Czytaj książkę: «Homo Sapiens. Обезьяна, которая отказалась взрослеть. Занимательная наука об эволюции и невероятно длинном детстве»
Всем матерям, всем отцам и всем младенцам.
Особенно моим.
Хиты научпопа
Brenna Hassett
Growing Up Human: The Evolution of Childhood
© 2022 by Brenna Hassett
© Бродоцкая А., перевод на русский язык, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Глава первая
Мэри-все-наоборот. Введение
Мэри-все-наоборот,
Что в саду твоем растет?
Колокольчики, волчок
И прелестницы в рядок.
Мы, люди, – животные, а животные, как нам всем известно, ведут себя очень странно. Все, что мы знаем о животных из самых разных источников, от уроков биологии в старших классах и документальных фильмов Дэвида Аттенборо1 до феерических перфомансов Изабеллы Росселлини2, даже самому легкомысленному наблюдателю дает понять, что каждая живая тварь освоила в ходе эволюции самые разные приемы выживания на нашей планете. Животные умеют плавать, летать, зарываться в землю; одни ходят, другие бегают, третьи ползают, хлюпая и шлепая. Многие поколения натуралистов неустанно восхищались тем, как много разнообразных ответов дают братья наши меньшие на главный вопрос, звучащий приблизительно так: «Как с этим всем справиться?» Но именно люди придумали массу нестандартных творческих решений, в частности – ни на что не похожее детство, которое радостно машет своему эволюционному прошлому с заднего сиденья такси, мчащегося неведомо куда.
Все вы очень странные. И ваши дети очень странные, и сами вы были очень странными в детстве, да и потом становились только страннее. Конечно, свою роль сыграло и то, что вам нужно было как-то доминировать на планете, но причина не только в этом, а еще и в нашей долгой эволюционной истории, за время которой у нас появились эрекция, скрытая овуляция, фертильный жир, моногамия, рождение незрелых и неподготовленных к жизни младенцев, эволюция отцовства, тайное предназначение бабушек и некоторые совершенно дикие практики воспитания детей, и древние, и современные, благодаря которым мы и превратились в это чудо из чудес – в обезьяну, которая никак не желает взрослеть.
Мы единственные животные на свете, решившие, что хотим не просто жить вечно, а еще и быть вечно молодыми. У нас уходит бездна времени на то, чтобы вырасти. Детство у нас неимоверно затянутое, причем не только по сравнению с животными вообще, но и с человекообразными обезьянами в частности. Забеременеть для нас – задачка со звездочкой, а если нам это удается, мы выталкиваем ребенка в мир недоделанным, и у нас на руках оказывается нелепый младенец, который не умеет ровным счетом ничего. Мы отлучаем этого младенца от груди и отправляем в кошмарный мир малышовой жизни раньше всех других биологических видов, но после этого словно бы… остаемся детьми. Долго-долго. Другие большие обезьяны уже вовсю предаются размножению, а мы все торчим на своем острове Нетландия вместе с Питером Пэном – играем, учимся и занимаемся тем, чем положено детям.
Как так получилось? Ответ на этот вопрос даст история эволюции, поскольку лежит он в нехоженых землях догадок, умозаключений, ископаемых находок и всего прочего, чем занимается наука о далеком прошлом. То, что мы такие странные, – результат бессчетного множества крошечных сиюминутных решений, которые принимали пращуры наших пращуров на протяжении миллионов лет. Носить ребенка на руках или положить в колыбельку? Каким молоком поить и как часто? Что важнее – набирать вес или учиться самостоятельно добывать пищу? Чему учить ребенка и когда? На чем писать – на камне или на глиняных табличках?
Современным родителям тоже приходится изо дня в день принимать такого рода мелкие решения, имеющие кумулятивный эффект, и это играет важную роль, поскольку эволюция не статична. Это не плавная кривая, которая ведет нас к воплощению нашего высшего «Я», совершенного и неизменного. Каждое решение, которое мы принимали, когда воспитывали своих детей, каждое решение, которое принимали за нас, определило сегодняшний облик человечества. А решения, которые мы принимаем сегодня, определяют, какими мы станем завтра.
Главный вопрос этой книги – зачем, собственно, нужно такое удивительное человеческое детство. Какой цели служит оно в функционировании общества и в нашей жизни? К чему может подготовить человека переходный возраст?
