21
На пороге стояла – нарочно не придумаешь! – Кристина собственной персоной. Я с кислым видом открыл ей.
– Извини, что поздно, – сообщила бывшая жена как ни в чём не бывало. – У меня две причины для визита. Первая: я… Ты, может быть, всё-таки дашь мне пройти? Спасибо. Первая: я хочу забрать вещи и книжки Миры, любые, какими тебе не жалко поделиться. Я мать, а не машина для родов, и у меня тоже есть чувства, представь себе… Вторая: я хотела бы поговорить с тобой о…
– У меня гости, – прервал я. Брови у Кристины взметнулись вверх, на лице нарисовалась ироническая улыбка.
– Надо же? – уточнила она. – В половине десятого? Значит, ты совмещаешь?
– Что именно?
– Духовное с плотским… Не расстраивайся, тогда я только заберу игрушки.
– Два года ты о них не вспоминала, и вдруг вспомнила…
Пока Кристина возилась с сапогами, я вынес ей коробку с немногими игрушками, оставшимися от нашей дочери (большинство мы раздали). Да, не очень вежливо было не приглашать её пройти, но и приходить без предупреждения с её стороны тоже было не очень вежливо.
– Вот и отлично, спасибо, что принёс, – невозмутимо поблагодарила она меня. – Я возьму это, это и это. А тебе останутся… ну, пускай тебе останутся алфавитные кубики. Ты и так лису уволок без спросу. Думаешь, я забыла?
– Неужели мы сейчас подерёмся из-за лисы? – горько спросил я.
– Да что ты! Никто не собирался драться. Мы оба – цивилизованные, приличные, современные люди… Ура, сняла наконец! Молния, видишь ли, заедает…
Только я хотел заметить ей, что, не ходи она в сапогах летом, не заедала бы и молния, как бывшая жена, сбросив второй сапог, стремительно прошла в комнату. Я не успел её остановить – да и как, спрашивается, останавливать даму?
– Здравствуйте! – услышал я громкое приветствие Кристины, обращённое к моей гостье.
Я запоздало метнулся на кухню и принёс на подносе три крохотных кофейных чашки. Поставил поднос на письменный стол. Сел на стул, развернувшись к женщинам, которые поместились на разных концах дивана.
Сидели они и выглядели очень по-разному. Дарья, такая уверенная, естественная, даже прекрасная у себя дома, здесь, в городской квартире, вся обесцветилась, сжалась. В своей рабочей блузе и слегка запачканных землёй джинсах Дарья Аркадьевна, забившаяся в уголок дивана, явно проигрывала Кристине в её элегантной юбке и изящном кашемировом пуловере (добавьте к этому красиво уложенные волосы и неброский, но продуманный макияж). Кристина с ласковой улыбкой приняла у меня чашку из рук:
– Благодарю, Олег, так мило… Что же ты не предложил гостье? Ах, Дарья не пьёт кофе? Гипертония, наверное? Наоборот? Но при низком давлении как раз полезен кофе: вам надо бы пересилить себя… Вообразите, Дарья: он ведь чуть не прогнал меня сейчас из дому, не хотел открывать дверь! Но всё же образумился: видимо, это вы на него благотворно повлияли: женщина, любая, всё-таки облагораживает мужчину…
Я, словно находясь в дурном сне, слушал болтовню Кристины, её вопросы моей гостье об общих православных знакомых. К моему удивлению, Кристина знала Ольгу – и целую минуту расточала похвалы её уму и трудолюбию: ах, какая Ольга молодец, как она много делает для прихода, как она любит деток… У вас ведь нет своих детей, Дарья? Тогда вам, боюсь, не понять…
К чему, зачем ей требовалось это мелочное торжество? А в том, что Кристина торжествовала, я не сомневался: каждая её улыбка, каждый взгляд, брошенный в мою сторону, словно говорили мне: «Разуй глаза! Кого ты в итоге выбрал? На что ты меня променял?»
