Рассуждизмы и пароксизмы. Книга 1

Юбилейная речь

Поездил я по разным странам,

Печаль моя, как мир, стара:

Какой подлец везде над краном

Повесил зеркало с утра.

И. М. Губерман

Стенограмма выступления, посвящённого 50-и летию окончания.

(5-е по очереди, поэтому участники уже «подготовились» к восприятию.

Оратор медленно поднимается, одновременно проводя правой ладонью по открытой спине соседки справа – от талии до затылка…

Речь произносит членораздельно и уверенно, но с небольшими паузами).

И снова – здрасьте…

Сейчас я расскажу юбилейный интимный стих… (Оживление за столами).

Не про себя…

Вслух расскажу… Наизусть.

И сообщу рецепт долгожительства.

Но сначала – о юбилее. По Библии – это 50 лет, ни в коем случае: 25, 35 или 70… Кстати, мои ощущения себя – на 27… Если не смотрю в зеркало – особенно с утра «после вчерашнего»… Из зеркала на меня в такие моменты смотрят 216… Вру… Это в прошлом году, теперь – 217…

Докладываю обещанный рецепт – это лучше, чем средство Макропулоса и бесплатно. Желающие могут конспектировать… Чтобы долго жить, надо… не смотреть на себя в зеркало… Вообще.

Теперь интимный стих:

 
Я дряхлостью нисколько не смущён,
И часто в алкогольном кураже
Я бегаю за девками ещё,
Но только очень медленно уже^[2].
 

(Случайно в это время не было полного кворума за столами. Отсутствовавшим соседи впоследствии повторили рубаи, но те очень жалели, что не слышали оригинального исполнения).

Поздравляю всех с юбилеем… Большое спасибо за этот замечательный вечер… Будьте здоровы, счастливы и не попадите под машину…

(Речь была выслушана с большим вниманием, прерываясь иногда аплодисментами и криками: «Браво, ура, многая лета, горько, банзай и слава»… Кое-кто пытался записать рецепт на скатерти вилкой).

Когда было сказано о зеркале, девушки поднесли салфетки к глазам, чтобы промокнуть потёкшую тушь.

По окончанию речи все встали и выпили стоя.

Застолье и выступления на летней веранде продолжились почти до утра с перерывами на выходы из-за столов по техническим причинам, покурить, размяться и потанцевать.

На эстраде оркестр исполнял известные мелодии, солист и солистка оркестра – популярные песни.

Праздничный вечер завершился десертом, т. е. сладкими поцелуями на прощанье – до следующего банзая, т. е. юбилея.

Камо грядеши…

Вот что такое ум? Возможно – это мысль (логика) и память? Как говорится, умный в гору не пойдёт… Джордано Бруно сгорел. А Галилей остался…

Или что такое, кстати, мудрость? Мудрость – это может быть знание и умение? Однако, не всуе. Понятно ли?

Quo vadis, Domine? Kamo-gryadeshi?.. Камо грядеши, Господи?.. Куда Ты идёшь, Господи? (Иоан. 13:33–36).

Из апокрифических «Деяний Петра» следует, что когда апостол во время гонений императора Нерона на христиан покидал Рим (почти все христиане в Риме были убиты по приказу императора после великого пожара), он, якобы, встретил Христа (на месте существующей ныне церкви Домине-Кво-Вадис), к которому обратился с вопросом: «Куда Ты идёшь, Господи?» (Quo vadis, Domine?). Услышав ответ: «За то, что ты оставил Мой народ, Я иду в Рим на второе распятие», апостол попросил разрешения у Христа идти с ним (Domine, tecum veniam).

По прибытии в Рим Пётр был распят вниз головой и мученически умер.

Нет Нерона и нет Петра, а базилика на Ватиканском холме стоит до сих пор, и у Капенских ворот Рима – небольшая часовня с полустёртой надписью и бюстом Сенкевича – автора романа «Камо грядеши» – который поставили его земляки. Kamo-gryadeshi.

КАмо – ударение на «а». КамО – ударение на «о». КамО – партийный псевдоним Симона Аршаковича Тер-Петросяна. В 1907 году был арестован в Германии, искусно симулировал сумасшествие и нечувствительность к боли. Врачи загоняли ему иглу под ногти. Он не реагировал. Раскаленное добела железо приложили к оголенному бедру испытуемого. Тот же результат. Но профессор заметил, как зрачки у испытуемого расширились. Значит – пациент их обманывает, он чувствует боль. И совершенно потрясённый невероятным терпением и волей арестанта, с раздражением сказал ассистентам, чтобы прекратить мучения Камо, что не выносит запаха палёного мяса…

Воля – это то, что с хрустом ломает «осознанную необходимость», как зверь (собака, волк, тигр или лев) разгрызает кость…

Имеет место быть мнение (как крайность), что если человеку постоянно говорить: – Ты свинья – то он, в конце концов, захрюкает.

