Тут подошел боярин-дворецкий, и мы отправились завтракать. За едой выяснили, что блюдо для государя повар с утра уже спроворил, и его можно забирать хоть сейчас. Дожевывая изрядный кусок копченого угря, я доложил, что заживление идет очень быстро и князя уже сегодня можно будет посадить. Богуслав загорелся этой идеей.
– А давай его прямо сейчас сидя и покормим?
– Можно и сейчас. Не вижу препятствий. Дадим так же, как и суп вчера, пять-шесть ложек. А дальше я погляжу.
– Дружинников тогда можно отпускать?
– А вот горячиться не надо. Мстислав молод, горяч, чувства осторожности и страха ему пока не ведомы. Либо начнет усаживаться слишком часто, либо попытается встать – всего этого пока допускать нельзя. Не дай бог, разойдутся внутренние швы, придется опять ему живот вспарывать, и по новой ушивать. Тогда умаемся – заживать будет гораздо дольше и хуже. Пока пригляд за князем нужен постоянный.
– Я пригляжу!
– И я. И Кристину можно привлечь. А садиться Мстиславу лучше через ровные отрезки времени.
– По колокольному звону что ли будем ориентироваться? А то на улице пасмурно, солнца-то не видно.
– Поставь завесу для верности. Меня может услышать много лишних ушей.
Богуслав немного посидел, потом провел в воздухе рукой.
– Говори! Мы полностью защищены.
– Через много лет после вашей эпохи человечество придумает часы. Сначала большие башенные, потом поменьше, и в конце концов придет к наручным. По ним всегда можно определить точное время и разделить его на нужные промежутки.
– Где ж их взять-то?
– Мы часы обычно носим на левой руке.
С этими словами я приподнял левый рукав на рубашке, показал часы на левом запястье, а затем снял их и положил на стол перед боярином. Кратенько объяснил смысл движения часовой стрелки по циферблату. Богуслав оказался довольно-таки скрупулезен и въедлив, взялся вникать в движение еще и минутной, и секундной. Пришлось разъяснять назначение и этих, явно второстепенных палочек. И только потом княжий дворецкий начал поражаться.
– Они же такие малюсенькие! Как же они так точно время-то показывают?
– Вот над этим светлые головы сотни лет думали, а очень умелые руки потом делали.
– А мне можно такие же сделать?
– Некому делать – я не мастер, и инструмента такого еще не придумано.
– А ты их как взял?
– Просто купил.
– Дорого?
– На ваши деньги рублей за пять.
– Но ты же их носишь! Значит и как сделать понимаешь. Позвать мастеров, объяснить, глядишь чего и сделают. Они у нас ловкие!
Я вздохнул. Сталкивался с этим и в прошлой жизни. Есть люди, которым кажется, что увидеть и сделать – это одно и то же. Посидел рядом с водителем, значит нечему учиться в автошколе – садись и езжай! Будем бороться.
– А тебе хотелось бы, чтобы повозка сама без лошади поехала?
– Конечно, – недоумевая к чему я клоню, ответил Богуслав.
– А дом на колесах чтобы полетел?
– Да не бывает всего этого!
– У вас нет. А в наше время я каждый день на работу на этих повозках ездил, и по воздуху не раз летал. И что ты думаешь, рассказываю я об этих чудесах вашим умельцам, а они эти диковины одну за другой из всякой подручной дряни лепят? Ты о часах сейчас ровно столько, сколько и мы знаешь, иди делись знаниями с местными мастерами. Что получится в итоге, мне покажешь. У вас еще и болтов-то с гайками, и тех еще нет. А они проще часов в сотни раз.
Боярин сидел понурясь. Мечта рухнула, не успев даже толком опериться.
– Наплюй. Всякому овощу свое время. И, как у нас говорят: выше головы не прыгнешь.
– Да и у нас толкуют так же. Но чертовски обидно! Вот она вещица, а добыть ее никак нельзя!
