Космер: Тайная история

Раньше Шай и помыслить не могла о встрече с императором, не говоря уже о том, чтобы ткнуть его пальцем в лицо.

Ашраван. Император Восьмидесяти Солнц, сорок девятый правитель Империи Роз. На тычок он никак не отреагировал. Взгляд его был устремлен в никуда, и, хотя пухлые розовые щеки лучились здоровьем, выражение лица постоянно оставалось безучастным.

– Что с ним стряслось? – спросила Шай, вставая с кровати императора.

Кровать была выполнена в древнем ламиойском стиле с изголовьем в виде феникса, устремившегося к небу. Шай видела когда-то эскиз такого изголовья в древней книге; вероятно, он и послужил поддельщику источником вдохновения.

– Убийцы, – произнес арбитр Гаотона, стоявший с двумя лекарями по другую сторону кровати.

Рядом замер капитан Зу – единственный Боец, допущенный в личные апартаменты Властителя Восьмидесяти Солнц.

– Они проникли во дворец две ночи назад и напали на императора и его жену. Ее убили, а император получил в голову арбалетный болт.

– А выглядит он весьма пристойно, – заметила Шай.

– Ты знакома с запечатыванием? – спросил Гаотона.

– Только в самых общих чертах.

Ее народ называл запечатывание подделкой плоти. Науку эту Шай изучила лишь поверхностно, а к большему сознательно и не стремилась. Если сделаешь ненароком неудачную подделку, ничего страшного не произойдет, всего лишь получишь безделушку, не имеющую ни малейшей ценности. Но ошибка при подделке плоти может стоить кому-то жизни. Чтобы успешно удалять раны и шрамы, поддельщику необходимо потратить многие годы на постижение этого тонкого ремесла, изучить каждый мускул, каждое сухожилие, каждую вену в человеческом теле. Лишь тогда он сможет подделывать поврежденные и изувеченные тела.

– Наши мастера по запечатыванию – лучшие в мире, – заявила Фрава и, заложив руки за спину, прошлась у изножья кровати. – Сразу же после нападения мы вызвали врачевателей, и они успешно залечили рану на голове императора, но…

– Но восстановить рассудок оказалось не по силам? – предположила Шай, проводя рукой перед глазами императора. – Получается, не так уж и хороши ваши хваленые мастера.

Один доктор – коротышка с огромными ушами, оттопыренными, словно оконные ставни в погожий день, – возмущенно крякнул:

– Запечатывание лечит тело и полностью его восстанавливает. Запечатать тело – все равно что безукоризненно переплести истлевшую книгу, и книга будет смотреться не хуже новенькой, но вот слов… Слов на страницах по-прежнему не разберешь. Да, у императора мозг сейчас абсолютно здоровый, но он просто пуст!

– Гм… – произнесла Шай. – Вы выяснили, кто подослал убийц?

Пятеро арбитров переглянулись. Разумеется, они знали.

– Мы не уверены, – поколебавшись, ответил Гаотона.

– Из чего следует, – предположила Шай, – что вы их вычислили, но доказательств для обвинения у вас недостаточно. Это была одна из дворцовых фракций, полагаю?

Гаотона вздохнул:

– Фракция «Слава».

Шай тихонько присвистнула. В принципе, выходит логично. Ведь если нынешний император умрет, у фракции «Слава» появится реальная возможность посадить на трон своего ставленника. В свои сорок император Ашраван был по меркам Великих еще совсем молод, и предполагалось, что править он будет и следующие пятьдесят лет. Но если император сменится, то согласно нерушимым законам империи присутствующие в комнате пять арбитров немедля утратят статус самых могущественных людей мира. И их фракция неминуемо станет слабейшей из всех восьмидесяти в империи.

– Убийцы уничтожены, – заговорила Фрава. – Члены фракции «Слава» пока теряются в догадках относительно результата покушения. От тебя требуется воссоздать душу императора… – Она тяжело вздохнула. – Используя свои навыки подделывания.

«Они точно не в себе, – подумала Шай. – Ведь даже собственную душу перекроить – задача не из самых легких. Да и творить новую душу приходится вовсе не с чистого листа».

Арбитры даже приблизительно не представляют, о чем просят. Разумеется, не представляют, поскольку презирают подделки… Или, по крайней мере, так повсеместно утверждают. Разумеется, они лукавят. Ведь ходят же они по подделанному полу и без стеснения любуются вазами-подделками. Да что там, даже своим врачам они разрешили залатать тело императора! Но они никогда не назовут подделку подделкой. Ведь подделывание души, по их мнению, – скверна. Из чего выходит, что надежда у них теперь только на Шай, поскольку никто из приближенных к власти не способен на такое.

