14
Излагать свои мысли я начал ещё в машине, при этом нет-нет да и поглядывал на спутницу, чтобы узнать, какое впечатление производят мои слова. Та хмурилась.
– Не нравится мне это всё, – призналась она, когда я закончил говорить. – Никакой я не веду «религиозной деятельности». Вздор… Что вы из меня, Олег Валерьевич, лепите… лидера культа!
– Другие люди способны подумать иначе, Дарья Аркадьевна!
– Пусть думают, что их душеньке угодно!
– Так ведь правовые последствия тоже могут наступить! – пояснил я. Собеседница прерывисто вздохнула, но ничего не ответила.
Я решил зайти с другого края.
– Мне… можно спросить вас, отчего именно Принца уволили из вашей гимназии?
– Его не уволили, он сам ушёл…
– Не будем буквоедами. Только из-за Розы? Верней, из-за пропажи несовершеннолетней? Между прочим, Принц правда её «похитил»?
– Нет, конечно! Она сама выбежала из школы, вся в слезах, когда Ольга на собрании класса заявила, что нездоровые симпатии Жужелицы к Розе были, похоже, взаимными.
– А они были взаимными?
– Одно время…
– Мда! – крякнул я. – Как бы там ни было, публично указывать на чужой порок, да ещё и тот, который остался в прошлом, – не самый умный способ духовного воспитания грешника. Удивительно, что ваша Розочка от всей этой «дружеской критики» в петлю не полезла.
– Она, кто знает, и полезла бы в петлю, – заметила Дарья. – Если бы…
– …Если бы ваш учитель её не перехватил где-то уже вне школы, – догадался я. – А это, кстати, многое меняет! Может быть, он даже не любил её, а просто жалел?
– Не могу вам сказать, Олег Валерьевич! – откликнулась моя спутница. – Я ведь не спрашивала. Своего учителя неловко о таком спрашивать. Да мне отчего-то и не было важно…
– Понимаю! Но, о чём бы эти двое ни говорили, поздним вечером того дня Роза всё же вернулась в гимназию, верно?
– Верно! – подтвердила Дарья. – Ольга до того всех подняла на уши и с порога набросилась на неё: где, мол, ты пропадала, голубушка? Мы все морги и все больницы обзвонили! А та заявила: я, дескать, была с любимым человеком…
– Вот это да… Что же: ваша Розочка совсем ничего не соображала?
– Она, как бы вам сказать… Она немного опьянела от счастья. И содержался в этом вызов, понимаете?
– В стиле «Старый муж, грозный муж, // Режь меня, жги меня!»?
– Да! Какая удачная строчка из Пушкина, как она отлично объясняет… А наутро Ольга пошла к директору со своим гадким «коллективным письмом», которое из нашего класса не подписали только четверо, я в их числе. Или это называлось «протокол»…
– Ух ты, целый протокол! – удивился я. – Кто-то был юридически подкован…
– Да, протокол собрания класса… В этой бумаге класс «высказал решительный протест» против действий педагога, который в православной гимназии ведёт пропаганду западных содомитских нравов.
– Как-как, простите?
– Что уж повторять! – сердито откликнулась Дарья. – Вы и так всё слышали.
– Интересно, каким путём они пришли к этой потрясающей формулировке?
– Дело в том, что Але… что Принц в начале марта принёс на урок статью о содомитах в британских школах…
– Кстати, зачем он это сделал? – перебил я. – Я бы на его месте поостерёгся.
– Как вы не понимаете! – разгорячилась Дарья. – Чтобы задать вопросы! Чтобы обсудить, почему содомия – грех, и почему дурно, когда государство сдаётся перед грехом! Чтобы, когда у них появятся собственные дети, эти вчерашние школьницы могли бы объяснить им то же самое простыми словами русского языка, а не ссылаться на святоотеческий опыт! Отсутствующий…
– Мысль благородная, но, судя по всему, немногое вышло из его затеи…
– Почему же немногое? Я поняла – прекрасно!
– Да, но… кажется, ваш Принц не проводил чёткой границы между духовным наставничеством и работой обычного учителя для обычных детей в средней школе, – возразил я.
– А она точно существует, эта граница, Олег Валерьевич? Может быть, многие наши беды от того, что мы всё время проводим такие границы?
