– Дмитрий, милый Дима, что же ты не рад?
Будешь вместе с нами
Счастлив и богат!
Станешь ты мне братом, будешь ты мне рад,
И откроешь просто в этой жизни клад!
Под дробный перестук его копыт звучало вроде бы и неплохо, только проснувшись утром с сильным сердцебиением, я долго размышлял: вещий это был сон или не вещий? Перспектива в нем нарисована вроде бы и неплохая, вот только родниться с чертом особого желания у меня нету. Впрочем, в любой бочке меда всегда присутствует какая-нибудь ложка дегтя.
Получить высшее образование бесплатно и всего за какие-нибудь два месяца? Вроде бы замечательно, вот только отправляться после этого на опасную работу как-то не очень хочется. Прекрасна ли моя девушка Липа? Просто великолепна! Вот только чересчур строгое отношение к половым сношениям могут погубить все наше с ней будущее хрупкое счастье.
Получать большую зарплату и обалденные премии? Конечно, очень хорошо, но продавать за такое сомнительное богатство свою душу черту я категорически не согласен! Потом решил, что все это просто глупые сны, и пошел умываться.
Сегодня была суббота, и родители на работу не убежали. После завтрака отец повел меня делать ксерокопии моих документов: паспорта, свидетельства о среднем образовании, военного билета, медицинского полиса и СНИЛСа.
– Если чего-нибудь посеешь или украдут, то дома копии пусть хранятся – проще будет восстанавливать, – объяснил он неопытному мне.
Потом пошли в банк, и половину авансированных средств положили мне на карту, открытую пару месяцев назад на мое имя отцом для каких-то своих коммерческих целей.
– Карту изнутри к джинсам мать подошьет, в карман трусов более-менее крупные купюры пристроим, а мелочь по карманам распихаешь – позабавишься, если что, в дороге, – решил за меня матерый путешественник.
– А может мне кошелек купить? – робко спросил я. – Давно уж мечтаю им обзавестись.
– Вот его-то первым и сопрут! – жестоко растоптал мою голубую мечту папаня. – Очень уж ты лохаст!
Я робко пожал плечами – ну нет так нет, лохаст так лохаст, против правды не попрешь… После покупки еще кое-каких необходимых для самостоятельной жизни мелочей: перочинного ножа со множеством лезвий и даже штопором в придачу, зажигалки, завинчивающейся компактной солонки, набора иголок, белых и черных ниток и еще кое-чего, мы вернулись домой. От закупки средств для самообороны я категорически отказался.
– Я в дороге с самим Вольдемаром Ивановичем буду! Майор ФСБ это вам не кусь-мусь! В рукопашной легко пятерых вражеских диверсантов голыми руками уделает, с табельным оружием даже дома в спальне не расстается. А в столице народ солидный, все на должностях, с портфелями и папочками ходят, там больно-то не забалуешь.
– Которые с портфелями, – скептически отозвался на мое вранье неоднократно бывавший в Москве отец, – по улицам не ходят, они на иномарках везде ездят. А вот от приезжего, да местного ворья там не протолкнешься. Бродят и посматривают: а где тут приезжий очкарик зазевался? Ату его ребята! Особенно этим кавказцы увлекаются, – со вздохом добавил он, – и вечно норовят заманить куда-нибудь, где за тебя вступиться будет некому.
– А у меня все деньги по разным местам зашиты будут! – так гордо похвалился я, будто сам это придумал.
– Вот они у тебя чемодан вместе с трусами и отнимут, – завершил наш диспут отец. – Ладно, сунь хоть ножик в карман, все спокойнее будет. И пошли домой, время уже к обеду подходит.
За обедом мама заявила, что сейчас немного отдышимся после поглощения пищи и займемся пришиванием карманов.
– А я тут причем? – удивился я. – Шить-то ты будешь.
– Я пришивать, а ты примерять, – ласково объяснила мама.
– Да чего их примерять! – возмутился я. – Одевай да носи.
– Да уж больно пачка денег здоровая, – растолковала мне мама. – Не у места карман пришью, все коки себе в дороге отдавишь. Смотри, не убеги после обеда куда.
