Император, который знал свою судьбу

АЛЕКСЕЕВ:

Сочту за честь, Ваше Высокопревосходительство.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Можете называть меня по имени отчеству. Тема, которую я с вами хочу обсудить, предполагает полное доверие.

АЛЕКСЕЕВ:

Тем более сочту за честь, Николай Николаевич.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Я знаю, что вы состоите в активной переписке с Гучковым и Родзянко.

АЛЕКСЕЕВ:

Да. Это не такой уж большой секрет. Недавно я встречался еще и с господином Маклаковым, из их прогрессивного блока. Депутаты Думы вправе переписываться и встречаться с начальником главного штаба Его Императорского Величества – Верховного главнокомандующего… Хотя… Надо сказать, до меня доходят слухи, что Ее Императорское величество недовольна моими контактами с этими людьми. Впрочем, Государь мне ничего на это не пенял. Что касается переписки и встреч с депутатами, то они несколько раз говорили мне о том, что Вы до некоторой степени разделяете их беспокойство и их усилия… по искоренению негативного влияния близкого окружения на Государя. Правда, я до сих пор не знаю, насколько широка поддержка планов Гучкова и Родзянко другими влиятельными кругами, кроме их единомышленников в Думе.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Поверьте, поддержка очень широка, не только в Думе. У меня на Кавказе часто собираются недовольные Николаем очень влиятельные люди нашего круга. Кроме того, в Министерстве Внутренних дел многие сочувствуют нам; Земгоры, Военно-промышленные комитеты, Красный Крест – все на нашей стороне. Имен называть вам не буду, их очень много. Скажу только, что даже родная сестра Александры – Элла – настроена действовать решительно. Николай и Александра давно противопоставили себя большинству прежних друзей. Николаем давно командует Александра, а в последние годы, через нее – Распутин! Самое малое, что мы обязаны сделать ради блага России – это покончить с Распутиным и изолировать Александру Федоровну. Затем Царь должен отречься от престола в пользу Цесаревича, при регентстве брата Царя.

АЛЕКСЕЕВ:

Николай Николаевич, я – человек военный…

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

как и я.

АЛЕКСЕЕВ:

Как и вы, да. Я полагаю, что военные в данной ситуации, во время войны, не должны участвовать в этом деле, в политическом перевороте фактически, непосредственно. Предположим, Государь отречется от престола… Если в армии узнают, что военное руководство принимало в этом участие… Это может расколоть армию.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Согласен. Однако, мы должны скрытно помогать нашим гражданским друзьям и быть готовыми изолировать Николая от верных ему частей в решительный момент. Кто еще из генералов Ставки посвящен в наши планы?

АЛЕКСЕЕВ:

Генерал-адъютант Рузкий, Николай Владимирович. Вы его хорошо знаете.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Да, конечно.

АЛЕКСЕЕВ:

Разрешите, Николай Николаевич, высказать мою личную точку зрения на план относительно Государя, в целом.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Конечно, Михаил Васильевич. Прошу вас.

АЛЕКСЕЕВ:

Я полагаю, оздоровления власти в России можно достичь, не требуя отречения Государя. Достаточно покончить с Распутиным и изолировать Государя от супруги. Например, арестовать ее здесь в Ставке – благо она сюда частенько приезжает – и выслать в монастырь, запретив переписку с Царем. Общество, я думаю, воспримет этот шаг положительно. Армия – тоже. И так всюду ходят слухи о ее связях с немецкими родственниками. Говорят даже о предательстве. Все будут довольны. А Государю придется покориться обстоятельствам.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Вы все же плохо знаете Государя. Он не потерпит этого. Кроме того, честно говоря, ни прямых, ни даже косвенных улик о ее немецких связях нет. Она – патриот России не меньше, чем… Чем мы с вами (натянуто улыбается). Однако, весь ее патриотизм направлен на изоляцию Николая от здоровых сил общества и против нас. Нам не нужны патриоты, которыми командует Гришка Распутин. Если бы против нее или хотя бы против Гришки были хотя бы минимальные косвенные улики – прямых и не надо – за нами дело уже давно не стало бы.

АЛЕКСЕЕВ:

Что же… Это все… Вам виднее. Я, со своей стороны, обещаю вам сделать все, что необходимо в армии, чтобы изолировать Государя в нужное время. Когда оно наступит?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Сначала необходимо убрать Распутина. Это тоже не так просто. Но это мы сделаем до Рождества. В Петрограде много желающих покончить с этим грязным мужиком… До сих пор не пойму, чем он так покорил их! … Вам пора идти на доклад?