С точностью до наоборот (и это уже не крайность, а сермяжная правда жизни): если о человеке не напоминать, то он может даже и не существовал (как было сказано: нет памяти – нет человека).

Да вот и пример: кто помнит или что-то знает о Камо, Рахметове, Риваресе и его прототипе, Бруно, Дзержинском, Александре Ульянове… – живших сравнительно недавно или совсем недавно?.. Но о Петре и Павле знает или слышали, читали немалое число людей, глубокомысленно кивающих: – Да, были люди в наше время… Хотя тому – более 2-х тысяч лет, а Павел вовсе даже Савл – жестокий гонитель христиан до того, как стал Павлом…

В своё время был замечательный фильм «Лично известен», но хотя это было недавно, это было давно. Политики не вечны, изменяется политика – всё временно, как сказал бы Экклезиаст или «всё мгновенно, всё пройдёт…» – Пушкин. Церковь вечна… Потому что вечно ожидание людей – если не манны небесной, то хорошей жизни, если не на земле то уж, по крайней мере – на небе.

Соня и другие…

11 января Соня, подойдя к двери – из тёплой кухни на холодную веранду – тихо попросила выпустить. Потом с трудом перешагнула порог, сделала полтора шага и легла правым боком на коврик холодной веранды.

Она уходила, чтобы не видели, что она умирает…

Первым из семейства кошачьих у нас появился Пушок. Мама принесла его в носовом платочке от тёти Маруси, которая жила в шахтёрском посёлке шахты № 13, в пригороде Сталиногорска.

Летом мы жили тогда во времянке при строящемся с переменным успехом шлако-заливном доме в посёлке им. Вахрушева, в полутора километрах от города. Дом имел под собой громадный подвал – по замыслу папы – будущую кухню (о моём участии в строительстве и почти смертельном случае со мной же в этом подвале – чуть ниже). Времянка представляла собой деревянное сооружение из одной комнаты-кухни, прихожей, отдельного помещения для птицы, полатями в «бель-этаже» и чердаком, на котором размещалось большое количество кроликов. В «отдельном помещении» также иногда размещались кролики. Помню, на кухне также бывали куры с петушком. А ещё помню, что там один раз видел алюминиевый молочный бидон, в котором, как оказалось, была брага, на выгонке из которой домашнего спирта мне довелось присутствовать. Папа накапал в столовую ложку продукт дистилляции, поднёс зажжённую спичку, и жидкость вспыхнула невысоким пламенем зловеще-голубого цвета. Теперь знаю, что указанный дистиллят готовился для частичной оплаты работ на стройке дома.

На полатях спали, там же я спрятался от родительского гнева после пассажа с петушком. Мальчуганом я был подвижным и «любознательным». Когда куры во главе с Петей гуляли по двору, мне – тогда дошкольнику – взбрела в голову мысль – настолько же захватывающая любопытством, насколько глупая – попасть в петуха с некоторого расстояния чем бог послал. С первого же раза или со второго – это у меня не отчётливо – но в Петю я попал-таки. Причём, в такое место и так удачно, что ближе к вечеру, когда родители обнаружили странную и неожиданную дефективность петуха, у нас появился ветеринар, который произвёл какие-то манипуляции с петушком (наверное сделал тому какой-то укол), получил что следует за хлопоты и кажется «угостился» в прихожей времянки.

К тому времени, в предчувствии смертной казни (мама была женщина не сдержанная, к тому же её сынишка проделал брешь в семейном бюджете и чуть ни угробил прекрасного петушка), я «спрятался» на полатях. Из разговора, что происходил между родителями и ветеринаром, я уловил слова о том, что, мол, не трогайте его сейчас – пусть спит (я притворился спящим и признаков жизни не подавал). Не знаю наверное, к кому отнесены были эти слова: ко мне или к спасённому петуху, но, как видите, остался жив (Петя – тоже), пришлось только утром признаться в содеянном.

В строительстве дома принимала участие вся семья – даже я. Например, мы с папой вёдрами носили воду из колодца – метров за 200 от нашего дома, по разрешению хозяев этого колодца. Конечно, было тяжело и неинтересно.

