Za darmo

Евангелие Маленького принца

Tekst
0
Recenzje
Oznacz jako przeczytane
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

15

Прямой опасности для хозяйки дома, кажется, не имелось. В уже хорошо знакомой кухне из-за стола поднялся и приветствовал меня рукопожатием молодой темноволосый бородатый мужчина с масляными глазами. Впрочем, симпатичный, хотя, разумеется, я не разбираюсь в мужской красоте. Было в нём, кажется, что-то от индуса.

– Ава, – произнёс «индус».

– Э-э-э… – только и сумел выдавить я.

– Его зовут Ава, – пояснила мне Дарья, улыбаясь одними глазами. – Полное имя Аврелий, но он предпочитает «Ава». На «Авель» Аврелий тоже откликается.

Я назвал своё имя-отчество, на что «Ава» радостно уточнил приятным бархатистым голосом:

– Можно ведь просто «Олег»?

Я промычал что-то неопределённо-утвердительное.

Мы разместились за столом, по обе его стороны. Хозяйка села в торце стола на табурет.

– Чай уже остыл, – пояснила она, извиняясь, – но я не успела сделать новый. У меня буквально минутки свободной не было! Он заговорил меня своими разговорами!

– Да, да! – охотно подтвердил Ава. – Всегда такое большое удовольствие – совершать духовную беседу! Это же самое важное, что может быть в жизни! Дарья Аркадьевна – это же источник, источник мудрости!

Я всё не мог понять, что меня неуловимо царапает в его голосе – и, наконец, сообразил: он говорил с теми же слащавыми интонациями, растягивая отдельные гласные, особенно «а», с которыми в наше время говорят молодые и, увы, недалёкие девушки. Я почти уже заметил ему это вслух – но вовремя сдержался. Чудовищной бестактностью было бы это с моей стороны, да и какое моё дело? Но что же, однако, Дарья Аркадьевна не объяснит своему духовному ученику, как он нелепо выглядит? Снова я почувствовал нарастающее раздражение.

– Вы знаете, что я иногда называю её Шри Дари? – продолжал Аврелий.

– Это с какого языка? – поинтересовался я.

– О, это на санскрите! Мне кажется, я в прошлой жизни рождался в Индии… А она не хочет подтверждать, что я там рождался! Только смеётся… «Шри» – это «досточтимая». Вы не изучали санскрит? Я, правда, тоже не изучал, но меня просто чарует этот язык. Я могу слушать его часами!

– А «Дари» что значит на санскрите?

– «Дари»? – растерялся Аврелий. – Наверное, что-то вроде «Око зари», или «Откровение», или «Истина»…7

– Если вы не уверены, давайте посмотрим в словаре, – предложил я. – Существуют же сетевые санскритско-русские словари! – и потянулся было за телефоном.

– Пейте чай! – строго сказала мне Дарья. – И не смущайте моих гостей. Мне неинтересно, что моё имя означает на санскрите. Пусть будет «Око зари». Вам разве жалко?

– Да и вообще! – назидательно добавил Аврелий. – Нужно доверять интуиции, а не всяким холодным машинам. Вы, Олег, разве не согласны?

Нет, это и впрямь секта какая-то! Что я здесь делаю?

– Я планирую поездку в Индию, – продолжал меж тем Аврелий. – Когда заработаю достаточно денег. Пока не получается… Но думаю, что можно ехать и автостопом тоже. Это будет очень значимый духовный опыт… Хотя ведь Дарья Аркадьевна утверждает, что неважно, где мы находимся! Очень глубокая мысль, очень… Важна радость, счастье, которые мы испытываем каждую секунду и дарим другим людям. Я иногда чувствую так много счастья, что мне даже стыдно перед другими людьми: почему я так счастлив? Вот вы, например, не очень счастливы: я это вижу… Я бы хотел давать «уроки счастья». Я думаю, я смог бы. Меньше эгоизма! И будет больше счастья. Человек – как сосуд. Если он наполняется эгоизмом, в нём нет места для счастья. Если он наполняется счастьем, в нём нет места эгоизму.

