Император, который знал свою судьбу

НИКОЛАЙ:

Милая дорогая женушка… Конечно, это так. Но сейчас еще не время. Смута еще не закончилась. Я сердцем чувствую, что сейчас послабления будут восприняты революционно настроенными евреями – а их очень много – как моя слабость, как слабость власти. Они обнаглеют. А русский народ сейчас еще не готов на равных соперничать с ними в экономических предприятиях. Надо сначала дать народу образование, а потом уравнивать всех в правах. Это будет, но не теперь, не в ближайшие годы.

АЛЕКСАНДРА:

Хотела бы тебе возразить… Но ты сказал – сердцем чувствуешь… Что же, сердце царя – в руке Бога. Псалом Давида – это из его псалмов. Молчу.

НИКОЛАЙ

(радостно вздыхает):

Милая, милая Аликс! Вот послушай, я так и пишу Петру Аркадьевичу

(читает свое письмо):

«Несмотря на вполне убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала и в данном случае я намерен следовать ее велениям. Я знаю, Вы также верите, что сердце царево в руках Божиих. Да будет так. Я несу за власти, мною поставленные, великую перед Богом ответственность и во всякое время готов отдать Ему в том ответ».

АЛЕКСАНДРА:

Хорошо, Ники… А как его дочь? Уже больше месяца прошло с того ужасного дня, а она все очень плоха, я слышала. Да?

НИКОЛАЙ:

Да, и врачи не обнадеживают. До сих пор даже опасаются за ее жизнь, не только о здоровье. И она сама в депрессии. Никак не вытащить ее из этого состояния.

АЛЕКСАНДРА:

Аня сегодня передала от Григория, что он очень хотел бы навестить ее с этой иконкой, с образом Святого Симеона Верхотурского. И благословить ее этой иконой. Он и Петра Аркадьевича хотел бы повидать и успокоить. Аня сказала, что Григорий очень просил позволить ему это сделать.

НИКОЛАЙ:

Столыпин в Бога верит, конечно… но к мистике он плохо относится.

АЛЕКСАНДРА:

Это не мистика, Ники. Это христианские чудеса. Православное чудо.

НИКОЛАЙ:

Да, ты права. К тому же, когда дочь при смерти… Да, давай напишем ему (пишет):

«Вот еще что, Петр Аркадьевич. Несколько дней назад я принял крестьянина из Тобольской губернии, который принес мне икону Святого Симеона Верхотурского. Он произвел на Ее величество и на меня замечательно сильное впечатление… и вместо пяти минут разговор с ним длился более часа. Он в скором времени уезжает на родину. У него есть сильное желание повидать Вас и благословить Вашу больную дочь иконой. Я очень надеюсь, что Вы найдете минутку принять его на этой неделе».

СПРАВКА: см. Э. Радзинский. Распутин. – изд. «Вагриус», М., стр.88, 90

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

Анна Вырубова в 1917 году в своих показаниях «Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства по расследованию противозаконных действий министров и прочих должностных лиц царского режима» вспоминала: «Покойный Столыпин… после взрыва на даче вызвал к своей пострадавшей дочери Распутина, и тот будто бы молился над нею, и она поправилась».

СЕДЬМАЯ СЕРИЯ.

СЦЕНА 1\7. 1907 год, 27 мая. Роспуск второй Думы.

Действующие лица:

– Николай – Николай Александрович Романов, император;

– Александра – Александра Федоровна Романова, императрица;

– Столыпин – Петр Аркадьевич Столыпин (1862-1911), председатель Совета министров;

ЭПИЗОД 1. Место и время действия:

27 мая 1907 года. Петергоф.

ИНТ. КАБИНЕТ НИКОЛАЯ В ЛЕТНЕМ ДВОРЦЕ. 27 МАЯ 1907 ГОДА.

На экране – кабинет Николая, он беседует со Столыпиным. Хороший жаркий день с грозой. За окном – сильный дождь.

НИКОЛАЙ:

Петр Аркадьевич, теперь о левых партиях в Думе. Вы ведь видели последний доклад Охранного отделения? Они пользуются депутатской неприкосновенностью для своей революционной деятельности. Что это за подпольная «военная организация социал-демократической партии»?

СТОЛЫПИН:

Думская фракция эсдеков вошла в связь с группой распропагандированных солдат нескольких полков. Это их организация. Обыски на квартире одного из рижских депутатов доказал это. Там же, прямо в этой квартире, оказались и были арестованы несколько членов этой «военной организации».