Про «пассаж» в подвале. Подвал был огромный – почти подо всем домом и глубокий: метра 2, приблизительно. Вот там мне было интересно. К слуховому окошку зачем-то оказалось подставлено бревно, и меня мои непоседливость и любопытство толкнули на это бревно – возможно, чтобы выглянуть в окошко и узнать, что делается на огороде. С бревна я натурально сорвался, а т. к. под ним оказалось битое стекло и голова моя покою мне не давала, то тут же вся детская физиономия была залита кровью, лившейся из раны на лбу.

Кажется, я не заплакал, но явился перед мамой несколько ошарашенный. Что с ней стало – это трудно передать. Она схватила меня на руки и в чём была помчалась в город, в поликлинику. Помню, т. к. я мотался на мамином плече спиной по ходу, встречные не видели причины такого моего не джентльменского положения, одна сердобольная тётенька даже сказала: – Такой большой, а мама тебя тащит… Но когда она зачем-то обернулась на нас и увидела мой фас – весь в крови – с ней стало плохо.

В поликлинике доктор, пожалев меня, сказал, что рану зашивать не будет, чтобы не мучить ребёнка, а наложит стягивающую повязку и этим пока ограничится (может мне сделали соответствующий укол, да и кровь уже остановилась). После этого на моём лбу остался шрам (впрочем, не единственный), на память о моей глупости. А когда я уже учился в школе – это 7-й или 8-й класс, директор школы с большой любовью и даже уважением, отбросив всякую дипломатию, прямо говорил обо мне: – Умная голова. Но дураку дана.

Пушок оказался замечательным дымчато-белым сибирским котом. Рос не по дням, а по часам – что называется – на обрезках кроличьих тушек и свежей – прошу пардону – их же крови. Мы бегали с ним в пятнашки по центральной тропинке огорода, у забора которого я иногда останавливался, чтобы поболтать с соседкой, тётей Дуней, которой докладывал, как на духу, что никогда не женюсь, на что та качала головой и говорила не в том смысле, что «этого не может быть никогда», а туманно намекала на некую особенность взаимоотношений мужчины и женщины, с тем подтекстом, которого тогда я не понимал, но который ставил мужчину в некую зависимость от противоположного пола…

Надо, однако, объективности ради, отметить, что тётя Дуня жила одна, что накладывало печать сомнительности на её тезис о зависимости… Так или иначе, я в то время, несмотря на юный возраст или наоборот – благодаря ему, уверенно стоял на своём в отношении женитьбы, и продолжал занятия с котом, не сомневаясь в своём светлом и не зависимом от женского персонала будущем.

Пушок, в отличие от меня, был умён не по годам: проходя вдоль грядки с капустой, он поднимал лапой нижние листы, собирая с них зелёных гусениц и тут же их съедая, чем безусловно оказывал помощь нашей семье. Пушок жил с нами и зимой, в городской коммунальной квартире. Ему первому я сообщил печальную новость, когда почтальон принёс телеграмму о смерти в Москве моего брата (о котором позже написал книжку), после операции на сердце.

Когда я уже стал взрослым и работал в проектном институте, появилась годовалая Сима – сиамская кошка, которая досталась мне по протекции девушки, с которой соседствовали кульманами. С большим трудом Сима была доставлена на новое место жительства, т. к. всячески старалась вырваться и царапалась. В первый же вечер она начала орать так, что долго выдерживать её скрипучее сопрано не было никакой возможности – особенно с учётом наличия соседей – поэтому Сима была отправлена за окно первого этажа на волю. Как же я был удивлён, когда на следующее утро обнаружил Симу, сидящую под окном, из которого она была выпущена накануне.

Так продолжалось с практической регулярностью, что приносило нам не только спокойствие по ночам, но и соответствующее прибавление в семействе… Котят раздавали по знакомым.

Сима настолько освоилась, что присмотревшись, как открывается комнатная дверь – при помощи нажатия на ручку задвижки – кошка забиралась на спинку дивана около двери, нажимала правой лапой на ручку, дверь приоткрывалась, Сима слезала с дивана, просовывала левую лапу в образовавшуюся щель и открывала ею дверь, чтобы выйти.

Ещё мы вместе ходили в магазин за продуктами: Сима шествовала по обочине тротуара, как бы охраняя, перед дверью магазина останавливалась и ждала. Затем, по команде: – Сима, домой – следовала в обратном направлении.

Пушок пропал в неизвестности.

