Позывной – Питон! Рассказы нахимовцев

Нахимовское озеро

Александр Калинин

У моряка нет трудного или лёгкого пути,

есть только один путь – славный.

П. С. Нахимов

Успешно сдав вступительные экзамены и будучи зачисленными воспитанниками в славное, единственное на то время Ленинградское Нахимовское военно-морское училище, мы в начале августа 1980 года с гордостью убыли с Финляндского вокзала в военный летний лагерь. От станции Каннельярви организованной колонной в пешем порядке, преодолев за два часа десять километров, вошли в ворота нашей детской мечты, пришли в лагерь ЛНВМУ.

Он расположен в восьмидесяти четырёх километрах на северо-запад от Ленинграда в сторону Выборга, на Карельском перешейке, на западном берегу Нахимовского озера, которое ранее носило название Суола-Ярви (в переводе с финского «северное озеро»).

Финское название было переименовано в честь адмирала Павла Степановича Нахимова, благо на его берегу расположена летняя учебная база Нахимовского училища.

Водная гладь вытянулась узкой полоской в двенадцать километров и была в наиболее широкой своей части всего два.

В 1948 году на противоположном берегу появились первые переселенцы, приехавшие в разрушенную и опустошённую войной финскую деревню Кауколемпияля, на месте которой и выросло нынешнее Цвелодубово, рядом с уже организованным пионерским лагерем Северного флота. Пионеры вместе с вожатыми иногда приплывали с другой стороны озера к нахимовцам с концертами.

Запомнилось, как девочка со старшего отряда без аккомпанемента пела тонким пронзительным голосом песню «Крылатые качели летят, летят, летят». Она, одинокая, с пионерским галстуком на груди, стояла на сцене. Лысые, одетые в робы нахимовцы внимательно слушали в полной тишине идеальный голос. Девочка закончила петь, тишина затянулась, она смутилась и убежала. И тут зал взорвался овациями.

Нам сразу понравился нахимовский лагерь в живописном бору, с высокими корабельными соснами и, кажется, с самым удобным на озере песчаным пляжем, оборудованным деревянным пирсом, позволяющим швартоваться даже катерам.

Возле пляжа расположились несколько строений и шкиперский ангар базы военно-морской подготовки. Там мы осваивали азы военно-морской науки, изучая устройство, вооружение нашего первого боевого корабля – вытащенного на берег маленького 4-весельного яла с поднятыми парусами, кливером и фоком. Предстояло сдавать зачёты по флажному семафору, клотику – азбука Морзе, освоить простейшие такелажные работы и вязать витиеватые морские узлы.

Шлюпочная база, наряду со столовой и казармой, стала нашим любимым местом в лагере. Но к пирсу тянуло особенно, все испытывали нескончаемый запас своей флотской романтики, задора, юношеского максимализма и оптимизма. Ведь мы, по сути, были ещё дети. Юные пятнадцатилетние капитаны, будущие лихие командиры боевых кораблей и подводных лодок славного военно-морского флота.

В служебной характеристике на Павла Степановича Нахимова командир фрегата «Крейсер» Михаил Петрович Лазарев, русский флотоводец, адмирал, один из первооткрывателей Антарктиды, написал: «…Душою чист и любит море». Эту крылатую фразу можно было применить к большинству из нас. «Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная!» – слова из задорного марша нахимовцев характеризовали наше настроение.

Таинство приобщения к флотской службе начиналось с пирса: на него можно было ступить только босиком, аккуратно поставив свои «гады» у его корня. Даже по казарме ходишь в ботинках, а по пирсу – строго босиком!

Пирс, как и наши шлюпки, содержался в идеальной чистоте и порядке, наши офицеры-воспитатели любили стирать на нём хозяйственным мылом жёсткими щётками свои кремовые рубашки. Нам же позволено было стирать только в уличных открытых умывальниках, с покатыми крышами на голубых столбах, расположенных слева от казармы 2-й роты.