– Что насчёт эгоистичного счастья? – уточнил я, попутно вспомнив «Отроков во вселенной» и роботов, которые хотели сделать своих пленников счастливыми насильно.

– Эгоистичного счастья? – переспросил Аврелий. – Оно не настоящее, не подлинное. Ведь «когда ты счастлив сам, счастьем поделись с другим»! Об этом пела Алла Пугачёва, и должен вам признаться, что в некоторых её песнях сокрыто большое количество духовных истин. Я мог бы учить людей счастью! У меня только две проблемы. Первая – помещение: мне никто не даёт помещения бесплатно. Я пришёл во Дворец молодёжи, и мне не дали. Не понимаю, почему! Разве они не хотели бы, чтобы молодёжь была счастлива?

– Понятия не имею…

– Кстати, Олег, а где вы работаете? Может быть, у вас на работе найдётся помещение? Мне нужен буквально час в неделю.

– У меня очень строгое начальство и оно, боюсь, не одобрит этой идеи.

– Как жаль, как жаль! – непритворно огорчился Ава. – Как же люди не понимают, чтó есть самое главное в жизни…

– А вторая ваша проблема? – поспешил спросить я, чтобы увести счастливого человека в сторону от мрачных мыслей.

– Моя вторая проблема – вот! – он протянул руку в сторону хозяйки. – Шри Дари не даёт мне благословения учить других. Не понимаю, почему! Поговорите с ней, Олег!

– Я, конечно, поговорю, – ответил автор этих строк. – Только вот не обещаю, что…

– Но вы попробуйте!

– Я, признаться, за тем и…

– Олег приехал именно за тем, чтобы со мной поговорить, – перебила меня Дарья. – И это важный разговор, Авель. Его нельзя вести втроём.

– О! – воскликнул Аврелий, совсем по-детски. – Понимаю! Вы хотите, вы намекаете мне, чтобы я ушёл. Понимаю! – он встал и протянул мне руку для прощания. – Но вы поговорите с ней? Вы позвоните мне после? Вы расскажете, в чём дело?

– У меня нет вашего телефона, Аврелий, – попытался я уклониться от исполнения этой сомнительной просьбы.

– Просто Ава, для близких всегда Ава, в крайнем случае можно Авель… Она вам его даст, обязательно! Вы очень интересный человек, Олег! Мы могли с вами быть знакомы в одной из прошлых жизней. А пока прощайте! Кланяюсь вам! – он действительно мне поклонился, сложив руки у сердца. – Намастэ!

16

Дверь закрылась, через некоторое время мы услышали стук закрывшейся калитки.

– Раньше бы мне позвонили – раньше бы приехал и вас спас, – буркнул я.

– Он сегодня утомил, – призналась хозяйка. – Но вообще-то он очень хороший, чистый человек.

– Он же дурак! – брякнул я, не в силах больше сдерживаться.

– Да, он дурак! – вздохнула Дарья. – К сожалению… Тяжело иметь больше одного таланта. А вы, Олег, уж иногда слишком умный.

– Так вы видите, что он дурак! – обрадовался я. – Видите, какие люди вас окружают! Кстати, ваши «духовные дети» все на него похожи? Или он – у вас единственный ученик?

– Нет, не единственный, есть ещё трое: совсем молоденькая девочка, сорокалетняя женщина, пенсионер. Все разные… И вы, значит, брезгуете находиться среди таких… недалёких людей? Которые даже звук «а» выговаривают…

– …Словно они – самка человека с утиными губами, – закончил я за неё. – Извините. Нет, не в брезгливости дело…

– У меня у самой говор!

