Адаптер

13. Ужин

Беджан с тоской смотрел на часы. Он вернулся в дом полчаса назад и никак не мог заставить себя переодеться к ужину. Он стоял у окна в рабочем костюме, белая сорочка потеряла вид, галстук с тремя красными полосками на черном непроницаемом фоне небрежно лежал на кровати. Напоминания сыпались каждую минуту, браслет мелко дрожал, принимая новые сообщения от Эмира.

За окном цвело лето, почти что настоящее лето, какое только и возможно в городе. Глядя на аккуратные островки садов и зеленых лужаек посреди идеальных линий стекло-металлических конструкций, Беджан вспоминал раннее детство, когда ему было немногим больше, чем детям Мары. Тогда отец и мать были еще людьми, и летом они могли на пару месяцев выбираться за основной контур четвертого круга, занимая один из брошенных домов в далеком поселке. Отец рассказывал, что когда-то здесь жили люди, и была птицеферма, а бескрайние заросшие борщевиком поля засеивали ячменем и рожью. Маленький Беджан не мог в это поверить, видя перед собой лишь полуразрушенные панельные дома, одинокие, чудом сохранившиеся одноэтажные домики с заросшим одичавшими растениями садом. Он все время спрашивал, была ли здесь война, про которую уже настойчиво рассказывали в детсаду, но отец качал головой и вздыхал. Мать всегда молчала, настороженно озираясь, не подслушивает ли кто-нибудь. Но здесь не было ни души, даже бродячих собак не осталось. Если уходить глубже, идя в сторону разрушенных фабрик, можно было встретить на дороге обглоданные до яркой белизны скелеты разных животных. Один раз Беджан видел скелеты людей, они лежали в канаве и ворчали, смотря бессмысленными черными впадинами глазниц в бесконечное голубое небо. Беджану слышалось, что они именно ворчат, не хотят, чтобы тут кто-то был, кроме них. Мать тогда сильно перепугалась и хотела уехать обратно в город, отец успокоил, запретив Беджану одному гулять по поселку.

Он никогда не вернется туда, никогда не станет веселым и любознательным мальчиком, верившим в людей, верившим людям. В дверь осторожно постучали.

– Слушаю вас, – Беджан улыбнулся служанке, стоявшей у его двери, склонив голову и сцепив руки внизу живота.

– Вас просили придти на ужин. Господин Эмир очень злиться, – она быстро посмотрела на Беджана. В ее глазах была просьба, и он понял, что Эмир вымещает свою злость на прислуге. Как быстро он изменился, став господином, заняв место мертвого отца.

– Я буду через несколько минут. Мне надо переодеться, – ответил Беджан. Служанка кивнула и бесшумно удалилась в столовую.

Беджан задержался у двери, следя за ней. Он простоял еще пару минут, не меняя позы, когда она скрылась за дверью. Он понимал и не понимал тех, кто идет на заключении договора полного использования. Старый хозяин часто бил и насиловал служанок, после одаривая крупными суммами. Он мог бы этого и не делать, но что-то терзало старика, ему хотелось не скрыть свое преступление, а сгладить, накрыть искусным ковром, как закрывали пятна на полу в этом доме. Эмир с первого же дня полной власти бил, кричал, стеная потом от того, что разбивал в кровь свои женские кулачки. Ни о каком поощрении не могло идти речи, он вымещал свою злобу на всех, на ком мог.

– Ты опоздал! – крикнул Эмир, когда Беджан вошел в столовую. Он восседал на кресле своего отца, постоянно ерзая, пытаясь выбрать лучшую позу. Все было бесполезно, и со стороны он напоминал мешок с углем, но вряд ли Эмир когда-нибудь видел такой мешок или топил углем. А Беджан хорошо помнил, как он горит, сколько от него дыма и копоти, и сколько от него радости в мальчишеских глазах, когда он помогал отцу растапливать печку, весь перепачканный, черный, как чертенок. Так называла его мать, мама. У Беджана защипало в носу, и он закрыл глаза, чтобы никто не заметил тонкой слезной пелены. – Ты что, забыл свои обязанности? Чего ты молчишь?

– Я задержался на работе, и мне надо было отдохнуть, – вежливым бесцветным голосом ответил Беджан и сел на свое место. Слуги придвинули его стул, и вскоре перед ним оказалась тарелка с ухой.

– Да мне плевать на твою работу. Знаешь, я думаю, что тебя здесь скоро не будет. Я не стану терпеть тебя в моем доме, как мой отец!

