Император, который знал свою судьбу

НИКОЛАЙ:

Этак мне половину Думы арестовать придется…

КОРНИЛОВ:

Распустите Думу! Но Вы же ничего этого не делаете, Государь!

НИКОЛАЙ:

Спасибо за советы, генерал. Не смею вас больше задерживать. Последний вопрос. Вы хорошо знаете Восток, Кавказ… Бывали и в Армении?

КОРНИЛОВ:

Так точно.

НИКОЛАЙ:

Слышали легенды о том, что Ноев Ковчег находится на горе Арарат, под ледниками?

КОРНИЛОВ:

Слышал. Однако, думаю, это миф, Ваше Императорское Величество. Был ли Всемирный Потоп вообще? Это легенда. Как ученый, я не верю в мифы.

НИКОЛАЙ:

Но ведь об этом рассказано в Священном Писании! Как же можно не верить?

КОРНИЛОВ:

Я верю в Бога и служу Царю и Отечеству!

НИКОЛАЙ

(чуть помедлив):

Благодарю за службу, генерал. Вы свободны, Лавр Георгиевич.

Корнилов встает, отдает честь, разворачивается и уходит. Над лесом после дождя сияет радуга. Корнилов на ходу вытирает вспотевший лоб, смотрит на радугу.

КОРНИЛОВ

(тихо, про себя):

Радуга… В сентябре? … Ноев ковчег… Сами вы – Ноев ковчег со своим Гришкой! А Россию затопит скоро… Слаб, слаб Николай…

На экране – вновь поезд Николая Второго. В императорском вагоне – Николай, разбирает документы. Корнилов недавно ушел. Входит Александра.

АЛЕКСАНДРА:

Ники, Корнилов уже ушел? Я так хотела встретиться с ним!

НИКОЛАЙ:

Да, ушел. Он сегодня отбывает на фронт, в свой корпус.

АЛЕКСАНДРА:

Ты чем-то огорчен?

НИКОЛАЙ

(помолчав):

Не более, чем обычно в последние недели.

АЛЕКСАНДРА:

И он? И Корнилов тоже?

НИКОЛАЙ:

Да, Аликс. Вновь о Распутине, вновь сплетни…, и я должен выслушивать сплетни от моих генералов! Не говоря уже о «милых» родственниках и Великих князьях!

АЛЕКСАНДРА:

Ты поставил его на место?

НИКОЛАЙ:

Лавра Георгиевича? Боевого генерала? Русского героя, только что бежавшего из плена?

АЛЕКСАНДРА:

Что же делать, Ники? Так не может продолжаться! Эти сплетни ширятся, растекаются по России, проникают в армию! Во время войны! … Аня пишет, что в Петрограде молодые аристократы забавляются тем, что ВЫДУМЫВАЮТ новые сплетни о нашем Друге и о нас! Они распускают нелепые сплетни, газеты подхватывают их, скоты из Думы кликушествуют, делают все новые и новые запросы… И все это мутной грязной волной растекается по России!

НИКОЛАЙ:

Ты же знаешь, чтобы прекратить это, я встречался с министром юстиции, еще ранее – с Коковцевым. Недавно – с Мосоловым…

АЛЕКСАНДРА:

И что же Александр Алексеевич? Он ведь начальник придворной цензуры. Он должен следить за тем, чтобы не допускать оскорблений в наш адрес!

НИКОЛАЙ:

Да, он цензурирует все статьи, где имя Григория сопоставляется с нашей семьей. Но газетчики изощряются в полунамеках – и этого достаточно для читателей. Мосолов советовал подавать в суд на каждую газету, распространяющую грязные слухи. Но…

АЛЕКСАНДРА:

Этого не хватало! Унижаться до судов со скотами?!

НИКОЛАЙ:

Да, конечно, Аликс. Это невозможно.

АЛЕКСАНДРА:

Боже, Боже! … Предположим, Григорий не был бы нашим Другом. Предположим, он не был бы полезен нам своими точными предсказаниями и проницательностью. Предположим, – прости Господи, только предположим, – мы могли бы порвать с ним все связи и отослать в Покровское навсегда… Но как же Алексей?! Он ведь столько раз спасал мальчика от смерти! Без него мальчик погибнет!

НИКОЛАЙ:

Мы не можем никому сказать о болезни Алексея, ни полуслова… Григорий – наш настоящий Друг. Я сильно надеюсь на его слова…

АЛЕКСАНДРА:

Что после 18-ти лет он «вырастет из болезни». Да! Я верю в это!

НИКОЛАЙ:

Остается только терпеть.