НИКОЛАЙ:

И после этого фракция социал-демократов имела наглость внести запрос по поводу этого обыска?

СТОЛЫПИН:

Ваше величество, левые в Думе полагают, что Вы не пойдете на роспуск Думы и изменение избирательного закона. Формально это означало бы, по их мнению, государственный переворот. Поэтому они ведут себя так нагло. По нашим сведениям, в ближайшие дни они намерены отвергнуть бюджет и обратиться к народу с воззванием о свержении власти – якобы для предотвращения государственного переворота. Им нужны великие потрясения.

НИКОЛАЙ

(улыбается):

«А нам нужна великая Россия», – не только в России, по всему миру ваши слова, Петр Аркадьевич, разнеслись. Итак, новая смута?

СТОЛЫПИН:

Да, если не принять решительных мер.

НИКОЛАЙ:

Роспуск Думы и введение нового избирательного закона. Однако, надо хорошо продумать манифест об этом.

СТОЛЫПИН:

Я подготовил манифест. После перечисления необходимых мер и поправок к избирательному закону, следует разъяснение.

Передает Николаю листы с текстом проекта Манифеста. Николай читает, правит, подчеркивает.

НИКОЛАЙ:

Давайте в такой редакции, я чуть-чуть подправил:

«Все эти изменения в порядке выборов не могут быть проведены обычным законодательным путем через ту Государственную Думу, состав которой признан Нами неудовлетворительным, вследствие несовершенства способа избрания ея членов. Только Власти, даровавшей первый избирательный закон, исторической Власти Русскаго Царя, довлеет право отменить оный и заменить его новым».

Ну, и далее по вами подготовленному тексту.

СТОЛЫПИН:

Хорошо, Ваше величество.

НИКОЛАЙ:

В ближайшие три дня подготовьте требование к Думе о снятии депутатской неприкосновенности со всех членов этой думской фракции за устройство военного заговора.

СТОЛЫПИН:

Они передадут запрос в комиссии и будут волынить.

НИКОЛАЙ:

Не более суток им на комиссии. Если через сутки не согласятся снять неприкосновенность с этих заговорщиков, – без предупреждения публикуем Манифест о роспуске Думы. А то ведь обвиняемые разбегаться начнут. Лови их потом по всей России…

СТОЛЫПИН:

Ваше величество, для упреждения обвинений в государственном перевороте необходимо будет усилить разъяснительную часть манифеста: сказать, что если спасение государства не может быть достигнуто на обычном законодательном пути, – за царской властью остаются обязанность и право изыскать иной путь.

НИКОЛАЙ:

Хорошо, Петр Аркадьевич. Идемте теперь на террасу. Отобедайте с нами. Ее величество также вас приглашает – она меня еще утром просила (улыбается).

НАТ. ТЕРРАСА В ПЕТЕРГОФСКОМ ПАРКЕ.

Идут на террасу. Там накрыт стол на три персоны. Обедают вместе. Идет сильный дождь. Время от времени – раскаты грома.

АЛЕКСАНДРА:

Петр Аркадьевич, помните того старца из Тобольской губернии, который к вам с образом святого Симеона Верхотурского приходил, дочь вашу этой иконой благословить? (удар грома за окнами террасы, дождь усиливается)

СТОЛЫПИН:

Помню, помню. Странный мужик… Странник. А ведь после этого Елене и правда лучше стало. По крайней мере, из беспамятства и тоски вышла. Может, совпадение, впрочем.

АЛЕКСАНДРА:

Не совпадение, Петр Аркадьевич, поверьте, не совпадение. Кстати, этот старец, отец Григорий, он еще в конце 5-го года предсказал, что две Думы «ёрные» будут, а только третья Дума способная будет к нормальной работе.

СТОЛЫПИН:

«ёрная», Ваше величество?

АЛЕКСАНДРА:

Да, он так сказал. И что же, когда третья Дума будет?

НИКОЛАЙ:

Скоро уже, Аликс. Я распущу этих «ёрников» на днях.

АЛЕКСАНДРА:

Тот самый «государственный переворот», о котором трещат эти гадкие левые газеты?

НИКОЛАЙ: Это не переворот, а поворот.