Я пристыженно умолк. Что-то моим кокам последнее время постоянно угрожали какими-то опасностями: то обещали их отбить, то отдавить.
После еды пили чай, и отец рассказывал о видах чая.
– Грузинский, это даже не чай, а так, – тут он пренебрежительно махнул рукой, – пыль грузинских дорог. Азербайджанский, конечно, получше, но и то за счет добавок индийского и цейлонского. Индия есть Индия, тут и обсуждать нечего, но лучший в мире чай, это разумеется краснодарский, которого у нас в Самаре днем с огнем не сыщешь.
Только я хотел спросить про китайский, которого я тоже в глаза не видел, но читал о нем хвалебные отзывы иностранцев, как вдруг зазвонил мой телефон.
Я торопливо схватил его в руку и гаркнул:
– Да!
– Приходи, – буркнул заспанный голос Липы. – Прихвати хлеба и томатного сока побольше.
– А может пива? – радостно спросил я. – По таким делам вроде бы пиво идет хорошо.
– Не-а, – отказалась похмельная Липа. – Винишка можешь взять. Да смотри нашего дешевого портвейна не рвани, лучше каким-нибудь приличным рислингом отоварься.
– Может покрепче чего? – поинтересовался я. – А то вдруг не возьмет?
– Обойдусь, – отказался враз построжевший девичий голос. – А то знаю я вас ловкачей: опоишь и воспользуешься моментом!
– Да я и не мечтал опаивать…, – понурился я в ответ на такое необоснованное подозрение.
– Ладно, подтягивайся побыстрей, – поласковел строгий голос, – да не волынься там, марафет не наводи, мне на твою внешность наплевать. И не дай Бог, подарка какого-нибудь не приволоки! Жду.
Разговор закончился, и только сейчас я вспомнил о родителях. Ох, я и осел! Ведь у меня в телефоне такой звук, что они наверняка каждое слово слышали! Надо было бы хоть в свою комнату уйти.
Тут мама горестно всплеснула руками.
– Ты слышал, отец! Он первый раз к девочке хочет пойти, и норовит с пивищем припереться! Тебя кто так воспитывал, оболтус?
– Ты, мать, зря не галди, – более толерантно отнесся к моему подходу отец, – с его-то ловкостью, он от трезвой девахи ничего не добьется. А Димка, вишь, как хитро подбирается: пивка не желаете? А водочки?
Мать вздохнула.
– Их молодых не поймешь…
– Да нечего и понимать – в постель планирует затащить. Да это и правильно: а то будешь тут три года сопли жевать, любовь-морковь разводить и петь, как у нас в общаге пели.
– А как у вас пели? -заинтересовалась мама, и папа тут же спел о том, как у всех все с девушками получилось, а у какого-то неловкого ни фига. Мелодия была какая-то подозрительно знакомая, небось, студенты с какой-нибудь иностранной песни передрали. А папа продолжал:
– Заодно он эту девицу на вшивость проверил.
– Как же это наш Димочка по телефону вшей углядел? – искренне удивилась мама.
– Да это в том плане, – пояснил папа, – что он выяснил, всем она дает, или все-таки с разбором. А это две большие разницы!
– Вот оно что…, – успокоилась мама.
Устав выслушивать эту старческую болтовню (все-таки им по сорок пять – седая древность, двое ископаемых), я решительно встал.
– Так я пошел?
– Конечно! – дружно отозвались родители в два голоса. – Ни пуха, ни пера!
Идите к черту, – подумал я, прихватив денег и уже убегая.
Что же они меня, как страшненькую девицу-перестарка, все норовят в добрые руки пристроить? Глядишь, еще и богатое приданое за мной давать начнут. А когда Олимпиада польстится и согласится выйти за меня замуж, они ей, поди, будут радостно руки целовать и при этом еще и приговаривать:
– Благодетельница ты наша! Вот уж выручила, так выручила!
В общем, мой домашний жениховский рейтинг все устойчивее стремился к нулю.
Глава 4
Мое сердце переполняла радость, и я летел, как на крыльях. В ближайшем супермаркете накидал в корзину по буханке белого и черного хлеба, три пачки сока, рванул дорогостоящий рислинг, подкинул для верности палку копченой колбасы, пару банок тушенки, наложил яблок и мандаринов и понесся к Олимпиаде. Дверного звонка не было, и я нетерпеливо постучал. В ожидании прошло ужасно много времени, и я постучал погромче.
