Во дворце поднялась суета. Растерявшаяся челядь носилась по комнатам, не зная, что предпринять. Кто-то сообразил взобраться на колокольню приусадебной церкви, вывесил черный траурный флаг и зазвонил в большой колокол. Метнулись в сторону испуганные голуби, ютящиеся под церковными сводами.
Старший майор Вахтов, совершавший утренний моцион в сопровождении ординарца, услышал звон колокола, увидел черный флаг над колокольней и помчался во дворец, бросив на ходу ординарцу, капитану Круглову:
– Привези форму!..
Он не зря требовал форму, подозревал, что без формы охранники его не признают и ворота не откроют; для людей военных все гражданские на одно лицо. Так и произошло. Дежурные на КПП глянули на Вахтова раздраженно; мало ли кто у дворца топчется; в лихую годину не до жалобщиков. Отогнали от ворот подальше. И пусть скажет спасибо, что обошлось, ведь могли согласно инструкции уложить на землю и выпороть. Старший майор не возмутился, карой не пригрозил, наоборот, подумал, что охрану надо поощрить за бдительность, сам ведь эти инструкции сочинял. Но от такой, чересчур благодушной мысли сразу же отказался: все-таки подчиненным следует начальство знать в лицо.
Ординарец привез форму. Вахтов переоделся. Сверкнули золоченые аксельбанты, заалел околышек фуражки, и стражи тотчас признали начальника. Поминутно кланяясь, трясущимися от страха руками открыли перед старшим майором ворота. Вахтов уже скрылся во дворце, а они продолжали кланяться ему вслед, – вдруг повернется и вспомнит, что его не пускали. Нехорошо получится. А спине не убудет лишний раз согнуться. Здоровью вообще от частых наклонов большая польза.
Вахтов прошел в гостиную, велел прислуге подать кофе. Горничная принесла целый кофейник.
– Погоди-ка, – остановил её старший майор. – Скажи мне, милая, что ты подавала сегодня Семен Семеновичу на завтрак?
Милая со страху рухнула в обморок. Вахтова эта фортель не удивила; слуги часто предпочитали обморок дружеской беседе с начальником охраны.
Два оперативника отнесли неподвижное тело в соседнюю комнату.
Вахтов велел привести повара. Тот даже до гостиной не дошел, рухнул по дороге. Его положили рядом с горничной. Спустя полчаса набралась дюжина обморочно-неподвижных тел, а Вахтов так и не получил ответа на вопрос, чем завтракал утром покойник. И кто знает, до какого числа возросло бы количество павших от страха дворовых, если бы не приехал профессор Майский. Он осмотрел тело, прощупал пульс и сообщил начальнику охраны, что признаков отравления не находит.
– Так отчего он умер?
– От старости, – сказал профессор. – От старости люди порой умирают.
Вахтов задумался. Смерть губернатора могла оказаться концом его карьеры. Должность давала ему беспрепятственный доступ к уху губернатора, чем он и пользовался. И это заставляло всех – от челяди до министров – при его появлении трепетать и лебезить. Теперь его положение будет зависеть от нового губернатора. А кто им станет неизвестно. Если Мямлин, то жди беды. Голова может простить былую обиду, задница – никогда. Зад – самое памятливое место у человека. В лучшем случае назначат его начальником горотдела полиции в какую-нибудь Тмутаракань на границе губернии. Или того хуже – отправят на досрочную пенсию. Сам он, пожалуй, опалу пережил бы, но Алису, ставшую его родственницей пару месяцев назад, ни один вариант не устроит. В глушь с ним она не поедет, а его пенсии хватит ей только на булавки. И тогда… О том, как поступит тогда Алиса, он даже думать не хотел, ибо прикипел к девушке душой и телом. Такое часто случается с холостыми мужчинами среднего возраста, встретивших двадцатилетних кузин.