АЛЕКСАНДРА:

Я помню, до 1905 года наши либералы, якобы притязая на остроумие, писали, что «Государь готов дать конституцию, только бы при этом сохранилось самодержавие». И это казалось им абсурдом!

СТОЛЫПИН:

Да, жизнь оказалась сложнее готовых социальных лекал и доктрин. Я недавно прочитал в английской «Таймс»: «С 1905 года Россия стала наследственной конституционной монархией, но фактически законодательная, исполнительная и судебная власть продолжают, в значительной степени, соединяться в лице Императора, который продолжает носить титул Самодержца». Верно. То, что казалось несоединимым в теории, совмещается теперь.

НИКОЛАЙ:

Они забыли написать о свободе печати, и о многих других гражданских правах, в которых мы теперь не отстаем от них.

СТОЛЫПИН:

А в части рабочего законодательства и опережаем.

АЛЕКСАНДРА:

Смута закончилась?

НИКОЛАЙ:

Еще два три дня – и все! После роспуска этой Думы. Боже, Боже! Наконец-то!

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

3 июня 1907 года вторая Государственная дума была распущена. Манифест 3 июня положил начало новому государственному устройству – думской монархии. Все депутаты социал-демократической фракции были в тот же день арестованы. Несколько человек успели скрыться накануне.

СЦЕНА 2\7. 1907 год, июль – август. Встречи с Луисом Хамоном.

Действующие лица:

Кайро, он же Луис Хамон(1866-1936), псевдоним Кайро – знаменитый в те годы в Европе английский астролог и хиромант;

Извольский – Извольский Александр Петрович (1865? -1919), министр иностранных дел;

– Николай – Николай Александрович Романов, император;

– Александра – Александра Федоровна, императрица;

– охрана дворца в Петергофе, дежурный офицер;

Место и время действия:

Конец июля, начало августа 1907 года. Санкт-Петербург;

НАТ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, АНГЛИЙСКАЯ НАБЕРЕЖНАЯ. ИЮЛЬ 1907 ГОДА.

В начале этой сцены на экране: причал на Английской набережной. Прибыл пароход из Англии. Среди пассажиров по трапу сходит Луис Хамон (на экране дата: конец июля 1907 года)

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

С весны 1906 года пришедшие к власти в Англии либералы взяли курс на улучшение отношений с Россией, подорванные русско-японской войной. Новый английский посол в России сэр Артур Никольсон прилагал большие усилия для налаживания отношений и встретил в этом сочувствие и поддержку у нового министра иностранных дел Александра Петровича Извольского. Шли активные переговоры о разделе сфер влияния в Тибете, Афганистане и Персии. В Россию зачастили английские дипломаты, высокопоставленные чиновники, представители деловых кругов, промышленники и финансисты, частные лица. В конце июля 1907 года в Санкт-Петербург из Англии прибыл по своим финансовым делам граф Луис Хамон, – широко известный в Европе также под псевдонимом Кайро ирландский астролог и хиромант, – тот самый, с которым встречался (инкогнито) Николай Второй в Англии в сентябре 1896 года. Луис Хамон был знаком с министром иностранных дел России Александром Петровичем Извольским. В первых числах августа Луис Хамон встретился с ним.

СПРАВКА:

С.С. Ольденбург. Царствование императора Николая Второго. – изд. «Феникс», Ростов-на-Дону, 1998, стр. 340;

Louis Hamon. Fate in the Making Revelations of a Lifetime. – N-Y, London, 1931, стр.61-74

НАТ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИНТ. КАБИНЕТ ИЗВОЛЬСКОГО В ЕГО ОСОБНЯКЕ. СПУСТЯ НЕДЕЛЮ ПО ПРИБЫТИИ ЛУИСА ХАМОНА В САНКТ-ПЕТЕРУРГ.

На экране – Санкт-Петербург летом, центр; камера показывает особняк Извольского, окна его кабинета; сам кабинет. В нем – Извольский и Луис Хамон (разговор идет на английском).

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Итак, граф, с вашими деловыми предложениями мы закончили – спасибо за краткость и точность.

ЛУИС ХАМОН:

Я благодарю вас, господин министр, за время и внимание, которое вы уделили мне, и понимание моих деловых предложений.

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Теперь о тех прогнозах на мою будущую карьеру, которые я просил вас сделать неделю назад.

ЛУИС ХАМОН:

Простите, я ведь передал вам эти прогнозы три дня назад.