Мы с вами будем отталкиваться от биологических этапов роста и развития и на этой основе выстроим примерный план того, как нам удается включать различные механизмы адаптации в разные периоды своего детства. Для этого нам потребуется лучше понять, как разные биологические виды передают наработанные механизмы адаптации из поколения в поколение.
При рассуждениях об эволюции нередко делают упор на самые жестокие аспекты адаптации, на кровавые сценарии «кто кого сожрет», которые по природе своей, конечно, весьма поучительны, в чем мы и убедимся в дальнейшем на примере бедного Таунгского ребенка (не сомневаюсь, он подтвердил бы это, если бы его в далеком-предалеком австралопитекском прошлом не утащил и не съел гигантский орел). Однако на уровне вида смерть совсем не обязательно становится главным событием в жизни особи. Главное в жизни – способность вырасти и добиться успеха как взрослый, который может передать дальше свой генетический материал, а смерть – просто препятствие на этом пути. И если мы пристально взглянем на сложные процессы, стоящие за нашим взрослением, у нас появится возможность всерьез задаться вопросом, почему успех и выживание нашего вида обеспечиваются совсем не так, как у всех остальных животных, и что в нас такого особенного.
На страницах этой книги мы рассмотрим детство, пользуясь сравнением с денежными доходами и расходами. Рождение потомства – это инвестиция: вклад в будущее, в свою генетику, в рост численности вида или того, что когда-нибудь станет видом. Но для человека важнее те инвестиции, которые приходится делать в воспитание ребенка. И сколько же их, этих инвестиций, – уму непостижимо! Жить по принципу «наметать миллиард икринок в надежде, что статистика на твоей стороне» или, наоборот, растить беспомощное, зависимое от тебя существо долго, постепенно, годами, а то и десятилетиями – это, безусловно, совершенно неравнозначное распределение родительских ресурсов.
Но каковы те колоссальные долгосрочные инвестиции в потомство, которые делаем мы, люди? Строго говоря, мы обеспечиваем передачу от поколения к поколению своего капитала, своего наследия, в самых разных формах. Передача по своей генетической линии всевозможных особенностей, ведущих к успеху, – основа функционирования человеческих сообществ, даже в том идиллическом воображаемом прошлом, где царили равенство и братство. По крайней мере, так считает Стивен Шеннан, выдающийся археолог-теоретик3. Есть три основных способа делать инвестиции в ребенка, и на этих страницах мы рассмотрим, какие дивиденды приносил нашему виду каждый из этих способов, поскольку тут мы, несомненно, сильно отличаемся от птиц небесных, которые не сеют и не жнут.
Почему же нам приходится и сеять, и жать? Базовая экологическая модель инвестиций в потомство, которую мы можем применить для разговора, скажем, о лягушках, превращается в значительно более затейливую конструкцию при попытке применить ее к животным, у которых есть больше одного способа передать эволюционные преимущества своим детенышам. Лягушка, которой достаточно продержаться рядом с партнером достаточно долго, чтобы оплодотворить часть икры, нуждается совсем в других инвестициях, чем ваши родители, которые дали вам образование, благодаря которому вы теперь читаете книгу об эволюции детства, со сложной терминологией и переизбытком сносок, причем по доброй воле4. Какие инвестиции делают в своих детей родители-люди, а также когда и как они их делают, определяет, какие перспективы в жизни будут у детей в дальнейшем. Мало того, это определяет, каким будет общество, в котором они живут.
Об этих инвестициях и их дивидендах можно рассуждать точно так же, как рассуждал бы банкир: в терминах богатства и капитала. Не нужно сильно напрягаться, чтобы понять, каким богатством обладают все живые существа, – это, собственно, тело, в котором они обитают. По традиции мы исчисляем инвестиции в детеныша в количестве энергии, которую тратит на него родитель5, в калориях, которые идут на то, чтобы его выращивать. Репродуктивные стратегии бывают «быстрые» и «медленные», и с этой точки зрения мы можем очень грубо оценить «количество усилий на одного детеныша» и сравнить полученные величины, с одной стороны, при «бессистемном» подходе к деторождению, а с другой – при «сверхсистемном», как у людей. В этом смысле оценивается физический вклад родителя, и этот вклад буквально находит свое воплощение в теле детеныша, которое растет в результате приложенных усилий, поэтому мы назовем такую инвестицию «воплощенным капиталом».
