Сэръ Барнетъ и леди Скеттльзъ жили въ Фильгэмѣ, въ живописномъ предмѣстьи Лондона, на самомъ берегу Темзы. Дача ихъ превосходительствъ была одною изъ прелестнѣйшихъ резиденцій въ мірѣ среди и подъ конецъ лѣта, когда совершались по Темзѣ праздничныя прогулки на шлюпкахъ и катерахъ, но въ другія времена она имѣла то маленькое неудобство, что сосѣдніе луга и кустарники потоплялись разливомъ воды, которая иногда забиралась даже въ роскошную спальню ихъ првъ. Сэръ Барнеръ Скеттльзъ главнѣйшимъ образомъ выражалъ свою личную знаменитость античной золотой табакеркой и огромнымъ шелковымъ платкомъ, который онъ величественно вытаскивалъ изъ кармана, какъ военное знамя и обѣими руками подносилъ къ своему вельможному носу. Сэръ Барнетъ имѣлъ одну цѣль въ жизни – распространять дальше и дальше кругъ своихъ знакомыхъ. Какъ тяжелое тѣло, брошенное въ воду – да не оскорбится низкимъ сравненіемъ сіятельная тѣнь достойнаго джентльмена – сэръ Барнетъ Скеттльзъ, по неизмѣнному закону природы, постоянно увеличивалъ расширявшійся кружокъ до послѣднихъ предѣловъ возможности. Или, какъ звукъ въ воздухѣ, котораго колебанія, по теоріи новѣйшаго остроумнаго философа, идутъ впередъ и впередъ по безпредѣльнымъ полямъ пространства, сэръ Барнетъ Скеттльзъ не могъ остановиться въ своемъ путешествіи по разнообразнымъ областямъ соціальной системы.

Сэръ Барнетъ имѣлъ также страсть знакомить людей другъ съ другомъ, и это онъ дѣлалъ безкорыстно, безъ всякихъ дальнѣйшихъ видовъ, единственно изъ благородной любви къ предмету. Если къ его прву благодѣтельная судьба посылала какого-нибудь новичка или, если подъ сѣнь его мирной виллы попадался заѣзжій, сэръ Барнетъ Скеттльзъ на другой же день по его прибытіи обыкновенно предлагалъ вопросы, вродѣ слѣдующихъ: – "Ну, государь мой, съ кѣмъ хотите вы здѣсь познакомиться? Кого вамъ угодно видѣть? Не станете ли вы описывать ваше путешествіе? Или, быть можетъ, вы занимаетесь драматическимъ искусствомъ? Не нуженъ ли вамъ сюжетъ для картины? для статуи? во всякомъ случаѣ вы должны знать и видѣть людей. Съ кѣмъ же я долженъ васъ познакомить?" – Случалось, путешественникъ называлъ особу, съ которой Барнетъ знакомъ былъ столько же, какъ съ китайскимъ императоромъ; но это его не останавливало, и его прво, не задумавшись, отвѣчалъ, что упомянутая особа его искренній другъ и пріятель. Затѣмъ онъ отправлялся къ неизвѣстной особѣ, оставлялъ карточку и писалъ на скорую руку записку: – "Сэръ, блистательное положеніе, которое вы занимаете въ обществѣ, позволяетъ мнѣ обратиться къ Вамъ съ просьбой: любознательный путешественникъ, остановившійся въ моемъ домѣ, хотѣлъ бы повидаться съ Вами (леди Скеттльзъ ия принимаемъ въ немъ большое участіе); такой геній, какъ вы, конечно не оскорбится нарушеніемъ мелкихъ приличій – позволяемъ себѣ думать, вы удостоите насъ высокой чести сдѣлать визитъ" – и прочая, и прочая, Такъ или иначе, знакомство устраивалось, и опытный охотникъ разомъ ловилъ двухъ зайцевъ.

Вооруженный античной табакеркой и неизбѣжнымъ знаменемъ, сэръ Барнетъ Скеттльзъ обратился съ своимъ обыкновеннымъ вопросомъ къ Флоренсѣ въ первое утро послѣ ея прибытія на великолѣпную виллу. Флоренса думала въ эту минуту о бѣдномъ Вальтерѣ, и сердце ея болѣзненно сжалось при такомъ вопросѣ; однако жъ, она поблагодарила сэра Барнета и отвѣчала, что никого предпочтительно не желаетъ видѣть. Но сэръ Барнетъ Скеттльзъ не отставалъ.