Беджан почтительно склонил голову, когда Эмир упомянул отца. Он встретился взглядом с матерью Эмира. Она незаметно улыбнулась ему. В ее глазах сегодня не было пугающего блеска, рот не кривился в дикой усмешке. Беджан невольно залюбовался ей, одетой в темно-зеленое платье без украшений, что было удивительно. Обычно она надевала большие серьги, наматывала на шею жемчужные бусы, а все пальцы были в громоздких для женщины перстнях. Сейчас она очень была похожа на Мару и как мать, и как сестра. Она медленно опускала ложку в прозрачный бульон, ждала, когда масляная пленка полностью покроет ее, и, почти не двигаясь, отправляла ложку в рот. Эмир продолжал что-то кричать, требуя ответа от Беджана, а он смотрел украдкой за тем, как изящная статуя напротив играет в человека.

– Уберите это дерьмо! – Эмир в ярости бросил тарелку с недоеденным супом в стену. Обученный слуга успел поймать ее, на белый фартук плеснуло светло-желтой краской. – Знаешь, Беджан, я так решил. Ты не улыбайся, тебя это касается, я обо всем договорился. Ты завтра же заберешь Мару оттуда и приведешь ее сюда, а дальше вали куда хочешь. Посмотри, ну посмотри свой статус. Ты скоро будешь никто, понял?

– Мара не хочет возвращаться. Она должна сама решить, что будет для нее лучше, – спокойно ответил Беджан. То, что он был под следствием и ему запретили выезд за границу первого круга, Беджан знал, более того, он ожидал этого. – Пока на твой счет я не получал никаких распоряжений. Когда Пророку будет угодно, тогда я покорно приму его волю.

Он вежливо склонил голову и прижал руку к сердцу. В глазах искрилось столько насмешки, что даже Эмир смог отчетливо заметить это. Женщина напротив опять улыбнулась Беджану, сложила губы трубочкой и подула в его сторону. Чтобы это ни значило, Беджан вдруг понял, что она ждет. Спокойная и хладнокровная, незажатая в тиски препаратов, как обычно, она ждет в засаде, готовая нанести удар. Сейчас она напоминала змею, застывшую перед броском, гипнотизирующую жертву неподвижным взглядом.

– Если она не захочет идти сама, я эту тварь за волосы вытащу оттуда! – взревел Эмир. Беджан отрицательно покачал головой, но Эмир этого не замечал. Он смотрел на мать, требуя от нее почтения и одобрения. Лицо его менялось ежесекундно от лютой ненависти до жалкой мольбы. – Она отработает свое и пусть валит отсюда. Я прикажу вывести ее в четвертый круг, там пусть и сдохнет. Ты не думай, что я дурак! Я знаю, что она скоро и сама сдохнет. Ой, отец не создал смену, забыл про это, старый болван. Но у нас есть резервы – я сам позабочусь об этом! Женщина ткнула ложку в тарелку и со страшной силой провела по дну. Раздался резкий скрип, от которого Эмир вздрогнул и замолчал, пугливо глядя на мать.

Слуги поменяли блюда, положив каждому справа по устрашающего вида ножу для мяса. Беджану захотелось есть, и дело было не в том, что мясо было приготовлено прекрасно, мягкая, пышущая жаром баранья отбивная. Он следил за женщиной напротив, как она с удовольствием режет мясо и отправляет аккуратные кусочки в рот вместе с шариками зеленого горошка под покровом воздушного картофельного пюре. Мара тоже очень любила мясо, в этом они были с матерью похожи, в остальном их привычки и пристрастия к еде не совпадали.

Эмир долго ковырялся с отбивной. Он ругался, злился, обещая наказать повара за плохую прожарку и жесткое мясо. Женщина отпила вина из высокого непрозрачного бокала из синего стекла. Она пристально посмотрела на сына, и он замолчал, сделав обиженную морду.

– Завтра срок ожидания кончается. Ты знаешь, Эмир, что в сложившейся ситуации место Мары займет ее брат, – Беджан отпил воды из бокала, вино и другой алкоголь он не употреблял.

– Не смей называть этот биореактор ее братом! – взревел Эмир. – Это всего лишь донор! Он даже не человек, он даже не эти куклы, которых мы купили!

Эмир ткнул ножом в слуг и захохотал. Женщина с силой провела ножом по тарелке, скрип был невыносимый, и Эмир завыл.

– Мама! Прекрати, пожалуйста!