Воплощенный капитал – это калории, пущенные на создание тканей, органов, нервов и т. п., и родители делают эти инвестиции, чтобы обеспечить жизнеспособность потомства. Это выходит далеко за рамки задачи просто зачать и родить нормального детеныша. Воплощенный капитал – это и затраты на функционирование физического тела. Координация движений, гибкость, сила – все это важно не только для выживания, но и для репродуктивного успеха детеныша, и все это строится на плоти и костях. Чтобы обладать физической возможностью выживать и размножаться, нужно располагать воплощенными богатствами, а распределяются они отнюдь не поровну. Животные, которые лучше питались, животные, которые от природы отличаются крепким сложением, побеждают в конкурентной борьбе за ресурсы и половых партнеров, а затем передают свои преимущества потомству, которое, в свою очередь, тоже будет лучше приспособлено к жизни.
Пример воплощенного богатства – детеныш, которого правильно кормят и у которого в целости и сохранности все конечности и все моторные функции. В дальнейших главах мы рассмотрим, как люди в ходе эволюции придумали уникальный способ пускать пищу и ресурсы на поиск партнера, зачатие и рождение ребенка и его вскармливание, точнее даже откорм.
Однако есть и другие способы вкладываться в потомство, и другие виды богатства, которые способны склонить чашу весов в сторону успеха биологического вида, и это рычаги, за которые ухватились люди, когда стали раздвигать границы возможного и выяснять, что еще можно инвестировать в следующее поколение. Учиться жить в мире – это во многом учиться жить с населяющими его людьми, а общественным животным это дает настолько большое преимущество для выживания, что становится главной инвестицией. Это инвестиция в социальный капитал, и, хотя на первый взгляд это кажется чем-то аморфным, предметом забот знаменитостей и сетевых инфлюэнсеров, на самом деле социальный капитал – это самый настоящий актив, и если у тебя его нет, успехов в обществе тебе не добиться.
Как и вороне в борьбе за свое место в вороньем обществе. Они живут стаями и поэтому вынуждены учиться существовать в группе живых существ, которую по-английски называют словом «murder» – «убийство». Для этого в ходе эволюции они приобрели поразительную способность не просто узнавать друг друга, но и понимать, какое общественное положение занимает другая ворона в мире, где, так сказать, ворона вороне волк. Исследователи это поняли, когда устроили своего рода турнир на выбывание между воронами с разной степенью доминирования, а одну из ворон заставили на это смотреть. Ворона быстро определяла будущего победителя, если знала, что одна из противниц имеет высокое общественное положение, а другая – низкое. Это происходило даже в том случае, если она знала только, что одна из ворон победила или проиграла в поединке с соперницей, чей ранг был известен наблюдательнице.
Нам можно обойтись без гипотез о вороньих букмекерах – и без того очевидно, что умение прекрасно разбираться в отношениях очень важно для ворон, и в него стоит инвестировать. Вороненок должен знать, как сохранить свое положение в стае, чтобы пользоваться всеми преимуществами стайной жизни – защитой, помощью в воспитании потомства, подсказками, где можно будет поесть в следующий раз. Ворона, прекрасно маневрирующая в своем убийственном сообществе, заведет массу социальных связей, которые очень выручат ее, если, скажем, на ее территории объявится крупный хищный ворон. От социального капитала зависит и способность избавляться от конкурентов.
Социальный капитал строится на фундаменте того, что Моник Боргерхофф Малдер6 и ее коллеги назвали «отношенческим капиталом» – под ним подразумеваются социальные связи (ученые имели в виду человека, но к воронам это тоже относится), которые можно задействовать, чтобы получить помощь при решении разных задач. Связи могут быть кровными, а могут формироваться через другие типы социализации, например, через игру или торговлю, которые со временем образуют социальный капитал. Накопление этого капитала, умение быть социальной вороной требует особых инвестиций, выходящих за рамки ухода и вскармливания. Для этого необходимо социальное обучение.
