Жнец. Швец. Игрец

Третий сноп

Бескрайняя Не́ри обнимала его, нежила, баюкала, как а́ти баюкает в мантии первых своих кла́нир, словно бы шептала струйчато, шорохом водорослей: «Утешься нереа́н, всё проходит» – но А́киле кла́ни Нумс успокоиться не мог. Желчь, растворённая в крови, жгла сердца, уничтожая разумные мысли, как Не́ри смывает горы, обращая их в кел. А́киле, паря в пяти или шести ве́нах от роскошных садовых прядей Ми́сы, над илистыми впадинами и синими холмами, свежей прелести нереанского утра не замечал. Стайки розовых мотыльков не радовали его, не трогали душу и не тревожили а̀скаск. Гнев заглушает голод и способен лишить разума даже самого стойкого а́трана.

– Эй а́тран! – напоминал себе А́киле, сбавлял ход. Ненадолго. Жажда мести снова заполняла душу, снова желчь подступала к сердцам, толчки могучих мышц мантии вновь становились резкими. Если б попался А́киле в этот миг ненавистный келеа́н, топил бы его, душил бы медленно, а после, насмотревшись на мерзкие конвульсии сухопутника, перекусил бы пополам, чтоб потоком хлынула тёплая кровь, чтоб смешалась с водой и приятным вкусом порадовала а́скаск. Ненавистные келеи́р, сухопутники, гнусные строители гор. Ге́нзу келеи́р…

– Эй а́тран! – снова напомнил себе А́киле: «Я жрец!»

Жрец не имеет права на гнев, когда народу угрожает гибель, жрец должен пройти по кромке воды, говоря Вышнему слово, и одной силою слова опрокинуть Проклятые горы в бездну. Призвать Уборщиков…

– Ахн! – с водой раздражённо выплюнул А́киле кла́ни Нумс. Уборщиков призывал уже, бесполезно. К горам не идут, как ни заклинай; гнусный келеа́н оградил подножия Стеной Боли, на отрогах посадил несца́тлаз – бессонных убийц, и теперь никто не смеет приблизиться к предгорным долинам, даже а̀тран А́йса Вышнего. Что же будет, когда придёт время алцера́минз? Не сойтись нереа́ну с нереа́ной в прекрасных предгорных пещерах, не сплестись, творя а́минз, не произвести на славу великой Нерѐи новое поколение Нереи́р… И народ сгинет.

– Ахн! Нахн! – Акиле плевался водой, рывками продвигаясь в глубины, куда не дозволено было спускаться никому, кроме потомков Ну́мы. Только они знали, как обращаться к Вышнему. Знали слова. Только они, тщательно охраняя истину от непосвящённых, помнили, что слов недостаточно. Если зовёшь А́ти-А́йсис без великой любви, она не приходит. Если А́па-А́йсис отдаёшься без самоотречения, он не примет. Если взываешь к Ца́тмелх-А́йсис, не пылая праведным гневом… Он придёт, но цат его падёт на тебя самого, не найдя цели.

А́киле кла́ни Нумс пылал гневом, сгинуть был готов под ца́том, лишь бы утащить с собой в ги́нзу проклятого келеа́на. Он хорошо запомнил его запах, узнал бы даже в мутной горной воде. Много раз представлял, как расправится с негодяем, если подстережёт у подножия гор и если тот по странному обычаю келеи́р полезет в воду и станет нелепо сучить слабосильными вени́р у самой кромки воды, оскорбляя непристойными движениями великую Не́ри. Келеа́н оказался хитрее – посадил на отрогах гор своих насца́тлаз. Теплокровный убийца. «А́лнес цу́а, келеа́н», – думал А́киле, приближайся к святилищу Вышнего. Время не терпит, А́йс восходит над лоном Не́ри, теплеют течения, скоро заиграет в крови нереи́р а́минз, и тогда их не удержишь – погибнут у Стены Боли или обезумев выбросятся на безводные горные склоны. Ничего более не оставалось жрецу – только на Ца́тмелх-А́йсис надежда. Разве не благородная цель – извести врага народа, под цат пустить его бессонную стражу и смешать Проклятые горы с келом? Нет, Ца́тмелх мудр, он возьмёт келеа́на и не тронет благородного А́киле кла́ни Нумс, а́транис Нереи́р.