– Очень много у нас вещей, без которых мы свою жизнь и не мыслим, а у вас их нету. Можно об них и поболтать на досуге. Но сейчас нас очень голодный государь уже, наверное, клянет последними словами, заждался небось. Кроме каши, возьмем князю кусок ситного хлеба, он понежнее ржаного будет, и кувшинчик отвару, что мы с тобой пили. И, само собой, пусть тащат в опочивальню миску, ложку и кружку. Можно и соль прихватить, только чистую, без перца. Острое пока нельзя.
Дворецкий махом нагнал людей, они ухватили все нужное, и мы с добычей отправились назад в опочивальню. Кристина уже сидела возле Мстислава и гладила его по руке. Увидев нас, князь почему-то сразу забыл о своей любви и стал кричать:
– Вы куда делись? Почему так долго? Я тут обождался весь!
– Зато все разом принесли – степенно пояснил Богуслав.
– Давайте, давайте скорее! – и жалобно: – а мясца нету?
Повар, который у стола накладывал кашу, укоризненно покачал головой, типа, эх я же говорил!
– Тебе, государь, пока нельзя, – вмешался я, – пройдет все хорошо, завтра будем пробовать мясную еду.
– Это ты так думаешь! А я мыслю иначе!
Как же, как же, ехидно подумалось мне, нашелся владелец и держатель истины! В общем, фу-ты ну-ты, лапти гнуты! Вслух сказал:
– Я, князь, не думаю, я точно знаю. Если возьмешься распоряжаться своим лечением, мне лучше сразу уйти и больше не появляться. И будь что будет!
– Вот уж, и спросить нельзя…, – пошел на попятную Мстислав.
– Тогда давай садиться!
Радость полыхнула в глазах князя. Я встал и подал ему ладони.
– Держись крепче.
Мстислав ухватился крепко – силушкой молодца бог не обделил.
– Я сейчас тебя за руки потяну, и ты сядешь. Гляди живот не напрягай!
Все прошло гладко, сели махом. Боярские дружинники, может, подняв государя за плечи исполнили бы это и в более лучшем виде. Был бы к лежачему доступ с двух сторон, я бы не колеблясь выбрал этот метод посадки, но подсовываться двоим с одной стороны – это было бы неудобно и чревато неприятными неожиданностями.
Князь поедал кашу торопливо, аж причмокивая от вожделения. Что-то я, даже после пятидневной голодовки, так не ел. Опыт появился у меня в период повального увлечения русского народа лечебным голоданием. Хлеб государь тоже грыз с усердием изголодавшегося зимой волка.
– Ладно, хватит – сказал я, убирая тарелку и отнимая у Мстислава остаток хлеба. – Надо, князь, в другой раз кушать помедленнее, больше пользы будет.
– Я буду кормиль в другой раз! – царственно «заявиль» скандинавская супруга государя.
– Конечно, но не раньше, чем я скажу! Сейчас уйду, в нужный момент приду – было сказано мной сначала по-шведски, затем для боярина по-русски, – тогда же и сядем. Если поторопитесь, будет гораздо хуже, в этом я вас клятвенно заверяю! Ваш муж будет сильно просить, не поддавайтесь! Можете остаться вдовой!
Последние две фразы прозвучали уже только на родном языке княгини. После чего я откланялся и ушел к себе.
Только завалился на кровать, ворвалась разгоряченная и взволнованная Забава.
– Погорели! Вся наша улица сгорела! – и бойко затараторила о том, как полностью выгорел дьячок и как убивается дьячиха.
Я присел. Час от часу не легче! Не понос, так золотуха. Опять придется переезжать. Эти прыжки по Новгороду уже так утомили, что прямо спасу нет! Ладно, пора вникать в новую жизненную коллизию.
– Что у нас сгорело?
Конечно, скорее всего ответ будет краток – все! – но тешила душу сладкая надежда об уцелевшей где-нибудь на задворках поленнице дров. Забава запнулась.
– У нас? У нас ничего…
– Потушили, что ли сходу?
– У нас и не горело вовсе.
Я не понял, как это может быть. Дом дьячка стоит от нашего не вот что уж очень далеко, а головни при пожаре летят черте-куда.
– Бог помог?
– Да нет, это Наина, как дым учуяла, сразу наложила какое-то заклятье, защищающее все наши постройки. Целый год будет действовать.
– Вот это да! – крякнул я, – сила, не чета моей.