АЛЕКСЕЕВ:

Точно так, Ваше Высокопревосходительство.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Николай ничего не подозревает?

АЛЕКСЕЕВ:

Он – ничего. Но вот Александра Федоровна… Она ненавидит Гучкова и Родзянко. И других наших друзей. Государь находится под ее влиянием.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Это я знаю. Ничего. Счет пошел на месяцы, если не на недели. Сначала покончим с ее милым другом Гришкой, а потом и до нее доберемся… Вам необходимо готовиться к докладу у Николая, Михаил Васильевич?

АЛЕКСЕЕВ:

Да, необходимо дополнительно уточнить некоторые данные.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ:

Что же, готовьтесь. До свидания, Михаил Васильевич. Завтра я отбываю в свой штаб, на Кавказ – до следующей встречи.

Прощаются, Николай Николаевич выходит из палатки, идет к поезду.

СПРАВКА: см. В. Кобылин. Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора. – СПб, 2005

НАТ.\ИНТ. ПОЕЗД НИКОЛАЯ, ИМПЕРАТОРСКИЙ ВАГОН. ТОТ ЖЕ ДЕНЬ.

На экране – поезд Николая Второго. В императорском вагоне – Николай и Раев (в облачении обер-прокурора Св. Синода).

НИКОЛАЙ:

Итак, с формальностями, связанными с вашим вступлением в должность обер-прокурора мы покончили. Еще раз, Николай Павлович, я прошу вас большее внимание уделить подготовке к проведению Поместного Собора – для восстановления Патриаршества. Я уверен, я вижу – вы понимаете всю огромную важность этого события для России.

РАЕВ:

Да, Государь. Я понимаю. Позвольте еще раз уточнить: считаете ли Вы возможным провести Поместный собор еще до окончания войны?

НИКОЛАЙ:

Я не думаю, что война продлится более года. Мы преодолели все трудности первых лет. Наши союзники по Антанте также набирают силу. Брусиловское наступление спасло их армии под Верденом. Скажу вам по секрету, что в начале следующего года возможно вступление в войну против Германии Американских Соединенных Штатов. В любом случае – экономика Германии не выдержит войны на два фронта более полутора лет.

РАЕВ:

Предварительно я полагаю, что подготовка Поместного собора займет у нас около года.

НИКОЛАЙ:

Чем раньше, тем лучше, Николай Павлович. Если – не дай Бог – война затянется или начнется в тылу новая Смута, вроде 1905 года… Только независимая Церковь, только Патриарх и соборное единство смогут умиротворить общество.

РАЕВ:

Смирить всех в вере.

НИКОЛАЙ:

Да, смирить всех в вере и окончательно победить врагов.

РАЕВ:

Как внешнего супостата, так и внутренних смутьянов.

НИКОЛАЙ:

Да, да… Теперь о другом, Николай Павлович… В начале августа мне передали телеграмму из Эривана, от командира нашей авиационной базы, расположенной близ Арарата. Он телеграфировал, что наши авиаторы, облетая Арарат, обнаружили на его южном склоне… Как вы думаете, что они там увидели?

РАЕВ

(потрясенно):

Поскольку вы мне об этом рассказываете, а не военным, то… Неужели… Неужели Ноев Ковчег?!

НИКОЛАЙ:

Да, Николай Павлович, да! Неделю назад я получил подробный отчет командира этого отряда авиаторов, который видел Ковчег своими глазами, с высоты 14 тысяч футов – на южном склоне Арарата. Он пишет, что это лето в Армении на редкость жаркое, ледники отступили высоко к вершине и обнажили то, что было скрыто ранее льдами. Он предполагает, что именно это обстоятельство – льды – сохранило Ковчег чуть ли не в полной сохранности. Сверху было видно, что только часть кормы разрушена.

РАЕВ

(взволнованно):

Как же он выглядел?

НИКОЛАЙ

(берет письмо, передает его Раеву):

Смотрите, Николай Павлович, здесь и рисунок есть.