Женщина отложила нож и посмотрела на Беджана. Она больше не улыбалась, губы сомкнуты, челюсть напряжена, а в глазах горит маниакальная решимость. На секунду Беджану показалось, что болезнь вновь одолевает ею, что еще секунда, и она разразится диким смехом, как это часто бывало за ужином. Она еле заметно качнула головой, левый край рта дрогнул в презрительной усмешке. Она перевела взгляд на сына, ожидая от него продолжения.

– Этот донор отработает свое. Два цикла он выдержит, а больше нам не надо. Папаша мой не доделал, а я сделаю, и наш род будет главным. У него не хватило духа выгнать этих Юмашевых, а я заберу себе все! Понял, ты? Можешь так и передать наверх в своих отчетах. Я получил на это благословение Пророка! – Эмир гордо посмотрел на него и мать. Схватив кубок отца, он с жадностью стал пить вино, булькая и чавкая.

– А ты не думал, что у рода Юмашевых есть такое же благословение? – Беджан склонил голову и улыбнулся. – Ресурсы их донора велики.

– Но у них нет смены! А эти ублюдки скоро подрастут, пару лет мы продержимся до того момента, как я их введу, – Эмир запнулся, нечетко понимая свою мысль.

– Они слишком малы, чтобы стать адаптерами. Напомню тебе, что адаптером может быть только женщина.

– Или модифицированный мужчина. У нас будет два адаптера сразу и никаких больше доноров! Скоро им будут давать гормоны. Я их хозяин. Ты до сих пор не понял, что все уже согласовано наверху? У меня есть благословение от Пророка!

– Можешь так не орать, здесь нет никого, кто бы с тобой спорил, – заметил Беджан. – Но я тебе напомню, что у рода Юмашевых тоже есть такое благословение.

– Ты врешь! Ты не можешь этого знать! У тебя не тот уровень!

– Запроси сам, – Беджан принялся за еду, украдкой следя за женщиной. Все это время она не сводила глаз со своего сына.

– Посмотрим, кто окажется прав, – буркнул Эмир и допил вино. – Еще налить!

Ему налили полный кубок, и он с жадностью набросился на него. В глазах Эмира заблестел злой пьяный огонек. Он ухмылялся, с торжеством глядя на Беджана.

– А знаешь что еще, а? – он хихикнул и ткнул в его сторону вилкой. – Я не мой папаша, который заигрался с биоинженерией. Я буду действовать по-старинке, понимаешь, о чем я?

– Нет, не могу знать твои мысли, – ответил Беджан и вытер рот салфеткой. Еда была прекрасная, и даже вид брызжущего слюной Эмира не смог испортить блаженного спокойствия.

– Я запросил медкарту Мары. Знаешь, что она еще способна иметь детей? Но ты тут ни причем, ты никто! – Эмир загоготал, захлебываясь от хохота. – Я бы хотел, чтобы ты видел это, как я буду трахать твою жену. Я имею право – во мне течет кровь Пророка, я ношу в себе семя Пророка!

Беджан внимательно смотрел на Эмира. То, что он говорил, было правдой, и он имел право в целях продолжения рода потомков Пророка оплодотворять Мару. В его случае оплодотворение становилось грязным и уродливым действом. Старый глава рода отдавал свой материал в лабораторию, где его скрещивали с яйцеклетками Мары в поисках здорового потомства и сохранения генов потомков Пророка. Получилось один раз, и то с яйцеклетками матери Мары. Вырождение рода было слишком сильным, и все завязавшиеся организмы утилизировались, как дефектные. Ни Эмир, ни Беджан не заметили, как женщина взяла нож и до белизны в костяшках сжала его рукоять.

– А когда ее дочь подрастет, то я быстро ее осеменю. Старик был бесплоден, он был способен создать только уродов!

Эмир не успел договорить. Когда он победно облокотился о высокую спинку кресла, подбирая слова, давалась ему это тяжело, он был сильно пьян, женщина встала и одним движением воткнула нож ему в левый глаз до половины рукояти, пригвоздив его голову к спинке. Эмир застыл, потом тело дернулось, а правый глаз так и остался таращиться мертвым взглядом на всех. Он был мертв, так просто и так быстро. В столовой стало невыносимо тихо, слуги боялись дышать, но никто не посмел сдвинуться с места.

Женщина грациозно села. Вытерев руки салфеткой, она протянула руку к Беджану, и он отдал ей нож. Женщина принялась за остывшую отбивную. Когда она все съела, Беджан сам подлил ей вина. Она пила медленно, смотря прямо в глаза, не мигая, заставляя Беджана не отводить взгляда.