– Да иду я, иду, – прозвучал из-за двери раздраженный девичий голос.
Через пару секунд дверь распахнулась, и на пороге появилась заспанная Липа в коротеньком застиранном халатике.
– Ну что ты ломишься, как голый в баню? Я те что, одним прыжком должна ко входу прибыть? Соку принес?
– Конечно! Но я подумал, что ты опять уснула, поэтому так сильно и стучал.
Липа зевнула.
– Я писала книгу «Обуреваемая страстью – нелегкая жизнь сексуальной маньячки», основанную на личном опыте. Ну чего рот разинул? Сок давай.
Я торопливо выхватил коробку с соком из пакета. Не ведя лишних бесед, Липа свинтила крышку и припала к коробке. После нескольких жадных глотков она ненадолго отвлеклась, шумно выдохнула, протерла рукой губы и сообщила:
– Эх, как на каменку! Хорошо пошла! А ты чего там торчишь? Особого приглашения ждешь? Проходи вон на кухню, – она посторонилась и продолжила пить.
А я прошел в заветный чертог. Кухня была большая, как у Палыча, да и вся квартира размерами особо не отличалась. Обои на стены еще не поклеены, полы были с черновой отделкой. В мойке громоздилась грязная посуда, но кухонный стол был чистый. Украшением кухни служил небольшой диванчик, обтянутый белой кожей, а у стола ютилась одинокая табуретка.
Пока я озирался, подошла и Олимпиада.
– Садись на табуретку, – скомандовала она. – Ремонта, как видишь, пока нету, всего второй месяц здесь живу, да и кухонными шкафчиками еще не обзавелась.
– И спишь здесь? – спросил я.
– Не-а, – подавила зевок байкерша. – Недавно прикупила роскошную кровать в комнату, только там сейчас бардак, и все перевернуто. Лучше здесь посидим. Давай суму, а сам паркуйся к месту стоянки.
Я отдал пакет и торопливо присел. Раскрыв емкость, Липа аж разинула рот.
– Ты что это, переезжать ко мне собрался? Рановато, браток.
– Я хотел, чтобы недостатка ни в чем не было…, – понуро повинился я.
– Не, ну ты хватил! Тут заедалова на три дня! Да и то не одному, а рыл на пять.
– Так уж и на пять…
– Да не меньше! Может ты сильно голодный приперся? Так давай мечи, я не препятствую.
– Только что из-за стола.
– Ну и взял бы пачку сока, чуток хлеба, рислинг попроще, да шоколадку на закусь и хорош. Ты что, влюбился в меня что ли?
– Да как сказать…
– Да никак не говори – суду все ясно! Еще одна обуза на шею навязалась! Теперь придешь еще пару раз и перед отъездом начнешь меня замуж звать. Я уж так пять раз влетала. Правда те, на горе мне, еще и не уезжали никуда. Консьержке скажешь, чтобы не пускала, и трубку перестаешь брать, так они возле подъезда караулят, или под окнами меня орут. Двое даже пели. Я, собственно, чего тебя позвала? Мне последнего отвадить надо, хуже всех нудила оказался! А уж дурной! Своих шуток нету, так он знай себе бородатые анекдоты рассказывает и думает, что это очень весело.
Потом она посерьезнела.
– А ведь он из общей дурости может тебя и бить приняться. Ты как в драке?
– Да никак. Последний раз в детском саду дрался, – ответил я, злокозненно утаив факты, когда меня просто били, для забавы или чтобы отнять деньги. Ведь я же не дрался! Даже и не защищался…
Олимпиада вздохнула.