– Скажите, Дарьюшка: вы ведь учились в Православной женской гимназии? – заливалась соловьём моя бывшая жена. – А я уже знаю об этом от своих знакомых: земля, как говорится, круглая! Кажется, в этой гимназии четырнадцать лет назад вышла какая-то история – вы с нами не подéлитесь? Что, вы не следили? Какой вы интересный человек: живёте в своём мире и не видите того, что происходит прямо под носом! Нет, мне, грешной, не понять. А мне рассказали ту историю! Сейчас, постараюсь вспомнить… Ну да: одна старшеклассница, которую звали – удивительно, её звали вашим именем, вот ведь совпадение! – фамилии, правда, не помню… Одна старшеклассница влюбилась в пятикурсника нашей семинарии, так что даже бегала к нему на свидания ночью, чуть ли не спускалась из окна на верёвке. Дело молодое, даже замечательное дело – но, представьте себе, она его в итоге бросила, когда на горизонте замаячил зрелый мужчина. Этакий бывший рокер, весь в коже и заклёпках, со взглядом лермонтовского демона, прокуренным баском и лозунгом «Я не подарок, детка, бери от меня то, что оставила жизнь». А другие рассказывают, он был чем-то вроде оккультиста, мага, астролога… Из тех персонажей, которые расплодились в девяностые, наверное: из этих, как их, «Василий Чёрный Дол, потомственный колдун в третьем поколении, сделает егильет и наведёт порчу». Вы не знаете, случаем, что такое егильет? Даже звучит неприлично… В егильете было дело или нет, но ваша тёзка так присохла к своему колдуну, что отбила его у подруги по гимназии! Девушки с гораздо более эффектными внешними данными, но… любовь творит чудеса! Что бы мы ни понимали под этим словом…
Само собой, пятикурснику дали отставку, – продолжала Кристина. – А мальчик оказался однолюбом: другой матушки, мол, мне не нужно. Но принимать постриг он тоже не хотел. Сами понимаете: что же это за будущий батюшка, у которого ни жены, ни монашества? Его и не рукоположили. Пять лет учёбы улетели коту под хвост – обидно, правда? Мальчик с горя то ли начал пить, то ли скурился… К чему он пристрастился, точно не знаю, наговаривать дурное на человека не хочу. Подался в художники, но большого успеха не нашёл. После его видели где-то в Петербурге, этом последнем пристанище всей творческой богемы. Рассказывают, сейчас он рисует портреты на улице чуть ли не за еду. Получаются больше шаржи, чем портреты, но кто что умеет…
Дарья внезапно поднялась с места – я с опаской проследил, может ли она устоять на ногах.
– Я совсем забыла, что мне нужно идти, – тихонько выговорила она. – До свиданья, Олег Валерьевич, до свиданья, Кристина Викторовна. Нет, не провожайте меня, пожалуйста!
Дверь в прихожей закрылась.
Кристина, улыбаясь, сложила руки на груди и явно собиралась мне сказать что-то насмешливое.
– У неё, скорее всего, нет денег на проезд, – заговорил я первый, вставая. – Тебе придётся подождать, пока я вернусь. Если уйдёшь раньше, закрой, пожалуйста, за собой дверь.
22
Дарья не успела уйти далеко. Она вообще никуда не пошла, а – Господи Иисусе Христе! – сидела у свежепосаженной лиственницы на коленях, снова прямо на земле.
Я подошёл к ней. Что делать дальше? Возвышаться над ней, как взрослый над ребёнком? Это кто тут ребёнок и кто тут взрослый…
Проклиная всё на свете, я сел на колени напротив, копируя её позу. Участливо спросил:
– Дарья Аркадьевна, вам снова плохо?
– Нет… Да… Нет… – она обозначила губами слабое подобие улыбки. – А Принц-то, оказывается, был колдуном, который «делал егильет и наводил порчу». Вы слышали, Олег Валерьевич? Я вот всё жила и не знала – спасибушки, просветили…
– Простите её, ради Бога! – повинился я. – И меня тоже простите.
– Вас-то за что? Вы мне никакого худого зла не причинили.
– Не надо было ей открывать дверь, вот за что.