От этих мыслей Вахтову стало не по себе. Оглянулся, вдруг кто-то догадался, о чем он думает. Вышколенная челядь стояла в стороне, застыв в ожидании распоряжений и исподволь следя за его мимикой. Достаточно одного движения брови, чтобы они бросились исполнять его желание. Вахтов заметил готовность на лицах слуг и устыдился охватившей его неуверенности в собственных силах. Чем, собственно, Мямлин и министры отличаются от челяди? Да ничем. Такая же пугливая и безынициативная свора. И тут старшего майора осенило; он понял, что с Мямлиным и министрами следует вести себя так, словно ничего в его положении не изменилось.
Вахтов почувствовал прилив энергии, принял суровый вид и повернулся к слугам:
– Снимите черный флаг, прекратите трезвонить и отыщите моего ординарца. Живо!
Слуги бросились выполнять приказ. Примчался ординарец, взмыленный и растрепанный.
– Усиль охрану дворца. Никого не впускать и не выпускать! – велел Вахтов. – Приедут министры, гони их ко мне.
– Они уже приехали. И митрополит с ними. У дверей дворца толпятся. Я им сказал, что вы пока заняты.
– Подержи их там еще минут десять, и все. Чтобы без моего разрешения ни одна муха из дворца не вылетела. Я на тебя надеюсь, парень. Не подведи.
– Не поведу, будьте покойны! – Ординарец умчался.
Слова «будьте покойны» в данной ситуации звучали сомнительно, но старший майор не обратил на них внимания; не до придирок сейчас.
Десять минут Вахтов провел в одиночестве. Медицине давно известно, что стресс активизирует работу мозга. Мозг Вахтова работал в ускоренном режиме. Он думал о том, как создать для министров неразрешимую проблему, которая заставит их обратиться к нему за помощью. И придумал.
Преданный ординарец исполнил приказ начальника, не забыв указание «гони ко мне». «Гнать» можно только беспомощного человека. Отними у него брючный ремень, отбери шнурки, и он почувствует себя беспомощным. Капитан Круглов знал человеческую психологию: впустил в комнаты правительство и митрополита с условием снять обувь при входе.
Простое, казалось бы, требование: в лучших домах Полянска гостям тапочки предлагают, и никого это не смущает, разгуливают по паркету в стоптанных тапочках спокойно. И мужчины и женщины. Даже вальс танцуют. А тут министры вдруг оробели и утратили начальственную спесь. Разулись. Только начальник полиции сперва заартачился, не соглашался снять сапоги, помнил, что портянки не первой свежести. Не в гости же пришел, на службе находится. Но под давлением председателя правительства сдался, стащил с ног сапоги вместе с портянками, пошел босым.
Министры прошли в гостиную. Их лица искажали слезливо-встревоженные гримасы. Растерянность читалась в глазах: в одночасье рухнул их привычный мир. Самому старшему из них еще не исполнилось и пятидесяти лет. Они родились, учились и выросли при генерал-губернаторе Скрепине. Тот был всегда. Как небо, как смена времен года, как воробьи под ногами или тараканы на кухне. Он был губернатором, когда их еще на свете не было, и они верили, что будет губернатором вечно. С внезапной смертью Скрепина они почувствовали себя брошенными на произвол судьбы. Топтались и смотрели на Вахтова вопрошающими собачьими глазами. Невелик чин старшего майора, но властность человека определяется не чином, а его харизмой. Правда, что означает харизма, никто толком не понимал. Да и само слово какое-то гадкое, вроде «харя». Однако у кого она есть – не харя, а харизма – тот и начальник. Хотя случается, что эти два понятия уживаются в одном человеке. (Это общее рассуждение, к старшему майору не относящееся; у него все же не харя, а худощавое интеллигентное лицо и очки, между прочим, в тонкой золотой оправе).
– Не слишком-то вы торопились, – попенял министрам Вахтов.
– Дорожно-транспортная авария на дороге, господин старший майор, – объяснил Мямлин.
Вахтов удивленно поднял брови:
– Что за пургу вы несете? Какая на хрен, авария, когда машины не ездят?
– Моя бричка перевернулась, – пролепетал Мямлин.
– А не надо хватать поводья, чтобы научиться управлять лошадьми, – ввернул министр юстиции. – Нужно сначала на своей Касандре потренироваться.