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Да, да, я внимательно прочитал их. Дело вот в чем: вы написали: “В течение 1914-1917 Вы будете играть важную роль в связи с другой российской войной, наиболее ужасной из тех, в которых Россия когда-либо участвовала. Вы будете снова играть очень важную роль, но я не думаю, что Вы увидите конец этих ужасных событий. Вы лично потеряете все в этой будущей войне и умрете в бедности”. Именно эту часть ваших предсказаний я посчитал необходимым сообщить нашему Государю, Николаю Александровичу.

ЛУИС ХАМОН:

О!

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Да-с. Оказывается, он слышал о вас ранее – от ваших коронованных клиентов в других странах. Насколько я понял, Государь имеет хорошее мнение о вас. Он заинтересовался вашим предсказанием новой войны – на 1914-1917 годы.

ЛУИС ХАМОН:

Вообще-то мои расчеты указывают на окончание войны в 1918 году… Для России она закончится – очень печально для вашей страны – на год раньше.

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Все это вы расскажете лично Его Величеству. Аудиенция вам назначена на сегодняшний вечер. Так что нам пора собираться. Я отвезу вас в Летний дворец в Петергофе на своем моторе.

ЛУИС ХАМОН:

Визит к Монарху – это высокая честь! Но… простите, сэр, я не одет для такого визита… Этот синий костюм – моя ежедневная одежда…

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Не волнуйтесь, Кайро – ведь так вы подписываете свои астрологические публикации – это частный визит, приватная встреча. Идемте. Как видите, я тоже не мундире главы министерства.

НАТ. УЛИЦЫ ГОРОДА, ПЕТЕРГОФСКОЕ ШОССЕ, ПАРК.

Выходят из особняка Извольского. У входа их ждет автомобиль, мотор работает. Водитель выходит из авто, открывает двери для пассажиров. Авто трогается с места. Они выезжают по улицам и проспектам города на петергофское шоссе, въезжают в роскошный парк с каскадами фонтанов. Проезжая через парк, Извольский тихо (чтобы шофер не слышал) говорит Хамону:

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Итак, вы будете обедать с Царем сегодня вечером. Я не знаю, будет ли присутствовать Царица, но если она будет там, я хочу, чтобы Вы избегали темы оккультизма. Очень вероятно, она может спросить Вас об этом, – поскольку я выслал ей все ваши книги (по ее просьбе) еще из Лондона, – но помните, я постараюсь сменить тему разговора настолько быстро насколько это возможно, чтобы не говорить ей о предсказаниях, о страхе будущего, или о чем-нибудь в этом роде. С Царем, это совсем другое дело – он для того и пригласил вас.

ЛУИС ХАМОН:

Да, сэр. Мы в Великобритании наслышаны о впечатлительности русской императрицы и об ее интересе к оккультизму.

ИЗВОЛЬСКИЙ:

гммм. Эти слухи сильно преувеличены. Просто дело в том, – насколько я знаю, – что Александра Федоровна не очень хорошо чувствует себя в последние дни. Не стоит, чтобы она волновалась из-за ваших мрачноватых для России предсказаний.

ЛУИС ХАМОН:

Да, сэр. Однако, по моим прогнозам до 1914 года Россия будет успешно и стремительно развиваться во всех сферах. К вам текут капиталы со всего мира – как видите, и я нахожусь теперь в этом потоке (улыбается). Не удивительно: бремя прямых налогов у вас в России в четыре раза меньше, чем во Франции и Германии, и в восемь с половиной раз меньше, чем у нас в Англии! Кстати, ваше законодательство для рабочих, в части продолжительности рабочего дня, страхования заметно лучше, чем в Америке, в Европе и даже у нас в Великобритании – и я не понимаю, почему ваши рабочие так недовольны правительством Его величества. Я читал вчера ваши левые газеты.

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Спросите у вашего известного журналиста Дилона – мы в правительстве возмущены его предвзятыми и прямо провокационными статьями. Наши левые идут вслед за вашими. Но наши гораздо радикальнее.

ЛУИС ХАМОН:

О! Ну, ведь Дилон тоже радикальный социалист. Эти люди ненавидят монархии.

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Вот именно. Наши социалисты тоже. Они провоцируют рабочих. Кстати, именно ваш Дилон назвал 9 января 1905 года «Кровавым воскресеньем», и именно он в своей книге «Закат России» написал: «Японцы пересылали деньги русским революционерам и на это были затрачены значительные суммы. Это бесспорный факт». Ненавидит Россию, монархию – и в то же время признает и пишет об этих подлых делах.

