Адаптер

– Ненавижу, – прохрипел Беджан.

– Помни о детях, о жене и Ю-ли, – полицейский сжал руку Беджана.

– Я помню. Я не сделаю ничего во вред им, но я ненавижу, и это мое право!

31. Тело Пророка

В столовой стояла гнетущая тишина, Тарелки с кашей остались нетронутыми, мужчины жадно пили горячий чай, и Лиз с Ю-ли по очереди дежурили на кухне. Они вернулись три часа назад, и за это время никто из мужчин не произнес ни слова. Некоторые полулежали на столе, бессмысленно глядя на чашку, изредка дергаясь и поднимаясь, чтобы почти залпом осушить обжигающий чай, будто бы острая боль во рту была способна утолить внутренний жар.

Охранники и конвоиры должны были сидеть отдельно, но столы давно сдвинули вместе, игнорируя требования на терминале. В конце концов, программа тоже устала и перестала мигать розовым напоминанием.

– Хватит сидеть, ешьте кашу! – не выдержала Ю-ли и с силой стукнула пустой эмалированной миской по столу. Мужчины вздрогнули, непонимающими взглядами смотря на рассерженную девушку. Беджан слабо улыбнулся и первый взялся за ложку. Столовая наполнилась стуком ложек, и стало не так страшно всем. Ю-ли строго следила за ними, держа половник как меч или плеть, готовая в любой момент разить или отхлестать виновного. Лиз вышла проверить детей, а когда вернулась, обнаружила Ю-ли на раздаче, она решила заставить мужчин съесть все, что они приготовили им на поздний ужин.

– Все, спасибо. Я больше не могу, – засмеялся Беджан, пряча свою тарелку от Ю-ли. – Лучше Исламу доложи, а то он слишком медленно ест.

Ю-ли, не без удовольствия, со злобной улыбкой положила ему с горкой. Ислам застонал, но сопротивляться не стал.

– Что случилось? Почему вы молчите? – громко спросила Ю-ли, когда все было съедено, и мужчины стали клевать носом. Никто не уходил спать, словно завтра не надо было чуть свет ехать на работу в город, на сон оставалось менее четырех часов.

– Да, Беджан, объясни нам, что случилось? За что с ними так? Что они сделали? – спросил седой старик, сидевший на самом краю у окна. Он задержался на пересылке, как и на свете, игнорируя отчеты медстанции, прочившей ему скорую смерть вот уже больше тридцати лет назад. – Я такое видел много раз, не первый город изолируют. И никак не могу понять, за что же они так с нами?

– С ними, мы заключенные, – поправил его сидевший напротив молодой старик, страдавший от лучевой болезни, но державшийся старика, беря себе немного его везения.

– С нами! Ты себя от других не отделяй! Есть мы, и неважно, кто мы по статусу, и они! – старик погрозил кому-то кулаком в окне. – Так было во все времена.

– Верно, но тогда были войны, эпидемии, наводнения или землетрясение, – медленно сказал полицейский, неодобрительно смотря на внука, игравшего с Ю-ли в переглядки.

– А сейчас просто мочат, когда на всех не хватает! – стукнул кулаком по столу страшного вида мужчина непонятного возраста. Лицо было изуродовано шрамами от ожога, и страшная рубцеватая маска говорила о нем лучше любого отчета из личного дела. Про таких рассказывали в школе, показывали в инфоблоках, говоря, что так и выглядит настоящий уголовник, способный сотворить страшное, богомерзкое преступление. Но все, кто был в столовой, знали, что его внешность обманывала не только людей, но и машинную логику, неверно считывавшую его эмоции, понижая рейтинг до минимального уровня. – Вот что, неужели у них кончились деньги? Беджан, мы же все знаем, откуда ты и кто такой. Инфоблоки мы все смотрим, там про тебя было. Можешь не говорить, просто объясни – за что такое скотство?

Столовая зашумела, поддерживая мужчину со шрамами. Лиз села на лавку рядом с мужем и сжала его пальцы, слегка толкнув правым плечом. Беджан кивнул и после долгого вздоха заговорил.