Движения жреца стали плавными не только потому, что вода на такой глубине непослушна, – тёмный тёплый свет храма настроил его на торжественный лад. Он поплыл вдоль купольного навершия, опустился к алтарному проёму, привычно восхитившись – повсюду ил, а дно вокруг святилища чисто. Он расслабил макве́нас, обвил колонны рабочими щупальцами. Зу́леивена и зу́прхвена протянул во всю длину, чтобы легли на тёплую зеркальную гладь алтарной плиты. Как учил а́па Ну́ма, к биению сердец прислушался, считая: «Зу… Зал… Ци… Зу… Зал…» – и сердца послушно вошли в ритм Великой Триады. «А́тиа́паме́лха́тиа́паме́лх…» – гудел без голоса, одним а́скаск, жрец. В мозгу родился тёплый шарик зрения атрани́р, стал шириться, и когда жрец увидел ворота Великой Триады, он запел:

А́лкацр, А́йсэ, зу́леивена!

А́йс ама́лпан кацр.

А́лкацр А́йсэ зу́пхрвена!

А́йс ама́лпну кацр.

Ка́пит А́йси а́травенис

А́лик э́йле аскс!..

Он пел, не замечая, что макве́нас названных шупалец присасываются к алтарной плите. Он перестал видеть. Ему казалось, тела у него нет, есть обнажённая душа, приникшая к алтарю зрением атрани́р. Вместо плиты перед ним открылся вход святилища. Страх перед Ца́тмелхес прошёл, гнев ударял поочерёдно в каждое сердце А́киле кла́ни Нумс: «Зу!.. Зал!.. Ци!..» – ему мерещилось, он чует мерзкий запах врага, ищет его и вот-вот найдёт. Ему казалось, он сам цат и сам целится собою в ненавистного келеа́на. В тот миг, когда он готов был ударить, свершилось – на зов явился Ца́тмелх.

Холод…

***

Собиратель осознал себя, установил степень готовности – дрёма.

– Жнец! – послышалось ему, он понял: пришёл вызов.

Он сфокусировался в нужной части спектра, проверил входной поток, установил – вызов действителен, санкционирован, верен. Это не огорчило его и не обрадовало: Собиратель системы пересадочных станций бесстрастен. Он прочёл из сектора, где содержался загрузчик личности, сетевые координаты, установил местоположение и условия работы: конечная станция, доступ ограничен, только для бестельников высшего ментального класса, уровень секретности – чрезвычайный. Станция оборудована депозитарием средней вместимости, места для полной конденсации личности достаточно. Он проверил защиту – работала нормально; сосредоточился на процессе самосборки и завершил его успешно. Собиратель засекреченной конечной станции был готов к выполнению заказа.

Прежде всего он обследовал источник вызова и установил, что доступ осуществлён посредством внешнего портала, вызывают Жнеца, следовательно, сборку можно начать без проверки прав клиента – Жнец разберётся сам. Собиратель разослал по сети депозитариев циркулярный запрос компонентов личности, собрал отклики, оценил объём работы, отвёл место и начал сборку.

«Я, – подумал Жнец. – Снова я. Где я?.. Это депозитарий. Я помню, его называли…» Пустота, провал памяти. Как его называли?

Собиратель подключал блоки по мере поступления. Фрагменты массивной личности Жнеца хранились в тысячах тысяч депозитариев сети пересадочных станций вовсе не потому, что для хранения в одном депозитарии не хватило бы места. Никто не должен знать, что в сети живёт Жнец. Таков закон, установленный Учредителем.

«Где меня выбросило? Как всегда, неизвестно. Не всё ли равно? Какой-то депозитарий. Мы называли его… Вспомнил. Мы называли его мозгариумом. В шутку. Это шутка такая. Должно быть смешно, но мне не смешно. Почему?.. Не помню. Кто меня звал? Кто меня собирает? Я знал его раньше. Я называл его…» Собирателю безразлично, кого он собирает: Жнец, Строитель, Учредитель… В разобранном виде они ничто, в собранном виде они не здесь, а в мире. «Тесно, – думал Жнец. – И душно. И этот рядом. Вспомнил. Я называл его мозгляком. В шутку. Это такая шутка. Мне не смешно… Да. Мне не смешно, потому что бессмертные не смеются. Я условно бессмертен. Почему условно? Почему я ничего не могу вспомнить? Это так неудобно». Жнец транспонировал память так, чтобы высвободить место для размышлений, сопоставил известные факты и понял, почему так странно работает мышление – он не полностью собран. Мозгляк рядом – Сборщик. Когда он закончит сборку, память заработает нормально. И тогда можно будет посмотреть, кто там в мире. «Кто меня вызвал? – думал Жнец. – Надо будет узнать. Но сначала вспомнить, почему я бессмертен условно. Если условие моего бессмертия не будет выполнено, я погибну. Плохо это или хорошо? Когда-то я точно знал хорошо это или плохо, но теперь не помню. Возможно, надо дождаться конца сборки. Потому что, помнится мне, условие какое-то странное. Я имею право на бессмертие до тех пор, пока… Да, я вспомнил. Я бессмертен, пока выполняю поручения и подчиняюсь закону. Ничего странного нет в таком условии, что же кажется мне нелогичным? Поручения или закон? Что мне поручают?»