– Да тебя и видно – три метра сухостоя, и глаза вместо очков невиданные по толщине линзы украшают. И двигаешься как-то рывками, сутулый до края. И какой-то ты весь асимметричный. – Тут она деловито пощупала мою правую руку немного выше локтя. – Ишь, рубаху с коротким рукавом нацепил, – не одобрила она мой выбор одежды. – С чего это у тебя правая рука больше левой? – Я возмутился! Так меня еще не опускали. Буркнул: – Нормальная у меня рука. Я просто правша, вот за счет мышц она потолще и кажется. – Да какие там мышцы! У тебя их и в заводе нет, – развенчала мою отмазку Олимпиада. – У твоей правой загребухи просто кость толще, чем у левой. И она, вроде, подлиннее. А что у тебя с ногами? Тоже толстые, где не надо? – Да что ж это такое? Я на свидание с девушкой пришел, или на строгую медкомиссию затесался? – Хорошие у меня ноги, совершенно обычные. – Покажешь? Предъявишь, так сказать, товар лицом? – Как это я свои ноги показывать буду? Штаны, что ли, сниму? – Снимать, пожалуй, незачем, а слегонца приспустить до колен, это можно. – Не буду я ничего никуда спускать! – Мда, как-то подозрительно эротично это у тебя звучит. Да и трусаки, поди, нацепил какого-нибудь невиданного цвета, чтоб наивную девчонку поразить. – Спорить про цвет трусов мне абсолютно не хотелось, а то и верно придется показывать. – Все у меня обычное, – сказал я. – Все, как у людей. – Так ты еще и не человек? – всплеснула руками Олимпиада. – Оборотень? А в кого перекидываешься? В швабру? Или в удава какого? – Я человек! Я сын своих родителей! – А в кого ж из них ты такой неловкий стропила уродился? Батя с матушкой, вроде, приличные. И на лицо приятные. А на кого из них ты на лицо похож? Что-то я выраженного фамильного сходства не заметила. – Я на маму похож! – Ногами? – скептически спросила Олимпиада. – Ушами, – понуро признался я. – Только она их под волосами прячет. – Маловато фенотипических признаков, браток, – сделала вывод Липа. – Наверное, они тебя усыновили, когда ты маленький еще приличный был. А потом вот это и выросло. Знаешь, как у людей с собаками бывает? Купят на рынке красивого породистого щенка, а вырастает черте че. Или может ты мутант какой?
– Отец давно об этом говорит, – сообщил я.
– И он абсолютно прав, – завершила свою оценку Липа. – В общем, домой я тебя потом провожу, чтобы не избили, и больше тут не отирайся. Сейчас выпьем, заедим по-легкому, остатки домой утащишь.
Вырвавшийся из моей души крик протеста она безжалостно задавила взмахом ладони, зажавшей мне рот.
– Молчи, постылый! А то сама прибью.
Быстро же я опостылел, печально подумалось мне – и пяти минут не прошло… Ох, как правы были родители…
А Олимпиада уже расставляла блюдечки и стаканы.
– Фужеров нет, не взыщи – не обзавелась еще. Ну да ладно, из того что есть похлебаем. Конечно, надо было бы тебя с твоей кошелкой сразу вышибить, но душа просит продолжения банкета, а в магазин переться с перепоя в ломы. Правда и штопора у меня нету, ну и пес с ним, сейчас пробку ножом расковыряем.
С этими словами Липа взяла в руки кухонный нож.
– У меня есть штопор! – торопливо воскликнул я, вспомнив покупку перочинного ножа под чутким отцовским руководством.
Тут поразилась даже видавшая виды Олимпиада.
– А ты запасливый, первый раз слышу, чтобы в гости со своим штопором приходили. У тебя, может, еще флакон с афродизиаком где припрятан?
– Нет. Этого нету. Не приобрел как-то.
– Значит все-таки хотел купить? На свои красоты не понадеялся?
– Да я его и не видел ни разу! – возмутился я.
– Не бери, – посоветовала мне байкерша. – Наши пробовали и мне наливали. Дорогущий, спасу нет, а толку ноль. Ладно, давай винишка отхлебнем.
С этими словами она взяла в руки бутылку.
– О! Германское изделие! Ну, если немец делал, должно хорошо пойти.
Ее преклонение перед всем немецким меня удручало.
– Это в тебе немецкая кровь играет, поди вино, как вино.
– Может ты и прав, – задумчиво сказала Энгельс. – Назови мне хоть одно некачественное или хуже, чем у других народов, немецкое изделие, глядишь и я поверю. Давай штопор, а сам минуты две подумай, разомни мозги перед сабантуем. Время пошло!
