– Проверка, малышка, проверка! Вижу, что не бросаешь в беде, – засмеялся Байтин, достал из багажника канистру и залил в бак бензин. – По местам! Путешествие продолжается!
Неожиданно на дорогу выскочил атлетического вида мужчина в плавках.
– Останови! – приказала Лапочка.
Байтин затормозил, отметив, что спутница перешла на "ты". Лапочка, пристально посмотрев на Культуриста, строго поинтересовалась:
– Все загораешь?
– Как ты меня находишь? – вместо ответа спросил тот, слегка приосанясь.
– Великолепно, – чуть помедлив, с насмешкой произнесла Лапочка.
Культурист, напружинив мышцы, принял картинную позу. Байтина поразила его феноменальная мускулатура. Несмотря на начало лета, он был покрыт ровным коричневым загаром. Байтин посмотрел на небо, плотно укрытое облаками.
– А как вам, товарищ… – Культурист запнулся, напряженно поморщился и добавил: – товарищ Бахтин? Если не ошибаюсь?
Лапочка, закусив нижнюю губу, укоризненно покачала головой.
– Почти угадали, – откликнулся Байтин. – Где-то встречались? Не припомню.
Культурист не ответил. Его лицо приняло озабоченное выражение, он стал крутить головой, всматриваясь в окружающие кусты. И, действительно, через несколько секунд появилась пчела и стала кружить вокруг Культуриста. Он сделал несколько быстрых выпадов руками, но схватить пчелу ему не удалось.
– Ладно, поехали! – скрывая раздражение, предложила Лапочка. – Это теперь надолго.
– Фантастический чувак! – восхитился Байтин. – С такой фактурой на Западе бы купоны стриг, да и у нас бы не пропал. Ваш кадр?
– Именно, что кадр! Совсем развинтился! Пару раз съездил самовольно в город, теперь не узнать!
– Ого! Тут, я смотрю, у вас режим, как на военном объекте!
– Военный, не военный. А научную дисциплину соблюдать надо! – назидательно произнесла Лапочка, отвернувшись.
– Вы что же, старика изучаете? – осторожно поинтересовался Байтин, незаметно включая магнитофон на запись.
– Да нет… И не гоните так, а то врежемся! Мы из лаборатории психологии. Занимаемся пограничными ситуациями. Просто старик разрешил нам у него пожить, если не будем надоедать.
– Ну, а те… – замялся он. – Они существуют на самом деле?
– Это вы у старика спросите! – засмеялась довольно Лапочка. – Ведь вы за этим едете? Только, честно скажу, не больно он любит вашего брата-журналиста! Особенно после той статьи, где его шарлатаном обозвали. Натерпелся он от вашего любопытства. А так-то он добряк! Чего насторожились? Думаете, откуда узнала, что вы по этой части? Видеокамеру лучше прятать надо. Автомобиль у вас хороший. Нам бы сюда такой!
– Не мой. Редакционный. Нашего брата, вашего брата, – забубнил Байтин и громко добавил: – А если твоего брата?
– Ну вот еще чего не хватает!
– Именно так! Тебя приехал проведать старший брат. Проще некуда!
– Понятно, что старший!
– Прошу не дерзить! А то высажу! – захохотал он довольно. – Вот и зуб угомонился. И погода налаживается.
– У вас неуверенный затылок, да и сами вы… не очень… Старый вы! – нетвердо произнесла Лапочка. – Вон и лысина намечается!
– Это точно! И насчет затылка верно. Сам от этого страдаю. А вот про лысину – это уж просто нетактично! – с веселой укоризной заметил Байтин. – Куда дальше-то ехать?
Машина свернула в небольшой просвет между деревьями на еле видную дорожку. Байтин сбавил скорость. Машина стала плавно подпрыгивать на ухабах. Лес наступал с обеих сторон, зажимая дорогу.
– Так и быть, открою тебе один маленький личный секрет. Я не уверен в паузе. А когда бегу, все в порядке. Это тебе в копилку. На память! А ты – "затылок"! Нехорошо, Лапочка! – подсмеиваясь, сказал он, включил радио и стал насвистывать в такт мелодии.
"Кто мы все? – задумался Байтин, искоса поглядывая на спутницу. – Обыкновенная космическая пыль. И это немного грустно…"
– Проверяете? Не беспокойтесь! Я – не телепат. Чужих мыслей не читаю. Неинтересно это. Да и неприлично! – успокоила его Лапочка и еле слышно добавила: – Ну, если иногда. Когда необходимо по работе…
Байтин еле успел остановиться. Машина чуть не свалилась в огромную яму, вырытую поперек дороги.