– Для того, чтобы это понять, вам придется перестать быть людьми.

– Как это? – удивился мужчина со шрамами. – Я хоть и урод, но я человек и видеть не могу, как мы собираем мертвецов, а потом сжигаем, будто бы их и не было на свете! Почему мы не оставляем ничего о них, как требует наша вера? Разве они не заслужили покоя и памяти?

– И не надо говорить, что они все больны, и их убил вирус, – добавил молодой старик, закашлявшись от волнения.

Беджан молчал, рассматривая пальцы Лиз. Она колола его ладони заострившимися отросшими ногтями, которые Мана ежедневно выравнивала пилкой, приговаривая, что скоро у мамы будут настоящие когти, как у пантеры. Он думал, знают ли эти двадцать два уголовника, ожидающие пересылки за разные статьи и такие непохожие на настоящих головорезов и убийц, которых обычно демонстрировали в ежедневных полицейских хрониках. Мысль его ушла в другую сторону, он вспоминал, сколько раз за свою короткую жизнь слышал о том, что государство победило преступность, но каждый день в инфоблоке росло количество криминальной хроники, часто перемешанной с выявлением и задержанием госизменников и шпионов. Раз в пять лет вспоминали о террористах, добавляя в палитру ужаса больше кроваво-черных оттенков. Ориентировки на Лиз и Ю-ли висели постоянно на терминале, и каждый мог опознать, заподозрить и обеспокоиться, доложив, настучав куда следует. Но зачем, если никаких зачетов срока или других благ доносчик не получит. Если на человека надели браслеты, и он уже находится в пересыльном пункте, то нет никакой возможности погасить или скостить назначенный срок, всегда превышавший расчетное время дожития. На время заключения гражданин лишался основных прав, без которых можно было существовать, и не было ни одного юридического механизма возврата прав гражданину после отбытия срока. Беджан это проверял и не раз, за что получал предупреждения в университетской библиотеке, так и не вышедшие за стены университета, никак не повлиявшие на его рейтинг, сохраняясь лишь в личном деле студента. Не было и доверия к этим людям, как не может быть доверия к незнакомому человеку, не проявившему себя достаточно. Нормы и правила, созданные тысячелетия назад религиями и скомпонованные государством до законов, требовавших воспринимать каждого исключительно положительно, каким и должен был быть новый человек справедливого государства, не работали, оставаясь догматом для узкого круга истинно верующих, правоверных фанатиков. Государство старалось не плодить ярых поборников веры, понимая, что они же первые уничтожат власть, найдя в ней признаки истинного сатанизма.

Система контроля давным-давно заменила начальников тюрем и колоний, а вместе с ними полностью уничтожила иерархическую структуру зоны. Оказалось, что виной всему был именно сам человек, желавший власти и властвовать над другими, полностью подчиняясь своей звериной природе. Бесстрастный и неподкупный электронный мозг следил, анализировал и на ранних стадиях отсеивал тех, кто пытался восстановить прошлые порядки. И это была неродовая память или передаваемые из уст в уста скрижали воровской этики и уклада зеков – человеческая сущность сама рождала это в тех, кто родился таким, кто никогда бы не смог изменить себя, повинуясь доминированию лимбической системы животного над малой надстройкой мозга, делавшей человека человеком. Таких зеков забирали охранники, а конвоиры перевозили в спецучреждения, где зеки жили не больше пяти-шести лет, сдыхая от лучевой болезни. Это была самая грязная и вредная работа, на которой любая защита или спецпитание с восстановительными препаратами были бесполезны. Туда же отправляли и доносчиков, не забывая о проверке доноса. И об этом знали все, с первого же дня, попадая в первичный спецприемник, ожидая этапа. Знали и делали свой выбор, часто неосознанный, на уровне инстинктов. Беджан все это знал, и Лиз, коловшая его, бесшумно шепча что-то на ухо, тоже знала. Ю-ли сидела напротив и недовольно смотрела на него, не понимая, почему он медлит.