– Не лезьте в мою частную жизнь! – потребовал Мямлин.
Вахтова эта перепалка обнадежила.
– Рассаживайтесь, господа. Сейчас нам не до мелочных склок, – сказал он, изображая миротворца. – У нас проблема много серьезней.
– Верно, – уныло произнес Загладин. – Какой человек скончался… Как теперь жить?
Министры тяжело вздохнули.
«Сами в капкан лезут», – подумал Вахтов. – Жить нужно по-прежнему, господа, – сказал он. – Понятно, что кончина губернатора, к которому привыкла губерния, травмирует население. Поэтому факт смерти Семена Семеновича не должен быть обнародован. Мы сообщим, что Скрепин болен, и со временем предъявим народу его двойника.
– Двойника? – переспросил Мямлин.
– Именно. Вы же не хотите, чтобы у нас менялись правители, как в иных губерниях.
– Боже упаси! – хором вскричали министры.
– Значит, нам нужен новый губернатор, внешне похожий на Скрепина. Его двойник.
– А где мы возьмем такого двойника? – спросил рассудительный митрополит.
– Здесь и сейчас. – Старший майор повернулся к Майскому: – Скажите, профессор, кого из присутствующих можно сделать похожим на покойника?
– Любого, – не задумываясь, ответил Майский. – Был бы только под рукой бронзовый подсвечник.
– Всем известен ваш юмор, доктор, – сказал Вахтов. – Но нам не до шуток. Я говорю о пластической операции.
Майский стал серьезным, ощупал головы каждого министра и заявил, что подходит череп министра юстиции. Придется, конечно, кое-что убавить и кое-что добавить, но это частности.
– Я согласен! – возбудился Кукуев.
Вахтова взглянул на министров: дескать, что скажете?
– Возражаем! – дружно вскричали члены правительства.
– Только через мой труп! – заявил Мямлин
– Не вопрос, – усмехнулся Кукуев.
Лицо Мямлина потемнело от гнева, глаза затуманились. Ненависть и мечты о мщении смешались и произвели в его голове полный сумбур.
– А кто, по-вашему, господа, достоин стать губернатором? – спросил старший майор, не обращая внимания на цвет лица председателя.
Министры, насупясь, молчали. В помещении повисла тревожно-гнетущая тишина, готовая вот-вот взорваться скандалом. Вахтова это устраивало.
– Ладно, поищем кандидатуру двойника на стороне, – спокойно сказал он. – Надеюсь, за пару недель найдем. А Семен Семенович пусть пока отдохнет в подвале.
– При такой жаре тела быстро разлагаются, подвал не поможет, – заметил профессор Майский. – Губернатора нужно похоронить не позднее завтрашнего дня.
«Облом! Ну, кто мог предположить, что жара сорвет такой удачно придуманный вариант с двойником?!.. Ладно, возьмем паузу, там что-нибудь еще придумаем!» – пронеслось в голове Вахтова. Он развел руками:
– Что ж, господа, раз медицина и климатические условия не позволяют, подчинимся обстоятельствам, смерть Скрепина утаивать не станем. Проблему с новым губернатором решим позже, а сейчас займемся подготовкой его похорон. У вас сутки, чтобы организовать всенародные проводы покойного по высшему разряду. Он это заслужил.
– Заслужил, – согласились министры, огорченно вздохнув: назревающий на почве назначения нового губернатора мордобой, увы, не случился.
– Каменный склеп, навевающий скорбь катафалк, гроб с кистями, венки, музыканты, все чиновничье сословие и горем убитое население, – перечислял Вахтов. – Народ должен проливать горючие слезы. И поручите поэтам сочинить достойную эпитафию. Все ясно?
– Да.
– Вперед и с песней! – скомандовал Вахтов. – Воловик, вы останьтесь.