– …И не в говоре – но это именно то, о чём я хотел вас спросить, то есть не о вашем говоре, конечно, которого у вас, кстати, и нет совсем… Дарья Аркадьевна, кто я вам? И вы сами – кто?

– Вот, начали, – она нахмурилась. – Неужели нельзя было без этого…

– Начал, и продолжу, и не остановлюсь, пока не получу ответов! Простите великодушно за то, что не могу быть таким непритязательным, как ваш Аврелий!

– Вот это сейчас, что сказали, вас тоже не красит… Кто я? Простая русская женщина. Частный мастер по изготовлению безделушек.

– Неправда, вы не «простая русская женщина», и не хуже меня это знаете!

– Не знаю! Не знаю, видит Бог! Не надо, Олег Валерьевич, не пытайтесь высадить в моей голове семена честолюбия! Не втягивайте меня в ваши пошлые игры!

– Хорошо, оставайтесь «простой русской женщиной», если вам так угодно! Тогда ответьте мне, пожалуйста: кто я вам?

– Кто вы мне? – она внезапно успокоилась. – Да никто! Случайный знакомый.

– Правда? – я ощутил и облегчение, и опустошение. Причудливо устроен человек! Разве не этого я и хотел, разве не за свою свободу собирался побороться, когда ехал сюда? – А Авель вам тоже – случайный знакомый?

– Ну нет: он же себя считает учеником, а меня – Шри Дари, сами слышали, – поддела меня «Шри Дари». – Кем человек себя считает, тем он и является.

– Всегда?

– Часто.

– Если вот это всё нужно, чтобы быть вашим учеником, я уж, знаете, лучше постою в сторонке, – пробормотал я.

– Нет, это всё не нужно, но «стойте в сторонке» сколько хотите, никто вам не мешает.

– Спасибо… Так что же мне сейчас, вставать и уходить?

– Я вас не гоню.

– Не гоните – но и не очень мне рады?

– Перестаньте вести себя как ребёнок! – вдруг прикрикнула на меня Дарья. – А то и правда выгоню!

И вышла в мастерскую, оставив меня одного в кухне.

17

Вернувшись через пять минут, она нашла меня тихим и присмиревшим. Видит Бог, мне нужны были эти пяти минут! Я за них многое передумал…

– Ну-ну, – пробормотала хозяйка примиряюще. – Вы виноваты и хотите извиниться, – я покаянно закивал. – Всё понятно. Опустим. Вы убедились, что вас никто не держит на привязи: можете уходить хоть сейчас. Вот Бог, а вот порог. А пока вы не ушли – не надумали, нет? – пока вы не ушли, я хотела бы вас, Олег Валерьевич, расспросить о той вашей давно погибшей знакомой. Вы не против? Ну и славно. Но хочу предупредить: когда буду спрашивать вас, я это буду делать всерьёз, не так, как спрашивают «случайного знакомого». По-другому не умею. Вы готовы?

 

– Готов, – усмехнувшись, я добавил: – Вы озвучили условия, а я их акцептовал.

– Очень рада, что… акцептовали. Рассказывайте!

– Мы учились с Кирой Евстафьевой на юридическом факультете государственного университета, – приступил я к рассказу. – Девушкой она всегда была немного не от мира сего…

– Почему вы так говорите?

– Почему? – я растерялся. – Да вот, видите ли, нипочему: не могу, если честно, за ней припомнить никаких особых странностей. Просто её такой все считали…

– А вы, выходит, повторяли за всеми.

– А я, выходит, повторял, – согласился я.

– И сейчас, спустя почти двадцать лет, повторяете за чужими людьми… Опишите её!

– Я и описать её затрудняюсь, Дарья Аркадьевна: какой из меня портретист! Да и она – что про неё сказать? Глаза с косинкой, нос с горбинкой, зубы с щербинкой, вот, даже в рифму получилось…

– Сильно её это портило?