АЛЕКСАНДРА:

Нет, Ники! Это невозможно терпеть! Идет война! Клевета и сплетни против правительства и нашей семьи – это преступление! Ты должен распустить Думу и арестовать эту гнусную кампанию – Гучкова, Львова, Милюкова и всех этих «прогрессистов».

НИКОЛАЙ:

Газеты поднимут такой вой, что будет только хуже…

АЛЕКСАНДРА:

Закрой эти газеты!

НИКОЛАЙ:

Аликс, Аликс! Милая моя забияка… Распустить Думу, арестовать чуть не половину депутатов, закрыть газеты… Это будет рассматриваться нашими союзниками по Антанте как государственный переворот, как возвращение к абсолютной монархии. Они расторгнут многие соглашения с нами… К тому же и у нас в России это вызовет волнения… Алексеев говорит, что в этом случае и в армии могут начаться волнения. Я думаю, он прав. Это невозможно.

АЛЕКСАНДРА:

Алексеев… Гучков, умная скотина, опутывает его как паук. Боже, помоги нам…

Камера показывает окно вагона; осенний вечер за окном, люди в военной форме. Темнеет. Затем на экране – отъезд Александры с дочерьми из Ставки, уходящий поезд. Поезд подходит к Царскому селу; Александра с дочерьми идет к Александровскому дворцу.

Николай пишет ей письмо в Ставке, в своем вагоне. Она пишет письмо ему из Царского села. Ее голос за кадром:

АЛЕКСАНДРА:

22 сентября 1916… Я почти всю ночь не спала – каждый час, каждые полчаса смотрела на часы (не знаю почему, т.к. провела очень приятно и спокойно вечер) … Мы проговорили с Протопоповым целых полтора часа… Очень умен, вкрадчив, великолепные манеры, говорит по-французски и по-английски… Я очень откровенно говорила с ним, что твои приказы систематически не выполняются, кладутся под сукно, о том, как трудно верить людям… Я больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с быстротой водопада! И они имеют любезность не смеяться над моими ошибками. Они видят, что я полна энергии и передаю тебе все, что слышу и вижу, что я твоя твердая опора в тылу… Твои глаза и уши. Глубоко любящая тебя, твоя старая солнышко

12 октября 1916… Ты так одинок среди толпы, так мало тепла кругом. Как бы я хотела, чтоб ты приехал хотя бы только на два дня, чтобы получить благословение нашего Друга. Это придало бы тебе сил… Я знаю, что ты храбр, терпелив, но все же ты человек, а Его прикосновение к твоей груди очень бы утешило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию свыше. Это не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение… Я знаю и верю в успокоение, которое наш Друг способен дать, а ты утомлен морально и тебе не удастся скрыть это от старой женушки!

СЦЕНА 2\8 (39). Распутин и Мосолов. 11 ноября 1916.

Действующие лица:

– Мосолов – Мосолов Александр Александрович (1854-1939), генерал-лейтенант, начальник канцелярии министра Двора Его Императорского Величества;

– Трепов – Трепов Александр Федорович (1862-1928, один из пяти сыновей Федора Трепова, убитого Верой Засулич), с 1915 г. – министр путей сообщения, в ноябре-декабре 1916 г. – председатель Совета министров (не путать с другими Треповыми);

– Распутин – Григорий Ефимович Распутин (1869 или 1870 г.р.-1916); в отличие от довоенного времени – теперь взгляд его недоверчив, колюч, хотя по-прежнему проницателен;

Место и время действия:

11 ноября 1916 года, Петроград.

НАТ. ПЕТРОГРАД, МИНИСТЕРСТВО ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ. ИНТ. КАБИНЕТ МИНИСТРА. 11 НОЯБРЯ 1916, 8 ч. УТРА.

На экране – хмурая петроградская поздняя осень, утро. Невский проспект. Мотор Мосолова подъезжает к зданию министерства. Мосолов выходит из автомобиля, входит в здание, поднимается в кабинет Трепова. Здороваются.

ТРЕПОВ:

Александр Александрович, я тебе вчера подробно рассказывал о перемещениях в Совете министров. Государь из Ставки вчера днем телеграфировал согласие по трем портфелям… Но главное, чего мы здесь все хотим – отставки Протопопова – нет!

МОСОЛОВ:

Может, предложить Государю не отставку Протопопова, а переместить его с министерства внутренних дел на менее важное?

ТРЕПОВ:

А то мы не догадались! Гурко и это предлагал Государю. Гурко – наш человек в Ставке…, впрочем, там теперь – почти все наши! Алексеев колебался, колебался… И разболелся всерьез. Вернется – еще будет с ним серьезный разговор. Впрочем, это не мое дело, – это дело Гучкова и его «прогрессистов».

МОСОЛОВ:

И что насчет Протопопова?

