъ, исполненный глубочайшаго презрѣнія, взглядъ, подмѣченный какъ нельзя лучше улыбающимся собесѣдникомъ на другомъ концѣ стола. Подмѣтилъ его и м-ръ Домби, но перетолковалъ къ совершенному своему удовольствію.

– Къ несчастью, вы уже бывали въ Уаррикѣ? – заговорилъ м-ръ Домби, обращаясь къ благосклонной красавицѣ.

– Да, бывала.

– Боюсь, не скучно ли вамъ будетъ?

– О нѣтъ, совсѣмъ не скучно.

– Ты во всемъ, мой друтъ, похожа на своего кузена Феникса, – замѣтила м-съ Скьютонъ, – онъ, я думаю, былъ въ Уаррикѣ пятьдесятъ разъ, и пріѣзжай онъ сегодня въ Лемингтонъ – ты этого хотѣла бы, моя милая, не правда ли? – онъ непремѣнно полетѣлъ бы съ нами, чтобы взглянуть на очаровательный замокъ въ пятьдесятъ первый разъ. Удивительный энтузіастъ.

– Мы всѣ энтузіасты, мама, не правда ли?

– Да, моя милая, можетъ быть, слишкомъ большіе энтузіасты; но я не хочу жаловаться. Душевное безпокойство слишкомъ вознаграждается сладостными волненіями сердца. Если, какъ говоритъ кузенъ Фениксъ, мечъ слишкомъ скоро изнашивается… ахъ, какъ это называется?

– Ножны, можетъ быть, – сказала Эдиѳь.

– Да, ножны… такъ это потому, что онъ слишкомъ блеститъ и пылаетъ. Ты понимаешь, моя милая, что я хочу сказать?

М-съ Скьютонъ испустила слабый вздохъ и потупила глаза, какъ будто хотѣла такимъ образомъ набросить легкую тѣнь на поверхность кинжала, котораго ножны представляла ея поэтическая грудь. Склонивъ голову на сторону, по образцу древней Клеопатры, она съ задумчивымъ видомъ, исполненнымъ нѣжнѣйшей любви, принялась смотрѣть на свою дочь.

Разъ обративъ лицо на м-ра Домби, когда тотъ сдѣлалъ ей вопросъ, Эдиѳь не оставляла этой позы, и, разговаривая съ матерью, она ни на минуту не спускала глазъ съ м-ра Домби, изъявляя такимъ образомъ готовность отвѣчать на новые его вопросы. Учтивость простая, но при настоящемъ положеніи довольно многозначительная. Казалось, будто въ это время совершался ненавистный тортъ, и предметомъ его была дочь м-съ Скьютонъ. Жертва сознавала свое достоинство и нравственное ничтожество покупателя, но, покорная деспотической силѣ обстоятельствъ, съ самоотверженіемъ выносила унизительную пытку. Эта нѣмая сцена была слишкомъ краснорѣчива для улыбающагося наблюдателя на другомъконцѣ стола. Она служила для него дополненіемъ и объясненіемъ внутренней борьбы, которую такъ не давно изучалъ онъ въ уединенной рощѣ на прекрасномъ лицѣ плачущей незнакомки.

Ни одного слова не пріискалъ м-ръ Домби для красавицы, не спускавшей съ него глазъ. Когда, наконецъ, завтракъ кончился, и майоръ насытился по горло, онъ замѣтилъ, что пора, кажется, ѣхать, и получилъ въ отвѣтъ, что, дѣйствительно, кажется, пора. По данному знаку коляска подъѣхала къ крыльцу. Дамы, майоръ и м-ръ Домби заняли въ ней свои мѣста. Туземецъ и долговязый пажъ вскарабкались на козлы. М-ръ Таулисонъ сталъ на запятки, a м-ръ Каркеръ, верхомъ на прекрасномъ гнѣдомъ конѣ, поѣхалъ въ арріергардѣ.