– Нисколько не портило, только интересности придавало. Красивая девушка, высокая, стройная…

– Значит, про косинку и горбинку снова вы повторили вслед за её завистливыми подругами – так?

– Может быть, и повторил… Вы ко мне будто недоброжелательно настроены!

– Никак я к вам не настроена! Просто хочу доискаться правды.

– Знаете, а она ведь на мою бывшую жену немного была похожа! – вдруг признался я сам себе. – Или та на неё…

– Очень интересно! Вот и жену себе под неё подобрали…

– Не подбирал!

– …И дочку по ней назвали…

– Не называл!

– А хоть бы и назвали, мне-то что? Я не психолог, мне эти загадки разгадывать недосуг. Как вы к ней относились?

– Никак, в общем-то! Как к сокурснице, одной из – то есть до конца четвёртого курса. Боялся приближаться: слишком уж она была…

– Какой?

– Харáктерной, непредсказуемой. Кира не лезла за словом в карман, говорила прямо, что думала, могла учудить нечто совершенно из ряда вон. В итоге и учудила! А я что? Я человек простой, был им и остался. Зачем мне лишние трудности в общении с девушкой?

– Самоуничижение паче гордости, Олег Валерьевич, так что не притворяйтесь, вам не идёт.

– Беру с вас пример, Дарья Аркадьевна, с кого же ещё…

– С меня он берёт пример, вы посмотрите… Что случилось в конце четвёртого курса?

– Случилось то, что Кира стала мне оказывать знаки внимания. Ненавязчиво, по-детски, не так, как делают девушки её возраста. То пирожок захватит для меня из столовой, то как бы нечаянно попадётся мне на глаза после занятий и предложит: «Пойдём гулять! Погода хорошая, что ещё делать?»

– И гуляли?

– Да, то есть совершенно невинно, даже не помню, представляете, держались ли за руки. То есть, может быть, и держались, но не вспоминается…

– Как вы относились к этому сближению?

– Меня оно полностью устраивало.

– Ну ещё бы, красивая девочка, да сама в руки плывёт… Но события вы не торопили.

– Не торопил, – согласился я.

– Почему?

– А должен был?

– Нет, просто хочу понять.

– Да, понимаете ли, кто-то пустил слух, что Кира якобы недавно рассталась, или ещё в процессе расставания, со своим молодым человеком, и я предполагал, что меня она рассматривает то ли как способ мести, то ли как запасной аэродром. Кому приятно быть просто запасным аэродромом? Потому и выжидал.

– Очень разумно… А языка у вас, Олег Валерьевич, не было, чтобы спросить её саму? Язык – это такой орган, находится во рту. Используется для общения людей между собой.

– Вы злы, Дарья Аркадьевна, и вы несправедливы, – пожаловался я. – Почему это вы её защищаете, а меня не жалеете?

– Действительно, с чего бы… Может быть, потому, что вы ещё живы, а она уже нет? И вас тоже пожалею, успеется. Чего такого учудила ваша Кира, что вся группа против неё взбунтовалась?

– К этому я как раз и перехожу! В нашей группе учился один «анархо-пацифист», по его собственному определению. Легендарная личность! Звали его Александр Назаров. Саша ходил в длинной шинели и с кудрями до плеч, аки Христос по Гефсиманскому саду. Только бороды не хватало…

– Ему только бороды до Христа не хватало? Ну-ну…

– Нет, не только, но не комментируйте же вы каждую мелочь! И так тяжело… Назаров был, не помню теперь, почему, резко настроен против действующего президента, который тогда как раз избрался на второй срок. Саша вёл очень энергичные антиправительственные речи в студенческом дискуссионном клубе – на факультете тогда имелся такой, под руководством Алексея Ильича Бердичева, аспиранта кафедры философии, и что мы только по молодости там не говорили! Думаю, сейчас администрация университета не допустила бы этого: изменилось время… Когда ему и этого показалось мало, Саша начал на свои средства печатать листовки – крошечные, меньше ладони – и разбрасывать их по факультетам вуза.