– Не знаю, я ведь не педагог… И, как могу припомнить, через пару недель Жужелица, неровно дышавшая к Розе, во время урока встала и заявила о том, что является открытой лесбиянкой, – вот ваш класс и соединил две точки прямой линией. Кстати, зачем она это сделала?
– Из ревности, конечно!
– Ну да, ну да… Смотрите, Дарья Аркадьевна! Ваши подруги…
– Нашли тоже слово!
– …Хорошо, одноклассницы ведь явно не очень соображали, что творят, правильно? Спроси вы их в ту секунду, зачем они подписываются под протоколом, они бы совершенно искренне вам ответили, что защищают православную веру от инородной нечисти. Они, пожалуй, и сами так думали. А между тем вышло, что они – оклеветали человека! И эта клевета имела последствия. Можете ли вы поручиться в том, что вас саму никто никогда не захочет оклеветать? Бог мой, да вас ведь уже оклеветали! – вдруг сообразил я. – Мефодьев сегодня рассказывал, что вы сбежали из-под венца от выпускника семинарии, разбили ему сердце и поломали парнишке жизнь. То ли ещё будет! И вы клевету в ваш адрес хотите встретить совершенно безоружной? Словно маленькая девочка с пластмассовым совочком в руке?
– Что должно случиться, всё равно произойдёт, – упрямо проговорила моя спутница. – Ученик не выше учителя, и если меня оклевета… оклевещут, я буду даже счастлива: значит, не совсем негодная оказалась ученица! Знаете, я рада, что тогда вышло именно так! Ох… можно я открою окошко? От этих воспоминаний даже сердце защемило…
Я помог ей опустить стекло с её стороны и прибавил скорости, то и дело бросая направо беспокойные взгляды. Дарья Аркадьевна выглядела бледнее обычного. Я с запоздалым раскаянием сообразил, что «мокну под дождём», сказанное мне по телефону, не было фигурой речи: стоя под дождём на остановке, она действительно промокла. Ещё и простудится…
15
В выстывшей кухне «кукольного домика» его хозяйка бессильно опустилась в одно из двух плетёных кресел, а я принялся разжигать печь на правах единственного здорового человека. Дарья немного насмешливо следила за моими усилиями.
– Откройте форточку,12 и вьюшку выдвиньте, а то тяги не будет, – пояснила она наконец негромким голосом. – Вьюшка – это заслонка на дымоходе. Так, а теперь возьмите вон ту картонку и раздуйте… Хорошо пошло. Я согласна.
– Что, простите? – даже не понял я сразу.
– Я согласна на эту вашу… группу. Будь дело только во мне, ни за что не согласилась бы! Вы серьёзный человек, Олег Валерьевич, юрист, профессионал, старше меня на восемь лет…
– А чувствую себя младше на полвека, – признался я.
– Ну-ну, глупости всё. Я вам верю. Сейчас поверила, глядя, как вы трогательно хлопочете. Может быть, и вы ошибаетесь, но если ошибаетесь вы, специалист, то мне и подавно не разобраться. Что от меня понадобится?
– Я очень рад! – сказал я искренне и пояснил: мне требуются всего лишь телефоны её учеников. Протокол учредительного собрания группы я был готов оформить сам и сам же собирался отправить его в надзорный орган. Дарья протянула мне свой кнопочный телефон с открытыми «контактами» и спросила что-то одновременно обидное и невероятно трогательное:
– Сколько я вам буду должна?
– Миллион, – буркнул я. – Как вам… Как вам только не совестно предлагать мне деньги!
– Ну, не совестно же вам было предлагать мне деньги за овсяную кашу… Нисколько? Спасибо, добрый человек!
Уютно потрескивали дрова, видные через жаропрочную стеклянную дверцу.
– Осталось дело за малым, – заметил я. – Нужно решить, как будет называться новая община и какую религию она исповедует.
– Придумайте любое название, – предложила Дарья, всё ещё бледная. – Любое, мне всё равно. Я верю, что у вас хватит вкуса не написать в этом – протоколе ведь, да? – не написать в протоколе «Орден трансвеститов-огнепоклонников». «Стадо баранов» тоже не надо.
– Нет, – хмыкнул я, – до такого бы я не додумался… Вы… не почитаете мне из «Евангелия»? Глядишь, оно нас и наведёт на мысль, как назвать.
– Лучше вы мне, – попросила она. – Если только вам не трудно и если почерк разборчивый.