ЛУИС ХАМОН:

Это англичанин, сэр. Мы объективны даже в ненависти. Впрочем, политика – не моя сфера.

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Тем не менее, ваши прогнозы полны политических предсказаний.

ЛУИС ХАМОН:

Не совсем так. Я вижу – через данные рождения и на руках моих коронованных клиентов – меты и знаки трагедий и войн, откуда и делаю свои выводы. Это не политика, это предсказания судьбы.

ИЗВОЛЬСКИЙ:

Да… Судьбы монархов – судьбы народов… В этом вы правы.

Тем временем авто подъезжает ко входу в дворец. Их встречает офицер Императорской гвардии.

ИНТ. ЗАЛ В ЛЕТНЕМ ДВОРЦЕ.

Извольский и Хамон проходят через несколько длинных коридоров в красивый зал, напоминающий библиотеку. В кресле перед окном в добротном английском костюме сидит Николай; в руках у него лондонская «Times». Хамон оглядывается по сторонам, видит Николая, понимает, что это царь, но одновременно узнает в нем того самого джентльмена, который приходил к нему инкогнито в сентябре 1896 года в Оксфорде (на экране – черно-белые кадры той встречи; в том числе – крупным планом – лист бумаги с предсказаниями Хамона-Кайро). Хамон стоит в изумлении и нерешительности. Тем временем Извольский здоровается с царем и представляет ему Хамона. Царь протягивает руку для пожатия, – оторопевший Хамон кланяется, но не берет руку царя. Николай сам, с улыбкой, пожимает ему руку. Часы бьют 8 раз (8 вечера).

НИКОЛАЙ:

Не смущайтесь, граф. Я также хорошо помню вас, ту нашу встречу в Оксфорде. Мы поговорим с вами приватно после обеда, а пока – прошу вас, господа, отобедать с нами.

Все проходят в обеденный зал. Слуга молча обслуживает их. На столе – множество закусок, осетр, но видно, что это не официальный прием. Входит Александра. Она чем-то озабочена. Что-то говорит по-русски Николаю о здоровье трехлетнего наследника, потом переходит на английский.

АЛЕКСАНДРА: Простите, господа, я недолго пробуду здесь с вами. Семейные дела. Я рада видеть вас, господин Хамон. Надеюсь, что скоро прочитаю вашу книгу. Александр Петрович выписал ее из Англии.

Начинают обедать. Идет светский разговор. Хамон несколько смущен.

НИКОЛАЙ:

Граф, вы, вероятно, слышали, что мы готовим с вашей страной договор о разделе сфер влияния в Персии, Афганистане и на Тибете? Вам не приходилось бывать там? – вы ведь много путешествовали.

ЛУИС ХАМОН:

Я был в Иране и на Тибете, после моего длительного пребывания в Индии. Но мои интересы там были отнюдь не политические. Я встречался там с посвященными эзотерических знаний, с монахами и жрецами древних религий. Читал древние манускрипты по хиромантии и астрологии…

НИКОЛАЙ:

Да, конечно, я понимаю. Вы встречались там с другими своими соотечественниками, или, например, с немцами, также ищущими тайных знаний? Я слышал, в горах Тибета есть некая страна, в которую стремятся попасть все жаждущие тайных знаний.

ЛУИС ХАМОН:

Да, Ваше Величество. Я тоже слышал об этой стране. Но до сих пор никто из европейцев не попал в нее. Никто. Что касается встреч… Я встретился в Лхасе – случайно – с неким немцем. Его звали Карл Хаусхофер – военный атташе Германии в Японии. Он, как и я, искал эту самую страну, Шамбалу. Я знаю, что он был посвящен там – в Тибете – в тайный буддийский орден Зеленого Дракона…

Извольский недовольно кашляет, смотрит на Хамона.

АЛЕКСАНДРА:

Зеленого Дракона? Как интересно, граф… Однако, я должна идти к нашему наследнику,

(по-русски, обращаясь к Николаю:)

к нашему «маленькому сокровищу». (вновь переходит на английский) Я прошу простить меня, господа. Я оставляю вас. Ники, ты обязательно расскажешь мне потом обо всем этом. (простой, но величественный поклон; уходит).