Возможно, это не под силу даже ей.

– Ты справишься? – спросил Гаотона.

«Понятия не имею», – подумала Шай.

– Безусловно, – произнесла она вслух.

– Подделка должна быть безупречной, – строго напутствовала ее Фрава. – Если у наших врагов возникнет хоть тень подозрения в том, что император какой-то не такой… В общем, ждать они себя не заставят, и поэтому вести себя император должен полностью адекватно.

– Если я обещала, что сделаю, значит непременно сделаю, – твердо заявила Шай. – Но предупреждаю: задача передо мной стоит архисложная. Мне нужно знать все о его жизни. Для начала необходимы все официальные хроники, но они, к сожалению, необычайно сухи. И потому мне понадобится подробнейшим образом расспросить многих из тех, кто общался с ним непосредственно: слуг, друзей, членов семьи. Он, случайно, личный дневник не вел?

– Вел, – ответил Гаотона.

– Прекрасно.

– Но все его личные документы запечатаны! – возразил другой арбитр. – И император велел их уничтожить в случае, если…

Все резко обратили взоры на говорящего, и тот смолк, нервно сглотнул и потупился.

– Тебе предоставят все, о чем только попросишь, – пообещала Фрава.

– Мне также будет нужен подопытный, – продолжила Шай, – на ком бы я могла проверять мои печати, чтобы понять, соответствует ли получаемая личность оригиналу. Это должен быть Великий, который постоянно находился рядом с императором и которому досконально известны все его пристрастия и привычки.

Ночи! Определиться с характером – это ведь вторично. Сначала нужно изготовить печать, которая возьмется, но Шай не была уверена, что справится даже с этим первым шагом.

– И конечно, мне понадобится камень души.

Фрава скрестила на груди руки и холодно взглянула на Шай.

– Уж не думаете ли вы, что я сделаю все требуемое без камня души? – сухо спросила Шай. – Разумеется, вырезать печать я могу и из дерева, но то, о чем вы просите, исключительно трудная задача. Мне необходим камень души. Много.

– Так и быть, – с видимой неохотой согласилась Фрава. – Но все три месяца за тобой будут следить.

– Три месяца? – удивилась Шай. – Думаю, на создание души императора уйдет не менее двух лет.

– У тебя сто дней, – непреклонно заявила Фрава. – Вообще-то, нет, уже девяносто восемь.

«Невозможно».

– Официально отсутствие императора в эти два и последующие девяносто восемь дней объяснят тем, что он пребывает в глубочайшем трауре по погибшей жене, – заговорила одна из арбитров. – Разумеется, члены фракции «Слава» сообразят, что мы тянем время, но все же им придется помалкивать. Но после ста дней траура они немедленно потребуют, чтобы Ашраван предстал перед подданными. И если он этого не сделает, нам придет конец.

«Да и тебе тоже», – явственно прозвучало в ее тоне.

– По окончании работы вы дадите мне золото, – безапелляционно заявила Шай. – Дадите вдвое больше золота, чем по вашим прикидкам я бы запросила изначально. Из этой страны я уеду богатой.

– Договорились, – без промедления произнесла Фрава.

«Слишком быстро согласились, – сообразила Шай. – Несомненно, сразу после того, как я выполню поручение, меня прикончат».

Получается, у нее девяносто восемь дней на подготовку побега.

– Немедленно принесите все имеющиеся записи, касающиеся императора, – произнесла Шай вслух. – Еще мне понадобится место для работы и куча материалов. И верните мои вещи. – Она подняла палец прежде, чем кто-либо успел возразить. – Я не прошу мои клейма сущности, но отдайте все остальное. Не буду же я три месяца ходить в одежде, которую носила в тюрьме. И пусть поскорее притащат ванну. И горячей воды побольше!

День третий

На следующий день в дверь Шай, помывшейся, вдоволь наевшейся и впервые со дня заключения хорошо отдохнувшей, постучались.

Комнатенку ей выделили крошечную и, несомненно, самую мрачную во всем дворце. Рама единственного окна была перекошена, а стены изобиловали трещинами. Кроме того, здесь отчетливо пахло плесенью. Если Шай правильно помнила планировку огромного дворца, то ее жилище находилось в безлюдном крыле, большинство помещений которого использовалось в качестве хранилищ всякого добра. К Шай по-прежнему были приставлены бдительные стражники, но на новом месте было все же лучше, чем в яме. Хотя и ненамного.