ТРЕПОВ:

Гурко телефонировал сегодня ночью, что ответ Государя – уклончивый.

МОСОЛОВ:

Значит, не даст он согласия. Это в его манере – прямо не отказывать, а тянуть резину.

ТРЕПОВ:

Да, так. А между тем, пока мы Протопопова с внутренних дел не уберем, Дума и общественность не успокоятся.

МОСОЛОВ:

Что Василий Иосифович рассказал о положении в Ставке? Он ведь теперь Алексеева там замещает – начальник штаба.

ТРЕПОВ:

А положение там такое, что… Николай уже всем надоел. Без него – спокойнее. Так в Ставке говорят.

МОСОЛОВ:

Александр Федорович… Я хотя и с вами всей душой, но все же… Мы ведь все присягу Государю принимали…

ТРЕПОВ:

Я и сам вижу, что не по чести дела идут… Давно уже не по чести… Но что делать? Ты скажи мне, что делать? Дума и общество ненавидят Государыню и Распутина… Фактически он через нее правит страной, назначает министров. Ее даже в измене подозревают. Слухи ходят, что через банкира этого, через Рубинштейна она деньги в Германию пересылала, а Протопопов на своем посту прикрывает это дело. В Думе подозревают также, что через Распутина она наводит мосты с немцами, чтобы сепаратный мир заключить. Так и в Ставке многие считают! Я лично – не верю во все эти слухи, но вынужден считаться с Думой. Да и дыма без огня не бывает.

МОСОЛОВ:

Распутин «наводит мосты» с немцами? Помилуй Бог, Александр Федорович! Как этот мужик может вести переговоры о сепаратном мире?! Это уж слишком!

ТРЕПОВ:

Вокруг него столько авантюристов крутится! Ты не представляешь!

МОСОЛОВ:

Представляю. Я ведь с ним встречался несколько раз. Он – мужик очень умный и очень проницательный. И был против войны, это верно. Но чтобы «наводить мосты» с немцами… Нет! Не верю.

ТРЕПОВ:

И я тебе говорю – и я не верю. Но половина Думы – верит! И газетчики как псы в Распутина вцепились, особенно после ареста дружков его – Рубинштейна и Манусевича-Мануйлова. Не отпустят теперь!

МОСОЛОВ:

Это я не хуже тебя знаю. Как никак каждый день цензурирую на предмет оскорбления Их Величеств.

ТРЕПОВ:

В общем, Александр Александрович, пока я Протопопова с МВД не сниму – весь Петроград трясти будет… А Протопопова без согласия Распутина не снять – это его протеже.

МОСОЛОВ:

Ну, насколько я знаю, Государь сам его предложил. Как компромисс с прогрессистами в Думе.

ТРЕПОВ:

Теперь это уже не важно. Важно, что Распутин за него… Это хорошо, что ты с ним знаком… Вот что, Александр Александрович… Зачем я тебя и пригласил… Ты можешь поехать к Распутину? Прямо сейчас? Он ведь к тебе хорошо относится, я слышал.

МОСОЛОВ:

Да, хорошо. Однако, что же я могу ему предложить – в обмен на «сдачу» Протопопова?

ТРЕПОВ:

Не только о Протопопове речь… Я хочу, чтобы он вообще не вмешивался в назначения министров. Относительно духовенства… Если он будет настаивать, пусть вмешивается. Пусть. Но не через меня.

МОСОЛОВ:

А что я могу ему предложить в обмен?

ТРЕПОВ:

Житье в Петрограде с оплатой его расходов на квартиру и содержание хозяйства, с той охраной, которая нужна ему для его личной безопасности… И 200 тысяч рублей единовременно, если Протопопов будет уволен.

МОСОЛОВ:

Ну и прижало тебя, Александр Федорович, с этим Протопоповым! … Ну, хорошо… Переговорю я с ним. Но имей в виду – если он не согласится, то дело станет хуже, чем теперь… Он ведь немедленно телеграфирует Государю, что его пытались подкупить!

ТРЕПОВ:

Что же. Я и так, и иначе уйду. Ставлю ва-банк на одну карту. Все равно с Протопоповым на МВД я в кресле председателя не усижу.

МОСОЛОВ:

Мое положение при отказе Гришки будет еще хуже. А он вполне может отказать. Я его знаю.

ТРЕПОВ:

Если кто и сумеет Гришку уговорить, то только ты. Что до твоей дальнейшей судьбы – не волнуйся. Я точно знаю, что Государь еще весной решил назначить тебя в Румынию – туда и поедешь скоро, при любом исходе. Не теряй времени – поезжай на Гороховую к нему и вернись мне сказать.