– Ну, придумали тоже, – мягко попеняла мне собеседница. – Как это не открыть? Кристина вам жена, хоть и бывшая, и мать вашего ребёнка, а я вам кто? Ладно, Олег Валерьевич… Идите домой! И я тоже пойду.
– Куда? – оторопел я.
– На автобус, – бесхитростно пояснила она. – Вечерние автобусы долго ходят, последний и вообще в половине двенадцатого. Лопатку возьмите свою, забыли. Хорошая лопатка, лёгкая…
– Дайте мне хотя бы отвезти вас домой!
– Не нужно! Говорю же, автобусы ходят. И Кристина тоже не будет долго ждать. Вы бы… возвращались, а? Ей сейчас станет стыдно, вот, глядишь, как раз у вас всё и сладится.
– Я никуда не пойду, – упрямо пробормотал я.
– Ну и… зря. А я вот пойду скоро. Поговорю с лиственницей и пойду.
Она ведь скоро действительно уйдёт, сообразил я. После всего хорошего, что Дарья мне сделала, моя бывшая жена своей сплетней выгнала её из моего дома, и вот, она уходит. Где мне найти слова, чтобы её остановить? А ведь существуют, должны существовать такие слова.
– Подождите ещё пару секунд, – попросил я. – Господи, как же это говорится…
– Никак не говорится, – ответили мне. – Всё хорошо, я ни на кого не сержусь. Спасибо вам, и вашей жене спасибо тоже.
«Кристине-то за что спасибо? – спросил внутри меня голос взрослого человека. – Она же нездорова, ты разве не видишь? Да и ты нездоров, если собираешься ей сказать, что приготовил. Куда ты впутался, идиот, мальчишка! Тебе тридцать девять лет, ты – ведущий юрист широкого профиля. Ну, попробуй только, рискни! Я тебе до конца жизни буду это припоминать, перед сном каждый день! Ты всё-таки скажешь? Ай, делай что хочешь, пропащий человек…»
– Ваше высочество! – негромко позвал я.
Дарья подняла на меня удивлённый и тёплый взгляд.
– Ваше высочество! – повторил я более уверенно. – Разрешите мне быть вашей лисой!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
1
4. Сведения об основах вероисповедания
Религиозная группа «Оазис» исповедует направление христианства под названием «христианство Маленького принца». Последователи этого учения рассматривают «Маленького принца» А. де Сент-Экзюпери (и ряд других текстов) не в качестве детской сказки, а в качестве философской притчи, даже вероучительного источника, руководствуясь словами Христа, восхваляющего «Владыку земли и неба» за то, что Он «скрыл это от мудрых и разумных и открыл малым детям» (Матфея 11:25). Исповедующие «христианство Маленького принца» не противопоставляют религию светской власти; их вера не накладывает на них никаких обязанностей, препятствующих их жизни в обществе.
2
Именно указанный выше абзац я и поместил в четвёртый пункт «Формы уведомления о начале деятельности религиозной группы» (РГ0001), взвесив в нём каждое слово. Вообще, как может догадаться читатель, пятницу второй недели лета я посвятил именно созданию (на бумаге) нового религиозного объединения. Это заняло у меня – с перерывами – весь день. Вероятно, более опытный человек справился бы куда быстрее, часа за три – но то, что я делал, не являлось моей специализацией, а я даже в «Восходе» считаюсь работником хоть и хорошим, но несколько медлительным. (Оговорюсь, что именно моя «медлительность», верней, основательность часто выручала моих клиентов. Вот эту единственную оговорку я позволю сделать себе – и хватит на ней о моей юридической практике.)
Прежде всего, следовало разобраться в «механике» дела: она оказалась несложной, но её понимание заняло некоторое время. После я принялся обзванивать учеников Дарьи, заранее предупредив каждого о звонке коротким сообщением: в конце концов, телефонных мошенников в наше время много, и все мы стали недоверчивы.