– Не трудно, и почерк тоже разборчивый, но мне, Дорофея свет-Аркадьевна, не очень-то нравится, как вы выглядите. С вами часто такое происходит?
– Пустяки, – откликнулась Дарья. – Это просто давление: оно иногда проваливается до неприличных цифр. Читайте!
16
Глава о свите
1. Иному Принцу не нужно и Розы, как не нужно ему никого на свете. «Ты царь, живи один» возвещено и о Принце.
2. Вокруг другого Принца собирается свита.
3. Настоящий Принц не ищет свиты, не огорчается, когда та уходит, не пробует её купить красивыми словами. Те, кого нужно подкупать, – не свита, а сборище наёмников.
4. В свиту Принца, как возвестил Автор Сказки, входят Барашки и Лисы.
5. Барашек – существо бесхитростное и простое. Барашек следует, куда ему скажут, и пасётся там, где прибит его колышек.
6. Не стоит считать Барашка очень добрым. Барашек ждёт чуда вроде источника в пустыне и злится, когда не видит чуда.
7. Иные Бараны сталкиваются и крепко бьют друг друга рогами. Иногда и Принцу достаётся от них. Так досталось Царю Царей от еврейских Баранов.
8. Иногда Барашков похищают звери пустыни, о которых скажем отдельно.
9. Не нужно гнать от себя Барашков, не нужно на них и надеяться. Не числом Барашком измеряется достоинство Принца, ведь он – Принц, а не владелец стада. Больше, пожалуй, нечего сказать об этой породе.
10. Лис – иное дело.
11. Кто такой Лис? Тот, кто приручён, хоть его сердце осталось диким.
12. Не каждый Лис приручается быстро. Он изживает свои сомнения и своё недоверие. Иногда Лис кусает руку, протянутую, чтобы его погладить. И всё же благородный труд – приручить Лиса.
13. Другой Лис узнаёт Принца сразу, в каком бы обличье тот ни явился. Так было, и так будет.
14. Лис верен и умён, мужественен и настойчив. Лис – добрый друг и хороший защитник.
15. Как много Лисов было в земной свите Царя Царей? Пусть каждый сочтёт сам.
16. «Нарисуй мне Барашка!» – попросил Принц у Лётчика. Но не «Нарисуй мне Лиса!» Лиса нельзя нарисовать: никто не знает, где взять пригодные перо и карандаш, и нет лекал, по которым рисуют Лиса. Лиса можно только найти.
17. Пусть каждый Принц встретит своего Лиса!
18. Благо – побыть Лисом перед превращением в Принца! Молодёжь перестала становиться Лисами. Да и Принцы почти исчезли.
19. Таковы видимые друзья Принца. Есть и невидимые, но о них Принц не может никому рассказать. Не можем о них рассказать и мы.
20. Змея – ни друг, ни враг. О Змее – отдельная глава.
17
Глава о встрече со Змеёй
1. Мир – ярмарка пошлого тщеславия и кладбище истины. Жизнь в мире тяжка для всех. Тяжка она и для Принца.
2. Вот какое достоинство отличает Принца от простолюдина: Принц всегда готов ко встрече со Змеёй и к возвращению на свою Планету.
3. Большинство ужасается Змеи. Но иные немногие ждут встречи с ней с самого детства, считая эту встречу высшим счастьем жизни.
4. Иные дождутся Змеи быстро. Иным до встречи придётся стоптать не одну дюжину пар башмаков.
5. Говорят, что Змею победил Царь Царей. Но Принц – не Царь Царей. Он всего лишь Принц, да к тому же и Маленький.
6. Нельзя бежать от Змеи, и никто не избегнет встречи с ней.
7. Не нужно и торопить Змею, а хуже всего – покупать змеиный яд в аптеке.
8. Употребившие змеиный яд до времени встречи со Змеёй попадают на Планету Скорби. Жизнь на ней тосклива и безрадостна. Самая однообразная пустыня веселее, чем Планета Скорби!
9. Пусть Принц перестанет бояться Змеи, коль скоро никому не избежать знакомства с ней! Пусть он помнит о ней постоянно. Эта память наполнит его великой царственной свободой.
10. Есть преимущество в жизни Принца: он слышит тихий шелест Змеи раньше, чем произойдёт встреча, и он часто знает время.
11. Иной Принц учится говорить со Змеёй. Змея – хранитель мудрости, и много тайн можно выведать у неё.