РАЕВ

(читает, смотрит рисунок):

Удивительно! Давайте, глянем в книгу Бытия, глава шестая, я помню – там ведь размеры Ковчега указаны…, да я и так помню: «длина ковчега триста локтей, ширина его пятьдесят локтей и высота – тридцать локтей». Я помню, митрополит Филарет двадцать лет тому назад вычитывал в Писании о мерах локтей… И, помнится, высчитал он, что в футах это будет… Длина 500 футов, ширина – 80 футов и высота – 50 футов. Около того и этот полковник, Курбатов, теперь пишет… Вот… А в метрах – 150 на 30 на 15, или около того.

НИКОЛАЙ:

Что вы знаете об исторических источниках? Кто-либо ранее видел Ковчег? Есть ли письменные упоминания о нем?

РАЕВ

(задумавшись):

Насколько я помню, письменные источники поисков Ковчега восходят к 1269 году, когда Марко Поло упомянул о том, что «на далекой земле Армении во льдах высокой горы покоится Ноев ковчег». В прошлом веке, кажется, дважды до нас доходили слухи о том, что неким искателям-одиночкам – кажется, туркам – удавалось найти его, но материальных свидетельств их успеха не сохранилось. Иначе об этом знал бы весь мир!

НИКОЛАЙ:

Дорогой Николай Павлович, я распорядился организовать экспедицию на Арарат, из Туркестанского военного округа отобрать 150-200 хорошо физически подготовленных офицеров и солдат, и не менее 50-ти со специальной горной подготовкой. Они уже собираются в экспедицию. Я прошу вас откомандировать в Эриван немедленно двух священников, физически готовых и образованных отлично именно по части легенды и всех сведений исторических о Ноевом ковчеге. Я предполагаю, что в сентябре экспедиция будет готова к восхождению. Надеюсь, что не позже января-февраля мы получим подробнейший отчет. Со всеми обмерами, с фотографиями, с образцами использованных в судне материалов. Это вторая к вам просьба – составить полный перечень того, что необходимо сделать экспедиции с точки зрения Церкви.

РАЕВ:

Сегодня же начну!

НИКОЛАЙ:

Да, на днях это закончите и со священниками передайте в экспедицию. Встретьтесь также с князем Путятиным по этому делу – он много занимается всякими древностями и в ученом мире уважаем. Надеюсь, что более недели все эти дела у вас не займут.

РАЕВ:

Не сомневайтесь, Государь!

НИКОЛАЙ:

Теперь еще один вопрос, Николай Павлович… Мне здесь в Ставке, конечно, некогда особенно размышлять об этом удивительном Знамении… Но все же… Что вы думаете, что это Знамение значит для России? Для мира?

РАЕВ

(задумавшись):

Конечно… Не может быть случайной такая находка… Такое открытие… Это знамение…

НИКОЛАЙ:

Не спешите с ответом, Николай Павлович. Будете в Петрограде, обсудите это с Григорием Ефимовичем. Вы ведь время от времени встречаетесь с ним по-прежнему?

РАЕВ:

Да, конечно, встречаюсь с превеликим удовольствием и интересом каждый раз. Я Григория Ефимовича называю про себя… Последний Волхв Империи. Первый, как Вы, Государь, помните, при Вещем Олеге был, тысячу лет назад. Да, ровно тысячу.

НИКОЛАЙ

(задумчиво):

Последний Волхв Империи? Волхв – да, пожалуй, … А почему – «Последний»?

РАЕВ:

По времени… Может, в далеком будущем и еще такие будут, но такие как Григорий Ефимович очень редко рождаются… Разве что монах Авель вот был сто лет назад…, впрочем, простите, Государь, вспомнил ваш указ 1902 года – это имя не упоминать в печати.

НИКОЛАЙ:

Ничего, ничего. Времена изменились. Что касается Авеля… О нем печать давно благополучно забыла. Их волнует и притягивает всякая грязь, слухи и сплетни. Стыдно читать левые газеты… Однако, мы не о том. Прощайте, Николай Павлович. До следующей встречи.

На экране – поезд Николая Второго. Он выходит из своего вагона, к нему подходит сын Алексей, показывает рукою на большой автомобиль, стоящий недалеко.

АЛЕКСЕЙ:

Папа, господин Кегресс показывал мне новый автомобиль, который по бездорожью может ездить! Поехали к Орше, на Днепр! Там Мама и девочки, на нашем месте. Есть у тебя часик для этого?

НИКОЛАЙ

(смотрит на брелочные часы, спрашивает что-то у г. Кегресса):

Что же, за час-полтора вполне управимся, туда и обратно. И искупаться успеем. Поехали!