Каждому новому абоненту я называл себя и кратко пояснял, что звоню по поручению Дорофеи Аркадьевны Смирновой, которая вчера дала согласие на создание общины. Готов ли уважаемый имярек поучаствовать в учредительном собрании общины, которое состоится предположительно в воскресенье? Согласен ли уважаемый указать свои фамилию, имя, отчество и адрес регистрации в форме, подаваемой в надзорный орган, в графе «Сведения о гражданах, входящих в религиозную группу»? Может ли уважаемый прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, ответить на два вопроса? Вопрос первый: голосует ли он за учреждение религиозной группы с условным и временным названием «Оазис»? Вопрос второй: следует ли избрать Дорофею Аркадьевну Смирнову руководителем группы и уполномочить её на совершение всех видов религиозной деятельности?
Всё это легко и быстро пишется на бумаге, но уже с Аврелием, которому я решил позвонить первому, начались некоторые трудности. Ава не был против, он горячо приветствовал идею. Но почему именно «Оазис»? (Я пояснил: это связано с метафорой воды в пустыне из «Маленького принца». ) Ах, «Маленького принца»? Как здорово! Но отчего тогда не «Колодец жизни»? Нет, лучше «Колодезь жизни» – так звучит поэтичнее. А есть у него и ещё варианты: «Сад веры», «Сад надежды», «Сад любви». (Только «Сада любви» нам и не хватало… Ну, тогда уж лучше «Сад Дорофеи», попытался я отшутиться – но он так и вцепился в моё предложение: да-да-да, именно! «Сад Дорофеи» – изумительное название!) Также прекрасными именами для новой группы, по мнению Аврелия, были бы «Восхождение», «Заря новой жизни» и «Аврора». Что там мелочиться, почему сразу не «Крейсер „Аврора“» и не «Заветы Ильича»… Свои мысли про «Крейсер „Аврору“» я, правда, не озвучил, а просто ответил, что название – рабочее, окончательное же будет установлено во время учредительного собрания посредством голосования. Ещё одна причина, чтобы на это собрание прийти лично ему. Прийти господин Хвостов – да, это было его фамилией; не знаю, чем руководствовались родители, давшие ему имя «Аврелий», и почему их не беспокоило, что их сына будут звать Аврелий Витольдович Хвостов, – итак, прийти господин Хвостов вызвался с большим воодушевлением. Но, может быть… в понедельник? (Наступающий понедельник выпадал на День России и автоматически становился выходным.)
Качинский выслушал меня очень внимательно и сразу вник в суть дела.
«Давно пора! – проговорил он если не с надрывом в голосе, то с каким-то кряхтением. – Значит, вы получаетесь новым церковным старостой?»
– Семён Григорьевич, я с удовольствием уступлю вам эту должность! – немедленно нашёлся я, боясь задеть его честолюбие и поссориться с пожилым человеком на ровном месте.
«Нет-нет, куда уж мне, на седьмом десятке… Чувствительно вам благодарен за то, что взвалили на себя все хлопоты».
Также Качинский посоветовал неожиданный и интересный ход: публично объявить о том, что собрание пройдёт в воскресенье, а провести его всё же в понедельник. Зачем? – сразу не понял я.
«А вы никого не боитесь?» – задал он мне встречный вопрос.
– Кого же нам бояться? Неужели всяких… мóлодцев-семинаристов, – догадался я вдруг, – которые придут на собрание да начнут выкрикивать «Долой сектантов!», размахивая чётками над головой или чем там обычно машут семинаристы? И вы такой пакости ожидаете от… своих бывших собратьев по вере?
«Да ведь они и ваши бывшие собратья по вере тоже, мил-человек», – заметил мне Качинский по телефону.
– Я, Семён Григорьевич, с православием вроде как не разрывал…
«Да ведь и я не разрывал, – пояснил он. – И Дорофея Аркадьевна, сколь мне известно, не разрывала».
– Что ж, подумаю, – согласился я, слегка озадаченный.
Прийти на собрание Качинский обязался и просил отдельно его уведомить о точной дате, времени и месте.
С Диной я проговорил дольше, чем с другими. Она всё не могла понять, чего именно я от неё хочу, задавала массу уточняющих вопросов и ближе к концу разговора вдруг вывезла:
«Послушайте, Олег! Как так выходит, что сегодня вы – умник-умником, а вчера утром были дурак-дураком?»