– Хорошо ли вы помните, милая миссъ Домби, – сказалъ онъ, – что почтенный вашъ родитель – поклонитесь ему отъ меня и леди Скеттльзъ, когда станете писать – ни съ кѣмъ не желаетъ васъ познакомить?

Бѣдная дѣвушка затрепетала всѣмъ тѣломъ и едва могла пролепетать отрицательный отвѣтъ.

Молодой Скеттльзъ гостилъ теперь дома, отпущенный на каникулы изъ докторской теплицы. Онъ терпѣлъ невыносимую муку отъ своего высочайшаго галстука и отъ докучливой маменьки, которая непремѣнно хотѣла, чтобы онъ безпрестанно любезничалъ съ Флоренсой. Его мученія увеличились еще больше отъ общества д-ра Блимбера и м-съ Блимберъ, которые тоже были приглашены подъ мирную кровлю его гостепріимныхъ родителей. Выведенный изъ терпѣнія, молодой Барнетъ всю эту компанію посылалъ къ чорту и даже говорилъ, что охотнѣе прожилъ бы каникулы на каторгѣ.

– Не желаете-ли вы, д-ръ Блимберъ, познакомиться съ кѣмъ-нибудь черезъ мое посредство? – спросилъ сэръ Барнетъ, обратившись къ этому джентльмену.

– Вы очень добры, сэръ Барнетъ, – отвѣчалъ д-ръ Блимберъ, – покорно васъ благодарю. Здѣсь покамѣстъ я никого не имѣю въ виду. Я слѣдую Теренцію и думаю вмѣстѣ съ нимъ, что всѣ люди имѣютъ одинаковое право на мою любознательность. Впрочемъ, каждый отецъ, имѣющій сына, особенно интересуетъ меня.

– Не желаете-ли вы, м-съ Блимберъ, быть представленной какой-нибудь особѣ?

– О, если бы вы, сэръ Барнетъ, могли представиь меня Цицерону, въ его очаровательномъ тускуланумѣ, я бы покорнѣйше стала просить васъ о такой милости! – отвѣчала м-съ Блимберъ съ пріятнѣйшей улыбкой и повертывая во всѣ стороны свою шляпу небеснаго цвѣта. – Общество ваше и любезной леди Скеттльзъ дѣлаетъ для меня излишнимъ всякое другое знакомство. Къ тому же я и мой мужъ имѣемъ удовольствіе видѣть каждый день милаго вашего сына.

При этомъ молодой Барнетъ вздернулъ носъ, и лицо его, обращенное на обожательницу Цицерона, приняло самое сердитое выраженіе.

Сэръ Барнетъ Скеттльзъ принужденъ былъ ограничиться небольшимъ обществомъ къ великой радости Флоренсы, принявшейся изучать это общество съ тою завѣтною цѣлью, которая такъ глубоко запала въ ея душу.

Въ домѣ гостило нѣсколько дѣтей. Всѣ они были такъ же свободны и счастливы съ своими отцами и матерями, какъ розовыя малютки напротивъ лондонскаго дома м-ра Домби. Ничто ихъ не стѣсняло и они открыто выражали свои чувства. Флоренса старалась изучить ихъ секретъ, старалась угадать, чего недоставало въ ней самой, чтобы сдѣлаться столь же привлекательной, какъ эти маленькія дѣти. Она надѣялась теперь, открывъ ихъ тайну, научиться, какъ должно обнаруживать свою любовь отцу.

Долго Флоренса наблюдала этихъ дѣтей. Не разъ, въ раннія утра, когда солнце только-что вставало, и въ домѣ еще никто не пробуждался, бѣдная дѣвушка уединенно гуляла по берегу рѣки и заглядывала въ окна спаленъ, гдѣ покоились маленькія дѣти. Флоренса думала о нихъ съ любовью и наслажденіемъ, но въ то же время чувствовала, что здѣсь, среди этой розовой группы, она еще уединеннѣе, чѣмъ въ опустѣломъ домѣ своего отца. При всемъ томъ она продолжала жить среди этой группы и съ терпѣніемъ изучала трудное искусство возбуждать любовь въ родительскомъ сердцѣ.