Мямлин, совершенно одуревший от жары и всего происходящего, воспринял команду старшего майора всерьез. Вспомнив, что на срочной службе в армии был запевалой, по-военному повернулся и запел:
Маруся, раз, два, три, калина,
Чернявая моя дивчина
Члены правительства подхватили:
В саду ягоды рвала…
Министры не свихнулись; привычка чиновников подражать начальству заставила их петь. Привычка, знаете ли, вторая натура. Это как чемодан без ручки. Чтобы от него избавиться, нужны сверхчеловеческие усилия. Пели хорошо, слаженно. С ними запел и профессор Майский. У него оказался приятный баритон. Певцы строем покинули гостиную.
Старший майор с изумлением смотрел им вслед. «Бараны, каких еще поискать… – думал он. – Теперь понятно, за какие качества старик делал людей министрами».
Воловик, стоявший навытяжку, негромко кашлянул, привлекая внимание Вахтова.
– О, простите, полковник, задумался. Вам особое поручение. Нужно взять под охрану переулки, выходящие на проспект, по которому пройдет процессия. Чтобы никто не удрал с похорон. Любые попытки скрыться пресекайте жестко, невзирая на лица.
– Слушаюсь!.. – щелкнул босыми пятками полковник, и выбежал из гостиной.
6. Похороны
В губернии объявили трехдневный траур. Митрополит Егорий предложил выставить тело покойного в зале дворца, чтобы народ мог с ним попрощаться. Вахтов возразил:
– Газета уже призвала народ на похороны. В такую жару дважды прощаться с губернатором люди не придут.
Митрополит пробурчал: – Бог терпел и нам велел, – и согласился с доводами старшего майора.
Члены правительства трудились над подготовкой похорон, не покладая рук. Правда, на подготовку потребовались не одни сутки, а двое. Но министры в этом не виноваты; не хватало опыта, не каждый день им доводилось хоронить губернаторов. К тому же часть рабочего времени пришлось отстоять на отпевании покойника в приусадебной церкви. Стояли среди челяди и дворцовой прислуги. Было тесно, душно и тоскливо. Голуби, вернувшиеся под своды церкви, беспардонно летали и мешали молитве. Настроение – хуже некуда. К утру третьего дня задание Вахтова выполнили. Можно было приступать к церемонии. Испортил обедню, как говорится, местный поэт Силькин, которому поручили сочинить эпитафию.
– Вот, – гордясь своим творением, сказал он, вручая Вахтову сочиненный текст.
Старший майор прочел: «Под камнем сим залег навек весьма достойный человек».
– Достойный?! – возмутился он. – И это о выдающемся генерал-губернаторе?! Немедленно переделать!..
Переделать, так переделать. Успокаивая себя тем, что старшим майорам не обязательно понимать поэзию, поэт удалился. Спустя три часа он принес новую эпитафию: «В сем мавзолее–склепе покоится великий губернатор Скрепин».
Словосочетание «мавзолей-склеп» Вахтову понравилось. В нем было что-то значительное и ассоциировалось со знаменитым индийским мавзолеем Тадж-Махал. «Даст бог, и сюда туристы повадятся, – подумал он, представив себе длинную очередь и ряд ларьков, торгующих сувенирами. – О нас во всем мире узнают, и бюджету польза». Старшего майора заботило не только собственное будущее, но и будущей губернии, что говорит о нем с положительной стороны. Он передал текст Мямлину:
– Срочно выбить на фронтоне склепа.
Мямлин прочел эпитафию и дружески пожал поэту руку:
– Замечательный стих.
От такой оценки его творчества руководством губернии, Силькин впал в эйфорию и, получив положенный гонорар, ушел в затяжной запой. Большой поэт может себе позволить такую вольность.
К полудню зазвучали колокола всех сорока городских церквей, сообщая народу о начале церемонии похорон. У губернаторской резиденции остановился инкрустированный полудрагоценными камнями катафалк. Головы шести пар коней, впряженных в повозку, украшали плюмажи из черных страусиных перьев и серебряные сбруи. Тут же появилась группа чиновников в панамках и белых простынях, наброшенных на плечи на манер римских тог. Оголенное предплечье каждого обвивала черная повязка. Многие держали в руках венки. За чиновниками появился духовой оркестр. Оркестранты устроились поодаль от ворот дворца и принялись настраивать инструменты.