– Да ведь я прикидывался, Дина Евгеньевна! – пришлось пояснить мне.
«А отчего прикидывались?»
– Оттого что вы меня застали врасплох вашим замечанием про кроссовки, которые мне удалось не испачкать.
«Вы ночевали у неё дома со среды на четверг? – сразу взяла она быка за рога. – Я так и подумала!»
– Да, в мастерской, а Дарья Аркадьевна – в светёлке, – принялся я пристыженно оправдываться.
«Вы могли этого не пояснять! Взрослый человек, а ведёте себя словно школьник… Если бы даже у неё рота солдат ночевала внизу, я бы за неё не волновалась».
Я хмыкнул и пояснил смешок:
– Рота солдат в её домике не поместится. Отделение – и то с трудом…
«Ну-ну, начал умничать, тоже мне. Вы правда ученик? – я подтвердил. – И правда адвокат?»
– Юрист широкого профиля, хотя об открытии своего адвокатского кабинета периодически подумываю…
«И правда в разводе?»
– Да – но прямо сейчас пытаюсь снова сойтись с бывшей женой, – зачем-то поспешил я добавить. (Бог знает, так ли это всё ещё было!)
«Рада слышать, – иронически прокомментировала Дина. – Очень интересное занятие, увлекательное… и, главное, перспективное!»
На собрание (видимо, понедельничное, коль скоро уже двое высказались в пользу понедельника) она прийти обещала – с тем условием, что ей не нужно будет ничего подписывать. Данных о себе для заполнения формы к отправке в минюст – не дала. Я не настаивал: закон не ограничивает минимальной численности религиозной группы, и трёх человек, вероятно, должно было хватить.
Юле Уточкиной, от которой у меня имелись, как и до сих пор имеются, лишь её имя, фамилия да телефон, я не дозвонился: она попросту не взяла трубку. Правда, поздним вечером, когда я согласовал с Дарьей Аркадьевной дату и время – полдень понедельника, – а после разослал информацию ученикам, от неё пришло лаконичное сообщение: «Я приду».
Кроме того, я успел сделать следующие шаги:
– заполнил форму и приготовил её к почтовой отправке в управление министерства юстиции заказным письмом (для того, чтобы подать форму лично, у меня по логике стандартного нормоприменения должна была иметься доверенность от группы – но ведь группа юридически ещё не существовала!),
– создал страницы религиозной общины в двух популярных социальных сетях;
– оформил срочную публикацию объявления о проведении учредительного собрания в одной из городских газет.
Газеты в наше время почти никто не читает, но совсем не в этом было дело: свежий выпуск номера оказывался документальным, можно сказать, историческим свидетельством появления новой общины!
Два последних шага с точки зрения достаточности являлись лишними – закон от создателей новой религиозной группы не требует их совершать, – но я привык всё, что делаю, делать добросовестно, с резервом прочности. То, что в данном случае я выполнял свою работу безвозмездно, никак не могло снижать её качество.
Мой журнал успел утомить меня самого; наверняка эти сухие, лишённые живости и фантазии записи о моей пятничной работе успели утомить и читателя. Я с удовольствием выпустил бы их, если бы они не были важны для дальнейшего повествования.
Вот последнее, что я успел вечером пятницы: обработал фотографии рукописи «Евангелия» в программе распознавания текста, сохранил получившийся материал и отправил его главному редактору «Кирилла и Мефодия» с просьбой высказать своё мнение о том, чем именно является книга.
Разрешение сделать это я получил накануне поздним вечером (или уже ночью?), когда отвозил Дарью Аркадьевну домой во второй раз.
– Вам не нужно моего разрешения: не я автор! – сказала она мне тогда. И добавила: – Я не жду от вашей затеи ничего очень уж дурного. Ничего хорошего не жду тоже.
– Разве не следует знать, кто друг, а кто враг? – возразил я.