Мосолов встает, выходит из кабинета. Недовольно морщится. Тихо говорит: «Дернул меня черт про Гришку вспомнить». Выходит из министерства, садится в мотор. Едут на Гороховую.

СПРАВКА: о встрече А. Трепова с Мосоловым и Мосолова – с Распутиным: см. А.А. Мосолов. При дворе последнего императора. – СПб, изд. «Наука», 1992; стр.16-19.

НАТ. ПЕТРОГРАД, ГОРОХОВАЯ УЛИЦА, д.64. ИНТ. КВАРТИРА РАСПУТИНА.

Мосолов поднимается по лестнице, стучит в дверь. Дверь открывает дочь Распутина (Матрена, 18-ти лет), проводит его к отцу.

РАСПУТИН

(настороженно):

Здравствуй, Мосолов. Ты чего? Просто навестить, али по делу?

(Вздыхает)

Вижу, по делу – и сам ты не рад.

Мосолов снимает шинель и фуражку уже в комнате Распутина.

МОСОЛОВ:

Вот что, Григорий Ефимович. Как ты знаешь, назначен председателем Совета министров мой друг и шурин, Александр Федорович Трепов. Я хотел бы, чтобы вы жили в мире друг с другом…

РАСПУТИН:

Я разве против его?

МОСОЛОВ:

И он против тебя не предубежден. Лишь бы ты ему не мешал – тогда и он против тебя ничего не предпримет.

РАСПУТИН:

И хорошо… Пусть себе работает… Чего ему от меня надоть? Говори сразу.

МОСОЛОВ:

Видишь ли, он готов устроить так, чтобы тебе ежемесячно платили за квартиру, на содержание твоего дома и семьи, чтобы у тебя оставалась надежная охрана, без который ты обойтись не можешь. Принимай кого хочешь, делай что хочешь. Только одно – не вмешивайся в назначения министров и высших чинов… Относительно духовенства он перечить тебе не станет, да и мелкие твои протекции будет по возможности исполнять.

РАСПУТИН

(сузив глаза и побледнев):

Эвон какой добрый, твой шурин! Может мне лучше в Покровское насовсем уехать, раз не нужен я здесь?

МОСОЛОВ

(слегка опешив):

Ты… Не волнуйся, Григорий Ефимович. Поговорим по добру, по-хорошему. Ты же сам управлять Россией не можешь! Не Трепов – будет другой, который тебе ничего не предложит, а на казенный счет отправит в твое Покровское…

РАСПУТИН

(зло):

Экие вы умные все, господа хорошие! А что Папа и Мама скажут, вы подумали? Эка! «Распутин Россией управлять хочет»! Это вы так думаете! Вы это Папе и Маме скажите! Они знают! Чо ко мне-то приперся?

Мосолов собирается одеть фуражку, собравшись уходить, но берет себя в руки.

МОСОЛОВ:

Знаешь что, зря ты расхорохорился! Брось! Пойдем в столовую и дай мне мадеры. Поговорим по-хорошему.

Распутин с полминуты молчит, ходит по комнате вокруг Мосолова. Успокаивается. Улыбается.

РАСПУТИН:

Пойдем.

Идут в столовую, садятся за стол. Выпивают молча по две рюмки. Распутин спокойно ждет, что ему скажет Мосолов.

МОСОЛОВ:

Что же ты хочешь?.. Чтобы Трепов приходил к тебе спрашивать, кого назначить министром? Ты ведь понимаешь сам, что это невозможно. Ты хочешь, чтобы Протопопов остался министром? Ну, пусть будет министром, но не внутренних дел, а торговли, например. Чего же ты хорохоришься, не выслушав меня?

РАСПУТИН:

Мосолов, ты ведь умный… А простого не понимаешь. Не я министров назначаю. Врут все это. Папа поручил Маме выбирать людей. Мама со мною советуется. Я ведь друг ихний. Имеет она – Царица! – право с другом посоветоваться?

МОСОЛОВ:

Конечно имеет право… Но…

(наливает вино в обе рюмки) …

а Дума на что? Если Дума с твоим мнением не согласна? Что делать?

РАСПУТИН:

Я разве против Думы? Я не против. Это они против меня. И против Мамы. Что Мама ни решит – им все не так!

МОСОЛОВ:

Потому что Царица выбирает тех, кто предан ей и Государю, а Дума хочет тех, кто умен и дело умеет делать. Кроме преданности, надо дело уметь делать.

РАСПУТИН:

Эх, да что дело… По нынешним временам, главное дело – кто истинно Папу любит! Умников много, а Папа – один. Без него Россия погибнет!

МОСОЛОВ:

Да кто ж тебе сказал, что Дума против Папы?