(подзывает дежурного офицера):

Передайте Алексееву, что я жду его доклад через полтора часа. Господин Кегресс, разрешите я сяду за руль – я сам проведу испытания вашего вездехода в полевых условиях.

АЛЕКСЕЙ:

Папа, а мне можно будет порулить?

НИКОЛАЙ:

Когда снова выедем на шоссе… Попробуешь, обещаю.

Садятся в автомобиль, трогаются с места, съезжают с дороги, едут вдоль обочины, сворачивают в поле.

НАТ. БЕРЕГ ДНЕПРА. ТОТ ЖЕ ДЕНЬ.

Далее на экране – берег Днепра, небольшой уютный пляж, окруженный лесом. На пляже – Александра (сидит в кресле), дочери бегают по берегу, по краю воды. Автомобиль с Николаем и Алексеем подъезжает к краю небольшого обрыва, за рулем – гордый Алексей. Николай кладет ему руки на плечи. Дочери в восторге подбегают к автомобилю, окружают Алексея, снимают с него шоферскую фуражку, краги – примеряют на себя. Старшая, Ольга, просит Николая пустить ее за руль. Николай отрицательно качает головой. Вместе идут к пляжу. Николай и Алексей раздеваются. Купаются, вместе с девочками. Александра ходит по краю воды.

НИКОЛАЙ

(обтираясь полотенцем):

Я покидаю вас до ужина. У меня еще доклад Алексеева и совещание со штабными. Господи, как хорошо с вами со всеми!

Идет к автомобилю Кегресса, садится за руль. Отъезжают.

ИНТ. ШТАБНОЙ ВАГОН ЦАРСКОГО ПОЕЗДА. ВЕЧЕР ТОГО ЖЕ ДНЯ.

На экране – поезд Николая Второго. В штабном вагоне – Николай и Алексеев.

НИКОЛАЙ:

Итак, Михаил Васильевич, оперативную обстановку вы мне доложили. Похоже, румыны все же не удержат фронт против германцев.

АЛЕКСЕЕВ:

Да, это вопрос времени. Три-четыре месяца, не более.

НИКОЛАЙ:

Теперь о другом. Меня беспокоит нехватка людей для работы в прифронтовой полосе армии. Что в Казахстане? Как идет мобилизация инородцев на тыловые работы в прифронтовой полосе?

АЛЕКСЕЕВ:

Согласно Вашему указу от 25 июня 1916 г. о мобилизации на тыловые работы в районы действующей армии из Туркестана и Казахстана должно быть мобилизовано до пятисот тысяч инородцев из коренных жителей; в основном из Казахстана. В начале августа в Семиречье и затем в Верненском уезде произошли бунты недовольных начавшейся мобилизацией. Общее число восставших туземцев доходило 10 тысяч человек. К настоящему времени бунтовщики усмирены силою восьми рот из Андижана и Верного. Приходилось применять даже артиллерию.

НИКОЛАЙ:

О восстании туземцев мне докладывал вчера Николай Николаевич. Он уже отбыл на Кавказ?

АЛЕКСЕЕВ:

Завтра отбывает.

НИКОЛАЙ:

Мобилизованные начали прибывать к местам назначения?

АЛЕКСЕЕВ:

Точно так, Ваше величество. По состоянию на вчерашний день в прифронтовые районы прибыли и уже приступили к работе до 150 тысяч туземцев. Остальные будут прибывать и размещаться во временных строениях на протяжении сентября.

НИКОЛАЙ:

Михаил Васильевич, поручите нашим тыловым службам особо озаботиться тем, чтобы к началу холодов временные строения были утеплены, а туземцы – тепло одеты.

АЛЕКСЕЕВ:

Точно так, Государь. Я уже отдал соответствующие распоряжения. Хотя, должен заметить, казахи терпеливы и привычны к морозам – это не диковинка для них.

НИКОЛАЙ:

Ну да, поэтому и мобилизуем в основном казахов, а не туркмен или кыргизов… Теперь, Михаил Васильевич, более общие вопросы. Я просил вас подвести итоги нашим общим потерям за два года войны и общему анализу положения в стране с военной точки зрения. Я вас слушаю.