– Все! Дальше хода нет! Старик постарался, чтоб не беспокоили разные любители. Не загрязняли среду обитания, – спокойно объяснила Лапочка.
– А далеко еще?
– Да нет, не очень. Метров пятьсот… Вам туда тащиться особого смысла нет. Старика сейчас нет дома, Я вам раньше говорить не хотела. А то бы вы не поехали. Его взяли на ремонт.
– А когда починят, обратно вернут. У них это быстро, так что я подожду. А если без дураков? Что с ним случилось? – жестко спросил Байтин.
– А если серьезно, то он сейчас в больнице. В райцентре. Давление поднялось. Вот из-за этой ямы! Три дня копал, – объяснила Лапочка.
– В чем вообще-то дело? Так, вкратце! Эники, беники ели вареники. Может, мне и ехать не стоит?
– Если вообще и короче говоря, то он просто придает значение таким вещам, на которые мы и внимания-то не обращаем. Глупостям всяким. Обычный провинциальный чудак, фантазер! Философ, если хотите. Наблюдает за разными случайными явлениями. И уверяет, что это какие-то знаки. Сообщения. Я недавно блюдце разбила. Чепуха. А для него событие чрезвычайное! Знак! Ясна идея? Вот, к примеру, вы зимой поскользнетесь, ногу подвернете. Для всех, кроме вас, ерунда, а для него звено в композиции! Одним словом, чудак. И все! Вот и подумайте, стоит ли вам ехать?
– Ладно, уговорила! – неожиданно согласился Байтин. – Любопытно все это, конечно. Но раз его дома нет, то чего зря тащиться?
Лапочка не торопясь вышла из машины и, соблазнительно покачивая бедрами, гордо удалилась. Поспешно схватив видеокамеру, он бросился следом. Через несколько минут увидел небольшую чудесную полянку, а на ней аккуратненький домишко. Байтин притаился за кустами. Перед домом стояли Лапочка и Старик. Байтин услышал продолжение разговора:
– Культурист совсем плох стал. Не смог даже правильно считать фамилию журналиста! Пчел не ловит! – пожаловалась Лапочка Старику.
– У него сели батареи, – объяснил тот.
– Знаю… Мог бы давно подзарядиться! Вместо этого загорает целыми днями!
– Ну ничего! Отправлю мерзавца на демонтаж! – угрюмо пообещал Старик.
– А этот журналист – ушлый парень! Я даже влюбилась в него… немножко. В общем, уходить надо. Менять место. Он наверняка сейчас сюда притащится. Если уже не сидит за кустами со своими рыболовными снастями? Пленки я ему размагнитила на всякий случай. Для его же пользы, а то навыдумывает бог весть что! – уже громче закончила Лапочка, подмигивая в сторону Байтина. – Ну, все! Уходим, дед!
– Это пара пустяков! – закряхтел Старик. – Я после починки еще о-го-го!
– Ну, дела! – прошептал Байтин, обалдело глядя из-за кустов.
Домик уменьшился в размерах и исчез в кармане деда. Затем старик обнял Лапочку за талию и поднялся вместе с ней на небольшую высоту. Байтин проворно выскочил из кустов, выбежал на поляну и, подпрыгнув, ухватил старика да ногу. Тот медленно, но верно набирал высоту. "Ну и тяга!" – подумал Байтин, пытаясь получше перехватить руки, но не удержался и шлепнулся на землю. Высота была метра три. Он не ушибся. Легко вскочил. Лапочка и старик были уже чуть выше деревьев. Лапочка поднесла кончики пальцев к губам и послала Байтину воздушный поцелуй.
Вскоре они скрылись из виду. Байтин еще немного постоял. С трудом отделил себя от имиджа стареющего журналиста-плейбоя. "Стал прирастать… – подумал тревожно. – Пора домой…" Хотелось расслабиться. Осторожно вынул изо рта, так называемый, больной зуб. С любопытством изучил его. Тяжко вздохнув, вставил обратно. Последнее время ему стало казаться, что его начали подозревать. Главный редактор вел себя как-то необычно. Пришлось придумать эту бодягу с зубом. Но и стоматолог показался ему подозрительным. А Леша? Вот уж фрукт так фрукт… "И еще этот слабоумный! – вспомнил Байтин Культуриста. – Хотел отсканировать мой информационный блок! Просто анекдот, да и только!"