– Что было в этих листовках?

– Да разве сейчас припомнишь? Обычный юношеский вздор: «Голосуй булыжником!», «Мутен судак», «Убей чиновника, пока чиновник не убил тебя!», «Камо грядеши, Россия?» и так далее. «Убей чиновника», помню, сопровождалось «звёздочкой» и сноской: «в себе», чтобы автору нельзя было «пришить» экстремизм. Что вы как сурово, без всякой улыбки смотрите на меня, Дарья Аркадьевна? Я, вспоминая, улыбаюсь: молодые годы! Такие вещи даже тогда не оставляли без внимания, и в один прекрасный день в вузе появился «человек в штатском». Под него освободили аудиторию, и целый день в эту аудиторию вызывали «на беседу» студентов старших курсов. Все, конечно, молчали как рыбы! Но кто-то Сашку всё же сдал, и Назарова прямо после этой беседы забрали в наше местное управление ФСБ. Сделали ему там внушение и отпустили – обошлись удивительно гуманно. Он вернулся, конечно, героем и любимцем девушек, но с листовками с тех пор завязал.

И, представьте же, кто-то пустил слух, что, мол, это именно Кира заложила Назарова! Набрались смелости и спросили её напрямую, а она сразу и призналась. Вообразите себе степень дерзости!

– Дерзости? – Дарья смотрела на меня нахмурившись, исподлобья.

– Неудачное слово: вызова!

– Вызова?

– Да, вызова: открыто объявить всем и каждому, что это она совершила такой, с позволения сказать, поступок!

– То есть вы до сих пор убеждены в том, что это был именно дурной поступок?

Я остолбенел. Кажется, даже рот распахнул. Пролепетал что-то:

– Но как же… Своего собственного товарища…

– А он ей был прямо настоящим товарищем? Таким, который за тебя в огонь и в воду? Или вы ей не оставили выбора, считать или не считать этого патлатого дружка товарищем? А когда этот «товарищ» предложил убивать людей, она тоже должна была помалкивать?

– Но, Дарья Аркадьевна, это ведь не то же самое…

– Нет, Олег Валерьевич, это именно то самое! Сегодня ваш красавец и любимец девушек пишет: «Голосуй булыжником!», завтра кто-то берёт в руки булыжник – и в азарте борьбы задевает, ранит, убивает вашего ребёнка. И вы до сих пор считаете, что Кира поступила дурно? Вам сорок лет!

– Тридцать девять…

– И вы по-прежнему думаете, что двадцатилетнему обалдую разбрасывать листовки с призывом «Убей чиновника!» – лихость, удаль и героизм, а сообщить про этого обалдуя государству – низость и позор? Да как вы, с такими верованиями, всерьёз, всерьёз ходите на свою работу, сидите в кресле с важным лицом, толкуете людям государственные законы, деньги получаете, и не стыдитесь это всё делать?!

– Дарья Аркадьевна, Дарья Аркадьевна! – взмолился я. – Не оправдываю Назарова – верней, это воспоминание как бы вмёрзло в моей памяти, а теперь оттаяло, и вижу, что пахнет оно действительно не очень… Но были ведь вы сами молоды, совершали ведь вы сами дерзкие, бунтовские, попирающие общественные приличия поступки, должны же вы понять…

– Такого, извините, я не совершала! А знаете, кто тогда действительно «попрал общественные приличия» и настоящее мужество проявил? Кира! А совсем не ваш… безбородый Иешуа!

Мы оба замолчали. «Ишь как рассердилась, – почти мстительно проговаривал я про себя. – Всякое благообразие потеряла. Какой же из неё духовный учитель?» Увы, упрёки эти мне и самому не казались особенно убедительными.

18

– Мне продолжать? – уточнил я дрогнувшим голосом.

– Да, пожалуйста… Извините за то, что на вас накричала.