НИКОЛАЙ:

Продолжайте, граф. Мои люди в Тибете докладывали мне об этом загадочном Хаусхофере, но о Зеленом драконе я до сих пор не слышал.

Обед заканчивается. Приносят кофе, сигары.

ЛУИС ХАМОН:

К сожалению, это почти все, что я знаю о Карле Хаусхофере и о Зеленом драконе. Мои интересы в Лхасе касались тибетской астрологии, а не тайных обществ. Возможно, посвященные буддисты «Зеленого дракона» тоже занимаются астрологией, но мне не удалось установить отношения с этой сектой. Я даже предполагаю, что именно этот немец расстроил мои планы в Лхасе. Хаусхофер – скрытный человек, и о Зеленом драконе я узнал не от него. Он был недоволен случайной встречей со мной. Немцы – варвары в Европе, как и их кайзер Вильгельм среди европейских монархов… Простите, Ваше Величество, я забыл, что Вильгельм – ваш кузен.

Николай и Извольский переглядываются и улыбаются.

НИКОЛАЙ:

Ничего, ничего, граф. Мы и сами того же мнения о Вильгельме. Знаете как звал его мой покойный отец? – Он как-то назвал Вильгельма «танцующий дервиш».

ЛУИС ХАМОН

(невольно смеется):

Как точно! Простите, Ваше Величество.

НИКОЛАЙ:

Однако, о «Зеленом драконе» мы поговорим как-нибудь в другой раз, а сейчас я приглашаю вас для приватной беседы. Пройдемте, граф, в другой зал. А вы, Александр Петрович, подождите окончания нашей беседы – я еще должен переговорить с вами о будущем договоре с Англией по Ирану.

ЛУИС ХАМОН:

Ваше Величество, позвольте мне при вас выразить искреннюю признательность вашему министру Извольскому за корректный и четкий подход к моим деловым и финансовым предложениям, которые требовали согласования с ним.

НИКОЛАЙ:

Я в курсе этих дел. Александр Петрович рассказывал мне. Что же, в добрый путь в Россию! Англичане теперь популярны у нас. Сколько времени вы предполагаете провести в России в этот свой первый приезд?

ЛУИС ХАМОН:

С некоторыми перерывами, не менее шести-семи месяцев.

НИКОЛАЙ:

Хорошо.

(обращаясь к Извольскому):

Александр Петрович, я прошу вас и впредь оказывать графу необходимую помощь… в пределах наших законов.

Извольский откланивается, уходит. Николай и Хамон идут в другую комнату, меньших размеров, неясных очертаний. Стол, кресла, много книг. Камера показывает на столе большую золотую коробку из-под сигар и внутри коробки лист бумаги с записями Кайро – теми самыми, которые показывал ему Николай в Оксфорде в 1896 году. Николай приглашает его сесть, садится сам и подвигает ему эту коробку (украшенную драгоценностями и царскими вензелями). Хамон в волнении, слышно его дыхание – он вспоминает, что на этой бумаге написаны ужасные для монарха слова.

НИКОЛАЙ:

Читайте, читайте вслух!

ЛУИС ХАМОН:

Я помню, Ваше Величество…

(берет письмо, читает с волнением):

Кто бы ни был этот человек, дата его рождения, нумерология и другие данные показывают, что в течение своей жизни он часто будет иметь дело с опасностью ужасов войны и кровопролития; что он сделает все от него зависящее, чтобы предотвратить это, но его Судьба настолько глубоко связана с такими вещами, что его имя будет скреплено с двумя самыми кровавыми и проклятыми войнами, которые были когда-либо известны, и что в конце второй войны он потеряет все, что он любил больше всего; его семья будет вырезана и сам он будет насильственно убит.

НИКОЛАЙ:

Я вижу, вы узнали ваше письмо.

ЛУИС ХАМОН:

Ваше Величество, позвольте спросить, как оно попало к Вам?

НИКОЛАЙ:

Король Эдуард дал это мне, и Вы подтвердили то, что там написано, когда я обратился к Вам – это было почти 10 лет назад, хотя Вы, конечно, не знали, кем был ваш посетитель в Лондоне. Ваши письменные предсказания Извольскому снова подтверждают то, что написано на этом листе бумаги… Я хочу, чтобы сегодня вечером Вы определили судьбу еще двух жизней. Но прежде я хочу знать, готовы ли Вы дать мне слово чести, что никогда и никому не расскажете то, о чем я спрошу Вас сегодня и что Вы сами расскажете мне об этих двух людях.