– Чиновники в белом? – изумился Вахтов, повернувшись к Мямлину.
– Эллины всегда ходили в белом. И на похоронах тоже, – ответил председатель правительства.
– С какого бодуна мы стали эллинами?
– Ученые сдвинули ось земли на тридцать градусов широты южнее. Мы теперь находимся на месте древнего Рима. – И с тоской добавил: – Зимой на лыжах не покатаешься…
– Нужно было строго контролировать ученых, – раздраженно бросил Вахтов. – Что хотят, то и творят!
– Мы их накажем, господин старший майор, – пообещал скопидом Загладин. – Лишим финансирования на полгода.
К дворцу приближалась толпа горожан, сопровождаемая полицейскими в шортах и пробковых шлемах. От вида горожан у Вахтова полезли на лоб глаза. Женщины шли в купальниках – нашли, наконец, возможность в них покрасоваться – мужчины в набедренных повязках и соломенных шляпах.
– Но это даже не эллины, это какие-то бушмены на первомайской демонстрации, черт возьми!.. – вскричал старший майор.
– Они не знают, чем отличаются римляне от бушменов, – объяснил Мямлин. – Необразованный у нас народ.
– Потому что нет министерства культуры.
– Создадим, – пообещал председатель правительства. – Найдем деньги и создадим.
– Не найдете, денег нет! – воскликнул Загладин. – Я лично искал. Весь кризисный фонд казны истрачен на шлемы полиции.
– Попробуйте создать министерство без особых затрат, – посоветовал Мямлину старший майор. – На энтузиазме творческой интеллигенции.
«Ну да, держи карман шире, – иронично подумал Загладин. – Интеллигентность не тот дефект, который превращает человека в бесплатного энтузиаста».
Из часовни слуги вынесли гроб из красного дерева. Гроб водрузили на катафалк, оркестр заиграл похоронный марш, и процессия тронулась.
Шли по центральному проспекту, уже переименованному из проспекта Перестройки в проспект имени Скрепина. Горожане торчали в окнах домов и на балконах, любовались красочностью процессии. Впечатляющая, надо признаться, процессия. Сразу позади катафалка гвардейцы несли красные подушечки с орденами губернатора, счетом двести шестнадцать. За ними ехали члены правительства на бричках с задрапированными черным крепом бортами. Из уважения к покойнику министры управляли бричками сами и стоя. За ними чиновники несли венки, равные количеству орденов. Главный редактор газеты Канарейкин и банкир Фигин шли в рядах высших чиновников. Далее шли священники во главе с митрополитом и оркестр. За оркестром – население. Замыкали процессию двенадцать пар тяжелых коней, впряженных в лафеты. Дула пушек, установленных на лафетах, торчали вверх. На одном из лафетов сидел юродивый. Ворона летела над процессией и выла как деревенская плакальщица: – На кого же ты нас оставил, кормилец?..
– Лучше бы она призвала молиться, – шепнул митрополит Мямлину.
– Птица? – удивился Мямлин.
– Птицы тоже божьи создания, – ответил Егорий.
Немного вредила общему впечатлению от похорон жара. Белые простыни от жары не спасали, пот градом катился по лицам и спинам людей. Трубы, валторны, тромбоны и тубы оркестра издавали хрипящие звуки. Плакать, как велено, у людей не было сил. Кое-кто попытался юркнуть в переулок, но, наткнувшись на кордон полицейских, возвращался в процессию. Скрыться удалось только сообразительному библиотекарю Голлю, предъявившему полицейским справку врача, запрещающую ему находиться на солнце по состоянию здоровья.
– Врет, что немец, – убежденно сказал полицейский напарнику. – Очень уж хитрый.
Процессия появилась на кладбище и остановилась у нового склепа. Штукатурка склепа еще не просохла. На фронтоне блестела на солнце эпитафия. По обе стороны дверей склепа стояли гипсовые львы, покрытые желтой краской. В пасти львы держали листки с предупреждающей надписью «Осторожно, окрашено!»
Митрополит прочел молитву. Затем к гробу подошел Мямлин.