Социальное обучение – это сложный, требующий больших временных затрат метод передачи информации из поколения в поколение и по всему обществу, который учит тому, чему инстинкт научить не может. Уроки могут быть как самыми простыми (например, что можно есть), так и сложными (например, как изготавливать орудия), но так или иначе многие животные по всей шкале сложности жизни делают инвестиции в способ передачи информации, который позволяет обеспечить потомству адаптивные преимущества, и мы в этом смысле ничем не отличаемся. Более того, мы настолько преданы делу социального обучения, что выделили беспрецедентно много времени на тот этап жизни, когда получаем большинство знаний, – на детство. В дальнейшем мы узнаем, как играют приматы и как наш вид взял на вооружение такое важнейшее дело, как детские игры, и с их помощью сформировал наши социальные миры.
Последняя форма капитала, о которой мы можем вспомнить в связи с инвестициями в потомство, – это, само собой, капитал как он есть. Это материальные богатства, которые можно достаточно легко конвертировать в эволюционные преимущества благодаря повышению шансов на выживание и репродуктивный успех. Люди пока что единственные животные, которые сделали этот последний шаг в обеспечении потомков дополнительными средствами борьбы с собратьями-людьми. Как бы замечательно белка ни запасала орехи, она никогда не сможет конвертировать свои запасы в то, чтобы ее потомки умели добывать больше орехов. Они смогут конвертировать эти орехи лишь в физические преимущества – вырастут более крупными и сильными, станут лучшими белками, но никогда в жизни не придумают, как при помощи своих запасов поработить соседей. (Белки печально знамениты тем, как плохо им удается пользоваться офшорными зонами.) Даже самые умные из наших родичей-приматов не придумали способа превращать свои сокровища в банковские вклады (хотя макак можно в этом заподозрить).
Впрочем, как со всем, что относится к экономической сфере, здесь можно немного пофилософствовать и задаться вопросом, нет ли среди монетизируемых человеческих стратегий успеха таких, что могли бы произойти от некоторых особенностей поведения приматов (например, территориальности и принципов дележа пищи) и наследуемых иерархических социальных структур, которые за ними стоят7.
Однако в общем и целом, говоря о материальном богатстве, мы говорим об инвестициях такого рода, которые свойственны только людям, причем только с относительно недавнего времени. Это то богатство, которое позволяет вам покупать модные книги по воспитанию детей, слинги из органического хлопка и услуги высококлассных психотерапевтов, чтобы унять экзистенциальный ужас. Мы сами создали для своего биологического вида такое детство, а теперь настолько не уверены в себе как в родителях, что понятия не имеем, что с ним делать, разве что вкладывать в него деньги, – правда, в этом и состоит вся наша эволюционная стратегия.
Это только на первый взгляд странное высказывание, но если мы внимательно рассмотрим все, что мы делали, в обратном порядке, то увидим, как эти инвестиции и то, где и когда мы решали их сделать, сформировали нас как вид. Последний вопрос, который возникает у нас, когда мы пересматриваем эволюционную историю своего вида, которая подарила нам самое необычное, самое долгое детство на планете, требующее самых больших инвестиций, – насколько далеко мы можем зайти?
На страницах этой книги мы рассмотрим все инвестиционные тропы, хоженые и нехоженые, которыми ходили наши предки – от приматов из триасового периода, похожих на землероек, до наших родственников, живших совсем недавно. Если тщательно рассмотреть все эволюционные возможности, мы увидим, где мы нажали на рычаг, а где чуть уменьшили мощность, чтобы мало-помалу создать детство, которое стало нашим и только нашим – блистательным в своей неповторимости. От толстеньких незрелорождающихся младенцев до вечных детей – каждый шаг на этом пути к современному детству был сделан в процессе эволюции и адаптации.
Если мы хотим знать, почему так произошло, можно сравнить наши способы инвестиций и выбор момента для них не только со стратегиями нашей клады8 приматов, но и со всеми другими, какие только можно найти у наших диких косматых собратьев во всем царстве животных. Именно это сравнение поможет нам увидеть, каким мудрым было наше решение инвестировать в детей и как это привело к тому удивительному и чудесному детству, которое позволило нашему виду достичь таких успехов, о каких триасовые малютки-землеройки и мечтать не смели.