Стук отвлек Шай от изучения старого кедрового стола, который последний раз натирали маслом, наверное, задолго до ее рождения. Охранник отворил дверь. В комнатенку втиснулся престарелый Гаотона, в руках он нес ящичек дюймов двадцати в ширину и двух в высоту.

Шай бросилась ему навстречу, но…

– Держись от его светлости подальше! – рявкнул хмурый капитан Зу, стоявший рядом с арбитром.

– А иначе что? – небрежно бросила она, забирая ящичек. – Прирежешь меня?

– Когда-нибудь – с наслаждением.

– Да-да, конечно. Когда-нибудь.

Шай прошла к столу, положила на него ящичек и откинула крышку. Внутри оказалось восемнадцать печатей души, и торцы у всех были совершенно гладкими, лишенными даже намека на гравировку. Шай достала одну, вытянула перед собой дрожащую руку и принялась с пристрастием рассматривать печать.

Очки ей вернули, так что щуриться уже не приходилось. Одежду для работы она надела гораздо более удобную, чем то замызганное платье, которое носила накануне. Теперь на ней была простенькая красная юбка чуть ниже колен и блузка на пуговицах. Великие наверняка бы решили, что нарядилась она немодно, – у них сейчас в ходу ризы и мантии свободного покроя под старину. Шай считала популярный фасон скучным. Под блузкой она носила плотную хлопковую сорочку, а под юбкой – легинсы, чтобы при необходимости, избавившись от верхней одежды, радикально изменить облик.

– Хороший камень, – признала Шай. – Добрый.

Она выбрала из лежащих на столе инструментов зубило, кромка которого была толщиной менее острия булавки, и принялась скрести им камень. Тот и в самом деле оказался на редкость качественным! Он отменно поддавался инструменту и совсем не крошился, отчего изображение выходило предельно отчетливым. А после обжига он станет твердым, как кварц. Более совершенную печать души можно получить одним-единственным способом: вырезать из цельного кристалла. Но этот способ невероятно трудоемкий.

В ее распоряжении имелись ярко-красные чернила кальмара с примесью воска. Для поставленной перед Шай задачи сгодился бы любой натуральный краситель, однако краситель животного происхождения подходил все же лучше, чем растительного.

– Ты что, из коридора чашу стащила? – хмуро поинтересовался Гаотона, кивком указав на сосуд в углу комнатенки.

И в самом деле Шай, после неспешного купания шествуя в свое новое жилище, прихватила по дороге чашу. Сопровождавший ее охранник попытался воспротивиться, но она мастерски заговорила ему зубы. И теперь он стоял, краснея от стыда.

– Очень уж заманчиво было определить уровень мастерства ваших поддельщиков.

Шай отложила камень, перенесла чашу с пола на стол и перевернула ее набок. На глиняном дне отчетливо проступал красный оттиск печати. Печать поддельщика легко опознать. Она не просто оставляет след на поверхности объекта, но как бы утопает в самом материале, создавая рельефный рисунок. Край круглой печати тоже был красным, но выпуклым, как при тиснении.

Узнать о поддельщике по стилю печати можно было немало. Судя по метке, изготовитель этой чаши, в отличие от создателя оригинала, безусловного произведения искусства, был напрочь лишен фантазии.

До Шай доходили слухи, что фракция «Наследие» поставила производство подделок на поток. И нанятые ими поддельщики-недоучки выдавали копии под стать тому, как сапожники тачают в кустарных мастерских сапоги.

– Наши работники вовсе не поддельщики, – вскинулся Гаотона. – Мы используем другое слово. Они напоминатели.

– Какая разница, как их называть?

– Разница принципиальная, – возразил Гаотона. – Они, в отличие от таких, как ты, в людские души не вторгаются. И имеется еще одно принципиальное отличие: мы делаем копии, отдавая таким образом дань прошлому. Благодаря нашей деятельности люди познают и чтут свою историю.

Шай скептически подняла бровь. Затем взяла инструменты, приставила рабочую кромку зубила под углом к краю печати и ударила молотком. Печать была наполнена силой, прочно удерживавшей ее на месте. Но удар оказался мощным. Оттиск вылетел, а рельеф на дне сосуда, утратив свою преобразующую силу, стал всего лишь нанесенным обычной краской рисунком. Без клейма чаша оплыла, да и цвет приобрела тоскливо-серый. Печать души не просто меняла внешний вид предмета, но переписывала его историю.