– Ну ты первый год учишься, а Наина с детства колдует. Мы с ней поговорили сегодня, она мне много чего о себе рассказала.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался я.
– Ей тридцать лет, родилась в Киеве. Отец с дядей приехали из Кельна – это у немцев где-то, женились уже в Киеве на своих – еврейках. У них, оказывается, брак с людьми других наций сильно осуждается. Наине на это наплевать – влюбилась в Ивана сильно. Она уже была замужем, но неудачно. Муж на нее внимания не обращал, денег ни Наине, ни на дочку вообще не давал. Да и любви между ними никогда не было – поженили родители. Сейчас она на эту противную рожу вообще глядеть не может, с души воротит. Что б его не видеть, убежала в Новгород.
– А где же она с дочкой тут-то обжилась?
– Эсфирь в Киеве осталась, при бабушке. Куда ребенка потащишь в неведомые дали? А Наина, перед тем как в нашем городе начать обживаться, много путешествовала с купцами: плавала по Славутичу до Русского моря, на другой год по Волге прошла до низовий, немного до Хвалынского моря не дошла, и только этой весной начала приживаться в Новгороде. А тут такая невиданная любовь приключилась! Так-то она к мужчинам всю жизнь с холодком относилась, Ваня ее первое большое чувство. Аж дрожит, когда о нем говорит!
Мне вспомнился кусочек из пушкинской «Гавриилиады»:
Поговорим о странностях любви
(Другого я не смыслю разговора).
Пришла в голову гаденькая мыслишка.
– Может она из-за этого его с нами и тащит?
– Ты бы меня потащил куда-то с риском для моей жизни?
От такой идеи меня аж в жар бросило.
– Да ты что!
– А исход вашего похода она не видит. Может с победой воротитесь, а может и пропадете вовсе. Я бы тебя в жизни на такое опасное дело не пустила! Просто ты стержень этого дела, без тебя тысячи людей погибнут, а мне ребеночка рожать будет некуда – весь привычный мир рухнет. Но в каждом из тех, кто с тобой пойдет, в том числе и в Иване, есть что-то, без чего успеха у вас не будет – уж очень дело сложное.
Резонно. Может как боец, Ванька и не ахти, так на чем другом себя проявит – или с дельфинами ловко столкуется, или к Омару Хайяму подход найдет, сейчас не угадаешь. Вдобавок, он же бывший матрос, а нам явно Черное море переплывать придется. А там вдруг шторм прихватит, глядишь Ваня кого из нас из воды и вытащит! Хотя кого он будет тащить, известно заранее…
– А большая у колдуньи девочка?
– Десять лет недавно исполнилось. Болтушка и хохотушка, каких свет не видывал.
Да, а Ване самому всего двадцать. Он ей, скорее в старшие братья годится, чем в отчимы – сам еще мало чего в жизни видел, щенок щенком. Но то, что девочка веселая, глядишь на пользу пойдет – легче общий язык найдут. Или Наина так дочку в Киеве и будет держать при бабушке? Спросил об этом супругу.
– Они планируют, если хорошо все кончится с вашим путешествием, сразу же начать избу ставить. Как построятся, так Эсфирь в Новгород и переедет.
– А Иван знает о возрасте будущей жены и ее дочки? Вдруг по запарке ляпнешь чего при нем, а для него это как гром среди ясного неба?
– Все знает, с самого первого дня появления у нас Наины, – она из этого тайны никогда и не делала. Кстати, они толкуют, что до Славутича лучше добираться на лошадях. Самый близкий к нам город – это Смоленск, а оттуда уже и плыть до моря.
– А может на ладье сразу до Киева махнуть?
– А ты знаешь сколько переволоков надо будет пройти?
Я прикинул данные историков 20-21 веков, вспомнил путь «из варяг в греки», и ответил.
– Ну два, от силы три.
– Это так для краткости говорят. А на деле, из Волхова надо пройти через Ильмень-озеро до Ловати, по ней до Куньи, дальше до Сережа, а там волок чуть не двадцать верст, затем по Торопе до реки Эридан, потом до Каспли, тут опять здоровенный волок до Катыни. И уж только после всего этого появится Славутич. Море времени на всем этом потеряете. Да еще пойдете в самое плохое время года, трудно будет и нужного суденышка дождаться.