Получив перочинный нож, Олимпиада сноровисто открыла штопор, ловко ввинтила его в пробку и приготовилась дернуть. У нас дома этим всегда занимался папа – мы с мамой не осиливали. Отец одной железной рукой держал сосуд, другой вырывал с некоторым усилием пробку. Долго противиться его неизбывной силище никакое пробковое дерево было просто не в состоянии. А если сейчас Липа не осилит, у нее ручонки вон какие тоненькие, и я не одолею? С бутылкой домой бежать, слезно умолять отца о помощи? Опять вдоволь наслушаться его скабрезных шуточек? Эх, права оказалась Липа – кухонным ножом надо было ковырять!
Но Олимпиада неожиданно пошла другим путем. Она зажала бутылку между колен, а двумя руками дернула нож-штопор. Чпок! И пробка освободила дорогу рислингу. Девушка даже не запыхалась и не раскраснелась.
– Ну ты даешь, – поразился ее ловкости я.
– Не первый год на свете живу, – пояснила Липа. – Надумал про неудачное или некачественное немецкое изделие? Вспомнил что-нибудь такое, что не красит германских мастеров?
– Да что-то нет…
– Вот и не старайся. Нет у немцев таких вещей.
И тут меня озарило.
– А чешское пиво! Оно же во всем мире славится!
– Вот сами чехи его и славят. Я знаю, о чем говорю: ребята привозили и оттуда, и оттуда. Как не чванятся чехи, а немецкое все равно лучше.
– Мы с ними воевали!
– А с кем русские не воевали? В 1812 году с французами, в Крымскую с англичанами, с турками вообще без счета, после Гражданской войны связались с поляками, и отдали им здоровенные куски Белоруссии и Украины, с финнами чуть не два года бились, японскую Квантунскую армию в 45-ом разгромили. Потом дважды, в Корее и во Вьетнаме, неофициально повоевали с американцами, затем намылили холку китайцам на Даманском полуострове.
– Великая Отечественная Война была для нашего народа самой страшной! Мой прадедушка под Сталинградом погиб!
– А мой в июле сорок первого неизвестно где.
– Да немцы вообще не воевали! Их всех в Сибирь выслали!
– А моего не успели. Он в паспорте себе две буквы дописал и ушел на фронт добровольцем Энгельсовым. В той неразберихе национальность и имя просто после опроса записывали, так он из Иоганна стал русским по имени Иван. Так похоронка и пришла, на Ивана Арнольдовича Энгельсова. За отчество взыска не было – тогда Арнольдов и в Германии, и в СССР немало было. Да, воевали, но не с немцами, а с фашистами, и все это качества германских изделий нисколько не умаляет.
– Ну, извини…
– Да не за что. Наливай, а то прокиснет.
И мы налили и выпили. Липу пробило на хавчик, как она выразилась, и байкерша стала усиленно есть колбасу, периодически добавляя сыра и дольки мандарина. Я скромно заедал рислинг яблоком. И то ли от славного вкуса немецкого напитка, то ли из-за того, что терять мне было уже нечего – все равно сейчас домой проводят, куда-то ушла моя обычная скованность, застенчивость, заторможенность, боязливость, и я начал образно рассказывать о прожитой мной короткой, но трудной жизни, богато усыпая эти истории своими незатейливыми и глупыми шуточками.
Ничуть не смущаясь, я нахально начал аж с детского сада, с истории о том, как меня изловчилась отлупить при дележке куклы злая девочка по имени Маша. Сначала Олимпиада насторожилась и слушала меня, наморщив курносый носик. На историю о том, как у меня украли портфель еще в первом классе, она в первый раз улыбнулась, а слушая рассказ про то, как в четвертом учительница за нерадивость и глупость пыталась выбросить мерзкого троечника из окна, рассмеялась. Самое главное, что я ничего не выдумывал, все это было, вот только тогда это были главные трагедии всей моей короткой жизни, а сейчас это стало сюжетами для коротких юмористических рассказов.