Получалось, что мастера, делавшего чашу, совершенно не волновал результат его деятельности. Скорее всего, он полагал, что болванка – она болванка и есть и для подделывания сойдет в том виде, в каком из-под не слишком умелых рук вышла.

Шай покачала головой и вернулась к работе. Эта печать предназначалась не для императора – Шай совсем не была готова приступать к ее созданию, однако процесс резьбы помогал ей думать.

Гаотона жестом приказал капитану Зу выпроводить всех стражников в коридор, внутри остаться только ему и прикрыть дверь. Когда распоряжение было исполнено, арбитр расположился на одном из двух колченогих деревянных стульев – других в комнатенке не имелось.

– А ты, поддельщица, – та еще загадка, – произнес он.

– Загадка? – нарочито удивленно переспросила Шай, поднимая печать и изучая внесенные на поверхность камня изменения. – И в чем же она?

– Ты поддельщица, а значит, тебя нельзя оставлять без надзора. Иначе сбежишь, едва убедившись, что это возможно.

– Так оставьте при мне стражников, – буркнула Шай, не отрываясь от работы.

– Уж извини, но я сомневаюсь, что тебе будет сложно любого из них запугать, или подкупить, или найти чем шантажировать.

Зу напрягся.

– Я не намеревался оскорбить вас, капитан, – заверил Гаотона. – Я не сомневаюсь в ваших людях, но перед нами искуснейшая лгунья, мошенница и воровка. И поверьте, подвергнувшись чарам, ваши лучшие воины обязательно станут ее марионетками.

– Ну спасибо, – хмыкнула Шай.

– Это не комплимент. Правда же, ты портишь все, к чему прикасаешься. Тебя нельзя оставить под присмотром простых смертных даже на день. И, судя по слухам, заговорить ты способна даже самих богов.

Она продолжала подчеркнуто сосредоточенно работать.

– И в кандалы тебя заковывать нет смысла – все равно выберешься, – мягко продолжил Гаотона. – Так уж получается, что мы дали тебе камень души для решения нашей… нашей проблемы. Но с его помощью ты легко превратишь цепи, скажем, в обычное мыло и сбежишь, да еще и посмеешься над нашей глупостью.

Очевидно, он ничего не смыслил в подделывании. Подделка всегда должна быть правдоподобной, а иначе трансформация не произойдет. Оковы из мыла – даже не смешно. Кто же такие сотворит?

Шай могла, например, определив состав металла, из которого изготовлены цепи кандалов, переиначить процесс их производства в прошлом и сделать одно звено бракованным. Даже если бы ей не удалось выяснить все подробности о прошлом цепи, сбежать она бы сумела: несовершенная печать не возьмется надолго, но Шай хватило бы нескольких секунд, чтобы разбить бракованное звено молотком. Правда, цепь может быть сделана не из стали, а из ралкалеста, но побегу это не помешает, лишь слегка его отсрочит. Ведь камень души есть, да и времени в избытке, значит путь к спасению непременно отыщется. Например, можно слегка трансформировать стену, добавив в ее структуру значительных трещин, а затем вырвать цепь из стены. Или можно, перекроив потолок, расшатать в нем какой-нибудь блок таким образом, чтобы он в заданное время рухнул и разбил хрупкие ралкалестовые цепи. Хотя к столь радикальным мерам следует прибегать только в самом крайнем случае.

– Не вижу повода для беспокойства, – сказала Шай, продолжая трудиться. – Подвернувшаяся работа мне очень даже интересна. К тому же за нее обещано золото. Много золота. Так зачем же убегать? И не забывайте, что при желании я бы сбежала еще раньше – из ямы.

– Ах да, конечно, – хмыкнул Гаотона. – Ты бы перевоплотила стены камеры, подожгла их и улизнула. Любопытно все же узнать, что тебе известно об антраците. О том камне, в который ты намеревалась превратить все блоки стен. Каким именно способом ты собиралась его поджечь?

«А он вовсе непрост, да и соображает отменно. Совершенно напрасно остальные арбитры не учитывают его мнение».

И в самом деле, поджечь антрацит свечой – задача вряд ли выполнимая. Ведь нагреть до температуры воспламенения необходимо целый блок или по крайней мере значительную его часть. А огонек свечи с такой задачей не совладает.

– Не вижу проблем. Часть камней я бы превратила в уголь. А еще там была деревянная кровать. Разломала бы ее и получила дрова на растопку.