Въ чемъ же, наконецъ, состоитъ это искусство и гдѣ его начало? Были здѣсь дочери, уже владѣвшія сердцами своихъ отцовъ. Онѣ не встрѣчали ни холоднаго взора, ни нахмуренныхъ бровей, и даже не подозрѣвали, что отецъ можетъ отвергать свое дитя. Когда солнце бросало яркіе лучи съ высокаго горизонта, и роса высыхала на цвѣтахъ, окна спаленъ постепенно открывались, и прекрасные беззаботные ребята съ веселымъ крикомъ выбѣгали на зеленый лугъ для утренней прогулки. Чему же могла Флоренса научиться отъ этихъ дѣтей? Не поздно ли взялась она за дѣло? Каждый мальчикъ и каждая дѣвочка безбоязненно подбѣгали къ отцу, ловили готовый поцѣлуй и обвивались вокругъ шеи, уже протянутой для дѣтской ласки. Нельзя же ей съ самаго начала сдѣлаться столь смѣлой въ обхожденіи съ своимъ отцомъ. О, неужели должна исчезнуть всякая надежда! Неужели слѣдствіемъ неутомимыхъ занятій будетъ окончательное убѣжденіе, что для нея не существуетъ дороги къ родительскому сердцу?

Даже та старуха, что ограбила ее въ дѣтствѣ – Флоренса хорошо помнила всѣ подробности этого приключенія – съ любовью говорила о своей дочери, и мысль о разлукѣ съ нею вырвала изъ ея груди страшный и болѣзненный крикъ отчаянія. Но мать, вѣроятно, не то, что отецъ: Флоренса тоже со всею нѣжностью была любима своею матерью. "А, впрочемъ, какъ знать? – съ трепетомъ и слезами думала несчастная дѣвушка, живо представляя огромную пустоту между ею и отцемъ, – если бы мать была жива, вѣроятно, и она точно такъ же, какъ отецъ, стала бы меня ненавидѣть, потому что должна же быть во мнѣ какая-нибудь отталкивающая сила, развивающаяся отъ самой колыбели и достигшая съ теченіемъ времени огромныхъ размѣровъ." – Она знала, что такая мысль, неправдоподобная сама по себѣ и не основанная ни на чемъ, была вмѣстѣ съ тѣмъ оскорбительна для памяти покойной матери; но такъ велико было ея усиліе оправдать отца и найти въ себѣ какой-нибудь недостатокъ, что она готова была выдумывать самыя химерическія предположенія.

Вскорѣ послѣ нея пріѣхала на дачу къ Скеттльзамъ прекрасная дѣвочка, двумя или тремя годами моложе Флоренсы. Она была сиротка, безъ матери и отца. Тетка ея, старая сѣдоволосая леди, полюбила Флоренсу – ее всѣ любили – съ перваго взгляда и каждый вечеръ садилась подлѣ нея съ материнскимъ участіемъ, когда молодая дѣвушка пѣла или играла на фортепьянѣ. Однажды, въ жаркое утро, черезъ два только дня послѣ пріѣзда этихъ гостей, Флоренса сидѣла въ садовой бесѣдкѣ, любуясь черезъ кусты на группу дѣтей, которыя рѣзвились на ближайшемъ лугу. Недалеко отъ нея, по уединенной аллеѣ, гуляли тетка и племянница, разговаривая вполголоса, но такъ, что Флоренса могла слышать каждое слово. Разговоръ шелъ о ней.

– Развѣ Флоренса такая же сиротка, какъ я? – спросила дѣвочка.

– Нѣтъ, моя милая. У ней нѣтъ матери, но отецъ ея живъ.

– Такъ она теперь носитъ трауръ по своей бѣдной матери? – съ живостью спросила племянница.

– Нѣтъ, по своемъ братѣ.

– Есть y ней еще братъ или сестра?

– Нѣтъ.

– Бѣдненькая, какъ мнѣ ее жаль! – воскликнула дѣвочка.

Послѣдовало молчаніе. Тетка и племянница остановились посмотрѣть на какую-то лодку. Флоренса, какъ только произнесли ея имя, набрала цвѣтовъ и хотѣла идти къ нимъ на встрѣчу; но когда онѣ перестали говорить, она опять сѣла на свое мѣсто и принялась дѣлать букетъ. Вскорѣ, однако-жъ, разговоръ возобновился.