РАСПУТИН:

Не хитри Мосолов, не хитри! Наливай-ка исчо, лучше… Вот так. Вы все ныне против Мамы, а завтра – и против Папы будете. Ишь как против Протопопова все взвились! Все осиное гнездо! Стоило ему за Папу вступиться.

МОСОЛОВ:

Григорий Ефимович… Не обижайся на меня, но… Надоел ты всем и озлобил… И Думу, и общественность… Против себя озлобил. Если ты уйдешь в тень, все успокоятся. Ты сам-то это понимаешь?

РАСПУТИН:

Ишь ты! Сами выдумывают, сами озлобляются! … Я-то все понимаю, а вот ты и друзья твои… Что я? Ты что думаешь – я уйду, и все успокоятся? Шиш! Умники не успокоятся, пока Маму не упрячут в монастырь. А ты что думаешь, Папа им это позволит? – Нет! Конечно нет! Значит, и Папу надо задвинуть куда подале?

МОСОЛОВ:

Григорий Ефимович, ты не прав. Против Государя никто и не думает. Все скандалы и озлобление в обществе с тобой связаны. Поверь мне, уж я-то знаю.

РАСПУТИН:

Ты все же хороший человек, Александр Александрович… Но не видишь вдаль. А я вижу. Я тебе по секрету скажу: я знаю, что до Рождества этого уже не доживу.

МОСОЛОВ:

Господь с тобой, Григорий Ефимович!

РАСПУТИН:

Молчи, слушай. Наливай еще…

(открывает вторую бутылку)

Ты видишь, я не пьян нисколько. И я тебе точно говорю: меня скоро не будет. А лучше не станет… Умники ваши власть возьмут, и начнет Россия рушиться. Видение мне было: всех вас, господ, постреляют. Нева красная от крови господской будет. И я тут ни при чем. Я этого видеть не хочу. Страшно мне от этих видений. И не хочу дожить до этих времен. На заклание пойду. Палачи найдутся. Но моя жертва Россию не спасет… Понимаешь?

МОСОЛОВ:

Нет, Григорий Ефимович. Не понимаю. Я знаю, что ты умный и проницательный мужик, но в видения всякие я не верю.

РАСПУТИН:

Знаю, что не веришь. И зря я тебе это говорю… Что ты хочешь от меня?

МОСОЛОВ:

Пошли Государю телеграмму, что ты согласен Протопопова с МВД убрать. Хоть это сделай, если не хочешь все предложения Трепова принять – насчет денег и насчет охраны твоей. Двести тысяч Трепов тебе сразу заплатит.

РАСПУТИН

(смеется):

Зачем мне деньги? Мне любой купец даст столько, сколько я попрошу! А я их бедным раздам. У меня денег больших нет, поверь мне! Мне много не надо. Да и дурацкой охраны мне не нужно. Не надоть мне от твоего Трепова ничего… А телеграмму Папе… Ну, отстань, Мосолов. Ну, пошлю я эту телеграмму.

МОСОЛОВ

(недоверчиво смотрит на него):

Пошлешь?

РАСПУТИН

(с хитрецой):

Скажи ему, что пошлю. Чтобы отстал от тебя. А с тобою… Останемся друзьями. Ты все же хороший… И с твоим Треповым другом останусь, если он не будет моих друзей трогать. Если же тронет… То уеду в Покровское… А Мама его прогонит, а меня назад позовет. Ну, выпьем еще стакан и разойдемся. Ничего ты не понял. Или делаешь вид, что не понял…

МОСОЛОВ:

Не понял я, пошлешь ли ты телеграмму Государю о Протопопове?

РАСПУТИН: Экой ты упрямый… Я же тебе сказал – и отстань от меня с этим… Тебе не жаль Папу и Маму? Они ж почитай во вражьем окружении в родной стране оказались. Все «обчество» против Мамы. Что я! Ты о Маме подумай! Она вся на нервах, жилы рвет, о себе не думает. Здоровье давно потеряла. Все по лазаретам своим, да с осиным гнездом вашим воюет, чтобы Россию под Царем сохранить. Нашли умного, сильного, верного – Протопопова – так и его вы у Папы и Мамы отнять хотите…

МОСОЛОВ:

Григорий Ефимович! Да знаешь ли, что про него в Думе говорят?

РАСПУТИН:

А то не знаю! Что мозги у него набекрень? – Так пока Папа его не позвал и не приблизил, всем хорош был! А тут сразу – и это не то, и то не этак. Ээ-эх! Чего там говорить! Совести ни на грош у продажных писак. А вы, господа хорошие, под их дудку пляшете. А они под чью дуду пляшут, знаешь ли? Россия – страна мужицкая. Для нас Царь – Богом поставлен. Мы по-ихнему, без Царя, жить не сможем.