– Ты должен увезти их, – хрипло проговорила она. Беджан закрыл ненадолго глаза и открыл, без слов соглашаясь с ней. Она улыбнулась, в ее наряженной улыбке, уже несущей в себе признаки надвигающегося приступа, он увидел искреннюю радость и немного счастья. – Я в тебе не ошиблась. Мара выживет, я знаю. А теперь уходи, я больше не смогу вернуться.

Лицо женщины исказилось от внутренней борьбы. Она замахала на него руками, и Беджан поклонился ей и вышел. Стоя за дверью и проверяя свой статус, система разрешала ему покинуть место преступления, записи камер было достаточно, он слышал, как мечутся слуги, и как утробно кричит она, переходя от плача в хохот, теряя последние частицы разума. Он перестал слышать ее крики, хотя они и не прекращались. Беджан видел ее глаза, счастливую улыбку. Здесь все было кончено.

14. Прощание

Ночное небо осветилось сигнальными огнями, ударили с трех точек лучи прожекторов, выхватив медленных патрульных дронов. Все погасло также резко, как и вспыхнуло, глаза с трудом привыкали к темноте. Беджан зажмурился, отгоняя от себя назойливые вспышки и яркий свет прожекторов в небе. Смысла в прочесывании неба прожекторами не было, они остались как память, отголоски далекой войны, указание для спящих, что враг не спит. Беджан никак не мог отделаться от детской привычки следить за лучом прожектора. Перед глазами больше не вставали картины героических воздушных боев между роботами за столицу, налепленные из кадров псевдоисторических фильмов и роликов, которые запоем смотрели все мальчишки в школе, представляя себя героическим оператором робота или командиром целой эскадрильи роботов-истребителей.

Зашелестел гравий, послышался тихий гул электродвигателя. Беджан встал со скамьи и пошел навстречу одинокой инвалидной коляске. Она была старая, скрипела колесами, застревая в гравии, часто пробуксовывая. Новые были и удобнее, и мощнее, позволявшие пассажиру не задумываться о дороге и скорости, робот сам вез по нужному маршруту. В этой части небольшого парка не было видно корпусов пансиона. Здесь доживали свой век важные лица первого круга, которых выгнали из дома, чтобы не мешались, и содержались доноры адаптеров. Жильцы редко пересекались друг с другом, большинство не хотело никаких контактов, находясь в глубоком маразме или под действием сильных препаратов.

Коляску сопровождал медработник, высокий с широкими плечами, но лицо напоминало о том, что когда-то он был женщиной. Когда коляска застревала, медработник подталкивал или приподнимал из колеи, перенося на ровную часть.

– Беджан, я так рад, что ты пришел! – старик в коляске приветливо помахал костлявой рукой

– Здравствуй, Марат. Я не мог не придти, – Беджан без брезгливости пожал ему руку.

– Да, все так быстро меняется, – вздохнул старик. Он был лысый, без бровей и ресниц. Сквозь тонкую кожу проступали нити вен и артерий, кожа обтягивала кости, на которых не осталось ни лоскута мышечной ткани.

Беджан взял коляску и кивнул медработнику. Она улыбнулась и села на ближайшую лавку, достав из кармана халата планшет.

– Она любит читать, – пояснил старик. – Знаешь, в таком месте любой начнет читать. Я познакомил ее с античной литературой, и она делает успехи.

– Она? – удивился Беджан.

– Конечно она. Ты разве сам не видишь, что это женщина. Не важно, что в нее накачали, она все равно остается женщиной, – он приветливо помахал медработнику, женщина улыбнулась и поправила белую шапочку, не желавшую ровно держаться на отросших до ушей волосах.

– Я стараюсь не думать об этом.

– И правильно, незачем об этом думать. Но у меня больше ничего нет, остается только думать, – старик поднял руку, и они остановились. Он долго смотрел на луну, считал про себя звезды и улыбался. – Расскажи, как моя сестра? Я боюсь, что не выдержу.

– Она все вспомнила. У нас есть время, тебе нечего бояться.

– Кроме смерти. Но я ее не боюсь, – старик тихо рассмеялся. – Мне иногда кажется, что я давно уже умер, вот донашиваю тело, а сам уже где-то далеко отсюда.

– Мне трудно это понять.

– Тебе и не надо ничего понимать, – старик строго посмотрел на Беджана. Сейчас он был очень похож на Мару, умевшую смотреть точно также. – Поехали. Меня выпустили ненадолго, и я хочу проехать этот парк в последний раз.