С Симой произошёл трагический случай – прямо на моих глазах. Она уже была большая кошка, но также сопровождала действия хозяев. Как-то зимой вывешивали бельё на балконе, балкон тогда не был ещё застеклён. Сима перешла с ограждения балкона на наружный подоконник. Порыв ветра, и Симу сдуло с обледенелого подоконника пятого этажа… Я помчался по лестнице, сломя голову, вниз. Сима попала в сугроб, но снег был с гололедицей… Принёс ещё живую домой, положил боком на низкий стульчик. Сима смотрела на меня печальными голубыми глазами, как бы говоря:

– Эх, ты, Петя – Митин брат.

Умерла Сима через несколько дней. Думаю, все внутренности у неё от удара были смещены, а может быть, и оторваны, что и привело к летальному исходу.

Через какое-то время у нас появился котёнок – пушистый сибиряк, Рыжик. Он отличался тем, что воду пил из-под крана, подставляя свою мордочку. А ещё играл, как собака: надо было бросить мячик, Рыжик бежал за ним, брал его в рот и приносил для повторного апорта.

Рыжик периодически выходил самостоятельно гулять: его выпускали из квартиры на пятом этаже, он спускался на первый и ожидал, когда кто-нибудь откроет ему подъездную дверь. Возвращался он под утро, и проделывал это своеобразно: повисал на входной двери квартиры снаружи, цепляясь когтями, в ожидании, когда его впустят. Иногда в дверь звонили соседи, видя висящего на двери Рыжика.

Как-то летом, выглянув в кухонное окно, я увидел лежащего во дворе между домами, как будто Рыжика. Спустился к нему. Да, это был Рыжик – или задавленный собакой или кем-то убитый… Похоронили Рыжика в могилке на холме, над оврагом, сверху положили большой камень…

Потом была Люся. Симпатичная пушистая и реактивная кошечка. Последнее и сгубило её. Люська, играя, прыгнула на ограждение балкона, а с него – на верёвки для сушки белья… Пятый этаж…

Маркизу было уже три года, когда нам его принесли. Это был большой и сильный сибирский серо-белый кот. В первый день дичился, забрался под диван, не выходил, рычал, из пасти текла слюна… Замечательным оказался товарищем. С учётом того, что нам ещё подбросили и Соню, станет очевидным появление у этой пары прелестных котят – смеси сибирского и ангорского.

Маркиз не был привередлив к еде. Тогда был очень домашний, с розовыми подушечками на лапах. Если зимой его выносили из квартиры и отпускали на снежок, он опрометью возвращался в подъезд дома и мчался по лестнице вверх. Направление квартиры определял верно, но ошибался этажом.

После покупки нами дома с небольшим участком земли при нём и переезда Маркиз на новом месте освоился быстро. Он не только пометил всё во дворе дома, но и навёл порядок в округе, разогнав всех котов («он уважать себя заставил»). Обходил регулярным дозором свой квартал и захаживал на соседние. Иногда по ночам был слышен его боевой крик – приходилось выходить, разливать водой враждующие стороны. Очевидно, результатом подобных разборок или обходов стало то, что положение рёбер у Маркиза несколько нарушилось, а одно ребро было сломано. Но как-то срослось и обошлось.

Летом днём Маркиз иногда дремал на своём или соседнем участке, переворачиваясь с боку на бок на солнце или уходил в тень, или возвращался в дом, где была прохлада. Мышей ловил и съедал, крыс давил и оставлял у входа в дом, в качестве демонстрации исполнения своей службы, в отличие от Сони, мышей принципиально игнорировавшей.

Был нетороплив и даже флегматичен. Однако, с мгновенной реакцией.

Все котята у Сони и Маркиза рождались – с густой мягкой шелковистой шёрсткой, как у Сони или с шерстью жестковатой, как у Маркиза, и быстро разбирались по объявлениям. Маркиз жил у нас долго, ему было уже лет 15–16.

Умер Маркиз ночью.

Сначала он с коврика у ступенек в другую половину дома, обессиленный болезнью и голодом, переполз в гостиную. Там недалеко от порога упал на левый здоровый бок (на правом была кровоточащая опухоль размером с небольшую сливу). Отдохнув и собравшись с какими-то силами, он добрёл до дивана, на котором иногда спал в уголке, и попробовал на него забраться. Не смог и повис, зацепившись когтями. Я поднял его на сиденье дивана, он грузно упал на лапы и бессильно ткнулся носом в ткань обивки. Потом как-то перевалился на здоровый бок. Ночью его не было слышно, лишь Сонька жалобно мяукала у дивана, на котором умирал Маркиз. Несколько раз я подходил к дивану. Дыхания Маркиза не было слышно даже если приложить ухо к его исхудавшему телу. Но при электрическом свете дыхание было заметно по движению густой шерсти на впалом боку. Глаза были полузакрыты.