И все-таки м-ръ Каркеръ, рисовавшійся на своемъ конѣ шагахъ во ста отъ экипажа, былъ какъ двѣ капли воды похожъ на кошку, сторожившую добычу. Теперь передъ нимъ были вдругъ четыре мыши, и онъ ловилъ ихъ съ жадностью голоднаго кота, такъ однако же, что посторонній наблюдатель никакъ бы не замѣтилъ, что y него на умѣ. По-видимому, онъ наблюдалъ встрѣченные предметы, но куда бы ни смотрѣлъ онъ – внизъ, наверхъ или по сторонамъ – одинъ уголъ глаза его былъ постоянно обращенъ на чопорную голову м-ра Домби и на перо, волновавшееся на шляпкѣ гордой красавицы. Разъ, и только одинъ разъ осторожный взглядъ его выпустилъ изъ виду эти предметы. Когда экипажъ остановился y цѣли путешествія, м-ръ Каркеръ, перескочивъ черезъ какой-то барьеръ, пустился въ галопъ по направленію къ коляскѣ и поспѣшилъ высадить дамъ. Въ эту минуту Эдиѳь бросила на него изумленный взглядъ, но тутъ же опираясь на его плечо, не замедлила показать, что не обращаетъ на него никакого вниманія.

М-съ Скьютонъ, завладѣвъ Каркеромъ, рѣшилась сама показать ему всѣ красоты Уаррикскаго замка. Майоръ также долженъ былъ взять ее подъ руку, такъ какъ онъ былъ варваръ въ отношеніи изящныхъ искусствъ, и руководство такой компаніи было для него необходимо. Такое случайное распоряженіе представило м-ру Домби полную свободу разговаривать съ Эдиѳью, и онъ съ торжественною важностью пошелъ съ нею по комнатамъ замка.

– Боже мой, м-ръ Каркеръ! – возгласила Клеопатра, начиная приходить въ поэтическій восторгъ отъ среднихъ вѣковъ, – что за время, что за нравы! Воображаете ли вы эти прелестныя крѣпости, эти милыя тюрьмы и подземелья, эти очаровательныя мѣста для пытокъ, эту романтическую мстительность изъ рода въ родъ, эти живописные приступы и осады, и все, что составляетъ истинную поэзію жизни! Божественные вѣка, божественная старина! Какъ страшно мы переродились!

– Да, мы ужасно перодились, м-съ Скыотонъ, – подтвердилъ м-ръ Каркеръ.

Но, несмотря на ужасное перерожденіе, м-съ Скьютонъ и м-ръ Каркеръ, одушевленные поэтическими воспоминаніями временъ давно минувшихъ, ни на одну минуту не спускали глазъ съ м-ра Домби и его прекрасной спутницы. Поэтому, при всемъ энтузіамѣ, они говорили съ нѣкоторою разсѣянностью и часто отвѣчали другъ другу невпопадъ и наудачу.

– Нѣтъ въ насъ болѣе этого увлеченія, этой младенческой вѣры, при которыхъ жизнь такъ спокойна, такъ полна – продолжала м-съ Скьютонъ, настороживъ морщинистое ухо, такъ какъ въ эту минуту м-ръ Домби началъ что-то говорить м-съ Грэйнджеръ, – буйства ума и треволненія скептицизма совсѣмъ убили поэзію! Мы не вѣримъ больше въ этихъ милыхъ бароновъ, въ этихъ восхитительныхъ кардиналовъ и аббатовъ, которые всѣ были такіе храбрые, такіе любезные! Взгляните на эту милую королеву: что за взглядъ! что за нѣжная экспресія во всемъ лицѣ! Да, да! Елисавета была перломъ между коронованными головами и блистательнымъ украшеніемъ своего пола! Она и думала сердцемъ, милое созданіе! A какою поэзіею проникнутъ весъ характеръ ея отца! Любите ли вы Генриха восьмого, м-ръ Каркеръ?

– Я очень удивляюсь ему, – сказалъ Каркеръ.

– Такой суровый, грозный! Не правда ли, м-ръ Каркеръ, онъ былъ очень грозенъ? И смотрите, какъ живо изображаетъ его картина: что за глаза, что за подбородокъ!

– Но если говорить о картинахъ, миледи, такъ вотъ передъ нами живая картина. Я желалъ бы знать, въ какой галлереѣ міра найдете вы подобное произведеніе!

Говоря это, улыбающійся джентльменъ указалъ черезъ дверь въ другую комнату, гдѣ на самой серединѣ стояли м-ръ Домби и м-съ Грэйнджеръ.