– Считаешь, обошлась бы без горна? И даже без мехов? – делано удивился Гаотона. – Ладно, допустим, справилась бы ты и без мехов. Допустим, подпалила бы даже стены, но ведь при этом температура превысила бы две тысячи градусов. Вот скажи, как бы тебе удалось выжить в таком пекле? Ах, ну да! Ты же поддельщица. Смастерила бы себе из постельного белья какую-нибудь защиту, термостойкое стекло или что-нибудь наподобие. Ведь именно таким тебе виделся побег?

Шай продолжала сосредоточенно резать.

Было очевидно, что в подделывании Великие ничего не смыслят. Даже этот, старший из них. Но его житейского опыта с лихвой хватило на понимание того, что заявленным способом ей нипочем бы не удалось сбежать. Ну как можно постельное белье превратить в стекло? Да и трансформировать камни, из которых сложены стены камеры, из одной породы в другую – задача совершенно невыполнимая. Пришлось бы менять слишком многое. Например, переписывать историю камней так, словно неподалеку от каменоломен добывали и антрацит. А потом представлять, будто кто-то перепутал и завез по ошибке породу не с каменного рудника, а с антрацитового.

Как ни силься, необходимого количества перевоплощенных камней в стене не получишь.

Особенно если учесть, что о реальных каменоломнях она имеет лишь самые общие представления. Правдоподобность является ключевым условием при создании подделки, хоть магической, хоть обычной. В народе, конечно, ходят слухи, будто поддельщики запросто перевоплощают свинец в золото. Однако реальность такова, что сделать из золота свинец – дело нехитрое, а вот совершить обратное превращение почти невозможно. Придумать историю для слитка золота, в который кто-то подмешал свинец… Ложь, в общем, получалась вполне правдоподобной, но обратное будет столь невероятным, что печать для подобной трансформации долго не удержится.

– Вы впечатлили меня, ваша светлость, – наконец призналась Шай. – Рассуждаете, словно поддельщик.

Гаотона помрачнел.

– Это был комплимент, – заметила она.

– Я ценю правду, юная леди. Но подделки… – Он одарил ее взглядом разочарованного дедушки. – Я видел одну твою работу. Подделанную картину… Она замечательна и тем не менее создана лишь ради выгоды. Думала ли ты, сколь чудесные работы сотворила бы, посвяти свои способности искусству и красоте, а не богатству и обману?

– То, что я создаю, и есть великое искусство.

– Ошибаешься. Ты лишь копируешь произведения великого искусства, созданные другими. Признаю, твои подделки технически безукоризненны, но они полностью лишены души.

Руки Шай напряглись, и она едва не выронила зубило.

Да как он посмел! Одно дело – угрожать ее жизни, совсем другое – оскорблять творения! Он поставил ее в один ряд с теми… с теми поддельщиками-недоучками, что штампуют чаши.

Она хоть и с трудом, но все же улыбнулась. Тетушка Сол однажды сказала, что даже наихудшие оскорбления следует встречать улыбкой, а огрызаться только на самые незначительные. Тогда никто не догадается, что у тебя на сердце.

– Так что же дальше? – спросила она. – Мы с вами выяснили, что я самая отъявленная негодяйка и обманщица в стенах этого дворца. Но связать меня вы не можете, как не можете и доверить надзор за мной своим людям. И что же предпримете?

– Ну, – вымолвил Гаотона, – следить за твоей работой по возможности буду я сам.

Шай предпочла бы Фраву, – казалось, той манипулировать легче, но и Гаотона в качестве надзирателя был вполне приемлем.

– Как пожелаете, – заявила Шай. – Но сразу же учтите: тому, кто в подделках не разбирается, моя работа покажется чрезвычайно скучной.

– Я явился сюда не для веселья. – Гаотона жестом подозвал Зу. – Всегда буду приходить в сопровождении этого капитана. Он, единственный из Бойцов, осведомлен о ране императора… и о наших планах относительно тебя. В остальное время за тобой будут присматривать другие охранники. Но только посмей заговорить с ними о работе!

– Можете не волноваться, ни с кем разговаривать я не стану. Чем больше народу узнает о готовящейся подделке, тем меньше шансов, что она удастся.

«Более того, – подумалось ей, – стоит мне заговорить с любым охранником, как его тут же казнят – чтобы лишнего не разболтал».

Не то чтобы она любила Бойцов, но все же империю любила еще меньше. А Бойцы, они те же рабы. Ей не хотелось, чтобы кого-то убивали просто так, на всякий случай.