Вдруг, как-то совсем не ко времени взялся звонить мой телефон. Я, не вглядываясь, звонок сбросил и его выключил. Сейчас меня отсюда вышибут, вот и наговоримся вволю. Новелла о выпускном вечере, где я впервые в жизни познал вкус шампанского, а после громко икал на весь парк, куда мы отправились гулять после бала, пугая этим необычным звуком запоздавших прохожих, заставила Липу бросить есть и пить, а самое главное, начать смеяться в голос довольно-таки громко. Периодически она только клала в рот дольки мандарина.
А уж когда меня охватил кураж от такого невиданного успеха, и я залихватски загнул историю о своей бесславной попытке поступить в педагогический, ее охватил такой хохот, что недопережеванные остатки мандарина полетели мне в лицо. Тут уж мы захохотали вдвоем и побежали меня умывать.
Просмеявшись и выдав мне чистое полотенце, Липа высоко оценила эти мои воспоминания:
– Ну ты и горазд рассказывать! Прямо какой-то мастер художественного слова.
– Да где уж там мне, – скептически отнесся к этой явно предвзятой оценке я, – мои истории обычны и неинтересны. А вот есть парни, живущие яркой жизнью, постоянно попадающие в неожиданные ситуации и с честью выходящие из них победителями.
– Во-во, – подтвердила мои словаОлимпиада, – обязательно есть, как не быть. Я с одним таким встречалась, когда училась в Политехе. Он был турист-экстремал, да и сейчас, поди, им остался. Постарше меня года на три, высоченный красавец, косая сажень в плечах, чем он только не занимался!
Сплавлялся на легкой лодчонке по бурным горным рекам, мужественно прыгая через пороги, бродил по сибирским лесам без карты и компаса, штурмовал высочайшие горы вместе с альпинистами и отнюдь не по обкатанным туристским тропам, словом орел и герой! В реках тонул, по тайге пять дней не жравши бродил, с карнизов в горах срывался, чудом спасался от лавин, как-то в ледяной пещере трое суток отсиживался и ждал, пока спасатели откопают.
Я и сама девушка рисковая, вот на него и повелась. Думала: эх, сейчас он мне такого нарассказывает, что я потом за ним, в очередной квест, как собака побегу! Разукрашу свою сверхтусклую житуху опаснейшими приключениями! И отдамся такому парню где угодно!
– И что? – заинтересованно спросил я.
– А и ничего. За двенадцать дней так от него заскучала, что и не знала, как из этого общения выпутаться.
– А почему? – поинтересовался я.
– А по кочану! Надоел он мне хуже горькой редьки.
– А как же приключения? Рассказы о них?
– Приключения были, а рассказов-то, по сути дела и не было. Были тоскливо-сухие отчеты о турпоездках. Выехали отсюда тогда-то, доехали к месту начала старта тогда-то, прибыли на место без опоздания. Нетерпеливо спрашиваю:
– А как это все было? – и получаю достойный ответ: обычно. Или: в рамках. Ну а что у вас было интересного? Утонул в реке рюкзак, а в нем подробная хронология путешествия. Ночью вырвало ветром одну из опор палатки. Видели бурого медведя. И что? Крупный. Прошел мимо. В медпункте поселка Томилино оставили заболевшего товарища. И чем же он заболел? Не знаю, я не врач, могу перечислить симптомы.
А девушки с вами путешествуют? Разумеется. И что с ними случалось интересного, как они себя проявляют в трудностях и опасностях? Хорошие товарищи. Работящи и не трусливы. И все? А что еще? Я, конечно, понимаю, что настоящий мужчина должен быть решителен и немногословен, нам эту мысль книги и фильмы внушают сколько себя помню, но общаться с таким человеком просто невозможно!
Любая из незамысловатых историй, рассказанная тобой, с лихвой перекрывает все дни прослушивания его занудных отчетов. И когда поняла, что еще чуть-чуть и шизану, выломав на прощанье себе зевотой челюсть, я от него убежала.
Он целую неделю звонил каждый час с 10.00 до 22.00. Я не выдержала и сменила номер. Тогда стал ловить меня возле подъезда и в Политехе. Я много раз просила, чтобы он оставил меня в покое – Сергей не слушал. Кроме того, он донял мою мать, и она тоже стала меня долбить ежедневно: зря ты Сережу отталкиваешь, он хороший парень, непьющий, некурящий, детей любит, из очень зажиточной семьи, отличник, кружковец, скоро станет великолепным и высокооплачиваемым специалистом, теплое местечко уже его ждет.