Живая картина въ полномъ смыслѣ была самая нѣмая картина. Они стояли вмѣстѣ рука объ руку, но и воды океана не могли раздѣлить ихъ дальше другъ отъ друга. Въ самой гордости ихъ была такая разница, какъ будто стояли здѣсь самое гордое и самое смиренное созданія между всѣми живущими существами. Онъ – накрахмаленный, надутый, молчаливый, чопорный, суровый. Она – гибкое, тонкое, въ высшей степени граціозное созданіе, но не обращающее ни малѣйшаго вниманія ни на него, ни на себя, и презирающее свои прелести съ какимъ-то непостижимымъ ожесточеніемъ. Ледъ и огонь были болѣе похожи другъ на друга, чѣмъ Павелъ Домби и Эдиѳь Грэйнджеръ, связанные цѣпью, выкованною зловѣщимъ рокомъ, который какъ нарочно теперь поставилъ ихъ въ галлереѣ, гдѣ все, казалось, поражено было негодованіемъ противъ этой н_е_ч_е_с_т_и_в_о_й пародіи на брачныя узы. Суровые рыцари и воины грозно смотрѣли на нихъ изъ своихъ картинныхъ рамокъ. Пасторъ съ поднятой рукой отказывался вести къ алтарю чудовищную чету. Тихіе виды на ландшафтахъ, отражая солнце въ своей глубинѣ, казалось, говорили: "Утопитесь, безумцы, утопитесь, если нѣтъ вамъ другого спасенія". Развалины кричали: "Взгляните, что сталось съ нами, обрученными съ враждебной силой всепоражающаго времени!" Звѣри противоположныхъ породъ огрызались другъ на друга, какъ будто въ назиданіе м-ру Домби. Амуры и купидоны въ испугѣ отлетали прочь, и живописная исторія мученичества съ негодованіемъ отказывалась прибавить къ своимъ сюжетамъ новую, еще невиданную пытку человѣческой природы.

При всемъ томъ м-съ Скьютонъ, очарованная зрѣлищемъ, на которое указалъ ей м-ръ Каркеръ, воскликнула съ необыкновеннымъ чувствомъ:

– Сколько тутъ жизни, поэзіи, сколько души!

Эдиѳь судорожно вздрогнула, оглянулась на мать, и краска негодованія покрыла ея лицо до самыхъ волосъ.

– Эдиѳь сердится, что я любуюсь на нее! – сказала Клеопатра, слегка, и почти съ робостью дотронувшись зонтикомъ до ея плечъ, – капризное дитя!

И опять м-ръ Каркеръ подмѣтилъ борьбу, которой сдѣлался нечаяннымъ свидѣтелемъ подъ липами. Но борьба была мгновенная, и облако совершеннаго равнодушія покрыло истомленное лицо прекрасной леди.

Не поднимая болѣе глазъ, Эдиѳь сдѣлала матери едва замѣтный повелительный жестъ, и м-съ Скьютонъ, отлично понимавшая всѣ намеки дочери, поспѣшила подойти къ ней съ своими кавалерами. Съ этой минуты общество не раздѣлялось больше на отдѣльныя группы.

М-ръ Каркеръ, не имѣя больше надобности развлекать свое вниманіе, принялся разсуждать о картинахъ и выбирать особенно замѣчательныя для м-ра Домби. Онъ говорилъ такимъ образомъ, что при всякомъ удобномъ случаѣ въ его словахъ выражалось глубокое удивленіе къ этому великому джентльмену, которому и свидѣтельствовалъ свою преданность нѣкоторыми маловажными услугами. Онъ прочищалъ и подавалъ ему зрительную трубку, отыскивалъ и объяснялъ мѣста въ его каталогѣ, держалъ его палку, и такъ далѣе. Впрочемъ, нельзя было сказать, чтобы м-ръ Каркеръ навязался съ этими услугами; напротивъ, м-ръ Домби, какъ начальникъ, вполнѣ сознающій свое превосходство, изволилъ требовать ихъ самымъ снисходительнымъ и даже ласковымъ тономъ. Онъговорилъ: "Сдѣлайте одолженіе, Каркеръ, посмотрите сюда, помогите мнѣ, устройте это, Каркеръ" и такъ далѣе.