– Флоренсу всѣ здѣсь любятъ, и она, конечно; заслуживаетъ любви, я увѣрена въ этомъ, – сказала дѣвочка. – Гдѣ ея папа?

Тетка, послѣ короткой паузы отвѣчала, что не знаетъ. Флоренса опять хотѣла идти, но тонъ голоса, какимъ былъ произнесенъ этотъ отрицательный отвѣтъ, приковалъ ее къ мѣсту. Едва дыша и прижавъ свою работу къ трепещущему сердцу, она старалась теперь не проронить ни одного слова.

– Онъ, конечно, въ Англіи, тетенька?

– Думаю, что такъ. Да, въ Англіи, я это знаю.

– Былъ онъ здѣсь когда-нибудь?

– Не думаю. Нѣтъ, не былъ.

– Онъ пріѣдетъ ее навѣстить?

– Не думаю.

– Развѣ онъ хромъ, слѣпъ или боленъ, тетенька?

Цвѣты начали вываливаться изъ рукъ Флоренсы, когда она услышала эти предположенія. Она прижала ихъ тѣснѣе къ груди, на которую теперь невольно склонилась ея голова.

– Китти, – отвѣчала старая леди, – я, пожалуй скажу тебѣ всю правду о Флоренсѣ, какъ сама слышала, да только ты не говори никому, иначе могутъ выйти непріятности для нея.

– Никому не скажу, тетенька.

– Я вѣрю тебѣ, – отвѣчала старушка, – и могу на тебя положиться. Такъ вотъ въ чемъ дѣло. Отецъ вовсе не заботится о Флоренсѣ, видитъ ее очень рѣдко, въ жизнь не сказалъ ей ласковаго слова и теперь почти совершенно оставилъ ее. Она полюбила бы его нѣжно, если бы онъ захотѣлъ, но онъ не хочетъ, хотя она ни въ чемъ не провинилась ни передъ нимъ, ни передъ кѣмъ на свѣтѣ. Она вполнѣ заслуживаетъ любви, и всѣ о ней жалѣютъ.

Многіе цвѣты изъ рукъ Флоренсы попадали на землю, a тѣ, которые остались на ея груди, были мокры, но не отъ росы. Лицо несчастной дѣвушки склонилось на руки.

– Бѣдная Флоренса! милая, добрая Флоренса! – восклииалъ ребенокъ.

– Знаешь ли, Китти, зачѣмъ я тебѣ разсказала объ этомъ?

– Затѣмъ, чтобы я всей душою полюбила ее и старалась ей понравиться. Такъ ли, тетенька?

– Такъ, моя милая, но не совсѣмъ. Ты видишь, Флоренса веселится, угождаетъ намъ всѣмъ, улыбается, принимаетъ участіе въ каждой забавѣ; но думаешь ли ты, что она совершенно счастлива? Какъ тебѣ кажется, Китти?

– Я нахожу, что не совсѣмъ, – проговорила дѣвочка.

– Далеко не совсѣмъ, моя милая. Передъ ней маленькія дѣти съ своими родителями, которые ихъ любятъ и гордятся ими. Понимаешь ли теперь, отчего груститъ она, наблюдая дѣтей?

– Да, тетенька, понимаю очень хорошо. Бѣдная Флоренса!

Еще и еще нѣсколько цвѣтовъ попадали на землю, какъ будто отъ дуновенія зимняго вѣтра.

– Китти, – продолжала старая леди важнымъ, но совершенно спокойнымъ и пріятнымъ голосомъ, – изъ всѣхъ дѣтей, въ этомъ мѣстѣ, ты одна можешь быть ея естественнымъ и безвреднымъ другомъ. У тебя нѣтъ тѣхъ невинныхъ средствъ, которыя имѣютъ другія дѣти, счастливѣе тебя…

– Нѣтъ дѣтей счастливѣе меня, тетенька! – воскликнула дѣвочка, обнимая тетку.

– Ты не можешь, милая Китти, напоминать ей, какъ другія дѣти, о ея несчастьи. Поэтому я бы очень хотѣла, чтобы ты сдѣлалась ея истиннымъ другомъ. Безъ матери и безъ отца, круглыя сироты, связанныя общимъ горемъ, вы вполнѣ могли бы сочувствовать одна другой.