МОСОЛОВ:

Григорий Ефимович, опять ты про это… Да разве ж мы против Царя?

РАСПУТИН:

Против Мамы – значит и против Папы.

МОСОЛОВ:

Слухи ходят, что Протопопов с немцами тайные переговоры о мире ведет… А ты ему в этом помогаешь.

РАСПУТИН:

Опять двадцать пять. Иди-ка ты, Александр Александрович, обратно… К шурину своему, пока не поругались.

Мосолов, удрученный разговором, уходит.

СЦЕНА 3\8. 19 ноября 1916 года. Речь Пуришкевича в Думе.

Действующие лица: НИКОЛАЙ, а также:

– Протопопов – Протопопов Александр Дмитриевич (1866-1917), член партии октябристов, депутат Третьей и Четвертой Думы (с 1914 г. – товарищ председателя Думы); с 16 сентября 1916 года – министр Внутренних дел; энергичен, умное волевое лицо, живые глаза – однако в его облике есть что-то нервическое;

– телеграфисты в МВД и в Ставке;

– Жевахов – Жевахов Николай Давидович (1874-193?), князь, потомок российской ветви древнего рода грузинских князей Джаваховых, камер-юнкер, в 1916-17 гг. – товарищ обер-прокурора Св. Синода; друг Протопопова, был знаком с Царской семьей; «реакционер», твердый монархист, член «Союза русского народа»; после 1922 года и до конца жизни сочувствовал нарождающемуся германскому фашизму;

Телеграфная аппаратная в МВД в Петрограде (Эпизод 1); квартира Жевахова (Эпизод 2); покои Николая во дворце в Могилеве (Эпизод 3). 19 ноября 1916 года, 2 часа ночи (как всегда – место и время действия обозначены надписью внизу экрана и голосом за кадром),

ЭПИЗОД 1.

Место и время действия:

19 ноября 1916, Петроград.

НАТ. ПЕТРОГРАД. ИНТ. ТЕЛЕГРАФНАЯ АППРАТНАЯ МВД. 19 НОЯБРЯ 1916, 2 ч. НОЧИ.

На экране – телеграфная аппаратная МВД. Протопопов диктует телеграфисту телеграмму в Ставку. Протопопов взбешен.

ПРОТОПОПОВ:

В Ставку, Государю!

(диктует телеграфисту):

Сегодня в Думе Пуришкевич позволил себе выходящее за всякие рамки выступление против Вас и Ее Величества – Александры Федоровны. Цензура не пропустила в печать наиболее оскорбительные места, но к ночи списки его выступления без купюр уже активно распространяются в Петрограде. Считаю необходимым немедленно довести до Вашего сведения его наиболее возмутительные слова, по оригиналу стенограммы… Открой кавычки.

«Зло идет от тех темных сил и влияний, которые… и заставляют взлетать на высокие посты людей, которые не могут их занимать. От влияний, которые возглавляются Гришкой Распутиным (в Думе шум, голоса: «Верно! Позор!») … В течение двух с половиной лет войны я полагал, что домашние распри должны быть забыты во время войны… Теперь я нарушил этот запрет, чтобы дать докатиться к подножию трона тем думам русских масс и той горечи обиды русского фронта, в которые ее поставили царские министры, обратившиеся в марионеток, нити от которых прочно забрали Распутин и императрица Александра Федоровна – злой гений России и царя… оставшаяся немкой на русском престоле… чуждая стране и народу!»

ТЕЛЕГРАФИСТ

(с опаской глядя на взбешенного Протопопова):

Кавычки закрываем?..

ПРОТОПОПОВ:

Да! Далее передавай: Ваше Величество! Дальше – некуда! Дума неоднократно аплодировала Пуришкевичу. Считаю необходимым распустить Думу. Жду Вашего решения. Тчк. Протопопов.

НАТ. ПЕТРОГРАД, ЛИТЕЙНЫЙ ПРОСПЕКТ. ИНТ. КВАРТИРА ЖЕВАХОВА.

Протопопов выходит из министерства, садится в мотор. Водитель спрашивает его, куда ехать. Протопопов: «На Литейный, к Жевахову!». Водитель: «К товарищу обер-прокурора?». Протопопов кивает головой. Едут по ночному Петрограду, на Литейный проспект. Протопопов поднимается по лестнице, звонит в дверь. Спустя минуту Жевахов открывает ее, он в ночном халате.

ЖЕВАХОВ:

Что так поздно, Александр Дмитриевич? Ночь на дворе…

ПРОТОПОПОВ:

Прости за поздний визит… Душа горит! Не могу успокоиться!