Глава вторая
А хорька как не бывало. История жизни и почему она имеет значение
Раз обезьянка и хорек
Играли в догонялки,
Хорек пустился наутек
От глупой обезьянки!
Мартышка резво за хорьком
Вдогонку побежала,
Да только смотрит – а хорька
Как не бывало!
Давным-давно в далекой-далекой галактике родился герой. А конкретнее, в понедельник 21 сентября 2015 года в Нью-Йорке одна крыса вдохновила весь мир9. Эта крыса стала интернет-сенсацией, когда удалось снять на видео, как она тащит вниз по ступенькам нью-йоркской подземки кусок пиццы в два раза больше себя самой с терпением и целеустремленностью, какие в наши дни редко встретишь у крыс. Крыса с мрачной решимостью держала пиццу зубами за уголок и волокла вниз, тащила через каждую ступеньку, потом прыгала, по-прежнему крепко зажав пиццу в зубах, с обрыва в пропасть – на следующую ступеньку, – и иногда оступалась, но так и не сдалась. Форма у куска пиццы, очевидно, не та, чтобы его легко было транспортировать – однако вот же она, крыса, старается как может. Этого хватило, чтобы обеспечить крысе краткий всплеск популярности в интернете, а истории о ней – место в самом начале книги, в которой вообще-то рассказывается о людях.
В этой книге рассказывается о людях. Как заметила Карли Саймон10 еще в семидесятые годы прошлого века, мы существа довольно тщеславные, и это относится и к нашему виду в целом, и к тому негодяю из хора, который считает себя солистом. Но в этом случае нам и правда есть чем гордиться. Я говорю о животных, поскольку мы пытаемся понять человека, рассматривая его в гораздо более широком контексте экологии и закономерностей (или их отсутствия), наблюдаемых у животных, на которых мы более или менее похожи. А на кого мы похожи? Ну, вообще-то на человекообразных обезьян. Мы очень похожи на человекообразных обезьян. А они очень похожи на других приматов, а те на млекопитающих, а те на позвоночных – и так далее, и тому подобное, пока не окажешься в припеве песни Джони Митчелл11 (да, мы действительно звездная пыль).
Но какие именно особенности нашего большого генеалогического древа повлияли на то, чтобы мы стали людьми?
Мы не обсуждаем детство хорьков, не говорим о черепахах-дошкольниках, а может быть, и стоило бы, поскольку рост и развитие видов подчиняются определенным закономерностям. Задачу создать больше себе подобных можно разбить на части самыми разными способами, и различия в траекториях развития в дальнейшем приводят к совершенно разному образу жизни, каким бы ты ни родился – готовым ко взрослой жизни или мягоньким и беспомощным. В теории понять, как устроена история жизни, очень просто: дробишь каждый этап жизненного цикла на мелкие задачи и смотришь, сколько времени занимают у того или иного вида те или иные стадии – от рождения до полового созревания, а затем до конца детородного периода. На практике нам приходится иметь дело со сложной формулой всех компромиссов, на которые идет каждый вид: сколько детенышей рождается, насколько они при этом крупные и развитые, многие ли из них имеют шанс выжить, сколько нужно в них инвестировать.
Поэтому для начала мы посмотрим, как мы представляем себе взросление у животных, и изучим ту схему, по которой ученые размечают основные этапы жизни, роста и развития: как долго мы вынашиваем детенышей, как долго зависим от родителей, сколько времени проходит, пока мы вырастем, начнем размножаться, умрем. Все это компоненты истории жизни, и этапы, из которых она состоит, неслучайны. Существует связь между такими факторами, как размер животного, вероятность дожить до взрослого состояния, и тем, сколько усилий требуется, чтобы дорастить животное до того момента, когда оно сможет жить самостоятельно. Мы возьмем несколько разных примеров из царства животных и посмотрим, как может быть организована их жизнь и какое давление оказывают на ту или иную особь эволюция и экологическая среда, которые требуют двигаться в том или ином направлении. Но не беспокойтесь, в той песне точно поется о вас.