– Но при васъ, тетенька, для меня неизвѣстна утрата родительской любви, и я никогда ея не понимала.

– Во всякомъ случаѣ, моя милая, несчастье твое далеко не такъ велико, какъ Флоренсы. Нѣтъ на свѣтѣ сироты, несчастнѣе ребенка, отверженнаго живымъ отцомъ.

Ho и послѣ этой сцены Флоренса ни на шагъ не отступала отъ своей завѣтной цѣли. Отецъ не знаетъ, какъ она его любитъ. Рано или поздно, придетъ же, наконецъ, время, когда она найдетъ дорогу къ его сердцу, а, между тѣмъ, она ни словомъ, ни дѣломъ, ни взоромъ не обнаружитъ поводовъ къ жалобамъ на него или къ пересудамъ его поступковъ.

Даже въ разговорахъ съ дѣвочкой, которую она полюбила очень нѣжно, Флоренса никогда не упоминала объ отцѣ. Позволить съ нею въ этомъ отношеніи нѣкоторую откровенность предпочтительно передъ другими дѣтьми, значило, можетъ быть, – думала Флоренса, – подтвердить мнѣніе, что отецъ ея былъ жестокъ и несправедливъ. Спасти его, во что бы ни стало, отъ всѣхъ возможныхъ пересудовъ, – вотъ еще новый пунктъ въ занятіяхъ ея любящаго сердца.

Случалось, вслухъ читали книгу, и тамъ разсказывалась повѣсть о жестокомъ отцѣ: Флоренса принимала самый веселый и безпечный видъ, какъ будто хотѣла показать, что ея папа, слава Богу, совсѣмъ не таковъ, какъ герой этой повѣсти. Такія же насилія своему сердцу дѣлала бѣдная дѣвушка, когда на сценѣ домашняго театра дѣти разыгрывали какую-нибудь пьесу или показывали какую-нибудь картину съ возможными примѣненіями къ ея чудовищному отцу. Измученная безпрестанными противорѣчіями съ самой собою, не разъ собиралась она уѣхать въ Лондонъ, чтобы снова жить спокойно и мирно, подъ мрачною сѣнью отцовскаго дома. Кто бы, смотря на эту царицу дѣтскихъ баловъ, могъ вообразить, какое бремя тяготѣетъ на ея растерзанномъ сердцѣ! Какъ немногіе, подъ мерзлой кровлей ея отца, подозрѣвали, какая груда горячихъ угольевъ наброшена на ея голову!

Терпѣливо и съ грустнымъ самоотверженіемъ несчастная дѣвушка продолжала свои странныя занятія. Не открывъ искомаго секрета безымянной прелести, побѣждающей родительскія сердца, въ юномъ обществѣ, въ богатой виллѣ, Флоренса часто въ раннія утра совершала одинокія прогулки для наблюденій надъ дѣтьми бѣдныхъ отцовъ и матерей. Но и тутъ не было успѣха. Бѣдныя дѣти давно заняли приличныя мѣста подъ родительской кровлей, и объятія отцовъ были для нихъ открыты. Нѣтъ, Флоренса опоздала и здѣсь.

Часто наблюдала она одного простолюдина, выходившаго по раннимъ уграмъ на работу вмѣстѣ съ дѣвочкой, почти однихъ съ нею лѣтъ. Дѣвочка по обыкновенію садилась подлѣ отца и не дѣлала ничего. Это былъ человѣкъ бѣдный, не имѣвшій, казалось, опредѣленнаго ремесла. Иногда онъ бродилъ по берегу рѣки, если отливъ быль слишкомъ низокъ, отыскивая бревна и доски, завязшія въ грязи, иногда онъ копалъ гряды въ огородѣ передъ своей хижиной или починялъ старую лодку. Но что бы онъ ни дѣлалъ, дѣвочка никогда не была занята работой. Она сидѣла подлѣ отца съ какимъ-то безжизненнымъ видомъ, и взоръ ея не выражалъ ни радости, ни горя.