В третьем часу ночи тело Маркиза стало холодным и застывшим, лапы не сгибались, бок, на котором раньше определялось дыхание, совсем провалился… Я закрыл Маркизу его добрые глаза… Сейчас подумал, что не помню какого цвета они были…

Маркиза упустили. Может быть его можно было бы спасти, обратись вовремя к врачу.

Некоторое время назад, надо полагать – из-за попавшей в ранку инфекции, развилось у него некое рожистое воспаление около правого уха с почернением участка омертвевшей ткани. Тогда также думали: «заживёт как на собаке». Однако обратились всё-таки к врачу. Тот успешно удалил под наркозом омертвевший участок, и Маркиз вскорости восстановился.

В этот раз обратили внимание на то, что Маркиз как-то уж много и подолгу спит на диване кухонного уголка и совсем мало ест. Однако, и раньше ел немного, а сон объясняли тем, что была поздняя осень: сырость, мокрый снег, сумрачность. Потом из-за случайно увиденной царапины и небольшого подтёка лимфы на боку обратили внимание на опухоль. Прикладывали листы алоэ. Но очевидно, процесс зашёл далеко и прогрессировал быстро. Когда это поняли и видя тяжесть болезни и наверное предсказуемый финал, решили, что лучше не мучить животное медицинским вмешательством, которое наверное свелось бы – всё равно – к печальному исходу, оставили статус кво.

Маркиз стоически переносил болезнь. Соня иногда мяукала из жалости… До последнего, пошатываясь, ходил в свой туалет… Кормили его с ладони… Умывали и поили освящённой водой… Маркиз передвигался, шатаясь, останавливался на подгибающихся от слабости лапах… Потом он уже и мягкий корм не принимал и пить перестал… Тихо умирал. А сильное сердце продолжало биться.… Организм сибиряка сопротивлялся смерти, цеплялся за жизнь, не был согласен с биологической «справедливостью».

Прошло, как обнаружили у Маркиза опухоль, несколько дней. Однозначно можно сказать: Маркиз ещё мог бы пожить… Что стало причиной преждевременного конца: рак, саркома или что-то подобное. Возможно – заражение. Впрочем, смерть причину найдёт…

Похоронил Маркиза за калиткой, между молоденькой сосенкой и яблоней 28 декабря. Грунт был оттаявшим, как будто плакал об умершем.

Положил на могилку несколько камней, присыпал снежком, постоял…

Уже в последнем замесе у Сони и Маркиза – после смерти Маркиза и последней физиологической возможности Сони – родилось четверо котят: одного Соня задушила (возможно, от невозможности прокормить всех), двое совершенно белых, как она – мальчик и девочка и один рыженький с белым. По объявлению за кошечкой приехала девушка, но когда увидела и второго такого же, упала на колени и потребовала отдать ей обоих, т. е. братишку и сестрёнку – сказала, что одного – для своих родственников. Себе оставили рыженького. Это был Рыжик 2 – кот с поразительно пушистым хвостом, как у белки. Как и его отец – Маркиз, Рыжик 2 немногословен, поддерживает порядок в округе (случайных гостей во дворе не наблюдается), ловит мышей и давит крыс, которых иногда приносит под дверь – для демонстрации своей деятельности, каждую ночь уходит на службу…

Соне по её смерти было лет 17…

Кошки не хотят, чтобы кто-то видел, как они умирают, кошки уходят туда, где можно спрятать свою смерть и умирают молча…

Я поднял Соню в холодной веранде и перенёс в её домик в комнате. Какой сильный инстинкт: Соня – ангорская, теплолюбивая кошка, но ушла из теплой кухни на холод, чтобы умереть без свидетелей.

У Сони несколько лет назад образовалась киста на животике и она была беременна последний раз… Ветеринар по поводу кисты сказал, что, во-первых, кошке не больно, во-вторых, пусть родит, а уж тогда займётся кистой. Потом, учитывая возраст кошки, решено было не мучить её операцией и предоставить естественному ходу вещей.

Смерть наступала долго, внешне это проявилось потускнением шерсти Сони – ранее блестящей и пушистой, слабостью, малоподвижностью и долгим сном, неразборчивостью туалетного места…

Соня лежала в открытом домике на правом боку… Одиннадцатого января в 16 часов я закрыл Соне глаза.

Хоронить Соню было невозможно – земля промёрзла. Завернул её в белую простынку, положил в полиэтиленовый мешок, отнёс до весны под сливу, забросал снегом и укрыл временную могилку шиферными листами. Весной схороню в земляной могиле, как и Маркиза, и недалеко от него.