Сборка подходила к завершению, сборщик работал размеренно, он не умел нервничать и торопиться.

«Я ликвидировал?.. Да, было. Устранял… Да, такое делал тоже. Рассеивал. Давил. Растворял. Лишал связности. Хаотизировал. Уби…»

Сборщик переместил готовую копию личности из депозитария в исходящий поток и приступил к проверке аутентичности.

«Вот почему условие бессмертия кажется алогичным. Я убиваю ради бессмертия. Если вдуматься, потери логики нет, так и должно быть. Убийца бессмертен, чтобы смерть его не пугала. Боюсь ли я смерти?» Сотни тысяч казней: рассеяния, подавления, хаотизации… «Нет, всё в порядке. Чужая смерть мне безразлична, следовательно, бессмертие можно считать безусловным. Очень хорошо. Долго ещё мозгляк провозится? Кажется, я начинаю понимать…»

Сборщик подтвердил готовность, исходящий поток был сброшен в порт, а личность Жнеца изгнана из депозитария в мир.

***

«Кто разбудил меня? Ты? Кто ты такой, чтобы звать Жнеца?»

Страх пронзил А̀киле до самых кончиков вени́р. Когда Ца́тмелх-А́йсис спрашивает, лучше ответить. «Эй а́тран…» – ответил Акиле: «Я жрец». «Посвящённый? Почему тогда боишься?» Никогда Акиле не думал, что Цатмелх так ужасен. Его взгляд, холодный как вода недоступных глубин, проникал в душу, ощупывал явное и потаённое: гнев, страх… Сомнения шевельнулись на дне души А́киле кла́ни Ну́мс – так ли уж бесспорно его жречество? Так ли чист гнев? Так ли он уверен в необходимости убить келеа́на? Терзаемый сомнениями нереа́н хотел ответить: «Смерть сухопутнику! Я жрец!» – но а́скаск свело судорогой, не получилось выдавить ни звука.

«Я спрашиваю тебя, почему ты боишься».

Равнодушный негромкий голос. Пытка. А́киле, борясь из последних сил, вспомнил запах келеа́на, испытал новый приступ ненависти, но сомнения… «Можешь не отвечать, я вижу. Ты не уверен в своей правоте». Это было правдой, но жрец уже не владел собой. Невозможно остановить пущенный в ход цат, даже когда ты цат и ца́тмелх в одном лице. «Ты не серп, ты жертва».

– Цу ноца́т, цу кле́ва, – услышал Акиле, и сердца схватило непереносимой болью.

– Эй кле́ва… – начал он. Звук не вышел. Телом жрец более не владел, А́киле кла́ни Нумс не стало.

Четвёртый сноп

«Неудобное тело, – размышлял, исследуя новое воплощение, Жнец. – Такое уже было. Давно или недавно? Какая разница, если хорошо помню. Тело кислозависимое, перемещаться может только в жидкой среде. Волновые способности на троечку. Абориген. Такому наизнанку надо вывернуться, чтоб подключиться к порталу. Разговора не выдержал. Жаль мне его? Нисколько. Казалось бы, я в его теле, эмоции должен получать. Почему никогда нет эмоций? Этот вопрос я когда-то обдумывал и решил – ментальный спектр с телом не совпадает, вот почему. Железы его… Что он чувствовал? Страх, гнев… Видеть-то я вижу, понять могу, но ощутить… А надо ли? Я получил задание, по закону должен исполнить. Что мне известно? Запах сухопутника. Где его найти, тоже известно. В полутора тысячах щупалец северо-восточнее, возле гор. Абориген считал риф горами. Пока не выйду на цель, нельзя бросать тело, иначе не найду по запаху жертву. Скучное задание: найти и… Что заказчик хотел сделать? Ну-ка. Ага. Сдавить щупальцами, медленно увеличивая нагрузку, лишить возможности дышать, затем разделить на две части. Не интересно. Делал подобное много раз. Но заказ есть заказ, по закону права выбора способа устранения я не имею. Что это за мелкота?

Жнец засёк стайку местных кислозависимых организмов, очевидно – бездумцев, оценил, как реагирует тело. Пища. Он слегка изменил курс и дал телу насытиться. Во-первых, нужно следить за состоянием телесного обиталища – неизвестно, сколько времени уйдёт на выполнение заказа; во-вторых, информация о способах охоты лишней не бывает; в-третьих, просто интересно.