ЖЕВАХОВ:

Ты из-за речи Пуришкевича? Я уже читал, листовки по всему городу ходят. Пуришкевич… Истеричная скотина… Проходи, снимай шинель.

Протопопов снимает шинель, проходит в столовую, крестится на икону в красном углу, садится.

ПРОТОПОПОВ:

Куда мы катимся, Николай Давидович?! Дума – сборище скотов!

ЖЕВАХОВ:

Налить тебе стопку, Александр Дмитриевич?

ПРОТОПОВ:

Налей одну.

Жевахов разливает водку в маленькие стопки. Перекрестившись, выпивают.

ПРОТОПОПОВ:

Ты не думай, что я всегда так думал, как думаю сейчас… Нет, я был… левым; а теперь, видишь ли, не снимаю с себя формы шефа жандармов… Она для Думы то же, что красное сукно для быка. О, я великий предатель в глазах Думы… Но зато и Дума в моих глазах – еще большая предательница и преступница. Царя я не знал: я слышал лишь то, что угодно было жидам, чтобы я слышал; но Царя не видел, проверить слухов не мог и горения любви к Помазаннику Божьему не проявлял, хотя всякое предубеждение относительно кого или чего-либо всегда было мне чуждо… И это спасало меня…

ЖЕВАХОВ:

Как ты первый раз с ним встретился, при назначении министром? Ты ведь в блок «прогрессистов» входил… Которых теперь скотами называешь.

ПРОТОПОПОВ:

Скоты и есть. Ты ведь много раз бывал у меня в приемной. Видел в вестибюле – каждый раз, толпа?

ЖЕВАХОВ:

Видел, каждый раз. Просители? Хорошо одеты, в большинстве…

ПРОТОПОПОВ:

В большинстве – члены Думы! … В Думе они, как звери, готовы растерзать меня; а сюда ходят, некоторые из них даже с черного хода, чтобы их никто не заметил, и проявляют аттенцию ко мне свыше меры… Ну, и людишки же!.. Посмотри, в следующий раз, как они съежатся, когда я подойду к ним; а выйдут на улицу, будут бранить меня… Вот где та гниль, какая разъедает Россию и может свести ее в могилу…

ЖЕВАХОВ:

А как же ты Царя возлюбил? Ведь сам говоришь – горения любви не было.

ПРОТОПОПОВ:

Я же тебе сказал, что всякое предубеждение мне чуждо…Это и спасло меня, при той встрече. Царь позвал меня… Я явился, предстал пред Его небесными глазами и.... расплакался. Всем существом своим я ощутил, что вижу пред собою Божьего человека, и я поклялся умереть, но не дать Его никому в обиду… Воистину он был помазан на царство Самим Богом… Это не было минутное впечатление: нет, в этом я убеждался с каждым днем, с каждым часом, и что бы ни случилось с Россией, какие бы несчастья ни суждено было претерпеть ей в будущем, но я уже знаю, почему это совершилось бы. Потому, что Господь праведен, милостив и справедлив, и наказывал Россию и еще будет наказывать ее за то, что и помыслами своими и делами Россия обижала Его Помазанника. Я знаю, что делать… Никакое соглашательство с Думой невозможно. Это шайка преступников, которую нужно разогнать, и чем скорее, тем лучше, ибо иначе она разгонит нас и казнит Царя…

ЖЕВАХОВ:

Что же Государь?

ПРОТОПОПОВ:

Государь не решается принимать резких мер, пока не кончится война… И не решится…

ЖЕВАХОВ:

Но ведь есть армия! Можно опереться на нее… Ты часто бываешь в Ставке. Что там?

ПРОТОПОПОВ:

Ставка… о ней лучше не говорить. Государь Император там, точно кроткий агнец в клетке диких зверей… Господи, спаси его! Спаси Россию!

Крестятся на икону в углу комнаты.

СПРАВКА: о беседах Жевахова с Протопоповым см. Н.Д. Жевахов. Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода. – М., «Родник», 1993.

ЭПИЗОД 2. Место и время действия:

19 ноября 1916 года; Могилев.

НАТ. МОГИЛЕВ, ДВОРЕЦ ГУБЕРНАТОРА (СТАВКА ВЕРХОВНОГО). ИНТ. ПОКОИ НИКОЛАЯ. ОКОЛО 3ч. НОЧИ 19 НОЯБРЯ 1916.

На экране – покои Николая в доме губернатора в Могилеве; ночь 19 ноября 1916. Он снимает мундир, собирается спать. Стучит в дверь и входит адъютант.

АДЪЮТАНТ:

Простите, Ваше величество: срочная телеграмма.

НИКОЛАЙ:

Давайте.

Николай берет телеграмму, кивает адъютанту, тот выходит; читает телеграмму; некоторое время молчит.