Да пропади он пропадом! Я от постоянной жизни с этим положительным красавцем-занудой через неделю повешусь! И тут меня отыскали на проверке прямо в Политехе, следом подошел Вольдемар, и я с чувством глубочайшего облегчения упорхнула на учебу в Москву. Вернулась, а этот руссо туристо, облико морале, тут как тут, уже с обручальным колечком поджидает.
Мать опять за свое: стерпится – слюбится, замечательный человек, тебя просто обожает, гулять с другими женщинами не станет, с ребенком не бросит, как меня твой отец, любить до гроба будет. Ага, любовь до гроба, дураки оба! Вижу, нужно на что-то необычное решаться.
Попробовала его попугать братьями-байкерами. Вежливо улыбнулся: у меня дядя полковник полиции, всех пересажаем. Пошла дальше думать. Наконец решилась: семи смертям не бывать, а одной не миновать! Меня не посадят – Бобёр отмажет.
Позвонила ему: приходи. Серж прилетел обрадованный, со здоровенным букетом цветов – я с той поры цветы и не люблю, целоваться было полез. Вежливо отстранила, посадила на заднее сиденье байка у себя за спиной, и мы отъехали до ближайшей рощицы. Там слезли, и я чуть-чуть руки поразмяла…
– А ноги? – от общей дури спросил я.
– Не, ну что ж я зверь что ли? Человек меня любит, а я его оттопчу? Как-то уж совсем похабно получится. Ну, значит, он весело улыбается, думает: наконец-то привалило, не выдержала девка, сдалась, сейчас целоваться будем, уже начал мне заливать, как он легко может для наших свиданий пока квартирку снять, а как поженимся, его родители сразу нам свое жилье купят, а я ему на это говорю:
Оставь меня в покое, или мне придется решать вопрос кардинально. Сегодня просто изобью, в другой раз покалечу, опять не уймешься –просто убью.
Серж в ответ только усмехнулся. Здоровенный – страсть! И ласково отвечает:
– Ты, главное, милая, не ушибись при этом.
Ох я его и била! Можно сказать – отвела душу. Старалась, чтобы следов побоев видно не было, нас и этому учили. Потом сказала ему, стонущему на земле:
– Пойми, я не шучу. Второй раз – покалечу, возможно даже кастрирую. И еще на прощанье сообщила:
– Я не ушиблась!
– И что?
– С первого раза отстал, понятливым оказался.
Я в недоумении покрутил головой.
– Как же ты его одолела? Сама говоришь, здоровенный как шкаф, косая сажень в плечах, да и сильней тебя, наверное, гораздо.
– И что? Все это в реальной схватке значения не имеет. Тут важна не сила, а выучка, выработанные навыки. Сильней, слабей, это играет какую-то роль только в поединке между равными по умению бойцами. И то, пожалуй, более важна скорость реакций.
– А что же этот Сергей, драться вообще не умел?
– Еще как умел. Его с детства карате обучали. Какой-то пояс имел, районные соревнования пару раз выигрывал.
– И что? Он из-за любви не сопротивлялся что ли? – не понял я. – Он с детства занимался, стальные кулаки и ладони, наверняка уже себе набил, ногой любую дверь мог вышибить, и уступил хрупкой девчонке, которая всего лишь походила на краткосрочные курсы? Почему?
– Он усиленно пытался сопротивляться, только в этот раз он связался не с таким же, как он сам любителем, а с истинным, специально обученным бойцом, и обученным не обычным тренером в платной секции, самим ни черта ничего не умеющим, а лучшими профессионалами своего дела, умеющими не только побить, а и убить или покалечить, знающими запретные для простых людей приемы, тайные болевые удары, умеющими безошибочно определять жизненно важные точки на теле человека. Так как нас, не учат ни десантников, ни спецназовцев. Так учат только супербойцов, которых на всю нашу необъятную страну от силы человек пятьдесят.
– Но толково обучиться просто не хватит времени!
– Конечно не хватит. Поэтому с нами перед началом занятий обязательно работал гипнотизер-экстрасенс, намертво внушая и записывая нам на подкорку необходимые знания и умения, а тренер уже только ставил удар.