В самом широком смысле истории жизни бывают двух видов. В случае, когда история жизни быстрая, животное живет быстро, умирает молодым и оставляет многочисленное потомство. Если же история жизни медленная – все происходит прямо противоположно. Разные закономерности долгожительства отражают разные эволюционные стратегии: животные делятся на тех, кто предпочитает размножаться как из пулемета, и тех, кто делает большие инвестиции в относительно малочисленное потомство. Это легко видеть на практике: крысы имеют множество детенышей, которые вырастают меньше чем за месяц, в то время как у жирафов уходит пятнадцать месяцев на то, чтобы изготовить одного жирафенка, и этому жирафенку потребуется еще семь лет, чтобы начать делать новых жирафят. У крыс общие вложения в потомство относительно низки – может быть, несколько кусков пиццы; у жирафов… Думаю, вы можете представить себе, во что обходится выкормить жирафа12. Здесь стратегии разнятся в диапазоне от Джеймса Дина13 с его призывом жить быстро и умереть молодым до философии «живи медленно, умри старым», которой придерживаются практически все остальные.
Что же заставляет животное склониться в ту или иную сторону? Биолог Эрик Чарнов предположил, что чем крупнее животное, тем дольше оно живет, однако тем длительнее у него период незрелости: ему требуется дольше расти, чтобы достичь цели. А раз срок жизни животного зависит от размера, мы можем предположить ожидаемую продолжительность жизни животного, зная его вес14. Это интуитивно понятно: большому животному вроде жирафа приходится дольше расти, чем маленькому вроде крысы. Если это так, тщательная оценка размеров взрослого животного и той энергии, которая ему требуется, чтобы их достичь, позволит нам предсказать и общую продолжительность его жизни, и сколько времени длится его, как сказали бы мы о людях, детство.
Но хотя общая масса тела – важный фактор в определении того, какая у животного история жизни, быстрая или медленная15, плохая новость состоит в том, что здесь нет четкой формулы. Животные пользуются разными стратегиями распределения своего времени. Да, вы хотите дорастить детеныша до размеров взрослой особи, но надо учесть еще и размеры новорожденного, и темпы роста до и после рождения, не говоря уже о том, сможет ли этот детеныш внести свой вклад в следующее поколение. Значит, нужно определить инвестиционную стратегию создания следующего поколения.
С точки зрения эволюции многочисленное потомство – это хорошо, если многие из детенышей все равно не доживут до детородного возраста и неразумно тратить на их выращивание слишком много времени и сил. А позволить себе жить медленно и выращивать меньше детенышей можно, когда окружающий мир относительно безопасен. В связи с этим изначально биологи говорили о разнице между животными в нестабильной среде, которая с большой вероятностью поглотит много детенышей, то есть о среде, где главное давление оказывает смертность (r), и животными в стабильной среде, где важнее фертильность (К)16 (рис. 2.1).
Рис. 2.1. Пример сопоставления стратегий r и К. Продолжительность жизни овинного паука невелика (около одного года), выживаемость потомства при рождении очень мала, в то время как Пиццекрыса и люди идут на различные компромиссы, чтобы сбалансировать выживаемость при рождении и продолжительность жизни
Требования, которые накладывает на закономерности размножения животного уровень риска гибели детенышей, позволяют предсказать, вкладываются ли животные в рождение одного весьма самостоятельного детеныша за раз или в рождение несколько менее самостоятельных детенышей в помете или в кладке. Особенно радикальный подход к размножению – это кладка или нерест, когда животное порождает сотни детенышей одновременно, совсем как Шарлотта17, овинный паук, которая умерла вскоре после того, как отложила и подготовила яйца. К счастью для следующего поколения паучат, они очень скоро ощущают на себе трагедию жизни: выживаемость у них всего один процент, так что до взрослого состояния дотянут лишь единицы, да и те проживут лишь несколько лет, не более.
Для Шарлотты и ей подобных необходим бессистемный подход к деторождению, поскольку, если большинство детенышей погибает в младенчестве, есть смысл производить как можно больше. Размножение пауков следует проводить по тому же старинному правилу, что и выборы: как можно раньше и как можно чаще (если не планируешь кормить своих детей собственным разлагающимся трупом, как поступают некоторые мамы-паучихи).