Да, пришло мне в голову, гладко было на бумаге у историков, да забыли про овраги, а по ним ходить… Вдобавок, лошадки мне обещаны Богуславом за излечение Мстислава.
Может тогда и до Русского моря проще будет доскакать, чем доплыть? Это надо будет с Добрыней посоветоваться, ему видней. Я тут пока мелкая и несведущая в магических делах сошка. Просто не компетентен. По мне, что плыть и тащить, что скакать и песни петь – какая хрен разница? Лишь бы дело в нужную сторону шло.
Поболтали еще о том, о сем, тут и пришла пора второго поедания каши. Князя поднял боярин, покормила княгиня. Все прошло выше всяких похвал. Подождал минут десять, опять поглядел Мстислава. Съеденная еще в первый раз пища была принята организмом на ура, поэтому никаких жалоб на тяжесть в желудке, тошноту и прочее не прозвучало, можно было подумать о расширении диеты.
– Богуслав, хорошо бы в следующую кормежку добавить вареную куриную ножку, и дать глотнуть бульончика.
Князь аж замычал от неистовости нахлынувших чувств.
– Сделаем, – кивнул дворецкий и быстро удалился в сторону кухни. Дальше пошла беседа по-шведски.
– Королева, мне бы надо полечить государя без лишних глаз и людей. Ненужной демагогии не последовало.
Кристина поджала губы и отбыла в свои покои.
А я взялся сращивать ушитые ткани дальше. Схватывалось чудо как хорошо, молодость есть молодость – будто живой водой поливаю.
Тут у Мстислава на удивление бойко заработал кишечник. Слава богу, судно было под рукой. Свистнул слугу, он помог поднять таз князя, я подсунул утку, и все получилось. Мстислава аккуратненько сняли, обтерли мокрой тряпкой и оставили передохнуть. Челядинец убежал выливать и мыть судно, а у нас с князем завязалась светская беседа.
– У тебя, государь, после того, как медведь тебя подрал, никаких особых снов не было?
Мстислав задумался.
– Сон не сон, скорее видение какое-то было. Лежу уже тут, в полузабытьи, как вдруг мерещиться, что стоит рядом худенький отрок, черненький, волосы немного вьются. Говорит мне: тебе очень плохо, сейчас помогу. Открыл глаза, а тут уже ты стоишь, внешне на него ничем не похожий.
– Он не представился?
– Да чего-то нет.
– А сам-то, князь, как думаешь, кто это мог быть?
– Понятия не имею. У меня память отличная, так вот такого человека я не знал никогда.
– Может быть, княже, я и ошибаюсь, но у меня был сон про похожего юношу. И мне он сказал, что обязательно надо вылечить будущего князя всей русской земли, а он поможет. Назвался Пантелеймоном.
– Это же святой Пантелеймон! – в восторге зашумел Мстислав, – любимый святой моей матушки! Известнейший лекарь сам, и теперешний покровитель всех лекарей! Да я в честь него церковь построю! Сына его именем назову!
– Церковь или монастырь – это очень хорошо, а вот с сыном торопиться не надо.
– Это почему еще? Думаешь, неугодно это святому будет? – обиженно надул губы Мстислав.
– Просто твой первенец еще до этой травмы зачат. Его-то я и имел в виду. А вот следующего, называй как хочешь. Решишь взять это имя следующему сыну, возьми его лучше крестильным именем – так верней будет.
– Это точно! Эх и голова у тебя! У нас в роду приняты имена вроде моего: Святослав, Ростислав, Изяслав, Ярослав, а крестильное имя может быть любое.
– Замечательное имя – Изяслав, святому Пантелеймону понравилось бы.
– Думаешь?
– Уверен!
– Быть по сему! – принял решение князь.
Так второй сын князя, известный воинской доблестью и хитростью в сражениях, любимый народом не меньше отца, и получил свое прославленное имя.