Так как я решил стать флотским офицером ещё в третьем классе, а поступать в Нахимовское – в седьмом, то отец, офицер медицинской службы военного санатория городка Бад-Эльстер Группы советских войск в Германии, мечтавший, чтобы я поступал в Военно-медицинскую академию, поставил передо мной условие – свидетельство о восьмилетнем образовании с отличием и крепкая физическая форма.

Эта подготовка и позволила мне сразу в карасёвском лагере попасть в состав спортивной шлюпки 3-й роты.

Подобные спортивные шлюпки были организованы и в соседних, 1-й и 2-й ротах от 12-го и от 21-го классов. Однако моей подготовки хватило только на занятие места гребца №5 – правого бакового, тем более что с моим ростом 185 и весом аж в 82 кило на место старшины шлюпки на книце правого борта я претендовать ну никак не мог. Для этого величавого трона у транцевой доски была подготовлена целая плеяда флотоводцев – Олег Гущин, Костя Павлов, Володя Чушкин, Юрик Подунов, которые великолепно справлялись со своими обязанностями. Однако мне льстило то, что баковыми назначаются наиболее ловкие и проворные военморы.

Итак, сформировалась группа спортсменов 33-го класса: загребные – приморские товарищи из Крыма: монументальный Костя Федотко, старшина нашего 33-го класса, и великан Серёга Клименко, будущий бессменный знаменщик нашего училища, командир 1-го отделения класса; средние – ленинградцы, спортсмены-перворазрядники Юра Алексеев и гребец Андрей Романовский; ну а баковыми пристроились я и хоккеист Олег Длугоборский.

Как я уже упоминал, из команд нахимовцев нашего набора по итогам общеучилищных гонок были отобраны три, от каждой роты по одной, показавших наилучшие результаты, которым и был присвоен статус спортивных. Это позволило нам раз в день в определённое время самостоятельно тренироваться на озере и использовать спортивный ял.

Спортивная шлюпка представляла из себя обычный шестивёсельный ЯЛ-6, из которого были убраны для уменьшения веса все рыбины и часть решётчатых люков, а также рангоут, парус с рейком и другие элементы вооружения. Для гребцов были смонтированы вместо упоров для ног специальные подставки в виде кожаных башмаков, в которые вставлялись стопы. На штатных баночках были оборудованы специальные неподвижные высокие фанерные сидения, обитые пластиком голубого цвета. Но главное – это особые вёсла: лёгкие, совсем без вальков и с расширенной лопастью. В таком исполнении ял был значительно легче, и установленную дистанцию два километра мы проходили гораздо быстрее. Что позволило нам в питонском лагере через год выполнить норматив 1-го спортивного разряда по гребле.

Но у удовольствия ходить на спортивном яле была и обратная сторона: трудовые мозоли. Они, само собой, были на руках, причём раньше я себе даже не представлял, что мозоли можно натереть не только на коже у оснований пальцев, но и на ладонях, и на большом пальце. Внутренняя сторона кисти поначалу представляла собой сплошную рану сорванных мозолей, которую мы обильно заливали йодом после каждой тренировки. Но что делать с мозолями на пятой точке? В отличие от академических лодок, где сиденье-слайд перемещается вместе с гребцом по специальным направляющим, по фанерным сидениям яла нам всё время приходилось ездить на собственных задницах. Что приводило к неотвратимому образованию болезненных водяных мозолей. Кожа там, естественно, была более нежная и заживала медленно. И тогда наши сообразительные средние Юра и Андрей придумали способ врачевания – они уходили в укромное место лагеря и загорали по форме 0, выставив пострадавшие «сахарницы» солнечным лучам. Раны подсыхали. А на руках со временем образовались мозолистые наросты, которые вскоре стали под стать вёслам – заскорузлыми.

Вот так увлекательно и стремительно началась наша питонская жизнь в нахимовском лагере, по прошествии лет вызывающая щемящую ностальгию.