НИКОЛАЙ:

Н-да… Это ультиматум… Или трон… Или Аликс… Они хотят, чтобы я выбрал: или трон, или Аликс… Они плохо знают меня… Здесь нет выбора… для меня.

Наливает себе полный фужер водки. Пьет залпом. Смотрит в темное окно.

СПРАВКА: о телеграмме см. Э. Радзинский. Распутин. – М., «Вагриус», 2003, стр.486-487.

СЦЕНА 4\8. 11 декабря 1916 года. Новгород. Встреча со старицей.

Действующие лица:

– Александра – Александра Федоровна (1872 г.р.), императрица;

– ее дочери: Ольга (1895 г.р.), Татьяна (1897 г.р.), Мария (1899 г.р.), Анастасия (1901 г.р.);

– небольшая свита – фрейлины и офицер охраны;

– горожане Новгорода на улицах, монахи в монастырях, игуменья Десятинного монастыря;

– Старица – старица Десятинного монастыря в Новгороде, Мария Михайловна (107-ми лет);

Место и время действия:

11 декабря 1916 года, Новгород.

НАТ. НОВГОРОД. ИНТ. ЛАЗАРЕТЫ, ЗАТЕМ СОБОРЫ И МОНАСТЫРИ. 11 ДЕКАБРЯ 1916.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

Бесконечно уставшая императрица Александра Федоровна с дочерьми 11 декабря 1916 года выехала в Новгород, чтобы отвлечься от ежедневных политических стычек и интриг вокруг Протопопова и Распутина, и отдохнуть душою.

На экране – Новгород. Императрица с дочерьми посещают лазареты, общаются с раненными нижними чинами; затем идут в Софийский собор, где присутствуют на обедне (церковная музыка). Затем едут в Юрьевский, затем в Десятинный монастырь, молятся в церкви святой Варвары; общаются с монахинями, с игуменьей монастыря в ее покоях. Затем вместе с игуменьей и двумя монахинями (слегка позади них) идут по подворью Десятинного монастыря.

ТАТЬЯНА:

Мама, вот видите, в Новгороде сотни лет была республика… А вы говорите… и все у нас говорят, что Русь без Царя погибнет.

АЛЕКСАНДРА:

Новгородское вече выбирало себе князя – он и был Царь для них. И первого Романова – Михаила, тоже избрал Земский собор. Помните, милые мои, три года назад мы с вами обо всем этом очень подробно читали?

ОЛЬГА:

Конечно помним… Таня, у тебя мысли всегда скачут, как кони норовистые! Но все же, Мама, ведь главные вопросы новгородцы решали на вече – что-то вроде древней Думы. Так?

АЛЕКСАНДРА

(улыбается):

Вы, Ольга и Татьяна, в своих комитетах благотворительных наслушались, наверное, вольнодумцев наших… Но если серьезно… Новгородцы ведь были очень хорошо образованные люди. Новгород на всю Европу славился своими умными и честными купцами, и посадскими людьми. Очень высокая культура горожан здесь была. Так, матушка-игуменья?

ИГУМЕНЬЯ:

Так, Государыня Александра Федоровна. Пол города по Европам ездили, языки иностранные многие знали. Образование и культура были много выше, чем в Европе.

АЛЕКСАНДРА:

Ваш Папа, и я, мы считаем, что ныне народ наш ни по уровню образования, ни по культуре не готов к парламентским формам управления. Через год намечена реформа образования – всеобщее школьное образование будет введено. Вот, и считайте: когда будущие школяры во взрослую жизнь начнут входить, тогда и можно будет Думе больше прав дать… Когда народ весь не только читать сам научится, но и думать станет самостоятельно… А не верить слухам да сплетням, да смутьянам.

ОЛЬГА:

Но ведь наш народ в Бога верит. Это – главное! Этого недостаточно?

АЛЕКСАНДРА

(подумав, глядя на игуменью):

Петр Первый для своих царских нужд уничтожил патриаршество. До него наша Православная церковь была независима от Царя и могла и Царю свою правду сказать, и Вече народное поправить.

ОЛЬГА:

Папа не очень-то любит память Петра Первого.

АЛЕКСАНДРА:

Да, именно поэтому… И по другим причинам – не любит он время Петрово.

ТАТЬЯНА:

И что? Необходимо восстановить патриаршество?

АЛЕКСАНДРА:

Да. Папа так считает. Я, правда, не думаю, что это возможно и полезно во время войны. Не уверена, что и вообще это необходимо. Здесь мы с ним расходимся во мнениях. Но Папа и Священный Синод готовят всероссийский архиерейский собор для восстановления Патриаршества. На следующий год уже собор намечен!