А Гита Уэссекская, мать Мстислава, пусть верит, что это ее молитва святому Пантелеймону спасла сыну жизнь, прибавила церкви еще один монастырь и одарила внука Изяслава замечательным крестильным именем. И Мстислав пусть верит в помощь святого – вера, она дух укрепляет, и никакие невзгоды тебе не страшны. С нами Бог!
С куренком государь разобрался быстро и с удовольствием запил его бульоном. Раньше так не поглощались и более вкусные блюда. Потомок динозавров ушел в лет, хотя курица птица и не летающая. А я до вечера сращивал ткани, сращивал, сращивал…
Глава 13
Ночь я проспал, умаявшись с биотехникой, как убитый. Ни снов, ни видений то ли не было вовсе, то ли уработавшийся организм отключил великолепную память.
Зато встал со здравой идеей, почему-то не пришедшей в голову раньше. Мне, конечно, сильно не хватает резиновых или силиконовых послеоперационных катетеров для дренажа лишней жидкости из брюшной полости, но ведь есть же деревянные дудки, на которых усиленно дудит древнерусский народ. Так почему бы их, конечно без явно лишних дырок, и не ставить вместо тряпок, которые тут же спадаются, и менять их лишняя морока? Это надо обмыслить на досуге.
Слегка поразмялся обычной утренней гимнастикой, полюбовался еще спящей радостью моей жизни, умылся и бойко побежал трусцой в опочивальню к князю – идти просто так было бы нудно – застоялся старый конь. Иго-гооо!
Встреченные слуги шарахались в стороны, полагая, что врач несется по срочному и неотложному делу – получать невиданный по щедрости гонорар. Видать, уважил царствующую особу.
Там меня встретили знакомые все лица: князь, княгиня и боярин. Менялись только декорации в виде бравых караульщиков и унылого слуги в углу. Как пишут в перечислении действующих лиц в сценах пьес: те же и лекарь. Поздоровались, и Кристина сразу же уступила мне главное место, робко отошла в сторонку, видимо опасаясь, что опять вышибут. Мстислав лежал веселый и, видимо, только что поевший.
Начал привычно вглядываться во все швы, проглядел работу кишечника сверху до низу, исследовал все отделы брюшной полости на предмет нагноений. Все шло в цвете, зримо деля норму и патологию. Эх, такое бы зрения врачам в будущем! Его ведь никакое УЗИ, рентген и анализы не заменят. А уж где-нибудь в 19 веке, где у лекаря только опыт и интуиция, за такое видение черту душу бы продали.
У князя в организме все было складно да ладно, просто божественно хорошо. Видимо, кроме меня, еще и святой Пантелеймон подсобил, такое складывалось ощущение. Озвучил свою мысль Мстиславу. Знакомый огонь вспыхнул в его голубых глазах.
– Точно монастырь поставлю!
Ну, пока нахлынуло такое воодушевление, грех его не использовать.
– Давай, государь, встанем на ноги. Святой тебя поддержит!
– Давай!
А в помощь святому Пантелеймону дернул боярских дружинников – подстраховка не повредит. Поставил их слева и справа, объяснил, что и когда нужно делать. Больной сел. Отдышался. Я опять потянул князя за руки, и Мстислав птицей взлетел на ноги – слава богу, не залежался еще. Караульщики поддержали покачнувшегося государя, затем отпустили. Стоял он уверенно, а я опять обшаривал его глазами.
– Так мне можно идти?
– Можно, но чуть-чуть попозже. Пока просто постой, попривыкай.
Привыкали где-то с минуту. Потом Мстислав подустал, и его опять начало покачивать. По моей команде и при заботливой поддержке рук караульщиков, государь мягко опустился на кровать, а не грубо рухнул с высоты собственного роста. Положил его, опять все проверил – прошло без ухудшений и эксцессов. Процесс излечения плавно улучшал состояние князя все дальше и дальше.
– Теперь, государь, надо полежать, отдохнуть.
А мы с боярином-дворецким подались завтракать, прихватив по пути проснувшуюся Забаву.
– Ну ты силен! – восхищался мной Богуслав, – через день после этакой операции на ноги Мстислава начал ставить!
– Меня учил здесь очень знающий человек.
– И ты явно был лучшим из лучших среди учеников!
– Что Бог дал, – скромно ответствовал я.