– Я должен повторить, что понять вы сможете только тогда, когда перестанете быть людьми. Перестанете думать и чувствовать, перестанете жалеть. У государства по определению не может быть ни жалости, ни сострадания – это политика, которая играет на чувствах людей. Но политика не нужна государству, она нужна людям, чтобы обманывать себя, чтобы видеть во всем, что происходит смысл и не задавать вопросов. Запомните – сомнение рождает внутри человека семя дьявола, которое может прорасти и выпустить на свободу самое худшее, самое ужасное и страшное, то, отчего защищает людей государство. Так легче жить, так имеет смысл жить.

Он замолчал, и никто не сказал ни одного слова. Казалось, что они даже дышать стали бесшумно, настолько тишина раздавила уши, желая вытеснить из черепной коробки разбуженный нервный мозг.

– Я не знаю всего, а многое из того, что мне известно, требует подготовки. Попробую объяснить проще, – Беджан смущенно улыбнулся, Лиз погладила его по рукам.

– Да уж, давай объясняй проще, чтобы толковые ребята и те поняли! – пробасил мужчина со шрамами, разбив давящую тишину на острые осколки, больно врезавшиеся в уши.

Все рассмеялись, спуская на пол внутреннее напряжение от ожидания, не сулившего ничего хорошего.

– Первое, что надо понимать – денег не существует. Это звучит странно, но денег не существует вот уже почти сто лет. Все государства договорились между собой, переводя свои валюты и денежные активы в энергию. Человечество долго шло к пониманию того, что истинным активом является только энергия. Это сложно объяснить, но весь товарообмен, зачеты и перерасчеты, вложения, акции, рост и падение – все это есть учет произведенной и потраченной энергии.

– Это-то как раз понятно, – медленно произнес старик. – Я об этом знал еще до посадки. И вы все это знаете, не так ли? Кто из вас держал в руках деньги или действительно их видел на своих счетах? Там одни долговые расписки, а как они называются?

– Вот ты сказал, и я вспомнил! – рассмеялся каркающим смехом молодой старик. – А раньше и не думал об этом. Energy token, верно?

– NRGTON, если быть точнее, – поправил Беджан. – Расшифровал верно. А тот, кто владеет энергией – владеет миром.

– И что, кому-то не хватает киловатт? – удивился охранник, нервно почесав лысую голову.

– Дело не в том, хватает или не хватает. Дело в расчетах и планах. Как и было раньше и будет всегда, имущество и другие блага распределяются по принципу пирамиды, причем перевернутой, где вверху находится малая часть населения. Это невозможно изменить и бессмысленно. Каждый человек имеет право на гарантированный доход, который, как вы знаете, обеспечен не деньгами, а имуществом и другими благами.

– Знаем-знаем, – хмыкнул мужчина со шрамами. – Жилье, еда по норме, можно обменять или накопить, одежда, обувь, медицина и так далее. Вот только блага не у всех равные.

– От круга к кругу растет стоимость и доступ к излишествам, это и есть пирамида, где малая часть имеет больше благ, а большая часть – меньше благ. И все же это не отменяет того, что государство заменило деньги на долговые расписки. Хотя, если попытаться найти первоисточники, деньги всегда были долговыми расписками, другим был обеспечительный фонд. Но это неважно, а важно то, что каждый человек имеет свою стоимость. Со временем, и это случается постоянно, просто мы об этом ничего не знаем, перерасчет и взаиморасчеты между государствами становятся невозможными. Как бы не была идеальна система справедливого распределения благ, она в основе своей ложна и лжива. Поэтому приходится списывать население. Вот так, жестоко и просто. Раньше государства занимались полумерами: повышали инфляцию, чем обесценивали деньги и снижали долговую нагрузку, устраивали войны или заставляли граждан вкладываться в гособлигации. Надеюсь, пока все понятно?

– А чего тут не понять? – мужчина со шрамом повертел головой, все закивали. – Грабили и все! Забирали лишнее, и становилось полегче.