Он повернулся и пошел кратчайшим путем, не разбирая дороги, к машине, ломая деревья и кусты. После него оставалась узкая прямая просека. Он принял решение продолжать работать. Тяжелее всего он переносил земное тяготение. Оно было на несколько тысячных выше, чем дома. Но хотелось обеспечить себе нормальную старость. А больше всего дома ценилась достоверная информация. "Девчонка сразу что-то почуяла, даже на дороге встретила. Все на эротику проверяла… – подумал с непонятным сожалением. – "Основы Случайного" объясняла… Лапочка…" Усмехнулся он, и подобие улыбки исказило его лицо.
ЭТОТ СТРАННЫЙ МИР
Последнее время Михаил Ильич стал сильно уставать от неправдоподобия окружающей жизни. Все, буквально все вокруг было не так. Соседи откуда-то взяли огромную собаку. Неожиданно выйдет на лестничную площадку и стоит молча с обвисшими щеками. Никто не говорит, что во всем мире должны быть только одни маленькие мопсики, но хотя бы нормальных средних размеров. А тут? "Может, пугают? Не должно быть таких собак…" – сомневается Михаил Ильич и, хоть боится ужасно, гладит собаку, чтоб удостовериться. Точно, так и есть, вполне реальная псина.
Или, к примеру, тетка, которая убирает лестницу и по совместительству выносит мусор. Маленькая-премаленькая, ужасно толстая, сильно расширяющаяся к низу. В зеленой вязаной шапочке с помпоном. Настоящий небольшой колокол. Катит вечером мусор в приспособленной для этого дела детской коляске. А сверху еще гора мусора в детской ванночке. "Кажется", – думает Михаил Ильич и гладит мусорщицу, чтобы удостовериться.
– Вы чего? – приятно удивляется тетка. – Неужели, чтоб убедиться, обязательно потрогать надо? Я на работе! Прошу извинить, – и добавляет совсем уже ласково: – Много гадят на лестничных ступенях. Повадились!
– Много, – охотно соглашается Михаил Ильич и с тоской думает: "Да, точно, настоящая". – И еще кнопки жгут, которые чтоб лифт вызывать, – и, как бы извиняясь за свое недоверие, добавляет на прощание: – А мусор у вас сегодня очень хороший, прямо отменного качества!
– Да будет вам! Скажете тоже! Вчера лучше был. – Машет жеманно толстенькой ручкой мусорщица, улыбается кокетливо белым сдобным лицом, моргает глазами-изюминками и катит себе дальше.
А Михаил Ильич вдруг вспоминает: кто-то говорил, что она очень любит всех поучать как надо жить. "Невероятно, – болезненно морщится он. – А может, наоборот? Проклятые сплетники, которые во все суют свой нос и все по этой причине знают, и должны поучать других как надо жить?"
На работе Михаила Ильича одолевает заведующая. "Могут ли у курицы быть имя, отчество, фамилия и взрослый сын-балбес? – напряженно размышляет он и часто советуется в метро с попутчиками. Половина отвечает вопросом на вопрос:
– А кем, позвольте спросить, она вам доводится? – Народ деликатный и боится ошибкой ранить незнакомого человека.
– Она мне доводится заведующей, – объясняет терпеливо Михаил Ильич. – По служебной линии. Очень энергичная такая, знаете ли, большая, белая.
– Тогда вполне может иметь фамилию и все прочее остальное, – отвечают одни понимающе.
– Совершенно исключено! – точно так же безапелляционно заявляют другие. – Заведующей курица может быть очень легко. Но имя и все прочее?.. Совершенно, батенька, исключено!
Михаил Ильич еще со школьной скамьи имеет свойство обязательно до всего докапываться. Вот и завел один раз, как бы невзначай, разговор о большой пользе слабо пророщенной пшеницы, незаметно наблюдая за заведующей. Та, слегка порозовев, заинтересовалась, чем сильно укрепила его подозрения. И он решил как-нибудь непременно продолжить это исследование, имеющее несомненный научный интерес.
У Михаила Ильича стол около двери. Он сидит сиднем и редактирует разные научные статьи. А заведующая в другой комнате. Дверь открыта, и она смотрит на Михаила Ильича, когда он согбенный редактирует, и даже в эти моменты испытывает к нему непонятные и довольно сильные чувства. "Материнские… – пытается проанализировать Михаил Ильич. – Как к нелюбимому сыну… Это ничего, что мы ровесники. Совершенно не мешает… У женщин с чувствами все гораздо сложнее и иногда бывает изрядная путаница…"
Но долго смотреть на него заведующая не может. Нервы уже не те.
– Михаил Ильич! Подойдите ко мне! Срочная работа! Андрей Андреевич прислал статью своего учителя. Тоже академика. Надо очень тщательно. Очень!