Ночные приключения

Александр Калинин

Находчивость и храбрость, отвага и удача,

В беде не растеряться, вот главная задача.

Эту незатейливую песенку Барон Мюнхгаузен весело поёт, отважно пересекая голубой, большой океан. Для свежеиспечённых «карасей» океаном стало Нахимовское озеро.

В тот августовский день спортивный 33-й класс Нахимовского училища исполнял обязанности дежурного взвода по лагерю. Около трёх часов пополуночи дневальный по казарме 3-й роты разбудил меня и товарищей по шлюпке с распоряжением одеваться для следования на шлюпочную базу лагеря.

На стоящих в казарме 3-й роты в один ярус койках мирно посапывали мои одноклассники, до подъёма было ещё прилично, команду нашей шлюпки в дежурство ещё никогда никуда не привлекали, и стало непонятно, что происходит. Но приказ есть приказ, и его мы обязаны выполнить быстро, точно и в срок. Хотя мы ещё не военнослужащие, но зато самые счастливые на свете парни, вот уже пару недель носящие гордое имя нахимовцев. Окончательно не проснувшись, мы тем не менее быстро оделись и побрели по дороге между сосен, мимо столовой, к шлюпочной базе, размышляя о том, что очень хочется обратно, под уютное синее, с тремя чёрными полосками в ногах, шерстяное одеяло. Удивило, что рулевого нашей спортивной шлюпки Юру Подунова приказано было не брать, а взять с собой бушлаты. На руле пойдёт помощник офицера-воспитателя 34-го класса мичман Виктор Иванович Болбас.

Была тихая звёздная ночь, лицо приятно обдувал бодрящий ветерок, разметавший полчища прожорливых, всем известных своей кровожадностью карельских комаров, в лагере было спокойно. Хоть и в лесу, он был обнесён глухим двухметровым деревянным забором, а на КПП под смешными четырёхугольными грибками, как над стандартными детскими песочницами в советских дворах, чутко несли службу наши братья: нахимовцы, вооружённые противогазами и военно-полевыми телефонами ТАИ-57 образца 1957 года, созданными на базе трофейных немецких полевых телефонов.

На пирсе Виктор Иванович скомандовал погрузить в шлюпку рангоут, что ещё больше внесло замешательство в наши головы. Зачем рангоут, мы что, ночью в темноте будем под парусами ходить, да ещё при таком свежем ветре? Парни накануне лихо выполнили поворот фордевинд посредине озера, а фок не свернули к мачте вовремя, потом долго болтались в воде, пока их не выловили! Было у нас, конечно, подозрение об их искусственном «кораблекрушении», так как свободно купаться нам не разрешали, а погода стояла жаркая, таким образом, наши перевёртыши наплескались в тот день вдоволь! Но это было днём, вода тёплая, на пирсе куча наблюдателей, а сейчас ночь, не видно ничего, вахтенный прячется в рубке на срезе пирса и либо дремлет, либо с комарами воюет, за вахту он набивал их до трёхсот! Может, это такой вид тренировки? Ведь нахимовцу, даже в карасёвском звании, море по колено! А почему тогда паруса не берём? Вопросов стало больше, а мичман молчит и какой-то взволнованно-деловой.

Чувствуем, рассусоливать некогда, готовимся к отходу.

Спустившись в шлюпку, я сел на свою банку. Полетели команды: «Протянуться», «Оттолкнуть нос», «Уключины вставить», «Вёсла разобрать» и, наконец, команда «Вёсла». Я поднял своё весло с тремя зелёными кольцами на вальке и вставил его в уключину.

Командир скомандовал: «На воду!» – и мы заученным движением, одновременно, равняясь по загребным, занесли лопасти к носу, развернули их и – быстро, резко – одновременно опустили в воду. Наш ял нехотя и тяжело начал приподнимать свой нос над водой и заскользил в неизвестность и темноту, к противоположному берегу.