ЛУИС ХАМОН:

Ваше Величество, я даю Вам слово чести.

НИКОЛАЙ:

Хорошо. Речь идет о моей семье. Что будет с ними в 1918 году, о котором вы так мрачно написали мне и Извольскому? Я не волнуюсь за судьбу дочерей – надеюсь, что даже в самых трагических обстоятельствах никто не посмеет причинить им вреда. Однако, если речь будет идти о моем отречении от трона, тем более об угрозе моей жизни, – в этом случае неприятные коллизии могут быть связаны с Цесаревичем и с Императрицей. Найдутся… люди, которые захотят отодвинуть их от власти в этих предполагаемых – вами предсказываемых обстоятельствах. Что значат ваши слова «его семья будет вырезана и сам он будет убит»?

ЛУИС ХАМОН:

Для ответа на Ваш вопрос я должен знать даты и место рождения Императрицы и Цесаревича.

НИКОЛАЙ:

Конечно, вот эти данные. Я прошу Вас, Кайро, по мере Ваших вычислений и рассуждений объяснять мне их смысл. Я хочу понять, как Вы делаете свои предсказания. Насколько я смогу понять.

ЛУИС ХАМОН:

Да, Ваше Величество. Давайте начнем.

Склоняются над столом. Кайро достает таблицы эфемерид (таблицы ежедневных положений планет и светил); Николай дает ему листы бумаги, циркуль, карандаши. О чем-то разговаривают. Кайро волнуется – все больше и больше по мере течения времени. Николай спокоен, но бледен в конце разговора. Сам разговор (предсказания Кайро) как бы вырезан – сцена идет без звука. Затем звук возвращается:

НИКОЛАЙ:

Кайро, беседа с Вами дала мне самое глубокое удовлетворение. Я восхищаюсь методами и способом, которым Вы достигаете свои умозаключения.

ЛУИС ХАМОН:

Ваше Величество, я надеюсь, что мои заключения в данном случае ошибочны… Хотя… Должен честно сказать Вам, что до сих пор я не ошибался в прогнозах, связанных с угрозой для жизни. К сожалению…

НИКОЛАЙ:

Все в руках Божьих. Вы не думаете, Кайро, что Бог может изменить судьбу человека и судьбу страны… даже вопреки Им же написанным небесным письменам?

ЛУИС ХАМОН:

Я верю в Бога, ваше Величество, но… Ведь это же Он записал небесное послание для всех людей и всех стран… Конечно, астролог может ошибаться, может неверно прочитать язык планет и звезд. С другой стороны, могут быть неизвестные факторы. Например, появление неизвестной ранее кометы может возвещать новую Волю Божью. Однако, и кометы многие исчислены уже астрологами…Как комета Галлея. Ее новое появление вблизи Земли ожидается в 1908 году. Но мы не знаем, в каком созвездии она появится, в какой точно день, – а это может внести свои коррективы.

НИКОЛАЙ:

В конечном счете, Кайро, все в руках Божьих. На Него уповаем. Идемте, Кайро. Извольский ждет меня для доклада… о планах Вашего Короля (с трудом улыбается).

НАТ. ТЕРРАСА ЛЕТНЕГО ДВОРЦА.

Выходят на террасу дворца; там к ним присоединяется Извольский. Внизу в летнем море видна императорская яхта, похожая с террасы на красивую игрушку. Тихий летний вечер. Камера приближается к яхте, скользит по ее мачте: на верхушке, на фоне заката сидит черный ворон, едва различимый с террасы.

СЦЕНА 3\7. 1908 год, январь. Встречи Луиса Хамона со Столыпиным и Распутиным.

Действующие лица:

– Кайро, он же Луис Хамон(1866-1936), псевдоним Кайро – знаменитый в те годы в Европе английский астролог и хиромант;

– монах – близкий друг монаха Илиодора, епископа Гермогена и духовника Царской семьи архиепископа Феофана (в миру Василий Дмитриевич Быстров, 1873-1940), ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии, в те годы – покровитель Распутина (позже изменил отношение к нему); этот монах – широко образованный и культурный человек (см. Louis Hamon. Fate in the Making Revelations of a Lifetime. – N-Y, London, 1931, стр.68-70);

– Столыпин – Петр Аркадьевич Столыпин (1862-1911), председатель Совета министров;

– Распутин – Григорий Ефимович Распутин;

ЭПИЗОД 1. Место и время действия:

Январь 1908 года. Санкт-Петербург.