Флоренса часто желала поговорить съ этимъ человѣкомъ, но не рѣшалась начать разговора, когда онъ былъ слишкомъ занятъ. Однажды поутру, гуляя по ивовой аллеѣ на берегу рѣки, недалеко отъ его избушки, она увидѣла, какъ онъ опрокинулъ лодку, развелъ огонь и, обращенный къ ней, стоялъ въ раздумьи съ насмоленной паклей въ рукахъ. Флоренса подошла ближе и пожелала ему добраго утра.

– Сегодня вы очень рано принялись за работу, – сказала она.

– Принялся бы и раньше, миссъ, если бы только была работа.

– Развѣ такъ трудно достать ее? – спросила Флоренса.

– Нелегко, миссъ.

Дѣвочка между тѣмъ сидѣла съ обыкновеннымъ безсмысленнымъ видомъ, положивъ руки на колѣни и не обнаруживая ни малѣйшаго любопытства.

– Это ваша дочь?

Онъ быстро поднялъ голову, взглянувъ на дѣвочку съ радостнымъ лицомъ, кивнулъ Флоренсѣ и проговорилъ:

– Да, миссъ, это моя дочь.

Флоренса подошла ближе и поздоровалась. Дѣвочка въ отвѣтъ промычала что-то глухимъ и крайне непріятнымъ голосомъ.

– Развѣ и y нея нѣтъ работы? – сказала Флоренса.

– Нѣть, миссъ, я работаю за нее и за себя.

– Васъ только двое? – спросила Флоренса.

– Да, только двое. Ея мать умерла десять лѣтъ назадъ. Марта! скажи что-нибудь этой прекрасной миссъ.

Дѣвочка сдѣлала нетерпѣливое движеніе, судорожно вздернула плечами и отвернулась. Какая жалкая, грязная, безобразная, оборванная! И отецъ любилъ ее? О, да! Флоренса хорошо подмѣтила его взоръ, исполненный нѣжности и любви.

– Я боюсь, не хуже ли ей сегодня, – съ безпокойствомъ цроговорилъ онъ, бросая работу. Вся фигура его была проникнута глубочайшимъ состраданіемъ.

– Развѣ она больна? – спросила Флоренса.

Онъ вздохнулъ и продолжалъ смотрѣть на безсмысленную дочь съ какимъ-то отчаяннымъ видомъ.

– Я думаю, – сказалъ онъ, – моя бѣдная Марта и пяти дней не была здоровой въ продолженіе столькихъ лѣтъ!

– Да, толкуйте, столькихъ лѣтъ! – сказалъ неуклюжій сосѣдъ, подошедшій въ эту минуту къ лодкѣ. Не больше ли, дядя Джонъ?

– Какъ больше? – спросилъ Джонъ, поправляя истасканную шляпу и проводя рукою по лбу. – Пожалуй, что и такъ. Она всю жизнь хирѣетъ.

– Поневолѣ захирѣетъ, когда вы балуете ее, какъ чортъ знаетъ кого, – продолжалъ сосѣдъ. – A что толку? Она въ тягость и себѣ, и другимъ.

– Только не мнѣ, – съ живостью перебилъ отецъ, нагибаясь къ лодкѣ, – не мнѣ, пріятель.

Онъ говорилъ правду, и Флоренса видѣла это какъ нельзя лучше.

– Кому же и ходить за ней, какъ не мнѣ? – сказалъ отецъ. – Кто другой приласкаетъ мою бѣдную дочь?

– Правда, Джонъ, правда! – заговорилъ сосѣдъ. – Кто же, кромѣ васъ станетъ ласкать ее? A вы просто распинаетесь изъ-за нея день и ночь. Она спутала васъ по рукамъ и по ногамъ, и ужъ я не знаю, какая собака работаетъ больше васъ. A что толку? Развѣ она понимаетъ ваши заботы?

Отецъ обратился къ дочери и просвистѣлъ какимъ-то оригинальнымъ способомъ. Марта съежилась и сдѣлала нетерпѣливое движеніе плечами. Отецъ, казалэсь, былъ вполнѣ доволенъ этимъ отвѣтомъ.

– И вотъ все, миссъ, за что онъ ее любитъ! – проговорилъ сосѣдъ, улыбаясь.

– Слава Богу и за то! – сказалъ отецъ, нагибаясь къ работѣ. – Прежде, бывало, мое бѣдное дитя не шевелило ни волосомъ, ни пальцемъ, все равно, какъ мертвая!