– Семен Семенович ушел от нас, и сейчас заслуженно наслаждается райским покоем, – сказал он. – А мы остались, чтобы, бережно храня память о губернаторе, справиться с вызовами реальности – измененном климате и провокационными слухами о конце света. Ибо великий человек завещал нам жизнь. Символично, что судьба наделила его фамилией Скрепин. Она скрепляла наше общество в прошлом, и должна скреплять в будущем. А будущее видится…
– Ну, завел шарманку. Остановите его, Владыко, – шепнул митрополиту юродивый. – Жара, того и гляди, кто-то еще помрет.
Митрополит, относившийся к словам юродивого с большим вниманием, кивнул и дал знак оркестру продолжать церемонию. Оркестр заиграл минорную музыку и заглушил последние слова Мямлина. Монахи внесли гроб в склеп. Склеп завалили венками и живыми цветами. Пушки на лафетах изрыгнули троекратный залп. Ворона взвыла: – О, горе нам! Горе!..
И вся толпа мгновенно рассеялась.
Вахтов остался у склепа. Сел на ступеньку в тени стены, закурил и вспомнил о том, как играл с губернатором в очко на деньги. Губернатор – грех так говорить о покойниках – был скуп и злился, когда проигрывал. Вахтов, чтобы не злить старика, старался сдать карты так, чтобы у губернатора всегда получалось 20 или 21. Для этого он даже брал уроки у известного шулера. А когда Семен Семенович, сдавая карты, прятал туза в рукаве, начальник охраны делал вид, что не замечает мошенничества.
Старший майор, улыбаясь, постучал по стене склепа:
– Прощай, старый прохвост. И спасибо; я многому у тебя научился, и мог бы тебя заменить. – И вдруг улыбка сошла с его губ, он понял, что сказал. «Дерзость, конечно, но было бы неплохо», – подумал он. И почему-то разволновался.
Он встал, выбросил окурок, собрал из цветов у склепа большой букет и направился к выходу из кладбища, где его ждала карета. Поехал домой, надеясь, что кузина отвлечет его от нахлынувших мыслей.
Алиса лежала возле бассейна, укрытого тентом от солнца. Она злилась; уже два дня Вахтов не появлялся на вилле. До сих пор он все вечера проводил дома. Еще недавно она работала стриптизершей в стрипбаре, и не подозревала, что у неё есть высокопоставленный родственник. Вахтов обратил на неё внимание, когда она танцевала у шеста. И, как он потом объяснил, сразу почувствовал какую-то мистическую связь с танцовщицей. Сама Алиса ничего подобного тогда не чувствовала. Ну, сидел обычный, средних лет посетитель в гражданском костюме, смотрел на неё, как все мужики, затуманенным от желания взглядом. Но когда узнала, что это всесильный начальник охраны губернатора, тоже почувствовала странную связь. Она спустилась с подиума и присела у столика старшего майора. Он заказал для неё двойной аперитив. Слова за слово – объяснились. Алиса согласилась переехать на его виллу под видом троюродной племянницы. В тот же вечер Алиса распрощалась с баром, заявив, что встретила дядю. Подруги по подиуму ей смертельно завидовали. Стрипбар работает без выходных, стриптизерш там добрый десяток, Вахтов для всех заманчивый родственник, и кто знает, не там ли он провел последние две ночи. И не нашел ли другую племянницу?! И что, ей опять возвращаться к шесту?!.. Ну, уж нет, этому не бывать!
Девушка так себя распалила, что готова была задушить дядю-изменшика.
Приехал Вахтов и вручил девушке роскошный букет. Казалось бы, букет должен был её порадовать. Но женщина всегда остается женщиной. Она знала, что мужчина дарит цветы, когда чувствует себя виноватым.
– Думаешь цветочками отделаться? – зло спросила она. – Ты где пропадал два дня?
– Похоронами Скрепина занимался, – сказал Вахтов. – И не шуми. Завтра появится новый губернатор и, возможно, потом я буду все время проводить дома.
Алиса была девушкой сообразительной, поняла, что дядю тревожит.