– Именно так и было. Но с приходом Пророков все изменилось, и просто так грабить больше нельзя. Как нельзя и начинать войны, – Беджан нехорошо улыбнулся и дернулся, желая сбить с себя это уродливое лицо цинизма. Лиз сжала его руку, помогая унять нарастающую дрожь от горящей в груди ненависти. – Теперь нет войн, но есть эпидемии, а это уже карающая рука Господа.

– Но подожди, есть же реальные деньги! Я сам их держал в руках! – возмутился лохматый зек, весь разговор нервно ерзавший, посматривая на дверь.

– Ты говоришь о монетах. Да, есть такие монеты. И это действительно деньги, оставшиеся нам после крушения мира. Их не может быть больше или меньше – всегда одно и то же количество, неизменное и нерушимое. Их нельзя уничтожить или выпустить больше. И когда наступает кризис, в прошлом его называли дефолтом, государство пытается выманить, забрать себе часть тех монет, которые находятся на руках у населения. Раньше бы просто начались массовые обыски и изъятие с расстрелами, но это запретил Пророк. Скоро частично заблокируются транзакции, и люди начнут мелкую торговлю между собой, расплачиваясь товарами или услугами, отдавая часть наследства государству обратно. Понемногу, по крупинке, но год за годом государство собирает себе все части монет. И тут стоит объяснить, откуда они взялись, но я точно не знаю.

Беджан вздохнул, устало поводив плечами. Бессонная ночь давала себя знать, все устали, но вряд ли бы кто-то смог бы уснуть сейчас.

– Я могу объяснить, – хихикнул молодой старик. – Собственно за эти знания я здесь и сижу. Удивительно, что меня не кокнули еще на следствии, а все Пророк с его приказом все делать по закону.

– Не верю я тебе, сказки рассказываешь, – недовольно буркнул старик в бороду.

– Сказки-то сказкам рознь, а статью мою может каждый посмотреть. Попросите лохматого, он вам откроет, – молодой старик кивнул лысому охраннику, тот недовольно кивнул. – Так вот все на самом деле просто: в свое время, очень давно, пришла нашим правителям гениальная мысль. Причем, и это очень важно, мысль пришла во всем мире одновременно. Ну, или почти, разница в пару лет. Так вот, решили они по справедливости страну с гражданами поделить, чтобы у каждого была своя доля, которую он может передавать по наследству. И выпустили эти коины или монеты, как мы называем. И в этом была заложена гениальная и жестокая идея, точный расчет, сколько должен жить человек на земле, чтобы всем на все хватало.

– Так зачем они тогда ерундой этой занимаются с распределением энергии? – недоуменно спросил полицейский, весь разговор хмурившийся от головной боли.

– Это и есть главная шутка Пророка! – захохотал молодой старик. – Если вы думаете, что Пророк у них другой, то вы просто дети! Пророк у всех один, разные только монеты. А потеряло их государство или государства во времена Великой войны, так, вроде, называют это в школе. На деле же это было время Великого передела. Не могу не отдать должное Пророку, верно рассудившему, что нельзя построить новое справедливое общество на старых предрассудках. Поэтому все, чтобы напоминало о прошлом, было уничтожено. И вместе с тем прошлое и есть наша главная связующая нить, наш фундамент.

– Так кому это все тогда принадлежит? – возмутился охранник, стукнув кулаком по столу. – Я ничего не понимаю! Зачем нужны эти адаптеры, зачем нужна вся эта сложная бредовая система? Из-за кого это все?

Лиз и Ю-ли ощутили, что их окружили настороженными взглядами. Ю-ли часто задышала, у нее начался приступ паники, и Лиз пересела к ней, до боли сжав пальцы на левой руке. Ю-ли вскрикнула и немного успокоилась.

– Так, может, им нужны эти адаптеры? Может их надо вернуть, чтобы они там… – охранник запнулся и замотал головой. – Нет, ну не из-за этого же. Ну что они там, совсем без резервов, без запасных вариантов? И вообще, что делают эти адаптеры?