В лучах фонаря пирса я пытался всмотреться в лицо мичмана, чтобы понять цель нашего похода.

Виктор Иванович, в чёрной пилотке и оранжевом спасательном жилете без рукавов, сидел на кормовой баночке, держа румпель. Лицо его было спокойно, решительно и серьёзно. Когда мы дошли до середины озера, поднялась волна с гребнями, брызги полетели через планширь, ял начало мотать и крутить, сон прошёл окончательно, и я ненароком вспомнил о крутом, коварном и непредсказуемом нраве Суола-Ярви, о котором слышал от старожилов лагеря: «Бывает так – озеро вроде гладкое, как зеркало, на небе ни облачка, в воздухе – ни ветерка. И вдруг – будто черти куролесят: из ниоткуда поднимаются огромные волны – метра полтора-два высотой. Озеро кипит и неистовствует – такие шторма даже в Финском заливе редкость. А потом враз успокаивается – и снова как зеркало. Страшно! Тут и обделаться не стыдно, когда тебя вместе с лодкой на противоположный берег выкидывает, прямо на сосны».

На самом деле на озере порой происходили непредсказуемые случаи. Вдруг меня осенило: одна из трагедий произошла в такой же августовский день ровно тридцать пять лет назад, когда в гости к нахимовцам переправлялась делегация девочек из старших пионерских отрядов лагеря Северного флота, куда мы сейчас держали курс. Когда лодка достигла бурной части, из-под её носа начали лететь обильные брызги, девочки испуганно бросились на корму к мотористу. Корма зачерпнула воду, и не обладающая запасом плавучести лодка стремительно затонула.

По спине у меня неприятно побежали предательские мурашки.

Стоп! Мы не кисейные барышни, а военные моряки, у нас надёжный добротный ял, у всех белые пенопластовые жилеты, утонуть в которых невозможно и вдвоём!

Тревожные мысли улетучились. Однако эта минутная слабость отвлекла меня от основного нашего занятия – гребли, а «море» этого не прощает, и я, потеряв ритм, поймал на волне «щучку», просвистел лопастью своего весла над средним и загребным вёслами моих товарищей и на обратном ходу, несмотря на то что баковым достаются самые короткие вёсла, больно толкнул его рукоятью в спину Андрея Романовского.

Андрюха недовольно что-то пробурчал, полуобернувшись ко мне, но и без этого я поспешно выровнял весло и присоединился к общим усилиям. «Два-а-а-а-а-а – раз, два-а-а-а-а-а – раз».

Быстро мы преодолели привычное расстояние в пару километров, и вот они уже совсем близко, огни пионерлагеря.

Подходим к берегу. И во всей красе наконец обозреваем причину нашего ночного опасного морского предприятия.

Недалеко от берега из воды торчали трубы старого пирса, настил с которого давно сняли. Поэтому трубы возвышались из воды совсем незначительно, максимум на полметра, части их уже совсем не было, некоторые были под водой.

Вот на эту военно-морскую подставу активно, с флотским задором, набирая ход мощным шестицилиндровым мотором, налетел училищный восьмиместный деревянный катер типа «Стриж», отходя от берега. Труба пробила днище совсем рядом с креслом незадачливого капитана.

Катер основательно сидел на «копье судьбы», как баран на шампуре. Корма притоплена, из воды торчал только бак. Вредоносный предмет представлял собой сваренные вместе три полые трубы, так что вполне подошёл бы на роль тарана пентеконтора древних греков. Непрошеная гостья вероломно вошла внутрь судна на пятьдесят сантиметров. На удивление, катер не затонул. Это произошло потому, что труба крепко застряла между его шпангоутов, между тем глубина под ним была не меньше двух метров.

Любителя ночных приключений на поверженном «крейсере» не оказалось.