Михаил Ильич прикидывает и так и эдак. Выходит, учителю около ста лет.
– Ему недавно исполнилось девяносто пять, – почтительно поясняет Большая белая.
– Очень кстати, очень, – отвечает хмуро Михаил Ильич.
А Большая белая обиженно удаляется на свой наблюдательный пост. Она подозревает Михаила Ильича в коварстве и различных тонких ехидствах.
"Защита главного направления" – читает название статьи Михаил Ильич. "Заголовок неплохой… Может, что-нибудь перепутал? Все же годы, как ни крути. Вторглось военное прошлое, вот и накатал под горячую руку… Ну да не беда! Не впервой. Разберемся!" – бодрится он.
Погружается Михаил Ильич в академический мир. Формулы, почтительное упоминание нобелевских лауреатов, некоторых по имени и отчеству. Но без лишнего трепета. Все же свои… Вместе за круглым столом… Уютный научный мир. Каждый на своем месте.
– Если вы настоящий мужчина, почините замок! – игриво кричит заведующая.
Сбивается Михаил Ильич с научной волны. Но на такие дешевые крючки уже лет десять не клюет и продолжает осторожно двигаться по пути, предложенному академиком.
– Ни одного настоящего мужчины! – не унимается заведующая. – Почините хотя бы шкаф! Или разрежьте на две части стол, будет две тумбочки. Одна – вам! Была бы пила, я бы сама разрезала! – Бурлит энергия в теле заведующей, ищет выхода.
Завлекает академик Михаила Ильича в свое босоногое детство. "Хочет танцевать от печки, – сочувственно констатирует Михаил Ильич. – Сильно уже изношен организм, но дух боевой…"
Катятся круглые дрожащие математические значки, тщится рука соблюсти прямую линию, но не выдерживает, сбивается строка куда-то вниз. "Уж больно легко все объясняется с физической точки зрения, – недоволен Михаил Ильич, чувствует подвох. И точно. Все непонятней становятся закорючки, то ли славянская вязь, то ли китайские каракули. Уж совсем разобрать ничего нельзя. – Видимо, подустал бедолага… Вроде бы речь о климаксе идет. Но тогда причем здесь радиофизика?.. Неужели при помощи всемирного тяготения все хочет объяснить?! – осеняет Михаила Ильича интуитивная догадка. – Приливы, отливы… при участии Луны? Закон, конечно, универсальный, спору нет… Тянет старикан на открытие, тянет. Чует мое сердце!" – раздраженно бьется над ребусом, ожесточается в бесплодном поиске Михаил Ильич, изрядно одуревший и уже совершенно заплутавший в коварном лабиринте.
"Подумал бы лучше о бессмертной душе, – корит академика Михаил Ильич и с трудом разжимает зубы. – Все. Хорош! А то не вырваться. Так и будешь блуждать до самой смерти в чужих непонятных мыслях. Своих забот полон рот".
– Я на обед! – сурово бросает он пару зерен пшена заведующей и громко хлопает дверью.
А сам ни на какой обед уже давно не ходит, а катается на метро, где общается с разными местными и приезжими людьми. Хорошо думается в метро о полнейшем неправдоподобии и очевидной странности окружающего мира.
Райка подворачивается по чистой случайности. Небольшого росточка, в желтой блестящей куртке и объемных брюках. Лицо круглое и круглые глаза. Райка – стопроцентная пэтэушница, мечтает закадрить какого-нибудь выездного чувака и махнуть с ним туда, за бугор. В голове у нее вата вперемежку с воспоминаниями о гнусно проведенном детстве. Райка совершенно не во вкусе Михаила Ильича.
– Вы что, ооновец? – интересуется она.
– Почти, – уклончиво отвечает он. – А точнее – выездной панк.
– Шутите? А я сразу спетрила, – радуется Райка и, отметая ненужные сомнения, уточняет: – Небось разведенный? Потому и не в загране. Вон пуговица на нитке болтается. Можете прийти стричься в наш салон. Обработаю как своего. А вечером – в бар. Может, присоветуете, какой получше?
Всеобщего интереса к молодежи Михаил Ильич не разделяет. "Все мы когда-то были в той или иной степени молоды. И нечего устраивать бури и заигрывать, а больше внимания уделять старости. И с разных сторон ее изучать", – полагает Михаил Ильич.
– Стричься приду вечером, – обещает он. – Тогда и бар получше присоветую, – и заканчивает важно, чтоб предупредить панибратство: – Возможно, доверю брить!