АЛЕКСЕЕВ:

Общие военные потери к настоящему времени таковы: без малого 1.5 миллиона убитых, около 4 миллионов раненных, немного более 2 миллионов пленных. К настоящему времени было призвано в армию 15 миллионов человек.

НИКОЛАЙ

(после некоторого молчания):

Ужасные цифры. Ужасные потери… Каковы примерные потери австро-германской армии? Намного меньше?

АЛЕКСЕЕВ:

Конечно, в этой части данные гораздо менее точные, но примерно можно сказать, что наши потери соотносятся с потерями австро-германских войск на восточном фронте как 1.7 к 1. Немцы умеют воевать.

НИКОЛАЙ:

17 к 10-ти… Да, и отношение потерь прискорбное для нас…

АЛЕКСЕЕВ:

Правда, основные наши потери имели место в первые полтора года войны. В последние полгода соотношение потерь почти равное.

НИКОЛАЙ:

Каков качественный состав войск теперь по сравнению с первым годом войны?

АЛЕКСЕЕВ:

Кадровые офицеры, геройски водившие наших солдат в атаки в первый год войны, почти все – на 80% выбиты… Погибли. Они ведь, по старым традициям нашей армии, шли впереди солдат, а не за ними… Военные офицерские училища не обеспечивают армию качественным и опытным офицерским составом. На командирских должностях низшего звена теперь в основном призванные из запаса прапорщики. Конечно, они воюют беззаветно, но недостаток военного образования все же часто сказывается.

НИКОЛАЙ:

И тем не менее, воевать стали лучше?

АЛЕКСЕЕВ:

Да, лучше. Я полагаю, это связано со значительным улучшением в вооружении и снабжении. «Снарядный голод» полностью преодолен. Ну, и опыта все же набрались наши высшие офицеры и генералы. Если бы такое снабжение армии было обеспечено с самого начала войны… Мы бы уже в Германии воевали бы.

НИКОЛАЙ:

Я слышал, что резервные части, расквартированные в столице – новобранцы, запасные и ополченцы – ни по боевому духу, ни по обучению не соответствуют требованиям военного времени. Я слышал, что среди них активно агитируют смутьяны. Что эти части ненадежны. Какие у вас сведения?

АЛЕКСЕЕВ

(с некоторой запинкой, чуть смущенно):

У меня таких сведений нет. По моим сведениям, части петроградского гарнизона надежны, Ваше Величество.

НИКОЛАЙ

(внимательно смотрит на Алексеева):

Я прошу вас, генерал, обратить на состояние петроградского гарнизона и его резервов особое внимание. Вы понимаете важность надежного тыла в столице?

АЛЕКСЕЕВ:

Так точно, Ваше величество. Понимаю. Однако, разрешите вопрос?

НИКОЛАЙ:

Я слушаю.

АЛЕКСЕЕВ:

Вы, Государь, вероятно знаете о множестве слухов и сплетен вокруг Григория Распутина?

НИКОЛАЙ

(смотрит в окно вагона):

Я слушаю вас.

АЛЕКСЕЕВ:

Петроград полон слухами о его влиянии на Ее Императорское величество. Левая печать подхватывает все эти слухи. Все это доходит до солдат, даже на передовой. Говорят, что Распутин диктует Государыне состав правительства, что пишет ей и министрам ежедневно записки с требованиями кого-то снять, кого-то назначить, кому-то помочь… Я не глуп и понимаю, что слухи могут быть преувеличены. Возможно, он написал не сотни, а лишь десяток записок с просьбами кого-то назначить, кому-то помочь… Возможно, лишь несколько из этих просьб были выполнены Вами или Государыней… Но слухи расползлись слишком широко. И я не вижу возможностей противостоять этим слухам. Надо что-то делать, Государь! Зачем Вам и Ее Величеству нужен этот грязный темный мужик?

НИКОЛАЙ

(поворачивается к нему лицом, возмущенно, но тихо и уверенно):

И вы, генерал, смеете здесь повторять мне эти мерзкие сплетни?!

АЛЕКСЕЕВ:

Простите, Государь! Но я должен сказать вам это!

НИКОЛАЙ:

Что еще?!

АЛЕКСЕЕВ:

Через него, через Григория, вокруг вас собирается клубок темных личностей, недостойных своих высоких постов или близкой дружбы с вами: Вырубова, Штюрмер, Раев, Питирим… Все они – друзья Гришки! О них в Петрограде говорят на каждом углу. У многих на устах зреет слово «измена» …

НИКОЛАЙ

(резко, но спокойно):

Михаил Васильевич… Генерал, замолчите. Вы лезете в сферы, которые вас совершенно не касаются.