– Бог-то бог, да не будь и сам плох!
– Стараюсь, как могу.
Под такие сладкие речи, особенно радующие мою жену, и позавтракали.
Затем уточнили расширение диеты князя. Я решил, обгоняя сроки, принятые в мое время в несколько раз, добавить сильно разваренную белорыбицу в обед и омлет из двух яиц на ужин. В промежутках небольшие количества различных каш. Хлеб пока только белый.
Тут же довели эти мысли до повара. Он, видимо, хорошо помнил реакцию дворецкого на его безобидное высказывание о мясе в прошлый раз, и не желая попасть в омлет исходным продуктом, в кулинарные споры предпочел не вступать. Очередную вареную куриную ногу с бульоном я тоже порекомендовал подать к полднику.
Пользуясь удачным моментом, отпросился у Богуслава до обеда. Он тоже горел рвением проявить себя с лучшей стороны в уходе за Мстиславом. Вот и флаг ему в крепкие руки, а у меня неотложные дела горят.
Забава пошла со мной. Первым делом, пользуясь близостью, посетили храм Святой Софии. Пономарь сидел на месте, караулил ящик с монетой, беседовал с каким-то осанистым здоровяком, по виду – богатым купчиной. Перед Прокофием на столике лежал, кроме бересты и писала, еще и изрядный кусок пергамента, а в руке он держал гусиное перо, и примеривался обмакнуть его в чернильницу.
Решив не мешать, прошел к протоиерею. Супруга подалась ставить свечку за спасение от пожара. Мне было некогда, дела поджимали. Потом приму участие, на досуге.
Николай встал при виде меня. Поздоровались, аж обнялись.
– Ты куда пропал? Народ тут денег нанес немерено, в первый раз вижу такие щедрые пожертвования. Пономарь записывать не успевает. Епископу наушники уже донесли, он никак понять не может, чем это мы такой прилив православной веры в народе вызвали. Был бы ты один, да на свои темные делишки деньгу греб, Герман бы такого певца враз в колдовстве обвинил, а тут в деле я, пономарь, у церкви уже фундамент почти готов – известь досыхает. Тут начнешь на нас бочку катить, народ враз из Новгорода такого епископа вышибет, никакой Киев не поможет.
– Я князя Мстислава лечу, его медведь порвал.
– Сильно порвал?
– Кишки наружу выпали.
– С такими ранами долго не живут, – задумчиво произнес Николай, – я их пытался лечить, уж как молился – бесполезно.
– Государь рассказал то ли сон, то ли видение, что пришел к нему святой Пантелеймон, обещал помочь.
– Будем верить, – вздохнул святой отец.
– Обязательно будем, – подтвердил я. – Сегодня князь первый раз встал.
У Николая округлились от удивления и глаза, и рот. У протоиерея аж голос срываться начал.
– Как же это…, не может быть…, а кишки он что, рукой придерживает?
– Кишки я сразу же, в первую же ночь солью промыл, а живот ушил. Святой зримо помогает.
– Ну да, не простого ведь человека лечишь… Только ни у кого так раньше не получалось. Похоже, что ты и в лечении, как в пении – на две головы всех выше!
– С нами Бог! – отозвался я.
Мы дружно перекрестились.
– Деньги сейчас возьмешь? А то Герман уже пытается к ним подобраться. Отнять их потом у этой гниды невозможно будет.
– Давай!
Мне был выдан изрядный баул с мешочками золота, серебра и меди с учетными суммами по металлам, взята куда-то моя подпись, и приставлены для переноски денег два лба с секирами, которые на Западе называли алебардами.
Позвал Забаву, и мы отправились домой с охраной и крупной суммой денег. Церковные службы по сбору, учету и переноске денег работали безукоризненно.
Вспомнилось, что Изяслав, имя которого государь вчера утвердил, попытался поставить над русской православной церковью русского же священнослужителя, а не очередного грека, присланного из Константинополя выполнять византийскую волю. Его за это своеволие отлучили от церкви.
А византийское руководство все равно отвергли, когда патриарх из Константинополя захотел подчинить нашу православную церковь католическому Риму. Но к той поре от правления Изяслава прошло уже триста с лишним лет.