– Мне не интересно это знать, и я не хочу создавать врагов, – ответили мне. – Хотя, может быть, от этого никуда не деться! Ведь Принца тоже обвиноватили именно в том, против чего он и боролся.
– Если у вас есть дурное предчувствие, то я откажусь от своей идеи спрашивать мнения Мефодьева, – предложил автор этих записок. – Я к ней не прикипел.
– Нет, нет, пусть, дадим ему шанс. Да и нужно же для вашей… для нашей группы понять, кем нас считают. Пошлите, выясните. Ответственность за эту… нелепость я беру на себя. Вы же мой, – она коротко рассмеялась, – вы же теперь мой ручной лис! Если кто-то приручит лиса, а лис кого покусает, спрашивают с хозяина.
– Постараюсь никого не кусать – и торжественно вручаю в ваши руки поводок.
– А я расстёгиваю этот поводок и отпускаю вас на волю, – ответила Дарья. – Что за лис такой – на поводке? На поводке выгуливают только собак. Вы разве собака? Вот, то-то же…
3
Утром субботы мне позвонила Каролина и попросила с ней встретиться – по возможности не откладывая!
Я дал согласие – и через час поджидал её у того же памятника, у которого первый раз встретил «паренька». «Паренёк» в этот раз явился в чёрной юбке до колена, чёрной футболке и чёрной кожаной куртке.
– Отлично выглядите – одобрил я её «прикид» (теперь, кажется, это зовётся словом look, – хотя, возможно, и оно уже устарело). – Вам не хватает только ярко-красной помады и рюкзака в виде гробика за плечами.
– Про гробик не поняла?
– Ну, так выглядела Жанна Фриске, когда играла ведьмочку в «Дневном дозоре», – пришлось пояснить мне.
– Слышала про этот фильм, но не смотрела. Кажется, какая-то жуткая древность?
– Да нет же, отчего древность? – удивился я. – В две тысячи шестом году вышел.
– В две тысячи шестом! – темпераментно воскликнула Кэри. – За год до моего рождения! Говорю же – лохматая древность: ещё бы «Покровские ворота» вспомнили или этих, как их там, «Кубанских казаков»… Вам категорически не нравится, как я выгляжу?
– Очень нравится! – ответил я почти искренне. – И вы ведь не ради обсуждения своей внешности меня вызвали, Кэри? Кстати, это имя не вызывает возражений?
– Не вызывает; само собой, не для этого! Простите, я волнуюсь и говорю глупости. Ваш отпуск продлится до начала июля? Да? Ах, как жалко! Скажите, дядя Олег: а нет никакой возможности взять меня на практику в июле, но в бумагах написать, что я будто бы проходила её с конца июня, с двадцать шестого числа? А ещё бы лучше со следующего понедельника…
– …Который всё равно будет выходным, поэтому со вторника, – поправил я её. – Можно, но зачем?
– Неужели можно? – осветилась она. – Родители летят в Турцию и собираются взять меня с собой, а мне это путешествие ни разу не упёрлось.
– Поздравляю, – сдержанно одобрил я. – А почему, извините за сленг, «ни разу не упёрлось»?
– Сленг, да? Исправляйте меня, пожалуйста, а то кто же ещё меня окультурит… Думаете, это будет историческая Турция, Айя-София, Цистерна Базилика, Галатская башня, вот это всё? Ага, конечно! Самая что ни есть пошлая и туристическая! Я хочу в последнее школьное лето просыпаться рано утром, бродить по незнакомым улицам, садиться на неизвестные маршруты, брать велосипед и ехать за город, пока сердце не застучит от усталости – а не лежать безмозглой тушкой в шезлонге, покрываться противным розовым загаром, жрать мороженое и отбиваться от приставаний стареющих альфонсов!
– Я в свои шестнадцать, наверное, решил бы иначе – но вы, возможно, и правы, а в том, как это описали, почти наверняка правы, – пришлось мне согласиться. – Да и кто не хочет вырваться из-под родительского крыла хоть на недельку… И практика, значит, вам в этом поможет?