АЛЕКСЕЕВ:

Последнее, Государь! Не позволяйте Ее Величеству вмешиваться в политику! Через нее Россией правит Гришка Распутин!

НИКОЛАЙ

(очень тихо, в окно вагона):

вон отсюда!

(оборачиваясь к Алексееву, громче, спокойно)

Идите исполнять ваши непосредственные обязанности! Вы свободны!

Алексеев уходит. Николай садится на стул, закрывает лицо рукой.

ИНТ. ШТАБНОЙ ВАГОН АЛЕКСЕЕВА.

На экране – вагон Алексеева. Он пишет себе в дневник (повторяет вслух):

«Ну, что можно сделать с этим ребенком! Пляшет над пропастью и… спокоен. Государством правит безумная женщина, а около нее клубок грязных червей: Распутин, Вырубова, Штюрмер, Раев, Питирим…»

СПРАВКА: см. В. Кобылин. Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора. – СПб, 2005, стр.252

НАТ.\ИНТ. ЦАРСКИЙ ПОЕЗД, ВАГОН НИКОЛАЯ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР ТОГО ЖЕ ДНЯ.

В императорском вагоне – Николай и Александра. Алексей, пожелав родителям спокойной ночи, уходит. Александра идет пожелать доброй ночи дочерям. Возвращается в вагон.

АЛЕКСАНДРА:

Ты чем-то сильно расстроен, Ники?

НИКОЛАЙ:

Алексеев доложил мне о наших потерях с начала войны… Потери огромны…

АЛЕКСАНДРА:

Это ужасная война.

НИКОЛАЙ:

Боюсь, что наши умники в Думе и их друзья из наших родственников не дадут мне довести эту войну до победы… Они не остановятся ни перед чем. Думаю, что жизнь Григория в опасности.

АЛЕКСАНДРА

(тихо, со слезами на глазах):

Он давно знает срок своей гибели. Он сам один раз говорил мне об этом – но не назвал срок. Неужели Бог попустит злодейство?!

НИКОЛАЙ:

На все Воля Божия.

АЛЕКСАНДРА

(очень нервно):

После… они потребуют твоего отречения? Или потребуют, чтобы ты отправил меня в монастырь?

НИКОЛАЙ:

Милая, милая Аликс! Как ты можешь так думать!

АЛЕКСАНДРА:

Этот Ноев ковчег… Это знамение не только для России, но и для нас: спасайся кто может!

НИКОЛАЙ:

Я тоже так думаю. Но ведь Бог заключил Завет с Ноем. Бог спас его и заключил с ним Завет.

АЛЕКСАНДРА:

Быть может, это знак, что Бог спасет Россию?

НИКОЛАЙ:

Ты ведь знаешь, я готов принести себя в жертву ради спасения России. Если для этого понадобится мое отречение…

АЛЕКСАНДРА:

Ники! Нет! Мы сделаем все, что мы должны делать для России! Отречение – это поражение. Мы будем сражаться с этими скотами! Я чувствую, что за ними, за этими родзяками и гучковыми стоит какая-то страшная сила… Дьявольская сила. Нельзя допустить, чтобы они победили в России! Им мало будет твоего отречения. Им нужна республика! Они не понимают, что вслед за этим Россия погрузится в бездну Смуты, анархии!

НИКОЛАЙ:

Да, еще покойный Дурново, за полгода до войны – в феврале 14-го – предупреждал, что война закончится революцией, а революция – бунтом и анархией. Я недавно перечитывал его записку

(достает из стола папку, открывает ее, читает):

«Война эта чревата для нас огромными трудностями и не может кончиться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи – будем надеяться, частичные – неизбежными окажутся и те или иные недочеты в нашем снабжении. При исключительной нервности нашего общества этим обстоятельствам будет придано преувеличенное значение… Начнется с того, что все неудачи будут приписываться правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него… В стране начнутся революционные выступления. Армия, лишившаяся наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить основой законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные авторитета в глазах населения оппозиционно-интеллигентские партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые

(Николай поднимает голову, повторяет):

Ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в безспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению».