Беджан покатил коляску, совершенно не чувствуя веса. Коляска отключилась, решив, что ее помощь больше не нужна. Проехав по аллее до конца, они свернули на темную дорожку, выводящую к забору.

– Как Эмир? Этот придурок ничего не натворил?

– Ваша мать убила его сегодня за ужином, – без эмоций ответил Беджан. Смерть Эмира никак не отозвалась в нем, сплошная липкая пустота.

– Что ж, так оно и должно было кончиться. Ты этого не знаешь, но мать часто навещала меня. Когда она бывает в себе, тогда она приезжала ко мне. И мы гуляли. Она любила эту дорожку, где никого не видно. Она несчастная, мне ее искренне жаль.

– Да, ты прав.

– А Мара знает? Она оставила себе новое имя?

– Да, она теперь называет себя Лиз. Про смерть Эмира она ничего не знает.

– Жаль, что мы так ни разу не встретились, – старик тяжело вздохнул. – С другой стороны так лучше для нее. А как малыши, ты забрал их?

– Да, все сделано. Мы ждем, когда Мара выйдет.

– Я волнуюсь. Зря она навязала на себя эту Ю-ли. Бросила бы ее и все. Она слишком слабая, я знаю это. Не думай, что мы тут ничего не знаем друг о друге. Я знаю ее донора. Я думаю, что он не выдержит.

– Это плохо, тогда у нас будет меньше времени, – Беджан повернул обратно, идти вдоль забора не разрешалось.

– Я вот все думаю и надеюсь, что вся эта подлая система рухнет, – сказал старик после долгого молчания.

– Не рухнет, но изменится. Система слишком устойчива, и люди не захотят перемен. Большинство все устраивает, и мало кто захочет менять понятную жизнь. В их понимание это означает, что жизнь справедливая.

– Да-да, я все это понимаю. И все же верх надо срезать. Пускай, и придут такие же, ходившие в слугах у этих. Все равно ненадолго всем дадут вздохнуть свежего воздуха. Как бы тебя не топили, бывает, что хватка ослабнет, и тогда всплывешь, увидишь солнце, вдохнешь чистого кислорода. И пусть тебя тут же утопят обратно, но память останется.

– Ты слишком это идеализируешь, – покачал головой Беджан. – В этом ты полная противоположность Маре. Она не верит в перемены, и я не верю.

– Но ты же пытаешься их совершить. Почему ты это делаешь?

– Я дал обещание отцу. Ты прав в том, что будут перемены, кратковременные и многие их не заметят, но они будут вынуждены поменять правила на самом верху. Да, я знаю, что это игра высших, что нас используют, но и мы используем их. Разве не так?

– Все так. Ты знаешь свою смерть, и те, кто руководил тобой, они первые будут требовать твоей казни.

– Они не знают, что мы решили, этого не знает и Мара, иначе бы они вытянули все из нее.

– Она не будет против. Для меня главное, чтобы ее детей не ждала наша судьба. Пусть проживут обыкновенную и пресную жизнь. Нет ничего хорошего быть важной государственной функцией. Неужели и у них там то же самое?

– Никто не может знать, кроме тех, кто имеет доступ. Думаю, что система похожа. Мы слишком низки, чтобы это понять.

Запищал браслет старика. Он вздохнул, и Беджан повернул к аллее.

– Вот и мое время вышло. Получается, что во всех смыслах, – старик тихо засмеялся. – Я вот никак не могу себя вспомнить. Я помню себя только таким дряхлым, источенным и изъеденным. Сколько во мне осталось от меня? Не знаю, никак не могу подсчитать. Я придумал себе воспоминание. Мы еще малыши и вместе. Рядом с нами наша мать, пускай этого и не было, и мы счастливы. Пусть так будет! Сделай так, Беджан, сохрани Мару и детей, тогда…

Он замолчал и протянул руку. Беджан пожал, почувствовав, как старик вложил все силы в последнее рукопожатие.

– Прощай, Беджан. Не говори обо мне Маре.

– Она спросит, и я не буду врать, – покачал головой Беджан.

– Может ты и прав. Слишком много вранья окружает нас. Делай так, как чувствуешь. Прощай.

Беджан крепко пожал его руки, чувствуя, как мертвенный холод пронизывает молодого старика, забираясь под кожу, стискивая сердце. Медработник покатил коляску к корпусу, А Беджан никак не мог унять дрожь в теле. Они всегда разговаривали загадками, оставляя в недосказанности большую часть того, что копилось в душе.