Однако есть в животном мире образец материнской преданности, достойный медали за вклад в понимание истории жизни человека, животное, похожее на нас несколько больше паука. С ним вы познакомились в начале этой главы. Прошу любить и жаловать: Героическая мать Пиццекрыса – хотя нет никаких данных, что Пиццекрыса из того ролика была матерью, тем более героической. Съесть кусок пиццы в два раза больше тебя самого – задача, казалось бы, приятная, хотя и сложная, однако средний человек обычно на такое не посягает. Для крысы количество калорий в куске пиццы (около 190 ккал) втрое превышает дневную норму (60 ккал). Но если мы представим себе, что эта неизвестная воришка из метро и правда чья-то мать, ее героизм обретает смысл.
Как мы уже отмечали, сделать млекопитающее – задача трудная. Эти меха и в самом деле дорого обходятся, а ведь еще нужны мозги и кишки посложнее, чем у среднего насекомого. Пиццекрыса вынуждена приложить столько усилий отчасти потому, что так велят основные энергетические механизмы воспроизводства «дорогостоящего» потомства. Жить в тоннелях метро непросто, и хотя у Пиццекрысы может быть одновременно с десяток крысят, примерно половина из них не доживет до того дня, когда они покинут материнскую нору.
И Шарлотта, овинная паучиха, и Пиццекрыса придерживаются репродуктивных стратегий, согласно которым их энергия тратится на то, чтобы предельно повысить количество потомства, а не вкладывать время в его выращивание. Понятно, почему крысы плодятся, так сказать, как крысы: им нужно соблюдать баланс между инвестициями в детенышей и высоким риском потерять часть помета. Это, естественно, приводит к методам воспитания, которые в мире людей заставили бы привлечь органы опеки, однако для нашей Пиццекрысы в них есть свои резоны. Крысиная стратегия состоит в том, чтобы беременности были частыми и короткими и приводили к появлению на свет множества крысят, которые сами будут готовы размножаться меньше чем через два месяца. Эта стратегия и приводит к тому, что численность крыс растет по экспоненте.
Наша Пиццекрыса, в отличие от паучихи, все-таки побудет с детенышами некоторое время после родов, поскольку за малышами нужно ухаживать, однако в ее интересах поскорее отделаться от них, чтобы успеть родить как можно больше пометов. Уравновесим доступность энергии из окружающей среды и количество энергии, которое может запасаться в маленьком тельце, со статистикой выживаемости каждой особи в течение какого-то времени, и обнаружим, что для крыс с их высокой рождаемостью, высокой смертностью и маленькими размерами это совершенно логичный ответ на требования их биологического склада и окружающей среды.
Поэтому, чтобы получить от своих детенышей как можно больше, наши четвероногие друзья, естественно, хотели бы, чтобы те как можно скорее и как можно экономичнее вырастали и становились половозрелыми крысами, поскольку к концу беременности дети Пиццекрысы еще не сформировались окончательно. Они не разбегаются в закат, не то что свежевылупившиеся овинные паучата – идеальные миниатюрные копии взрослых особей с шелковинками в лапках. Нет, крысята выпекаются только до полуготовности, поэтому их надо докармливать после рождения, пока они не станут самостоятельными, а для этого мать снабжает их всевозможными источниками энергии, какие только может добыть – например, через свое молоко после того, как она съест гигантский кусок пиццы из помойки.
Пиццекрыса, в отличие от паука, имеет больше шансов обеспечить детенышей всем необходимым. У нее есть молоко и время, которое она уделяет вскармливанию крысят, – это дополнительные инвестиции в детство, которые делают все млекопитающие. Кроме того, из этого следует, что она проводит со своими беспомощными детенышами гораздо больше времени, чем паучиха. Нужно найти компромисс между тем, сколько мать может инвестировать в беременность, и тем, насколько большими должны вырасти ее детеныши, чтобы выжить, и этот компромисс объясняет, почему крысята появляются на свет словно бы недоделанными – или, выражаясь научно, они незрелорождающиеся. Незрелорождающиеся виды зависят от материнской заботы, и незрелорождающиеся детеныши млекопитающих выходят из утробы с закрытыми глазами и без меховых шубок. Обычно их приходится где-то прятать – в норе, в дупле, в частной школе – пока они не будут готовы к самостоятельной жизни. Противоположность незрелорождающимся видам – зрелорождающиеся (вспомните очаровательного длинненького новорожденного жирафа с узловатыми коленками или идеальных миниатюрных паучат, разбегающихся во все стороны после того, как доели материнский труп)18.