12. Пусть не отчаивается ни один Принц! Пусть идёт он только прямо, и скоро достигнет своего колодца.
13. Тому же, кто отчаялся, есть последнее средство: Молитва ко Змее.
14. Не счесть пользы от этой молитвы: она дарует новые силы, излечивает от уныния и исцеляет страхи.
15. Таково действие лишь искренней молитвы, в которую веришь всем сердцем. Не сообщай молитвы каждому встречному, иначе истреплешь её.
16. Эту же Молитву ко Змее читают перед тем, как увидеть её.
17. Молитва ко Змее звучит так.
Ангел смерти! Будь ко мне милосерден.
18
– Страшно! – выговорил я, закончив читать «Главу о встрече» и откладывая ежедневник в сторону. – Так и хочется спросить: а ваш Принц… умел говорить со Змеёй?
Дарья кивнула и тихо добавила:
– Он поговорил с ней за несколько дней до отъезда.
– Так вот почему он был уверен в том, что не вернётся! – осенило меня. – Я-то думал, он просто собирался эмигрировать, переехать на постоянное место жительства… Простите! Ну я и тупица!
– Да, на постоянное… – она слабо улыбнулась. – «В безвестный край, откуда нет возврата».
– Это ведь из «Гамлета»? – сообразил я. – А говорили, что, мол, к книгам вы равнодушны.
– Хотите знать, откуда все эти книги, образы, цитаты? – спросила меня собеседница вместо ответа. – Да от него же! Я просила его делиться самым важным, самым любимым, и он часто приходил с книгой, пересказывал содержание, читал их, открывая в любом месте, пояснял. Это были не только художественные тексты, а ещё и философские, иногда – религиозные, и его собственным «Евангелием» дело не ограничивалось. Разве возможна такая свобода в классе, даже при самом лучшем учителе? Почти любой школьный учитель скован наручниками программы. Как было бы здорово разрешить каждому учителю рассказывать только о тех книгах, которые он любит, которые в него проросли до глубины сердца…
– Тогда, боюсь, в школе появилось бы много проходимцев? – предположил я.
– Как будто их сейчас нет! Принц забрасывал в мой ум семена, и эти семена взошли позже, некоторые – много позже, но все, все до единого! Мне бы добиться такой всхожести с моей рассадой! – она звонко рассмеялась.
– С удовольствием наблюдаю, как вы и приободрились, и порозовели… А ещё – знаете ведь, о чём я думаю?
– Знаю, – подтвердила Дарья, посерьёзнев. – Об умершей девушке.
– Мне вчера моя бывшая жена швырнула в лицо: ты её сравниваешь со Христом, а она – самоубийца, – продолжил я, кивнув. – Это, наверное, справедливо, но, Господи, как обидно! До сих пор саднит…
– Есть разные причины, по которым человек лишает себя жизни… А знаете, – проговорила хозяйка дома особым голосом, с блеском в глазах, – я ведь могла бы вас провести… туда. Вам… интересно?
– В то место, которое «Евангелие» называет Планетой Скорби? – догадался я и поёжился. – Позвольте немного подумать…
– Я вас не тороплю! – откликнулась Дарья. – У меня сейчас прилив сил, и это не навсегда, но я вас не тороплю.
Ещё какое-то время мы посидели, ничего не говоря.
– Я готов, – шепнул я.
В полном молчании мы поднялись в светёлку. Почти уже привычным движением я лёг навзничь на ковёр и закрыл глаза.
19
Я иду по очень длинному неширокому виадуку, сложенному из чёрных камней. У виадука нет никакого ограждения, так что к краю его боязно подходить. Света не больше, чем бывает при звёздах при ясной погоде, но небо пасмурно, однотонно-серо. Сыро, промозгло. Туман настолько густой, что через четыре-пять шагов уже сложно различить очертания предметов. Впрочем, в этом мире не то чтобы много предметов… Ничего похожего на светящуюся подоснову вещей, на нежные акварельные краски: здесь всё плотное, холодное, твёрдое и такое унылое, какими на земле не бывают даже ноябрьские ночи.
– Кира! – зову я негромко. – Кира!
Я готов к её появлению в любом виде, но девушки нигде нет. Да и вообще есть ли в этом мире кто-нибудь?
Навстречу, выплывая из тумана, движется, проходит мимо и уходит вдаль скелет ежа размером с крупную собаку, не обращая на меня ни малейшего внимания. Может быть, так выглядят самоубийцы? У кого бы спросить об этом? Разве можно поговорить со скелетом ежа?