С берега нас окликнул капитан-лейтенант Муравьев, впоследствии наш любимейший преподаватель кафедры военно-морской подготовки – Владимир Игоревич, он стоял среди нескольких местных жителей, и мы, подойдя к берегу, взяли его на борт.

Наш мичман с ходу предложил попробовать сдёрнуть катер с трубы. Работа закипела. Мы привязали за нос катер к шлюпке и начали проявлять свои недюжинные способности в виртуозном обращении с веслом. «Утопленник» даже не предпринял попытки сделать вид, что собирается куда-то перемещаться с гостеприимного цвелодубовского «насеста».

Но нахимовцы никогда не сдаются и своих не бросают! Поэтому из нашего лагеря вскоре подошла подмога – вторая шлюпка 33-го класса с нахимовцами Сергеем Ковалёвым, Олегом Мацулевичем, Мишей Кошкиным, мичманом Караваевым, боцманом нашего лагеря, и капитаном Коровным, Геркулесом с кафедры физподготовки, мастером спорта, настоящим советским богатырём, бицепс которого был размером с две-три наши хлипкие ножки вместе взятые, позже он преподавал нам приёмы рукопашного боя и показывал каты карате, которые в его исполнении выглядели наизабавнейше.

Прибывшие на подмогу товарищи с округлившимися глазами тут же включились в работу. Недаром мы взяли с собой рангоуты, ведь ещё древние египтяне, что уверенно описывают историки, кантовали палками тяжёлые камни на пирамиды по специальным настилам. Теперь в этой героической роли предстояло выступить и нам. Мы стали по бортам катера и загнали под него рангоуты, положив их на планшири, чтобы приподнять предателя, стянуть с полюбившейся ему трубы и вывести наконец на чистую воду. Идея была гениальная, но в «морских» условиях непростая в исполнении. Неустойчивые и лёгкие ялы никак не хотели замереть на месте, а набравший воды их старший брат только посмеивался над нашими тщетными попытками. Подъёмной силы явно не хватало, рангоут был слишком короток и скользил по планширю. Горизонт над соснами розовел, появились первые признаки приближающейся зари.

Училищный Геркулес в специальном гидрокостюме мокрого типа ловко перебрался на утопленника с целью осмотра артефакта пирсостроения и степени казуса. Степень была значительная, даже очень. Рассвет приближался с неумолимой скоростью, предвещая с первыми звуками горна обесславить отважных последователей адмирала Нахимова не только перед всем пионерским сообществом, но и перед суровыми цвелодубовскими рыбаками, местными пенсионерами и дачниками всех мастей. И только перед прелестной половиной человечества при умелой травле произошедшую неловкость легко можно было выдать за героические реалии военно-морской службы!

Поняв, что фиаско неминуемо, наш древнегреческий герой бросается в воду и начинает нелёгкое дело перепиливания ножовкой ненавистной трубы. Его периодически сменяет мичман Караваев.

Позже на флоте не раз слышал байку от бывалых моряков, что над «молодыми» часто подшучивали, отдавая им приказ напильником (заточить) отпилить лапу от одно-двухтонного якоря. Как-то раз молодой, но ловкий салага для выполнения «мудрого» приказа, вооружившись автогеном, отхватил эту самую лапу. Скандал был нешуточный. «Посмеялись» от души все: боцман, помощник и, конечно же, старпом! Разница в том, что этот салага не был героем, а наш Геркулес – был!

Между тем время шло, пионерлагерь проснулся, на берегу периодически стали появляться зеваки. Пленник упорствовал, мы старались.

Наш ночной поход на вёслах, как стало понятно, не состоял в плане боевой и политической подготовки лагеря, и мирно посапывающее командование узнало о столь героических усилиях по спасению реноме училища только после подъёма. Поэтому вскоре после этого эскадра спасателей пополнилась ещё одной шлюпкой.

Когда дело подошло к обеду, отцы-командиры, увидев наши голодные осунувшиеся лица и втянувшиеся животы, решили нас покормить. Сотрудники пионерлагеря радушно согласились, и мы сошли на берег, оставив вахту.