– Адаптер высшего уровня – расчетный центр, через который закрываются все сделки между государствами и экономическими зонами. Резервы есть всегда, но они не нужны. Есть потомки апостолов, приближенных Пророка. А раньше они были главами компаний и представителями высшей элиты, де-факто владевшей большинством активов. По сути, они были настоящими владельцами нашей земли и нас. И для того, чтобы закрепить их власть в эру отказа от денег, придумали эту сложную систему расчетов, заключенную в теле потомка главного рода. На божественном уровне закрепили право на власть, право на божественную власть. – Беджан улыбнулся девушкам. – Адаптеров ищут только с одной целью – убить, деактивировать, привести в негодность. Любой вариант подойдет.

– А зачем? – удивился охранник. – Ведь так они потеряют свою власть!

– И ее обретут другие, которые хотят смены этой подлой системы. Вы же знаете, сколько слухов, сколько якобы секретных материалов всплывает постоянно в серой зоне инфопространства, – Беджан усмехнулся. – Многие вступают в революционные организации, как они считают, что это революционная организация. Они искренне верят в перемены и готовятся к восстанию. Так вот восстание уже произошло, и революция, как это всегда и бывает, произошла в верхах, а люди всего лишь орудие, расходный материал, готовый отдать свои жизни за власть другого. Не знаю, как по-другому объяснить.

– А власть получит тот, у кого будет больше монет, верно? – спросил старик, угрюмо смотревший на молодого старика.

– Скорее всего так. Мы возвращаемся к истокам, к природе, – Беджан рассмеялся. – Те, кто придет на смену потомкам апостолов Пророка, не будут играть в божественность транзакций, а кроме транзакций ничего и нет – в них весь смысл.

– Не иметь что-то, а держать всех в руках как Господь? – неуверенно спросил Ислам. Дед долго и хмуро смотрел на него, но потом одобрительно кивнул.

– Именно! Само владение не имеет уже той ценности, что раньше. Ценна только власть – абсолютная власть! – воскликнул молодой старик. – А вот вы мне скажите, кто есть Пророк?

– Точнее, что есть Пророк, – поправил его Беджан. – Это квантовый суперкомпьютер.

– Точно, но не один. Их много, и они во многом защищают и дублируют друг друга. Но скажите, есть ли Пророк?

– Есть! – звонко воскликнула Ю-ли.

– Почему? Это же всего лишь компьютер? – мужчина со шрамами улыбался девушке. Ю-ли смотрела в стол, сильно нахмурившись, не зная, как пояснить свою мысль.

– Я объясню, а Ю-ли меня поправит, – Беджан потянулся к Ю-ли и погладил ее по рукам. – Ю-ли права – Пророк есть, ибо все его деяния действительны для нас, а, значит, и он действителен. Проще говоря, все, что делает Пророк, мы можем видеть и ощущать постоянно. Мы все здесь отчасти по его воле, и не имеет значения человек это или машина, или божественная сущность – для нас он также реален, как этот стол, эта ночь, которую мы потеряли, как завтрашний день.

– Хорошо, пусть так. Но тогда что означают эти монеты относительно воли Пророка? – спросил охранник. – Я уже со всем согласен, вот только не пойму, зачем нужны эти жалкие монеты.

– Не такие уж и жалкие. В них миллионы, миллиарды жизней. И воля Пророка не имеет никакого отношения к этим монетам, – молодой старик вздохнул и посмотрел на потолок, не то молясь, не то ища ответа. – Это плоть Пророка, его малая часть, которая соединившись вместе с себе подобными, воссоздаст его во плоти. Самое смешное, что все это есть в священных текстах, доступных каждому. Надо внимательно прочитать, и тогда мир откроется. Но лучше этого не делать.

– Чего не делать? – не понял охранник. – Не читать священных текстов?

– И это тоже. Древние говорили, что знание умножает скорбь – воистину, не добавить, не убавить! Но я имел в виду, что не надо собирать монеты. Не надо собирать Пророка.