Виадук заканчивается.
Теперь я бреду через поле вдоль единственного ряда мёртвых деревьев. Воздух наполнен звуками: то мне кажется, что вдали кричит болотная птица, то до меня долетает лязг тормозящего состава. Иногда я слышу бормотание, похожее на человеческое, иногда почти различаю слова, но эти слова не складываются в осмысленные фразы.
– Кира! – зову я ещё раз.
Под ноги мне падает тушка размером с сову и рассыпается старыми жухлыми листьями.
Завершается и поле: я упираюсь в кирпичную стену и долгое время движусь вдоль неё. Когда в стене появляется пробоина, я пролезаю через неё и начинаю двигаться по узкой горизонтальной шахте, вдоль которой тянутся металлические трубы, довольно изношенные. Шахта сворачивает под углом, превращаясь в больничный коридор.
Пол в коридоре выложен щербатой плиткой, стены до уровня плеча выкрашены тёмно-зелёной краской самого гадкого оттенка. Коридор через каждые десять метров освещают еле горящие электрические лампы.
Я понимаю, в чём мучение этого мира. Все унылые пространства здесь тянутся, тянутся – и в итоге превращаются во что-то другое, но никогда, никогда, никогда не заканчиваются. Негде присесть (я вспоминаю, что на виадуке даже не было перил), не на чем остановить взгляд, не с кем поговорить.
Впрочем, не так: остановившись и прислушавшись, в больничном коридоре снова можно разобрать шёпот многих голосов. Я пробую поговорить с этими голосами, тоже опускаясь до шёпота, но голоса не слышат меня – они не слышат даже себя. У них не получается договорить до конца ни одного предложения.
– Кира, – шепчу я. – Господи Боже мой… Есть здесь хоть кто-то?
Коридор выбрасывает меня на длинный деревянный пирс, выступающий далеко в море. Моросит дождь (прямо как в мире, из которого пришёл, вспоминаю я).
Некто идёт мне навстречу.
В первый миг я, обрадовавшись, спешу вперёд. Но радуюсь я недолго: это не Кира.
Я останавливаюсь в нескольких шагах от Незнакомца. Передо мной – мужчина высокого роста в пиджачной паре, галстуке, плаще, шляпе. Его лицо лишено всякого выражения.
– Добрый вечер, – приветствую я его.
– Добрый вечер, – отвечает Незнакомец и слегка приподнимает шляпу в знак приветствия. – Вы кого-то ищете?
Его голос одновременно равнодушен и весóм: такими голосами пожилые судьи объявляют приговоры.
– Девушку, умершую восемнадцать лет назад, которую звали…
– Я знаю, о ком вы говорите, – перебивает меня Незнакомец. – Её здесь нет, – добавляет он без тени сомнения.
– Откуда вам известно? – недоверчиво спрашиваю я.
– Поверьте, я знаю. Идите за мной.
Я подчиняюсь, и долгое время мы идём вдоль пирса. Незнакомец бытовым движением поднимает воротник плаща.
– Вы спрашивали меня, откуда я знаю, – произносит он своим голосом пожилого судьи.
– Верно, – подтверждаю я. – Так откуда?
– Я – Ангел Смерти.
Сбившись с ноги, я догоняю его.
– Киры здесь нет, – продолжает Ангел Смерти, не оборачиваясь. – Она не убивала себя. Она была убита.
Я открываю рот, чтобы спросить его, как именно.
– Если вы пробудете здесь ещё пару минут, – сообщает Ангел Смерти без всяких чувств, – вы умрёте тоже.
С этими словами он грубо – и милосердно – сталкивает меня в чёрную воду.
20
В полном молчании мы снова спустились в кухню, где Дарья накинула на мои плечи плед и поспешила поставить чайник.
– Не будь вы духовным учителем, попросил бы вас чего покрепче, – заметил я.
– Не надейтесь… Сколько раз вам говорила: я мастер по пошиву безделушек, а не духовный учитель. Вам дать зеркало?
– Что, ритуал такой есть?
– Никакой не ритуал! Просто у вас все волосы на голове стоят дыбом.
– Охотно верю на слово… Вы, Дарья Аркадьевна, никогда не задумывались о том, чтобы делать платные туры? Уйму денег заработали бы. Умершим от разрыва сердца деньги не возвращаются.