– Что уж… Кира действительно не понимала, что дурного… И судя по вашей воинственной защите, может быть, и не было дурного… я запутался! Но то, что группа её осудила, – этого она не понимала, конечно! Не то чтобы кто-то принял формальное решение её бойкотировать, просто – все от неё отстранились…

– И вы тоже?

– Не могу сейчас припомнить… Я, наверное, находил те или иные предлоги, чтобы видеться реже, тем более, что мы и не были, строго говоря, парой – так, «ранняя стадия», и даже не ранняя стадия, а смешное полудетское ухаживание без всяких последствий, то есть ухаживание только с её стороны… В конце июня был сдан последний экзамен летней сессии, который совпал с Вовкиным днём рождения. Намечался грандиозный сабантуй. Родители у Вовки оказались понимающие и, чтобы дать свободу молодёжи, уехали на дачу. Меня, само собой, пригласили, Киру, конечно, нет…

– Разумеется!

– …Но она от кого-то узнала и пришла сама. Тогда этот негласный бойкот стал особенно заметен. Глядеть на неё, одинокую среди общего веселья, было особенно неприятно и грустно.

Ребята поактивней собрались на кухне и приняли решение: кто-то должен ей сказать, что здесь ей не рады, и особенно почему не рады. Выбор пал на меня, в основном из-за наших прогулок, которые уже становились заметными, более того, кое-кто начал над ними подсмеиваться…

– Вам казалось.

– Н-нет, не совсем казалось, потому что… Хотя, может, и казалось. Какое смешное слово: будто в нём целых два животных, домашнее и дикое… Мы с Кирой уединились на балконе, и я ей всё объяснил. Помню, её большие чуть раскосые глаза всё раскрывались, раскрывались, будто для неё то, что я говорил, стало каким-то откровением…

– А если – стало?

– Не могу сказать, но какой же степенью наивности нужно обладать, чтобы…

– И какой степенью чёрствости, чтобы любящей вас девушке всё это говорить!

– Про «любящую» вы, наверное, преувеличили.

– Кира, конечно, спросила вас, как вы сами отнеслись к её поступку, верно? – продолжала пытать меня Дарья. – И вы не постеснялись «высказать вашу оценку» – так вы мне написали?

– Всё так, но в своё оправдание скажу, что вызвался её проводить домой. Девушка отказалась. Кира вышла…

– Так надо было настоять, болван!

– Дорофея Аркадьевна, я протестую! Такие выражения, от вас ли… Мы же с вами, в конце концов, не пили на брудершафт… Кира, повторюсь, вышла в начале одиннадцатого. Домой она так и не вернулась. Пропала без вести. Тело не нашли, поэтому иногда я надеюсь, что…

Дарья встала – всё это время она сидела за столом – и скрестила руки на груди. Это был совсем не её жест – и оттого особенно пугающий, особенно жуткий.

– Вы убили её, Олег Валерьевич, – объявила она. – Виновна вся группа, но на них не перекладывайте. До них вам дела нет. Убили вы. А вместо раскаяния вы спрятали память о том, что сделали, в тёмную кладовку, на дальнюю полку. У нераскаявшихся убийц жизнь редко складывается счастливо. Вот и дети у них не родятся, а, родившись, долго не живут.

– Вы хотите сказать, что Мира… поэтому? – спросил я негромко, побелевшими губами.

– «Иисус сказал ему: ты говоришь».

– О, вы любите эту евангельскую фразу, я уже заметил…

19

В этот раз молчание продлилось гораздо дольше, и живописную парочку мы, наверное, представляли из себя. Впору было рисовать с нас иллюстрацию да размножать её в назидательных целях для старших классов воскресной школы.

Дарья наконец вздохнула, подошла ко мне, положила мне руку на плечо. Я поднял на неё глаза из своего согбенного положения. Она слабо улыбалась. Заговорила:

– Бог с вами, Олег Валерьевич! Я вам не прокурор. Хватит казниться!