– А что тогда произойдет? – спросил Беджан, в лице молодого старика он узнавал кого-то, но не мог вспомнить. Старик покачал головой, верно угадав его взгляд.

– В священных текстах написано, что это есть частицы Пророка, частицы Бога на земле. Соединив их вместе, мы воссоздадим тело Пророка. А воссоздание или, если правильно говорить, воскрешение тела Пророка – это апокалипсис.

– И что тогда произойдет? – прошептала Ю-ли.

– Ничего особенного – Пророк отключится, ну или что-то подобное. Программа будет выполнена, а запустить заново никто не сможет, – молодой старик постучал пальцами по столу. – А дальше ад – обратно в животный мир. Проще говоря, начнется апокалипсис.

32. Выход

– Дети спят, – Ю-ли осторожно закрыла дверь в медкабинет, с тревогой посмотрев на Лиз, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать.

– Не стоит так переживать, милая девушка, – доброжелательно сказал молодой старик и налил Лиз еще один стакан водки. – Вернется, никуда не денется. У вас стабильные ментальные якоря, так что в пучину без сознания не унесет. А ты, моя дорогая, еще не выпила положенную норму. Пей, давай.

Лиз поморщилась и демонстративно высунула язык. В ней уже разогревалось два стакана водки, а в голове творилось такое, что она сама себе не могла описать, отпустив мозг и разум в свободное плавание. Ю-ли взяла бутылку и понюхала, с омерзением поставив обратно на стол. Беджан сидел спокойный, держа Лиз за руку. На них было забавно смотреть, безмятежно сидящих на кушетке, о чем-то переговариваясь взглядами. Особенно смешной стала Лиз, вкусившая все прелести быстрого опьянения, переходящего в жесточайшее алкогольное отравление.

– А точно нет другого выхода? – в очередной раз спросила Ю-ли, силы покинули ее, и девушка рухнула на стул, еле заметно трясясь от нервного напряжения.

– Нет, ты же сама видела приказ. Через неделю к нам доедет опергруппа, и вас будут сканировать, – ответил Беджан.

– И ничего не найдут! – радостно добавил молодой старик, следя за пульсом Лиз и графиком кровяного давления, оно медленно росло.

– Но у нас же остались шрамы, – опасливо проговорила Ю-ли, показав на незаметные белые полоски на голове, расположенные на три сантиметра выше основания ушей. В этих местах волосы больше не росли, и было несложно открыть шрамы, разделив пряди рукой. – И кровь у нас та же. Они возьмут анализ, и мы пропали!

Голос ее дрогнул. Ю-ли с мольбой посмотрела на Лиз, которая весело улыбалась ей, с трудом допивая третий стакан. Она помотала головой, и Ю-ли немного успокоилась.

– Милая, прекрасная Ю-ли, – распевно начал молодой старик. Он специально говорил, подражая актерам из старых фильмов. – Конечно же, они вас обнаружат и идентифицируют. В этом не может быть сомнений, но на этом их миссия будет закончена.

– Откуда вы это знаете? Я не понимаю! – с досадой воскликнула Ю-ли, от ее голоса медкабинет зазвенел, и Лиз негромко засмеялась, погрозив ей пальцем.

– Знаю, потому что я работал с вами. Не с тобой и Лиз, но с адаптерами высшего уровня. Через вас я и узнал все о Пророке, поэтому и оказался здесь. Да, они вас идентифицируют, и на этом все, потому что вы будете бесполезны. После процедуры выхода, так проще понять то, что сначала Лиз, а потом и ты должны сделать, вы станете бесполезны.

– Мы умрем? – шепотом спросила Ю-ли.

– Да, но как адаптер высшего уровня. Собственно и как адаптер любого другого уровня. Восстанавливать вас слишком дорого, да и результат в вашем возрасте редко бывает положительным. Пойми, то, что я называю выходом, всего лишь внутренняя команда, которую вы даете контроллеру, который вам внедрили в мозг. Вы отключаете его, а вот включить обратно очень сложно, а в вашем возрасте это скорее всего приведет к смерти.