Кстати, против него тогда активней всех боролся новгородский епископ Нифонт. Сюда, видать самых рьяных приверженцев Константинополя и посылают. Вдобавок, среди них встречаются и просто какие-то злокозненные борцы против русского духа.
Вспомнилась еще одна история, о том, как очередной присланный из Киева епископ до того донял новгородцев, что они его закинули в лодку и отправили без весел, отобранных, чтобы не вернулся, вниз по течению. Но Волхов опять показал обратный ток воды, как частенько это делает, и челн приволокло обратно.
От благочестивых дум отвлекла жена.
– А что эти два амбала с топорами за нами увязались? – решила она узнать у меня.
– Они для нас денежки на строительство церкви несут.
– И много денег у них в кошеле, что они аж вдвоем поперлись?
– У них не в кошеле, а вон в том мешке, что мордатый тащит. Придем домой, пересчитаем.
– На паперти мелочью что ли понабрали? – брезгливо спросила религиозная моя.
– Протоиерей сказал часть золотом, часть серебром, ну и медь в наличии. Роспись, с указанием чего сколько, тоже в мешке. Мне сегодня некогда, поэтому попрошу тебя и заняться.
– А можно я Наину привлеку?
– Конечно можно. Их нация ловкая деньги-то считать.
Под эти беседы дошли до наших ворот. Алебардщики перекинули мне тяжеленный мешок и удалились справлять дальше церковную службу. Марфа гавкнула на них пару раз, но учуяв славный запах хозяев, быстро унялась. Тем не менее на шум высунулась из приемного покоя Доброслава.
– Здравствуй, хозяин! А мы тут с бабами удумались: придешь или не придешь?
– Много народу у тебя сидит?
– Десять человек.
– Зови всех сюда!
Повторяться два раза было и неохота, и просто некогда.
Забава, оценив предстоящий митинг, как дело затяжное, протянула ко мне никогда не знавшую утренних зарядок руку.
– Давай мешок.
Как взяла, на вытянутую руку, так и унесла, будто пушинку, в избу.
Из регистратуры высыпали заждавшиеся пациентки с явной надеждой на лицах: может лекарю на улице половчей будет лечить? Я вздохнул и объявил.
– Ближайшие дней пять приема не будет: сильно занят.
Поднялся несусветный хай.
– Конечно, богатых да знатных лечить приятнее! На нас всем наплевать! Они платят больше!
– Я лечу князя Мстислава, его на охоте медведь страшно порвал. Кто считает себя более тяжелобольным, чем государь, тех приму прямо сейчас.
Толпа разделилась. Совсем бессовестных осталось всего трое. Они продолжали нагло орать и требовать особого к себе отношения. Это был совсем не русский бунт, бессмысленный и беспощадный, это был бабий бунт, наглый и бесстыдный.
– Должен вас предупредить, что я болезнь вижу целиком, и тяжесть ее оцениваю практически мгновенно. Времени у меня очень мало, поэтому если кто-то окажется покрепче, чем тут рисуется, сделаю ей состояние, хуже княжеского. И идите после этого лечитесь куда угодно – я в отместку таких пользовать не буду. Правда, хочу предупредить: после меня ни один ведун излечивать не берется ни за какие деньги! Обычно меня и зовут, когда они все уже отказались. Ну-с, кто пойдет со мной в дом? – потирая ладони в предвкушении работы с очередными жертвами, спросил я.
Почему-то рисковых желающих пройти на внеочередной осмотр не оказалось. Бабий бунт был беспощадно подавлен.
– Ступай лечи князя, батюшка! Какие у нас болезни, отец родной! Спаси государя, родимый! – галдел вновь единый коллектив.
Вот и порадовали старика славные и добрые русские женщины, каковыми их весь мир считает. Простился, поклонился я им, они мне, и разошлись, довольные друг другом и моей невинной шуткой, которую трое трусливых дурочек приняли за истину в последней инстанции. Доброслава продолжила дежурство.
Заглянул к кирпичникам, тут шла неустанная работа. Иван подтвердил, что фундамент церкви еще досыхает, с мастерами он уже рассчитался. Предупредил ребят, что со дня на день, после того, как известь досохнет, начнем класть стены.