АЛЕКСАНДРА:

Петр Николаевич… Куда делись такие люди? Верные, умные, решительные! Во власть рвутся всякие скоты, а то и просто… Как это по-русски?.. Рвань… Как мы не хотели этой войны! Но судьбу не переломить. Этот английский астролог, потом Авель, потом Святой Серафим – все они предсказали эту войну… А ты помнишь, как Григорий молился о том, чтобы не было войны, какие отчаянные телеграммы он слал нам летом 1914-го из Покровского?

НИКОЛАЙ:

Конечно помню… Но война началась, и он сильно переменился: много пьет, дебоширит. Попадает в скандальные газетные хроники. Он повел себя все же не как мудрый старец, а по мужицки: мол, однова пропадать!

АЛЕКСАНДРА:

Нет, милый, не так. Он приносит себя в жертву ради нас. Он вызывает на себя огонь наших врагов, чтобы показать их нам! Каждый его скандал как прожектор высвечивает наших врагов.

НИКОЛАЙ:

Может быть… Может быть и так. Но эти скандалы делают врагами также некоторых из тех, кто был ранее предан нам.

АЛЕКСАНДРА:

Нам не нужны друзья, которые из-за скандального мужика могут стать нашими врагами! И потом, ты говоришь, что он много пьет. Но, заметь, все его советы по-прежнему толковы и точны.

НИКОЛАЙ:

Все же… Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными. Ты сама это знаешь. Поэтому надо быть осторожным, – особенно при назначении на высокие должности… Лет десять назад Вильгельм говорил мне, что при назначении на высокие должности он выбирает из нескольких равноценных кандидатур. А мы… И одного-то с трудом найдешь. о-интеллигентские партии будут не в силах сдержат

АЛЕКСАНДРА:

И это в нашей огромной России! …

(Встает, подходит к окну вагона):

Через десять дней я с девочками возвращаюсь в Царское. Я спрошу нашего Друга. Кто может стать министром внутренних дел? Кстати, он рассказывал мне, что несколько раз к нему приходил Пуришкевич – просил поставить на это министерство его. Но Григорию он не нравится.

НИКОЛАЙ:

Пуришкевич?! Ну уж нет. Он склонен к истерикам. Возможно… Протопопов? Он, по-моему, порядочный человек. И лоялен нам. Он пользуется авторитетом в Думе – это важно. Он возглавлял думскую делегацию в Англию и имел там большой успех. К нему благоволит Родзянко – это тоже важно. Протопопов может примирить нас с Думой.

АЛЕКСАНДРА:

Протопопов? Я спрошу у нашего Друга. Я попрошу его поговорить с Протопоповым. Григорий скажет, тот ли это человек.

ВОСЬМАЯ СЕРИЯ. 1916 год.

СЦЕНА 1\8. Корнилов в 1916 году

Место и время действия:

2 сентября 1916 года; Ставка Верховного Главнокомандующего в версте от Могилева, в небольшом густом лесу (как всегда, в начале каждой сцены или эпизода – место и время действия обозначено внизу экрана и голосом за кадром).

Действующие лица:

– Николай – Николай Александрович Романов (1868 г.р.), император;

– Корнилов – Корнилов Лавр Георгиевич (1870-1918), генерал, командир 48-й пехотной дивизии 8-й армии (генерал Брусилов). При общем отступлении 48-я дивизия попала в окружение и получивший ранение генерал Корнилов в апреле.1915 у Дуклинского перевала (Карпаты) был захвачен в плен; в плену у австрийце с апреля.1915 по июнь 1916. Переодевшись в форму австрийского солдата, в июне.1915 бежал из плена. Командир 25-го стрелкового корпуса с июня.1916 по апрель 1917. Худощавый, загорелый, небольшого роста, с монгольским лицом.

– Александра – Александра Федоровна (1872 г.р.), императрица;

НАТ. ЦАРСКИЙ ПОЕЗД В ЛЕСУ. ИНТ. САЛОН-ВАГОН НИКОЛАЯ. 2 СЕНТЯБРЯ 1916 ГОДА.

На экране – поезд Николая Второго. Камера показывает великолепную отделку обшивки вагонов. В императорском вагоне – Николай и Корнилов, недавно бежавший из плена. На его груди – ордена Св. Георгия 4-й и 3-й степеней, орден Св. Владимира, другие награды. За окном – дождь, затем солнце.