Общество обозрѣвало картины, статуи, стѣны, башни, вороньи гнѣзда, и такъ далѣе. Майоръ Багстокъ постоянно безмолвствовалъ, такъ какъ въ его желудкѣ совершался процессъ пищеваренія послѣ сытнаго завтрака. М-съ Скьютонъ, утомленная восторженными порывами, надрывавшими ея грудь цѣлую четверть часа, начинала теперь зѣвать. Тѣмъ общительнѣе и любезнѣе становился м-ръ Каркеръ, который теперь обратилъ исключительное вниманіе на своего принципала. М-ръ Домби тоже говорилъ очень мало: "Да, Каркеръ, ваша правда, Каркеръ, справедливо, Каркеръ", и больше ничего, – но онъ втайнѣ поощрялъ м-ра Каркера идти впередъ и внутренно былъ очень доволенъ его поведеніемъ, такъ какъ всѣ его замѣчанія и мнѣнія могли доставить нѣкоторое удовольствіе м-съ Грэйнджеръ, да притомъ же кто-нибудь долженъ былъ говорить. Владѣя въ совершенствѣ даромъ скромности, м-ръ Каркеръ никогда не осмѣливался прямо относиться къ м-съ Грэйнджеръ, но прекрасная леди слушала его внимательно, и даже два, три раза мерцающая улыбка прокралась на ея лицо, когда восторженный ораторъ отыскалъ какое-то новое достоинство въ особѣ м-ра Домби.

Когда, наконецъ, Уаррикъ былъ изслѣдованъ по всѣмъ направленіямъ, общество пересѣло въ карету и отправилось осматривать живописныя окрестности замка къ великому неудовольствію майора, который чувствовалъ себя совершенно утомленнымъ. М-ръ Домби, любуясь, по указанію Каркера, на одинъ изъ замѣчательныхъ пунктовъ, церемонно замѣтилъ, что рисунокъ какой-нибудь мѣстности, набросанный прекрасною рукою м-съ Грэйнджеръ, оставилъ бы въ немъ навсегда пріятное воспоминаніе объ этомъ достопамятномъ днѣ. Немедленно долговязый Витерсъ, по распоряженію м-съ Скьютонъ, подалъ дорожный портфель Эдиѳи, карета остановилась, и прекрасная леди приготовилась выполнить желаніе м-ра Домби.

– Боюсь, не безпокою ли я васъ? – сказалъ м-ръ Домби.

– Совсѣмъ нѣтъ. Какой же пунктъ должна я рисовать? – спросила красавица съ холоднымъ вниманіемъ.

– Предоставляю выборъ пункта самому художнику, – сказалъ Домби.

– О нѣтъ, потрудитесь назначить сами, – отвѣчала Эдиѳь.

– Въ такомъ случаѣ, – сказалъ м-ръ Домби, – если взять вотъ эту сторону или… какъ вы думаете, Каркеръ?

Случилось, не въ далекомъ разстояніи отъ коляски, почти на первомъ планѣ, расположена была группа деревьевъ, очень похожая на ту, откуда м-ръ Каркеръ наблюдалъ поутру прекрасную леди. Тутъ же, для довершенія сходства, стояла подъ однимъ деревомъ скамейка, такая же, какъ въ рощѣ, гдѣ сидѣла взволнованная красавица.

– Если позволите, – отвѣчалъ Каркеръ, – я указалъ бы на этотъ живописный кустарникъ. Видъ, на мои глаза, очень замѣчательный и даже любопытный.

Глаза ея устремились по указанному направленію и потомъ быстро обратились на Каркера. Это былъ старый взглядъ, которымъ они обмѣнялись послѣ завтрака, но взглядъ уже не двусмысленный.

– Нравится вамъ этоть видъ, м-ръ Домби?

– Чрезвычайно. Видъ очаровательный!

Коляска подъѣхала ближе къ мѣсту, очаровавшему м-ра Домби. Эдиѳь, не перемѣняя, позы открыла съ гордымъ равнодушіемъ портфель и принялась рисовать.

– Карандаши мои притупились, – сказала она, прекративъ начатую работу.

– Позвольте мнѣ ихъ… или нѣтъ, Каркеръ сдѣлаетъ это лучше. Онъ мастеръ на эти вещи. Сдѣлайте одолженіе, Каркеръ, очините карандаши м-съ Грэйнджеръ.

М-ръ Каркеръ подъѣхалъ къ дверцамъ коляски, осадилъ лошадь, поклонился и, живописно рисуясь на сѣдлѣ, взялъ съ улыбкой карандаши изъ рукъ красавицы и принялся очинять. Попросивъ позволенія держать портфель, онъ подавалъ карандаши по мѣрѣ надобности и любовался работой м-съ Грэйнджеръ, находя, что она съ особеннымъ искусствомъ обрисовываетъ деревья. Во все это время м-ръ Домби величаво и безмолвно стоялъ въ коляскѣ какъ болванъ, a Клеопатра и Антоній ворковали какъ голубки.