– Новому губернатору тоже понадобиться начальник охраны, никуда он не денется, – успокоила она Вахтова. – Ты только не навязывайся, пусть губернатор сам попросит.
«Дельный совет», – подумал Вахтов, взял себя в руки и успокоился.
Из печатного листка «Обыватель»
Мы понесли невозвратимую утрату. И нет слов, чтобы выразить боль и страдания от этой утраты. Все население Полянска вышло на улицы, чтобы проводить Семен Семеновича Скрепина в последний путь. По обе стороны проспекта его имени стояли горожане. Некоторые держали на плечах детей. Дети размахивали флажками с траурными лентами и выпускали в небо белые воздушные шарики. Все рыдали. Слезы градом катились по скорбным лицам. Пожилые люди, помнившие все деяния покойного генерал-губернатора, рыдали в голос. Звучал похоронный марш. Было грустно – народ прощался с целой эпохой…
7. Регент
Заседание правительства состоялось вечером. Из посторонних присутствовали только Вахтов и его ординарец, капитан Круглов. Для большей уединенности все спустились в подвал Дома правительства, зажгли свечи. Изготовленные из местного парафина, они сильно коптили. Копоть оседала на сводах подвала, создавая там черные узоры. По стенам метались длинные тени.
На повестке стоял один вопрос: кандидатура на должность губернатора.
Мямлин пребывал в скверном настроении. Вчера он поссорился с женой из-за её требования. А требовала Касандра пустяшную по её мнению вещь – сделать её первой леди губернии.
– Губернатором должен стать председатель правительства, – твердила она. – Упрись скалой, ни шагу назад, понял? Я уже новое платье купила к твоей инаугурации.
– Им всем плевать на мои притязания, – жалобно объяснял жене Мямлин. – Они Вахтову в рот смотрят. Пойми, он нас всех подавляет.
Касандра понять мужа не захотела: сунула ему носовой платок: «Высморкайся!» – и продолжала настаивать на своем требовании. Кончились их разногласия тем, что она не пустила мужа в постель.
– Я не отступлюсь. А ты выбирай: либо кресло губернатора, либо диван!
Мямлин так боялся Вахтова, что предпочел диван. Хотя понимал, что такой выбор ведет его брак к пропасти, у Касандры был упрямый характер.
Желая себя обезопасить заранее, он перед началом заседания посетил старшего майора:
– Господин Вахтов, прошу вас, ближайшего соратника губернатора, провести чрезвычайное заседание правительства.
– Ну что вы… После похорон Семен Семеновича мои полномочия кончились, – скромно заметил Вахтов. – Отныне я простой безработный.
Впервые в жизни Мямлин остался без мудрых советов генерал-губернатора и твердых указаний старшего майора. Даже Касандры не было рядом. О боже, боже, чашу эту мимо пронеси!..
– Но вы хотя бы будете присутствовать? – спросил, надеясь, что присутствие Вахтова немного образумит министров и хулигана Кукуева.
– Если пригласите.
– Не приглашаю, прошу!
Вахтов нехотя согласился посетить заседание правительства:
– Хорошо, посижу в уголке. Внимания не меня не обращайте.
Расстроенный Мямлин открыл заседание.
– У нас большие проблемы, господа, – вздыхая, неуверенно начал он. – Ждать помощи из столицы бессмысленно, там о наших бедах ничего не знают… – Говорил с паузами, перед высказыванием проговаривал фразу в уме и все посматривал на Вахтова. Но тот сидел неподвижно и отстраненно, словно изваяние. – В результате пропажи электричества губерния утратила связь со страной. Можно, конечно, послать гонца с донесением, но до столицы пять тысяч верст и горные перевалы. Пока он туда доскачет, пока вернется… А оставлять губернию без власти даже на короткое время нельзя; безвластие, оно хуже всякой революции. Мы просто обязаны срочно избрать губернатора; человека, не боящегося взять на себя ответственность за губернию. Пожалуйста, предлагайте кандидатуру. Можно свою.