– Вот и славно, – проговорил Гаотона. – Кстати, за дверью ждет наша дополнительная защита от твоего побега. Прошу вас, капитан, заводите.

Зу открыл дверь. Среди охранников стоял долговязый человек в длиннющем, в пол, плаще с накинутым капюшоном. Долговязый степенно прошел в комнату, однако в его движениях было что-то неестественное. Зу затворил дверь, и вошедший откинул капюшон. Глаза его были красными, а кожа на лице – молочно-белой.

– И вы еще смеете утверждать, что мое ремесло – скверна?! – вскричала Шай.

Гаотона, не отреагировав на реплику, поднялся со стула.

– Скажи ей, – обратился он к вошедшему.

Незнакомец изучающе провел по двери длинными пальцами.

– Здесь я поставлю руну, – произнес он с заметным акцентом, указав на точку, расположенную чуть выше пояса Шай и равноудаленно от косяков. – Стоит поддельщице покинуть комнату или трансформировать дверь или руну, и я мгновенно об этом узнаю, а мои питомцы устремятся к ней.

Шай вздрогнула, а затем обратила на Гаотону пылающий взгляд.

– Понимаете ли вы, кого привели во дворец? Это же клеймящий кровью!

– Он уже себя достойно проявил, и мы высоко его ценим, – объяснил Гаотона. – Он предан нам и, самое главное, эффективен. Порой необходимо, чтобы сдержать большое зло, обращаться к помощи зла помельче.

Вновь прибывший достал что-то из-за пазухи, и Шай едва слышно зашипела. В руке клеймящий держал печать души! Грубо выполненную из кости! Его «питомцы» наверняка тоже из костей – подобия человеческой жизни, созданные из скелетов!

Клеймящий взглянул на Шай. Она в ужасе отпрянула:

– Вы не посмеете!

Зу схватил Шай за руки.

«Ночи! До чего же он силен!»

Шай запаниковала.

О, если бы у нее были при себе клейма сущности! С их помощью она бы могла дать отпор, сбежать…

Зу оторвал правый рукав ее блузки и полоснул кинжалом вдоль трицепса. Шай лишь едва почувствовала боль и вырываться не прекратила.

Подошел клеймящий и погрузил печать в рану. Затем развернулся, сделал шаг и приложил окровавленный торец к тому месту на двери, на которое указал ранее. Удовлетворенный работой, неспешно отошел в сторону. На двери осталась ярко-красная, слабо светящаяся метка в форме глаза.

И Шай ощутила резкую боль на месте пореза…

Округлив глаза, она вскрикнула.

С ней сейчас сотворили такое, что даже казнь была бы предпочтительнее.

«Возьми себя в руки, – приказала себе Шай. – Будь той, кто все вынесет».

Она глубоко вздохнула и позволила себе стать другой Шай. Имитацией самой себя, способной сохранять спокойствие даже в подобной ситуации. Это была грубая подделка, всего лишь уловка для ума, но она помогала.

Шай все-таки вырвалась из хватки Зу, а затем взяла платок, протянутый Гаотоной. Промокнула рану. Боль уже почти унялась.

Шай бросила гневный взгляд на клеймящего. Тот самодовольно ухмыльнулся. Губы его были белесыми, полупрозрачными, словно кожица слизняка. Кивнув Гаотоне, он набросил на голову капюшон, вышел из комнаты и даже дверь за собой бережно затворил.

Шай с трудом восстановила дыхание.

В работе клеймящих не было ни изящества, ни мастерства, а наличествовали лишь обман да кровь! Зато их методы были чрезвычайно действенны. Если Шай попытается бежать, клеймящий, запечатавший ее кровью дверь, сразу об этом узнает. К тому же в его распоряжении свежая кровь, настроившая печать на Шай. С ее помощью неживые питомцы смогут настичь беглянку, куда бы она ни направилась.

Гаотона вновь опустился на стул.

– Надеюсь, понимаешь, что с тобой произойдет, если вдруг осмелишься на побег? – по-отечески спросил он.

Шай посмотрела на него со злостью.

– Теперь видишь, поддельщица, насколько критична наша ситуация, – мягко продолжал он. – Если попытаешься бежать, мы без колебаний отдадим тебя клеймящему, а твои кости станут его новым питомцем. Никакой иной платы за работу он не запросил. Так что, не откладывая дело в долгий ящик, приступай к работе. Если сделаешь все, как тебе велено, избежишь незавидной участи.