Продолжатели дела Нахимова представляли из себя необычное зрелище. Мы, естественно, сошли на берег босиком, как и были в шлюпке. Из формы на нас были тельняшки, береты и брюки с ремнём. В таком эксклюзивном виде мы с достоинством зашли в столовую пионерлагеря. Неожиданно это чувство стало искренне расти в нас с каждым шагом при виде восторженных, удивлённых и уважительных взглядов юных пионеров.

Быстро, организованно пообедав, мы вернулись к шлюпкам и с новой силой приступили к фиксированию катера, чтобы он после снятия с труб не затонул.

Для этого мы, поставив по его бортам две шлюпки, с одного яла на другой перебросили над катером два рангоута, так, чтобы они располагались параллельно, пришкертовав последние за банки и за подуключины шлюпок. Под катер завели несколько тросов, закрепив их за рангоуты. Получился тримаран.

Трубы были перепилены, но катер продолжал сидеть на них, поэтому его необходимо было снимать. Для этого с внешних бортов шлюпок были выставлены вёсла. Капитан Коровный встал ногами на рангоуты над катером, взялся за верёвки, заведённые под него, и огромным усилием своих гигантских мускулов приподнял его нос, сняв с труб. Это была грандиозная картина, поистине не менее эпичная, чем подвиги Геракла! Виктор Иванович оперативно скомандовал: «Табанить!» – мы дружно налегли на вёсла, пострадавший наконец расстался со своим обидчиком и вышел на чистую воду!

Как только катер был снят с труб, мы завели под пробоину брезентовый пластырь. Однако он не плотно её облегал, так как в «Стриже» было достаточно много воды.

Поэтому было принято решение «затопить» шлюпки и тем самым приподнять катер. Затопление происходило следующим образом: в шлюпку набивается два состава гребцов, человек четырнадцать, она притапливается, а тросы брезента выбираются до максимального натяжения. Когда гребцы покинули шлюпку, перейдя в соседнюю, – первая подвсплыла, ещё более натягивая трос и приподнимая катер из воды. Со второй шлюпкой была проделана та же операция. После чего пришлось активно вычерпывать из катера воду вёдрами.

Наконец приступили к буксировке посредством третьей шлюпки, тянувшей через озеро всю нашу компанию. Мы помогали ей внешними вёслами тримарана. В катере вместо помпы, для отработки борьбы за живучесть и дабы не заняться ещё и водолазными работами, поочерёдно находился кто-нибудь из нахимовцев и вычерпывал сочащуюся воду за борт.

В общей сложности в тот день мы находились в «море», в зависимости от шлюпок, от четырёх до тринадцати часов при довольно свежем августовском ветре, поэтому многих из нас потом качало по возвращении на берег. В этот раз особенным наслаждением было залечь раньше отбоя в кровати, потому как участникам спасательной операции, в нарушение распорядка дня лагеря, это было разрешено.

Как никто не заболел и не погиб в том приключении, можно только уповать на Божье провидение и удачу! Владимира Фёдоровича Коровного потом работницы санчасти лагеря тщательно растирали спиртом. А благородные цели капитана в этот день не сложились. Он планировал из Цвелодубова, что на той стороне озера, на автобусе уехать в город, у маленького сына случился день рождения. А нужно ещё было машинку в подарок купить.

Всем участникам экспедиции рекомендовано было о ней забыть. При этом к 33-му классу на занятиях по военно-морской подготовке отныне и до конца обучения сохранялось особенное благостно-доверительное отношение.

Позже, когда мы с упоением слушали флотские байки непревзойдённого преподавателя и рассказчика Владимира Игоревича Муравьева, особо когда обсуждались вопросы правил подхода/отхода плавсредств от причала, на наших лицах невзначай появлялись предательские улыбки, навеянные воспоминаниями о ночном приключении на озере Суола-Ярви.