– Нет, не думала. Какая бизнес-идея пропадает… Найдём мы вашу Киру! Найдём, не огорчайтесь. Если успеем…
– Ну их к лешему, эти поиски… А почему можем не успеть?
– Я завтра вам скажу, хорошо?
– Само собой! Не думайте, я не собираюсь вам долго мозолить глаза, – спохватился я, понимая, что хозяйке надо отдохнуть. – Допью чай и уеду.
– Что мы шепчемся, словно покойники! – вдруг возмутилась Дарья своим обычным голосом. – Открою окошко, хорошо?
Я с облегчением кивнул.
– Снова дождь, – заметила она, раскрывая створки окна. – А на завтра не передают… Я вам сегодня показала Долину самоубийц – может быть, Олег Валерьевич, и вы мне не откажете в одной просьбе?
– Всё что угодно.
– Не захвáтите меня с собой, когда поедете в город?
– Конечно, захвачу. Куда это вы собрались в девятом часу?
– Да, понимаете ли, тут такое дело… – начала она объяснять чуть виновато. – Лиственница у меня насеялась на участке – сама. Растут они быстро, уже сейчас она с меня ростом. Боюсь, затенит соседей да по осени забросает их иголками. Выкопала я её вчера из земли и поместила в пластиковое ведро. Хотела пересадить в лес, но вот подумала, что в лесу она без надобности, и тесновато ей там будет… Может быть, в городе найдётся местечко?
Я только головой покачал, дивясь её самоотверженности. И тут же вспомнил:
– Во дворе моего дома рос тополь, его этим летом спилили. Вместо него как раз бы не помешало деревце…
– И давайте к вам во двор! – обрадовалась хозяйка. – Можно?
Приехав в город, мы обнаружили, что забыли лопату. Верней, не забыли: Дарья специально не взяла её с собой, боясь, что лопата заставит меня возвращать инструмент вместе с его хозяйкой. Я в любом случае собирался после отвезти её домой, оттого деликатность была несколько излишней. По счастью, у меня имелась дома сапёрная лопатка: осенью прошлого года после объявления частичной мобилизации я на всякий случай собрал небольшой тактический рюкзак. (Так сделало огромное множество мужчин по всей стране, оттого никакого героизма в этом рюкзаке, разумеется, нет, да ведь он так и остался лежать на полке стенного шкафа.)
Дивясь лёгкости и прочности этой лопатки (изготовили её в Китае – и когда наши научатся производить похожие вещи?, почему мы создаём ядерные ракеты, а не умеем сделать надёжной сапёрной лопаты?), я достаточно быстро выкопал яму во дворе своего дома. Несколько соседей, возвращаясь с работы, прошли мимо, но не обратили на наше занятие никакого внимания, даже не повернули головы в нашу сторону.
Дарья осторожно посадила питомицу в яму, я присыпал дерево землёй, которую мы вместе слегка утрамбовали.
– Хорошо, что в дождь сажаем, – одобрила Дарья. – Поливать не придётся…
Охнув, она вдруг опустилась на землю, в чём была (была, правда, в дождевике и рабочих джинсах, которые не так жалко испачкать).
– Что такое?! – всполошился я.
– Ничего, ничего… Пройдёт. Я посижу немного… Олег Валерьевич, не беспокойтесь.
– О, чёрт побери! – ругнулся автор этих записок, досадуя на себя и на то, что дал себя уговорить на эту вечернюю авантюру. – Неужели до завтра мы не могли подождать? Каждого голодного ежа накормим, иначе что это за жизнь, а о себе заботиться не хотим!
– Завтра передавали ясную погоду, для посадки плохо…
Подхватив Дарью Аркадьевну на руки – она оказалась неожиданно лёгкой, – я донёс её до своей квартиры и уложил на диване. Порылся в домашней аптечке и откопал цитрамон, который, кроме прочего, повышает давление. Принёс ей две таблетки (она, слабо улыбаясь, выпила одну – думаю, больше для того, чтобы не огорчать меня). Поставил кофе вариться.
– Я не люблю кофе, спасибо… Мне уже лучше, видите?
– Так, может быть, стóит полюбить! – возразил я тоном разумного опекуна. – Некоторые вещи нужно делать через «не хочу», Дарья Аркадьевна!
Мою проповедь о том, что некоторые вещи надо делать через «не хочу», прервал звонок в дверь.