Флоренса тихонько опустила въ старую лодку нѣсколько денегъ и удалилась.

Въ чемъ же, наконецъ, секретъ родительской любви? Если бы Флоренса сдѣлалась больна и начала увядать со дня на день, какъ ея покойный братъ, не узналъ ли бы тогда м-ръ Домби, какъ она его любитъ? Можетъ статься, она сдѣлается для него милѣе, онъ подойдетъ къ ея постели, съ грустью взглянетъ на ея потухающій взоръ, обниметъ ее и въ избыткѣ отеческой нѣжности, забудеть все прошедшее. Можетъ статься, въ этомъ измѣненномъ состояніи м-ръ Домби проститъ виновную дочь, что она въ свое время не умѣла высказать ему своей дѣтской любви; и тогда Флоренса разскажетъ, зачѣмъ и какъ она по ночамъ подходила къ его кабинету, какъ сильно трепетало ея сердце, и какъ послѣ изучала она неизвѣстное ей искусство сдѣлаться достойной родительской любви. Все это очень можетъ быть.

A если бы Флоренса умерла? О, тогда, нѣтъ сомнѣнія, м-ръ Домби раскается и станетъ горевать. Вообразите: Флоренса лежитъ на постели, точь-въ-точь, какъ ея братецъ, и она, такъ же, какъ онъ, не боится приближающейся смерти. Вотъ м-ръ Домби, растроганный до глубины души, подходитъ къ ней и говоритъ: "Живи, милая Флоренса, живи, Флой, для меня, и мы станемъ любить другъ друга, какъ давно бы слѣдовало любить, и ты будешь счастлива, какъ давно бы слѣдовало быть счастливой". Вотъ, услышавъ эти слова, Флоренса бросается на шею м-ра Домби, обвиваетъ ее своими слабыми руками, и говоритъ: "Ужъ поздно, милый папа, слишкомъ поздно, да и не нужно: я такъ счастлива въ эту минуту, какъ не могла и не могу быть счастливѣе. Я за все вознаграждена, милый папа!" И тутъ она умираетъ съ благословеніями на губахъ.

Всѣ эти химеры, по странной прихотливости любящаго сердца, стройными толпами роились въ головѣ бѣдной дѣвушки. Флоренса вспомнила золотыя волны на стѣнѣ и живо представляла, какъ таинственный потокъ уноситъ ее въ область вѣчности, гдѣ ее встрѣчаетъ милый братъ съ отверстыми объятіями. Стоя въ эту минуту на берегу рѣки, плескавшей волны къ ея ногамъ, она съ благоговѣніемь воображала ту же самую рѣку, о которой такъ часто говорилъ умирающій братъ, уносимый въ своихъ предсмертныхъ видѣніяхъ въ безбрежный океанъ вѣчности.

Отецъ и больная дочь еще стояли передъ умственными очами Флоренсы, какъ вдругъ тѣлеснымъ ея глазамъ представились въ полной свѣжести силъ здоровый отецъ и здоровая мать въ сопровожденіи сына, цвѣтущаго молодостью и красотою. Сэръ Барнетъ Скеттльзъ учтиво привѣтствовалъ дѣвушку и пригласилъ гулять. Флоренса охотно согласилась, и леди Скеттльзъ поспѣшила дать приличныя наставленія сыну, который медленными шагами подступилъ къ Флоренсѣ и подалъ ей руку. Должно сказать, леди Скеттльзъ считала первѣйшимъ наслажденіемъ жизни видѣть, какъ ея сынъ гуляетъ съ прекрасною дѣвушкой.

Но должно также сказать, самъ молодой джентльменъ смотрѣлъ на эту статью съ своей, совершенно противоположной, точки зрѣнія, и ири такихъ случаяхъ очень часто вслухъ выражалъ свое неудовольствіе, называя себя дѣвичьимъ прислужникомъ. Впрочемъ, Флоренса, минутъ черезъ пять ходьбы, всегда мирила молодого Барнета съ его судьбой, и они начинали вести дружескій разговоръ. Сэръ Барнетъ и леди Скеттльзъ, по обыкновенію, выступали позади, любуясь на прекрасныхъ дѣтей.