Возвращается со службы Михаил Ильич в дурном настроении. Не удается ему поймать академическую мысль. Вроде бы можно догадаться, защита – значит, не нападает, а защищает свое, кровное… Главного направления… В такие годы о второстепенном думать уже недосуг. Ясно как божий день, а ускользает!
Выхватывает его из мрачных раздумий соседка:
– Вы уж не откажите! Сегодня вечером. День рождения, не просто так. Все Лешины друзья будут. Очень вас просим! Леша вас так любит.
"Я с ним двух слов не сказал. А полюбил…– с умилением и нежностью думает Михаил Ильич про Лешу. – Верно, муж такой сентиментальный… а может, сын?" – размягченно гадает он.
– Непременно буду. Такой день!.. Соседи… Только я не один, если, конечно, можно? – отвечает Михаил Ильич.
– Ну какие вопросы! Ради бога! Очень, очень будем рады!
"Никакого бара, – решает он. – И для Раисы будет полезно. Среда играет не последнюю роль. Пусть познакомится с милыми приятными людьми".
Райка надела свои самые ударные вещички.
– Можно бы и не в красных штанах? – сомневается Михаил Ильич. – Все же люди совершенно незнакомые, хоть и соседи.
– Ну что вы?! – удивляется Райка. – Это же на сегодняшний день самое то!
– Не спорю, – соглашается Михаил Ильич. – Хотя в Швеции сейчас все предпочитают зеленый цвет, – и жмет на круглый звоночек.
Открывает хозяйка-соседка, вся в бриллиантах, и кричит радостно:
– Леша! Леша! Михаил Ильич пришел!
Летит Леша навстречу, визжит оглушительно Раиса, лижет благодарно Леша руку Михаилу Ильичу.
– Он вас так любит, так любит, – тараторит хозяйка. – Выйдет на лестницу и стоит, ждет, ждет, когда вы появитесь и погладите его. Даже не знаю, чем вы его так приворожили?
Стол ломится от яств. Хозяева только вернулись с африканского континента. Много экзотических фруктов. "Как сумели сохранить?" – надрывает свой ум Михаил Ильич. Компания тесная. Все свои. Здесь и мусорщица. В серебристом платье. Приветливо кланяется всем Михаил Ильич.
– Тебе чего, Раиса?! – строго спрашивает мусорщица. – Ты почему не в баре жизнь прожигаешь? Тебе сюда нельзя!
– А меня, маман, Михаил Ильич пригласил. Так что не будем ля-ля! Он лучше вас знает, как и что!
Леша устроился рядом с Михаилом Ильичем, положил огромную серую голову ему на колени. И, не отрываясь, смотрит на него влажными, полными слез глазами.
– Да и я, Леш! Если честно, очень рад! Очень! Так что за тебя! – произносит тост растроганный Михаил Ильич.
– И за Лешиных друзей! – подхватывает в радостном возбуждении хозяйка.
– Ты, мать, не торопись! – восстанавливает порядок хозяин, человек степенный. Он спешки не любит. Да ему иначе и нельзя. Как на африканском континенте без выдержки? Никак нельзя! Обстановочка не позволяет!
– А что? Может, я не права? – всплескивает руками хозяйка. – У Леши друзей немного. Кого он во всем доме полюбил, как родных? Михаила Ильича и нашу Галину Петровну, оператора по уборке.
Довольно жмурится мусорщица и тискает пухлые руки.
– Только Галина Петровна мусор соберется везти, а Леша уже балдеет. Так что за друзей! И ты, отец, не прав!
"Балдеет… Вот как ее снова туда везти? А впереди – Лондон!.. Эх, плюнуть бы на все да махнуть в деревню… – тревожные мысли вдруг овладевают хозяином. – Что-то я не вовремя захандрил. Праздник, а я… Видимо, нервы уже не те, – огорчается он. – Надо взять себя в руки, иначе придется отказаться от поездки", – пугает он себя.
Но это все мелкие неурядицы. А так вечерок удался на славу. У Галины Петровны оказался очень неплохой голос. Несильный, но чистый и приятного тембра. Она спела несколько романсов. Решили почаще встречаться.
– Нет слов! – подрезюмировала Раиса. – Это у нас физик Василий Хамонович так говорил. Но наши, конечно, не поверят. У собаки на дне рождения!.. Полный кайф! Вот только вы, Михаил Ильич, никакой не ооновец! Это я маху дала. Вот хозяин – тот чистый ооновец. Мамаша говорит, и отец, и дед у него ооновцы. На него надо переключаться. Вы уж не обижайтесь! – и поцеловала Михаила Ильича в щеку с благодарностью.