– Но почему они не захотят нас включить заново? – не унималась Ю-ли, в уме перебирая все варианты и от этого пугаясь еще больше.

– А вот тут нам поможет Пророк или слово Божье! – расхохотался молодой старик. – Беджан лучше объяснит.

– Да, так и есть. Ваша жизнь, как и жизнь любого человека – бесценна, как бы это нелицемерно звучало сейчас. Таков закон высшего уровня, первого уровня, если быть точнее. По нормативам вы вышли из возраста модернизации или обновления, и любая из этих операций признается угрозой жизни первой категории. Это означает, что даже интересы государства не могут быть выше жизни человека, если угроза жизни достигла первого уровня. Интересы государства находятся ниже, но об этом мало кто знает, кроме Пророка. Система не даст им право забрать вас и отправить на перепрошивку.

– Перезагрузку, если быть точнее, – молодой старик забрал пустой стакан и, долго всматриваясь в график давления на мониторе, налил еще половину. – Пей, больше не буду наливать. А вообще, наш Пророк был тот еще шутник. У всех, даже у адаптеров высшего уровня, есть право выбора, о котором не говорят, но оно есть. И вы могли в любой момент отключить у себя контроллер, правда, вы бы скорее всего умерли, но неизвестно, что хуже.

– А зачем пить водку? – Ю-ли с омерзением посмотрела на бутылку, ее начало тошнить.

– О, водка помогает вашему мозгу не так остро реагировать на конвульсии контролера. У него встроенная защита, которая помогает запугать мозг и не дать вам совершить отключение. Можно принять наркотики, но где их достать, да и эффект может быть не тем. Под наркотой мозг может забыть свой якорь или просто забыть, что хотел вернуться, тогда смерть. С водкой проще, можно и через капельницу ввести, но это не то. Нужен эффект постепенного опьянения, чтобы мозг расшевелился, порадовался перед боем. Вот так.

Ю-ли нахмурилась, но больше ничего не сказала. Когда Лиз допила остатки водки, Ю-ли подошла к ней и крепко обняла, расцеловав. У девушек хлынули слезы, у Ю-ли от тревоги, а у Лиз от радости. Она верила, что все будет так, как сказал этот молодой мужчина, ставший стариком от лучевой болезни. Лиз знала, что вернется.

– Только попробуй умереть! Я тебя из-под земли достану! – прорычала Ю-ли и вышла, не оглядываясь. Спускаясь к детям, она вжалась в угол между этажами и глухо зарыдала, заставляя себя выжать все слезы и безудержную тревогу, чтобы не напугать детей, не дать им заподозрить неладное. Стояла глубокая ночь, но Мана всегда просыпалась, не находя Лиз в комнате. Девочка всегда чувствовала, что мама ушла.

В медкабинет вошли полицейский и охранник. Они потоптались у двери, с немым вопросом смотря на молодого старика.

– А вы чего пришли? Вас тут не хватало, – недовольно буркнул молодой старик.

– Мы так, пожелать удачи. Лиз, ты не злись на нас. Мы же не знали, что на самом деле происходит, а система сама вас идентифицировала. Никто из нас доноса не писал, – с грустью сказал охранник. Ему было не по себе, особенно в ярком белом свете медкабинета, где ему не удавалось спрятать свою большую несуразную фигуру в черной форме.

Лиз приветливо улыбнулась и покачала головой. Она уже засыпала, и не особо понимала то, что ей говорят.

– После проверки нас всех отправят по этапу дальше, – сказал полицейский. – Уже пришло предписание: всех отправляют за четвертый круг.

– Ты остаешься? – спросил Беджан.

– Да, но меня могут вызвать обратно, если снимут ЧП.

– Не снимут, они его не для этого назначали, – ответил молодой старик и посмотрел на охранника. – Ты с нами пойдешь по этапу?

– Не знаю, я так и не понял, как могу выйти из круга, – охранник почесал лысую голову. – Ничего не понял.