Въ такомъ порядкѣ совершалась и теперешняя дообѣденная прогулка. Уже молодой Барнетъ усмирился и охотно развязалъ языкъ, чтобы отвѣчать на вопросы Фларенсы, какъ вдрутъ мимо ихъ прогарцовалъ верхомъ на гнѣдомъ конѣ какой-то джентльмень, бросившій на нихъ выразительный взглядъ. Тутъ же онъ сдержалъ, повернулъ въ ихъ сторону коня и началъ раскланиваться съ шляпою въ рукахъ.

Джентльменъ особенно смотрѣлъ на Флоренеу, и когда гуляющее общество остановилось, онъ раскланялся сперва съ ней, a потомъ привѣтствовалъ сэра Барнета и леди Скеттльзъ. Флоренса никакъ не могла припомнить, видѣла ли когда это лицо, и какъ скоро джентльменъ подъѣхалъ къ ней ближе, она невольно отступила назадъ.

– Не бойтесь. Моя лошадь очень смирна, увѣряю васъ, – сказалъ джентльменъ.

Но Флоренса испугалась не лошади. Въ самомъ всадникѣ было что-то такое, что какъ будто ее кольнуло и заставило отступить.

– Я, конечно, имѣю удовольствіе говорить съ миссъ Домби? – сказалъ джентльменъ съ любезной улыбкой.

Флоренса поклонилась.

– Мое имя Каркеръ. Больше, кажется, мнѣ не нужно рекомендовать себя, чтобы быть представленнымъ миссъ Домби. Каркеръ.

День былъ жаркій, но Флоренса почувствовала странную дрожь, пробѣжавшую по ея тѣлу. Она представила м-ра Каркера своему обществу.

– Прошу извинить, – сказалъ м-ръ Каркеръ, – тысячу разъ; но я завтра поутру отправлюсь къ м-ру Домби, въ Лемингтонъ, и если вамъ, мисеъ, угодно дать мнѣ какое порученіе, я почту себя совершенно счастливымъ.

Сэръ Барнетъ немедленно сообразилъ, что Флоренсѣ надо писать, и предложилъ окончить прогулку, приглашая м-ра Каркера на дачу отобѣдать. М-ръ Каркеръ, къ великому несчастью, уже далъ слово обѣдать въ другомъ мѣстѣ, но, ежели миссъ Домби желаетъ писать, онъ съ удовольствіемъ готовъ ждать сколько угодно. Представивъ это извиненіе съ любезнѣйшей улыбкой, м-ръ Карксръ нагнулся, чтобы погладить шею лошади, и Флоренса въ эту минуту разслышала, или, правильнѣе, разглядѣла въ его взорѣ слѣдующія три слова: "О кораблѣ никакого слуху!»

Бѣдная дѣвушка съ крайнимъ испугомъ отскочила отъ всадника, который въ эту минуту выставилъ всѣ свои зубы, и трепещущимъ голосомъ проговорила, что не намѣрена писать къ отцу.

– Можетъ быть, вамъ угодно, миссъ Домби, послать что-нибудь? – сказалъ зубастый всадникъ.

– Нѣтъ, благодарю васъ. Мнѣ нечего посылать, кромѣ… кромѣ моей любви.

Несмотря на ужасную взволнованность, Флоренса подняла на него выразительный, умоляющій взоръ, въ которомъ нетрудно было прочесть просьбу о пощадѣ, такъ какъ всякое сношеніе между ею и отсутствующимъ отцомъ выходило изъ круга обыкновенныхъ вещей. М-ръ Каркеръ улыбнулся, отвѣсилъ низкій поклонъ и, снабженный комплиментами отъ сэра Барнета и леди Скеттльзъ къ м-ру Домби, поскакаль назадъ, оставивъ самое благопріятное впечатлѣніе въ превосходительныхъ сердцахъ. Флоренса между тѣмъ продолжала дрожать, какъ въ лихорадкѣ, и сэръ Барнетъ, не чуждый народныхъ суевѣрій, заключилъ, что, вѣроятно, въ эту минуту проходилъ кто-нибудь по ея будущей могилѣ. М-ръ Каркеръ еще разъ оглянулся изъ-за угла, поклонился и поскакалъ во весь опоръ… вѣроятно, на будущую могилу Флоренсы.