НАТ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ГОСТИНИЦА «ЕВРОПЕЙСКАЯ». ИНТ. НОМЕР В ГОСТИНИЦЕ. ЯНВАРЬ 1908 ГОДА.

На экране – зимний Петербург, гостиница «Европейская» (как называлась тогда? – уточнить). У входа прогуливается монах в простом, но добротном зипуне, из-под которого видна черная ряса. Подъезжают два автомобиля. Из первого выходят офицеры охраны, осматриваются, что-то выясняют у монаха; затем один из них открывает дверь второй машины, выходит Столыпин. Здоровается с монахом, вместе они поднимаются по лестнице на третий этаж. (Все разговоры с Луисом Хамоном – на английском).

СТОЛЫПИН:

Батюшка, времени у меня очень мало. Проездом в Думу сюда заехал. Спасибо, что встретили – граф предупредил меня, что вы встретите и проводите к нему в его новый номер. Вы-то каким боком к этому англичанину прилепились?

МОНАХ:

Архиепископ Феофан попросил присмотреться к нему – бо я большой интерес имею к тайным знаниям, как-то каббала, астрология. И подобное.

СТОЛЫПИН:

Господь с вами, голубчик! Граф каббалой интересуется?

МОНАХ:

В основном он в астрологии и хиромантии силен. Бывал он также в Индии. Много что знает. Вот, беседуем с ним иногда. Ему, видать, тоже интересно со мною.

СТОЛЫПИН:

Православный монах – и каббала, астрология?

МОНАХ:

Это часть древней культуры человеческой цивилизации. Древние не глупее нас с вами были… Я – референт при отце Феофане по этим вопросам.

СТОЛЫПИН:

А, понятно. Ну, я то к графу по другим делам, по торговым и финансовым.

МОНАХ:

Конечно, Ваше высокопревосходительство, Петр Аркадьевич. Я понимаю.

Подходят к дверям номера на третьем этаже. Монах стучит в дверь, отходит в сторону. Луис Хамон открывает. Здороваются. Столыпин входит в обставленный в английском стиле просторный гостиничный номер

СТОЛЫПИН:

Граф, как договорились с вами – вот, по дороге в Думу к вам заехал. Давайте ваши документы, я скажу, к кому вам надо обратиться. Но сначала я должен на ваши предложения взглянуть. Минутное дело.

ЛУИС ХАМОН:

Прошу вас.

Хамон кладет перед ним на стол несколько документов, Столыпин быстро просматривает их.

СТОЛЫПИН:

хмм. Это несколько сложнее, чем я предполагал. Однако, предложения интересные для нас… Давайте так: я их беру с собой, а вы завтра телефонируйте мне, и заберете их в моей приемной.

ЛУИС ХАМОН:

Хорошо, Ваше высокопревосходительство. Прежде чем вы уедете – не хотите судьбу свою узнать, по линиям руки? – вам ведь монах сказал, чем я еще занимаюсь?

СТОЛЫПИН:

Сказал, сказал. Но, граф, простите, не верю я в эти «оккультные знания».

ЛУИС ХАМОН:

Воля ваша… Я предложил, потому что руку вашу увидел, когда вы документы листали. По-моему, укороченная линия жизни у вас на правой руке.

СТОЛЫПИН:

и что же?.. Ну, что ж, посмотрите внимательнее… Если это не долго

(протягивает ему правую руку).

ЛУИС ХАМОН:

Обе руки, будьте добры, Ваше высокопревосходительство (смотрит обе ладони). На вас ведь уже было несколько покушений, я слышал?

СТОЛЫПИН:

Да.

ЛУИС ХАМОН:

Около 50-ти лет… вернее, около 49-ти лет… Вас могут убить. Сколько вам сейчас?

СТОЛЫПИН:

В апреле 46 будет.

ЛУИС ХАМОН:

Если скажете точную дату и место рождения, я могу уточнить опасную дату.

СТОЛЫПИН:

Благодарю вас, граф. Однако, не стоит. Спасибо за предупреждение. После покушения, которое было полтора года назад, ко мне такую охрану приставили, что – я надеюсь – ваше предсказание все же окажется ошибочно. Впрочем, на все воля Божья…