– А тут нечего понимать. Слушай Беджана и делай, как он скажет, – молодой старик сверился с графиками и махнул на них рукой. – Выметайтесь, пора начинать.

– Удачи, мы ждем тебя обратно, Лиз, – сказал полицейский и кивнул Беджану. – Оставайся с ними. Мы тебя определили в лазарет. Сами справимся.

Они вышли. Лиз крепко обняла Беджана и поцеловала. Затем оттолкнула его, чтобы он слез с кушетки. Она рассмеялась, игриво смотря на мужа.

– Пьяная женщина, но все равно прекрасная, – сказал молодой старик и закрепил на руках и ногах датчики. Лиз дернулась, электроды оказались до боли холодными.

– Ты знаешь, что надо делать. Не мне тебе объяснять, путь найдешь сама, а команду входа в исходный код ты знаешь, – молодой старик следил за ее зрачками, боясь, что она уже стала невменяемой.

Лиз закивала и улыбнулась, весело им помахав.

Беджан и молодой старик сели напротив на кушетку, устало облокотившись на стену. Как бы ни были они уверены, усталость и нарастающая тревога победили, заставляя опустить руки и не отрывать взгляда от нее. Лиз уже не видела и не слышала их, она отключилась за две миллисекунды после активации контролера. Она вспомнила, что еще девочкой так играла со своим мозгом, находя ночью этот путь обратно к себе, безумно пугаясь, убегая прочь под хлесткими ударами кнута нейроконтролера. Теперь же он был слаб, с трудом ударяя по мышцам, не вызывая боли, скорее это было даже приятно. Боль медленными волнами спускалась от шеи к ногам, заставляя пульсировать и сокращаться все мышцы. У нее свело ноги от ступней до таза, стало очень горячо, волной жара переходя выше, в обратном направлении, заставляя мышцы сокращаться чаще, сильнее, пока не свело все тело, изгибая позвоночник, заставляя биться на кушетке.

Беджан среагировал первый, успев вложить в рот пластиковый цилиндр. Лиз сжала его зубами, почти разгрызла, продолжая волнообразные судороги. Вдруг она выгнулась, став в мостик на голове, держась на пятках и, ощутив сильный пульсирующий оргазм, закричала и рухнула на койку, больше не шелохнувшись.

Мир исчез. Существовал ли он вне ее сознания, Лиз не знала. Существовала ли она, а разве в этом был смысл? Больше не было ни чувств, ни мыслей, ни понимания себя, ощущений своего тела, пространства и времени. Вот уж действительно выдуманная человеком ложь, желание подчинить мир скоротечности своего существования. Времени не было никогда, оно и не могло существовать вне границ разума человека.

Лиз больше не существовала. И нет, она не могла этого понять или осознать, ведь и сознания больше не существовало. Она знала путь, или не она, а что-то иное, стремящееся к цели. И это иное не двигалось, не летело или растворялось в глубинах бесконечности, оставляя позади потухшую фигуру с бесконечным количеством граней. Это иное отталкивала все от себя, притягивая цель. По-другому это и назвать было нельзя, и если бы Лиз могла, то она бы постаралась запомнить, чтобы потом передать Ю-ли. Останется лишь безграничная власть над собой, она войдет в каждую ее клетку, наполнит ее без остатка. Иное, ставшее ею, отбрасывало от себя атаки нейроконтролера, становившиеся все слабее и незаметнее. Иное притянуло к себе цель, и Лиз вновь стояла у двери с позеленевшей от старости медной ручкой. Она открыла дверь и вошла.

Яркий свет полностью ослепил ее. Кто-то взял Лиз за руку и повел за собой. Он был маленьким, как и она. Маленькая Мара открыла глаза и увидела большую детскую. На коврике, сложенном из разноцветных пазлов, сидела бабушка Насрин, а за руку ее держал Марат. Бабушка Насрин больше не была старой, став молодой красивой женщиной, с теплыми добрыми руками. От нее пахло молоком и хлебом, а еще земляникой и зеленой травой.