– Ещё бы! Отец и сам не горит желанием на отдыхе везде таскаться с дочерью-тинейджером, мы с ним оба ищем благовидные предлоги освободить его от этой обязанности, и оба пока не придумали. Вы… можете с ним поговорить? Михаил Сергеевич, я предупредила, что вы позвоните. Я многого прошу, да? Простите. Я пойму, если вы откажете: поеду в ненавистную Турцию… – она вздохнула.
Прежде чем звонить Михаилу Сергеевичу Устинову, я, разумеется, набрал личный номер своего начальника и, разузнав последние новости, со смешками и прибаутками пересказал ему ситуацию. Дмитрий Вячеславович заверил меня, что характеристику на практикантку я буду писать сам и сам же проставлю в ней даты. Если эти даты не совпадут с реальными, он, так и быть, закроет на это глаза.
Отец Каролины Михайловны оказался человеком вежливым, доброжелательным и очень дотошным. Его, в частности, интересовало, в чём именно будут заключаться обязанности его дочери в «Восходе». Я пояснил, что едва ли мы ожидаем большой помощи от вчерашней десятиклассницы. Главной обязанностью Каролины станет смотреть, слушать и учиться. Ближе к концу практики мы, возможно, начнём ей давать несложные поручения: сделать звонок, написать простое письмо, подготовить справку, отыскать судебное решение в сетевом архиве, проработать его, выделив маркером самую важную информацию, и так далее. Впрочем, с этим не следует спешить, да и вообще профориентационная практика нужна как для тех немногих, кто после свяжет свою жизнь с профессией, так и для тех, кто хочет убедиться, что какое-то занятие – точно не для них. Пусть Михаил Сергеевич не беспокоится: она – не наша первая практикантка, и, скорее всего, не последняя. Верно, обычно мы работаем со студентами, а в шестнадцать лет ещё рановато думать о карьере; с другой стороны, и прекрасно, что Каролина, э-э-э, Михайловна так ответственно относится к своим будущим жизненным выборам. Лучше всего Каролине выходить на практику по три часа в день, займёт это недели две с конца июня – с двадцать шестого числа, скажем, бестрепетно заявил я (на том конце провода вздохнули – или выдохнули с облегчением: чувства собеседника не понятны, когда не видишь его лица). Тем не менее папа Каролины не отпустил меня до тех пор, пока не выведал обо мне всех подробностей, включая едва ли не год окончания вуза и тему моей дипломной работы. Нормальное беспокойство, я бы на его месте делал то же самое, пойди Мира на практику хоть даже в цветочную лавку. Где-то сейчас Мира, в каких областях пространства?
Нажав на кнопку отбоя, я повернулся к сияющей Каролине и объявил ей:
– Всё! Я освободил вас от «ненавистной Турции»! Делайте теперь что хотите: катайтесь на велосипеде, посещайте выставки, ходите на концерты, встречайтесь с мальчиками! Потом, глядишь, и помянете меня добрым словом.
Её лицо вытянулось:
– Вы меня прогоняете?
– Нет… – растерялся я, не удержавшись от мысли: «Как же теперь тебя развлекать?»
– Дядя Олег, неужели даже в отпуске вы ничем не заняты, не работаете, не помните про какое-то дело?
– Так вышло, что именно сейчас я даже в отпуске и правда «работаю» над небольшим «делом», причём безвозмездно, – признался я. – Едва ли вам оно будет интересно…
– Как вы плохо обо мне думаете и как меня недооцениваете! Считаете, я избавилась от Турции – и сразу отправилась гулять с мальчиками? Говорила вам уже, как вижу современных мальчиков, – ну, или мне просто с мальчиками не везло… Даже если ваше «дело» – про то, как Иван Ильич и Илья Иванович не могут поделить сарай, мне – жутко интересно! Знаете что? Давайте мы сядем в кафе за уличный столик, вы мне купите мороженого, себе – пивка по случаю отпуска – и не спеша расскажете про ваше «безвозмездное дело», – распорядилась она. – Или нет, зачем мне мороженое: я разве ребёнок? Купите мне лучше кофе, чёрный. Нет, с молоком. Нет, всё-таки чёрный…