В подвале воцарилась полная тишина. Члены правительства посматривали друг на друга, изредка откашливались и пили воду. Каждый готов был предложить себя, но не решался. Нет, не ответственность их сдерживала, – где это видано, чтобы губернатор за что-то нес ответственность?! – пугало желание любого коллеги повторить поступок Брута. Иными словами, воткнуть избранному губернатору нож в спину. Да и присутствие старшего майора сковывало.
Мямлин испытывал те же чувства, что министры. Но в отличие от них, точно знал, кто именно из присутствующих держит в руках нож, для него предназначенный.
Тягостное молчание затягивалось. Дальше молчать было нельзя. Мямлин решил провести опрос поименно. Желая задобрить «хулигана», выделив его из общей массы, обратился к Кукуеву.
– Для нас очень важно знать, что думает по этому поводу юстиция, – мягко сказал он.
– Сам думай. – Кукуев на дипломатический финт председателя не повелся, не простил Мямлину своего недавнего поражения. – Воспользуйся своим особым генотипом.
– У меня нет особого генотипа, – по-прежнему доброжелательно сказал Мямлин.
– Верно, у дураков его нет, – мгновенно согласился Кукуев.
Вахтов поморщился. В принципе он был не против хорошей потасовки, но она отвлечет министров от основной проблемы, а это его никак не устраивало.
– Простите, что вмешиваюсь, господа. Сейчас не время и не место для дискуссий, – сказал он. – У вас управленческий кризис, и вам нужно найти способ, как из него выбраться. Народ вам не простит медлительности.
Министры удивленно переглянулись: а причем тут, собственно, народ?
– Решает судьбу губернии не народ, а личность, – выразил общее мнение банкир Фигин.
– Наверняка в истории державы случались подобные кризисы. Пригласим ученых, выясним, как выбирались из таких передряг в прошлом, – предложил Замятин.
– Только не ученых! – воскликнул Загладин. – От них пользы, что с козла молока. Им бы только климат менять и планету по оси двигать.
– Народ, история, климат… – проворчал митрополит. – Пустое это, господа. Напоминаю, власть от Всевышнего. Не мы, а Господь выбирает властителя. Знак подает.
– А как мы поймем, что это знак? – спросил Замятин.
– Мы не поймем. А вот юродивый и увидит, и поймет, и объяснит. Через блаженных Господь говорит с нами. Юродивого пригласить на совет нужно.
Министры удивленно переглянулись.
– Владыко прав, – сказал Вахтов. – И вам ничем не помешает присутствие провидца.
Мямлин горячо поддержал Вахтова. Старший майор велел ординарцу отыскать и привезти юродивого.
Ординарец быстро покинул подвал. Он обнаружил Кучу возле рыбной лавки. Куча кормил Маню килькой. Кильку предоставил владелец лавки бесплатно, за право повесить над лавкой рекламный баннер с фотографией вороны и текстом «У нас обедают юродивый и его ворона Маня».
Маня от кильки отказывалась, мотала головой и кричала:
– Не хочу больше! Я не чайка!..
– Рыбка жирная, ешь, набирайся сил, – настаивал юродивый. – Тебе предстоит дальний полет.
– В такую жару? Я тебе не Икар.
– Придется лететь, Маня. Ешь!
– Идем. – Ординарец тронул юродивого за локоть. – Ты нужен на заседании правительства. Министры нервничают, ничего решить не могут, злятся, готовы вцепиться друг другу в глотку.
– А причем тут я?
– Митрополит считает, что провидец поможет им выбрать губернатора. А по мне, так не морочились бы и избрали Вахтова. Он там единственный мужик с головой.
– Вряд ли я им чем-нибудь помогу.
– Босс, поговорим, – потребовала ворона, взлетев на плечо Кучи.
– Я сейчас, – сказал юродивый капитану и отошел с вороной в сторону.
– Что делали жрецы древней Греции, помнишь? – шепотом спросила Маня.
– Зарабатывали, – так же шепотом ответил юродивый.
– И нам не мешает. Идем, поможем властям.
– Попадем в глупое положение.
– Со мной? – удивилась Маня. – Ты лучше сам не оплошай.