– Но что же мне делать, Дорофея Аркадьевна! – простонал я. – Мефодьев, например, советует покаянную молитву. Как думаете, попробовать?

– Про молитву – не знаю, – она вернулась к своему месту, села. – Худа никакого нет, но у вас с непривычки не получится. Нет, а я бы на вашем месте призналась в убийстве.

– Прилюдно? На площади?

– Зачем на площади, на какой площади? Говорят, трём людям достаточно. Мне вы уже сегодня сказали. Найдите ещё двоих.

 

– И тогда мне «Бог жизнь пошлёт», как сказала Сонечка? – я вспомнил, откуда именно это выражение.

– Что за Сонечка, из «Преступления»? Не знаю! – Дарья развела руками. – Я, во-первых, не Сонечка, поэтому, пожалуйста, меня с ней не сравнивайте. Я другая. И про то, пошлёт вам Бог жизнь или нет, тоже не скажу. Я ведь не Бог! И не в каких-то особенно близких отношениях с Ним.

– Знаю, знаю, вы «простая русская женщина, мастерица по изготовлению безделушек», – я усмехнулся.

– Именно, – подтвердила Дарья. – Вот умру я, похоронят меня, именно это на могилке и надо будет написать. Или нет: ещё что поскромнее. Вас душеприказчиком назначу.

– Спасибо за оказанную честь, весьма польщён… Дарья Аркадьевна! – идея-надежда сверкнула молнией. – Двум людям я признáюсь, обязательно, но у меня будет к вам просьба. Дикая, ни с чем не сообразная, неприличная, в которой вы мне, видимо, откажете, и верно сделаете, что откажете, но… мог бы я каким-нибудь способом поговорить с покойной?

– Так – а отчего ко мне эта просьба? Спиритизмом не занимаюсь. Обратитесь к колдунье своей!

– Нет, не спиритизмом! – заторопился я объяснить. – Вчера я был свидетелем вашей способности перемещать сознание другого в особое состояние. Если вы это можете, то неужели не можете перенести ум человека в те миры, в которых обитают души умерших?.. Я видел в одном фильме…

– Меньше бы вы фильмов смотрели, Олег Валерьевич! – мягко попеняла хозяйка и задумалась.

Пока она думала, я успел пожалеть о своей просьбе. И как мне хоть пришло в голову?

– Никогда такого ещё не делала, – сказала Дарья наконец. – А попробовать даже интересно. Ох, и достанется же мне однажды за это всё на орехи… Будут у меня, однако, условия.

– Я весь внимание!

– Первое: никому до моей смерти об этом не рассказывайте. После – сколько угодно. Второе: не сердитесь на Авеля, хоть он и дурачок! И вообще, старайтесь не сердиться на людей. Третье: попробуйте примириться с Кристиной. Хоть попытку сделайте, ладно?

– Как странно, что ваш совет повторяет совет Мефодьева! – с удивлением заметил я.

– Отчего странно? Я Церкви не враг, как ваша… ворожея. Посильны вам условия? Принимаете?

– Принимаю, – вздохнул я.

– Тогда идёмте!

– Снова на пригорок? – спросил я упавшим голосом.

– Зачем на пригорок? – хозяйка взяла нечто, похожее на кочергу, ловкими руками вставила эту кочергу в малозаметную скважину в потолке, повернула, потянула на себя люк и разложила крепившуюся к нему складную чердачную лестницу. – В часовню! Не забудьте, пожалуйста, снять обувь на первом этаже.

7Аврелий не угадал: dAri (санскр.) – «разбивающий», «разрывающий на части», darI – «долина, дыра в земле, пещера». Правда, dhArya – «то, что поддерживают или чего придерживаются»; именно это санскритское слово с некоторой натяжкой можно перевести как «Истина» (прим. авт.).