– Но ведь в этом деле, для поддержания нужных умений и навыков, очень важны постоянные, по несколько часов в день тренировки. Постоянное оживление памяти тела, накачивание нужных мышц.
– Молодец, кое в чем разбираешься. Только для нас после такого обучения все это становится неважным. Мне сейчас хватает ежедневной получасовой зарядки в любое время дня и ночи, и часового аутотренинга раз в неделю.
– А если мужик со всей своей силищей кулаком тебе в лоб даст, что тогда будет?
– Да ничего, – пожала плечами Липа, – увернусь и все дела. Скорость реакции нам же тоже усиливали по особой методике.
– А он еще раз!
– Вот пока он мимо меня кулачиной машет и разворачивается для повторной попытки, я уже пять раз его успею ударить по болевым и жизненно важным точкам. И после этого соперник, какой бы он не был там пояс, уже не боец.
– Как у тебя все просто получается…
– Только для этого надо было два месяца обучаться. И неоднократно испытывать себя в реальных, а не тренировочных боях. Я говорю о том, что знаю не понаслышке, а приобретя уже немалый опыт.
– Ну ты прямо чудеса какие-то рассказываешь! – поразился я.
– Привыкай. Ты теперь тоже состоишь на сказочной службе, полной разнообразных чудес, а это тебе не в нудном офисе штаны протирать. Пошли опять на кухню, там расскажешь еще чего-нибудь. Только не очень смешное – я хоть отдышусь, выпью наконец-то побольше вина и поем по-человечески. И ты не обижайся на мои первоначальные наезды, я с похмелья неласкова и отличаюсь редкостным ехидством. Любого задолбать готова.
Мы вернулись, и Липа принялась спокойно кушать. Я, не спеша отхлебывая винцо, уже спокойно рассказывал о родителях, сестре, своем знакомстве с Палычем. Наконец Олимпиада наелась, и откинулась спиной на спинку дивана. Немножко посидела, послушала, а потом сказала:
– Интересный ты человек. Мыслишь вообще как-то нестандартно. Шутки не вычитал где-то, не взял чужие, а придумываешь на ходу, не переделываешь заезженные анекдоты. Твои оценки окружающего нешаблонны, оригинальны. У меня этого нет. Просто не дано.
– Как это нет! Кто это из девушек идет в байкеры, причем в сами братья-байкеры, а не в жопогрейки какие-нибудь! А твоя шутка про обуреваемую страстью вообще великолепна!
– Все это иллюзорно. Шутка эта у нас дежурная, про тех, кто мамку или жабу от нефиг делать в кусты поволок. К байкерам меня привели школьные подружки просто посмотреть. Я посмотрела, посмотрела, да и прикипела душой. Обычные дела. Все мое отличие от других девок только в том, что им лишь бы новыми нарядами обзавестись, да покрасоваться, а меня к технике тянет – вечно на длительных стоянках вместе с мужиками в их байках ковыряюсь, помогаю чинить. Обычное дело, ничего особенного. А вот ты, это совсем другое дело. Если ты и мутант, то какой-то невиданно удачный.
– Что-то я не слыхал про удачных мутантов. Обычно это какие-то страшные уродцы, куда там мне до них.
– Это ты немного не в курсе. С развитием кибернетики ученые смогли высчитать, сколько бы времени ушло на эволюцию живых существ в рамках теории Дарвина. Оказалось, что для сегодняшнего положения дел, природе нужно было бы потратить на такое развитие живых организмов в сотни, а то и в тысячи раз больше лет, чем ушло на самом деле. Тогда и была выдвинута теория, что на самом деле процесс идет несколько иначе.
– И как же? – заинтересовался я.
– Процесс ускоряют рывки, вызванные генетическими изменениями. Колебнулся генотип, и сразу появился нужный для выживания вида экземпляр. Сразу, а не выползал потихоньку десятками тысяч лет. Он выжил, невзирая на изменяющиеся погодные условия. Выжил и дал многочисленное потомство, еще лучше приспособленное к новому климату. А его не мутировавшие соплеменники передохли. Вот и ты, похоже, из таких суперполезных мутантов.