НИКОЛАЙ:

Лавр Георгиевич, вы – и такие как вы – слава и гордость нашей армии и России. Я читал все статьи в наших газетах, посвященные вам и вашему удивительному побегу из замка Эстергази. Однако, все же, как вам удалось настолько убедительно изобразить тяжелое нервное расстройство, что австрийцы поверили и перевели вас в тюремную больницу под Будапештом?

КОРНИЛОВ:

Ваше Императорское Величество… Спасибо за добрые слова, во-первых. Что до симуляции нервного расстройства… Я ведь в начале века, до Русско-японской, пять лет военным разведчиком был – в Персии, в Афганистане, в Китае, в Индии. Кого я там только не изображал! И путешественника, и купца, и мусульманина… Уж на что хитра и сильна в тех краях английская разведка, а ни разу они меня там не заподозрили (довольно улыбается).

НИКОЛАЙ:

Святого Владимира вы ведь за военную разведку и получили?

КОРНИЛОВ:

Так точно, Ваше Императорское Величество!

НИКОЛАЙ:

А Святого Георгия, первый раз, за бои под Мукденом? Так?

КОРНИЛОВ:

Три пехотных полка я вывел из той мясорубки… Однако, японскую кампанию я – простите – не люблю вспоминать. Простите за откровенность. Да и к орденам я никогда не стремился, Ваше Величество.

НИКОЛАЙ:

Знаю, знаю, генерал! За это вас и любит вся Россия! … Лавр Георгиевич, вы ведь не только боевой генерал, но и ученый. Мне рассказывал князь Путятин о вашей книге «Кашгария и Восточный Туркестан». Я знаю, что и ваши статьи о Востоке высоко оценены в научных кругах.

КОРНИЛОВ:

Спасибо, Ваше Императорское Величество… Но это – в прошлом. Теперь надо немцев и австрийцев бить.

НИКОЛАЙ:

С такими генералами как вы – не сомневаюсь в победе!

КОРНИЛОВ

(резковато):

А вот в армии – сомневаются! Я после плена месяц в войсках – и уже убедился… Армия полна слухами о головотяпстве в правительстве и об измене в верхах!

НИКОЛАЙ:

Вы о чем, Лавр Георгиевич? Снарядный голод преодолен. Снабжение армии налажено. Фронты стабильны. Мы скоро пойдем в новое наступление. Вы о чем?

КОРНИЛОВ:

Простите, Ваше Императорское Величество! Я человек простой, из сибирских казаков. Позвольте прямо сказать, что думаю.

НИКОЛАЙ

(спокойно):

Конечно, генерал. Для этого я вас и пригласил, для откровенного разговора.

КОРНИЛОВ:

Думаю, Ваше Величество, Вы и сами догадываетесь, что я скажу.

НИКОЛАЙ:

Догадываюсь… Но… хочу от вас услышать. Именно от простого мужика из Сибири. От казака, прошедшего весь путь до боевого генерала.

КОРНИЛОВ:

Вот именно, Ваше Величество! Другой сибирский мужик теперь все дело портит! В Петрограде Вашей супругой командует! В армии уже и о прямой измене говорят! Всякие Рубинштейны да Манусевичи к войне присосались через него, через Гришку Распутина! Пьют русскую кровь! Зачем Вам этот подлый мужик, Ваше Величество? Прогоните его!

НИКОЛАЙ

(слегка побледнев, но спокойно):

И вы, генерал… У вас есть личные друзья?

КОРНИЛОВ:

Конечно, Ваше Величество.

НИКОЛАЙ:

И что же, если вам солдаты говорить начнут, чтобы вы от них избавились! Вы что солдатам скажете?

КОРНИЛОВ:

Мои друзья во время войны не трутся по салонам петроградским и в ресторанах пьяные дебоши не устраивают!

НИКОЛАЙ:

Вы верите слухам и сплетням?

КОРНИЛОВ: Когда отовсюду одно и то же говорят… Когда во всех газетах об этом пишут… Когда его имя связывают с именем Ее Величества? Когда депутаты в Думе об этом говорят – этого мало, Ваше Величество?

НИКОЛАЙ

(тяжело вздохнув):

И вы… Вместо того, чтобы пресекать слухи и сплетни… Верите им. Вот и депутаты верят.

КОРНИЛОВ:

Если это сплетни – найдите тех, кто их распускает. Арестуйте их. В военное время сплетни о Царской Семье, о правительстве – это преступление!