Зашел в избу. Наина домывала полы, Федор чего-то усиленно стряпал, Забава раскладывала по столу в гостевой комнате содержимое мешка. Отсыпал себе из нашего сундука денег на расходы, из дому ведь тогда для оказания срочной помощи князю унесся с пустыми карманами, и подался к Катерине – ее пора было выдавать замуж.
Катя с дочкой были дома, но препятствовал моей идее сильный насморк, так не вовремя поразивший женщину.
– Года три ничем не болела! А тут, как нарочно, с утра прошибло! – гундосила русская красавица. – Может сегодня лучше вообще никуда не ходить?
– А завтра вообще может быть поздно! – рявкнул я. – Или поп Филарет помрет, или церковное начальство заартачится, или, не дай бог, Фрол чего удумает! Садись поудобнее, лечить сейчас буду!
Катерина уселась, поерзала.
– Это же не лечится!
– Учить Фролку будешь! Сиди и молчи в тряпочку!
Перевод больной женщины в положение стандартного здорового человека прошел на удивление быстро. Вирус оказался не очень живуч. Но, для верности, требовалось подождать минут пять – вдруг его опять с током крови откуда-нибудь вынесет.
Пока затребовал себе пару пустых мешочков. У хозяйственной Катюши они нашлись быстро. В один насыпал десять рублей, в другой двадцать. Филарет такое дело сегодня даром из рук не выпустит – отлично знаю эту категорию людей.
То, что ему дали раньше, так это когда было! А не дашь денег, начнет волынить: то сегодня пост какой-нибудь особенный и поэтому жениться нельзя, то еще чего выдумает, не угадаешь. Вот и надо ему будет в жадное хайло мешочек-то и закинуть. Скажет: маловато, тут же обменять на более тяжелый – мол, извини, святой отец, карманом ошибся.
Объяснил все это Кате. Сначала она поразилась – разве такое может быть? Быстро поняла – всякое бывает…
– Главное, Фролу об этом не говори, начнет орать, что ему все положено и сорвет нам всю обедню.
– Это он может! – подтвердила невеста по пути на Торговую сторону.
В лавке она быстренько покомандовала: отпустила подсобников, заперла лабаз и повлекла своего любимого тугодума за мной.
Отец Филарет был на месте. Увидев меня, не на шутку обрадовался – овечка сама прибежала на очередную стрижку.
– Ну что ж, дети мои, – привычно ласково после обычных приветствий начал он, – разводы ваши состоялись, необходимые пергаменты я вам выдан по завершении церемонии бракосочетания.
Дальше он пошел по заранее предсказанному мною пути.
– Но тут есть одна неувязка, – озадачил поп брачующихся – свидетель есть, а свидетельницы-то нету!
– Да я сейчас позову! – начал горячиться наивный Фрол.
– А тут любая женщина с улицы, нанятая тобой за ломаный грош, не подойдет – остудил его неистовый и неразумный пыл священнослужитель. – Это обязана быть крещеная и набожная прихожанка, способная помочь вам в любой трудной житейской ситуации добрым советом, быть вам наставницей. Во Владимире я уверен – плохому человеку церковь строить не доверят, а вот свидетельницу буду тщательно проверять! Это не мне, – это вашей будущей семье нужно будет!
Силен, силен пастырь человеческих душ, в изложении пагубности и невозможности сегодняшнего бракосочетания. На молодых было жалко глядеть: Катя чуть не плакала, Фрол откровенно растерялся. Обоим было ясно, что ни одна из подружек невесты, тщательной религиозной проверки в ближайшую пору не пройдет – нет в наличии достойных, отвечающих завышенным поповским требованиям, кандидаток.
Пора было вмешиваться. Я подмигнул Филарету и махнул головой в сторону. Или сами отойдем для церковной беседы, или этих наивняков куда отошли. Он тут же понял мою очень уместную в данный момент мысль.
– Вам, дети мои, надо помолиться святителю Спиридону и поставить к его иконе, во-о-он в том углу – тут святой отец показал в самый дальний уголок церкви – свечечку, а мы с Владимиром посоветуемся о вашем деле.