– Довольны ли вы этимъ, или желаете большей отдѣлки? – спросила Эдиѳь, показывая рисунокъ м-ру Домби.

М-ръ Домби поклонился и отвѣчалъ, что рисунокъ – совершенство въ своемъ родѣ, и не требуетъ никакой отдѣлки.

– Удивительный рисунокъ! – говорилъ Каркеръ – искусство, талантъ и вмѣстѣ такой замѣчательный… такой необыкновенный сюжетъ!

Комплименты улыбающагося джентльмена равно относились и къ художнику, и къ выбранному пункту для работы; но никто не подозрѣвалъ тутъ задней мысли. М-ръ Каркеръ съ ногъ до головы былъ воплощенная откровенность. Онъ продолжалъ разсыпаться въ похвалахъ до тѣхъ поръ, пока рисунокъ былъ отложенъ для м-ра Домби и рисовальные матеріалы убраны. Тогда онъ подалъ карандаши, которые были приняты, съ холодной благодарностью, сдержалъ коня, отступилъ назадъ и опять поѣхалъ за коляской.

– Быть можетъ, – думалъ м-ръ Каркеръ, – даже и этотъ пошлый рисунокъ былъ выполненъ и переданъ его властелину, какъ вещь сторгованная и купленная. Быть можетъ, хотя красавица согласилась на его просьбу съ видимой готовностью, однако-жъ ея надменное лицо, склоненное надъ работой, было лицомъ гордой женщины, завлеченной силою обстоятельствъ въ грязную и постыдную сдѣлку. Но о чемъ бы ни думалъ м-ръ Каркеръ, онъ постоянно улыбался и, галопируя на своемъ конѣ, посматривалъ во всѣ стороны, какъ беззаботный весельчакъ, такъ однако-жъ, что одинъ уголъ его глаза всегда обращенъ былъ на волнующееся перо прекрасной леди.

Обозрѣніемъ развалинъ Кенильворта окончилась экспедиція нынѣшняго дня. Здѣсь всѣ виды были извѣстны, и м-съ Скьютонъ не разъ напоминала м-ру Домби, что онъ видѣлъ все это дома на рисункахъ Эдиѳи. Дамы были отвезены на ихъ квартиру, и Клеопатра на прощаньи пригласила улыбающагося джентльмена пожаловать къ нимъ вечеромъ вмѣстѣ съ Домби и майоромъ. Три джентльмена отправились въ гостиницу обѣдать.

Обѣдъ былъ такой же, какъ и вчера, съ той разницей, что майоръ торжествовалъ уже явно и бросилъ всякую таинственность. Тѣ же тосты въ честь и славу прекрасной богини, то же пріятное смущеніе со стороны м-ра Домби. М-ръ Каркеръ разсыпался въ похвалахъ.

Теперь, какъ и всегда, не было другихъ гостей въ лемингтонской резиденціи м-съ Скьютонъ. Рисунки Эдиѳи были разбросаны по всѣмъ направленіямъ съ большимъ обиліемъ противъ обыкновеннаго. Долговязый Витерсъ подавалъ чай. Арфа и фортепіано стояли на своихъ мѣстахъ. Эдиѳь играла и пѣла. Ho даже и самая музыка м-съ Грэйнджеръ совершалась какъ будто по заказу м-ра Домби. Дѣло происходило такимъ образомъ:

– Милая Эдиѳь, – сказала м-съ Скьютонъ минутъ черезъ двадцать послѣ чаю, – м-ръ Домби, я знаю умираетъ отъ желанія слушать тебя.

– Надѣюсь, мама, въ м-рѣ Домби осталось еще столько жизни, чтобы изъявить это желаніе самому.

– Я буду вамъ безконечно обязанъ, – сказалъ м-ръ Домби.

– На чемъ должна я играть?

– На фортепьяно, – сказалъ м-ръ Домби.

– Извольте. Какую же пьесу?

М-ръ Домби назначалъ, и красавица садилась за фортепьяно. Точно такъ же, по желанію м-ра Домби, она играла на арфѣ и пѣла. Такое холодное, но всегда безпрекословное и скорое исполненіе желаній м-ра Домби, и только одного Домби, разумѣется, всего менѣе могло ускользнуть отъ проницательнаго вниманія м-ра Каркера, который казался погруженнымъ въ тайны пикета. Замѣтилъ онъ и то, что м-ръ Домби, очевидно, гордился своею властью и любилъ обнаруживать ее.