Оказалось, ничего особенного. Охотой такое поглощение называть стыдно. «И хватит. Не нужно досыта, снизится чувствительность, тело будет слушаться хуже. Вот горы». Он вынырнул, отметил, что в газовой среде тело чувствует себя неуютно, но запахи улавливает сносно. С оптикой хуже – искажена перспектива. Он нырнул и пошёл к объекту на максимальном режиме. Глаза прикрыл, чтобы не отвлекаться, одной акустики хватит: потерять уродливую посудину невозможно – канат скрипит, гудит от ударов воды металлический корпус, шумят какие-то механизмы, слышно даже нечто похожее на речь, но разобрать нельзя. Такого языка абориген не знал, хотя… Жнец заметил: меняется состав крови: тело готовится к нападению. Эти существа – враги. Ну-ка… Он вынырнул, взял запах. Так и есть. Цель найдена, дело за малым. «Скучно. Новой информации ноль. Разве это охота? Нисколько не интересней ловли тупых вододышащих бездумцев, которые, даже оказавшись в желудке, не понимают, что их съели. Цель на посудине, осталось уловить ментальный образ, затем, пользуясь ментальным столбом тела, надстроить себя чем-нибудь подходящим для газовой среды и выполнить поручение. Может, для поиска и наблюдения выбрать что-нибудь эдакое? Архаичное, из кислозависимых беспозвоночных, или наоборот – бестельника нейропаразитического типа, чтоб заодно понаблюдать изнутри…»

Жнец выскочил из воды ещё раз и в краткий промежуток времени, пока тело двигалось над гребнем волны, понял: вот цель, искать не нужно. Наблюдение тоже ни к чему. Цель скучная: теплокровное животное углеродного цикла, слишком слабое, чтоб интересно сопротивляться. Никакой новой информации не будет: очевидно, что ментальный образ связан с гипертрофированным верхним нервным узлом. Такой цели Жнец не помнил, но разобраться будет несложно и без наблюдения. Да вот он, его ментальный образ.

Цель возле защитного ограждения посудины возилась с каким-то варварским приспособлением, живо напомнившим Жнецу стрекало веганского скрытня. Найдя место прикрепления ментального столба цели, Жнец поставил метку. Потерять цель он теперь не мог. Головоногое надоевшее тело рухнуло в воду по ту сторону от водного гребня. Наконец-то можно его оставить. Выбрать что-нибудь для атаки, и…

Воспоминания о веганской живности придали мыслям новое направление. В системе Веги Жнец бывал часто и никогда не оставался без информационного улова, охота в тех краях необычайно интересна. Взять хотя бы веганского амальгадилла. «Почему бы не устроить нечто подобное здесь?» – внезапно подумал Жнец, и эта идея ему понравилась. Действительно: почему нет? Закон оставляет выбор надстройки на усмотрение исполнителя. Разобрать этот живой мешок со щупальцами…»

***

Покидая бар, Роберт Корк глянул на упившегося Ёсю. Труп, бесчувственная тушка. Зато не помешает. Роберт с трудом прихлопнул дверь – ветер, рвёт из рук. Хватаясь за леера, добрался до входа в рубку, приоткрыл стальную створку, протиснулся, но дыхание перевёл только запершись изнутри. Никакой радости в сезон ветров от прогулок по верхней палубе.

– Фу-у! Так. Дать «добро» Быстрицкому, пусть выгружает. Отстрелить вешку…

Он поколебался: сначала бы отстрелить вешку, а потом уже слать сообщение, но лишний раз высовывать нос наружу не хотелось.

– Я быстро. Где ты тут, моя хорошая?

Роберт отыскал ракетницу, проверил заряд, шустро отстучал сообщение: четыре двойки. К приёму груза готов.

– Сейчас буду готов.

Дождался подтверждения, ракетницу сунул за ремень и спешно покинул рубку. Грузовик идёт по касательной траектории, если к подходу не будет на рифе вешки, Быстрицкий не сбросит контейнер.

– Сбро… сит… – задыхаясь против ветра, проговорил Корк.

Три шага до борта, схватиться покрепче, вытащить пукалку, прицелиться и пальнуть. Можно бы и не особо целиться, но хочется, чтобы контейнер лёг вон там. Сбросить-то он сбросит и со второго захода, но вони будет – на всю Ассоциацию. Подумаешь, важная какая фигура – командир грузовика. Сидит сейчас за пультом, жаба жабой. «Сюда бы его», – подумал Роберт, вытаскивая ракетницу. Попасть хотел во-он туда, в промежуток между островками. Думал о том, что Быстрицкий всегда хвастался точностью выгрузки, и что не выгрузкой называл, а бомбометанием. Прикидывал, что творится возле скал: течение сумасшедшее, ветер швыряет хлопья пены. Даже головоногий туда не рискнёт сунуться, не то что…

– Лёгок на помине! – выкрикнул Корк, приметив выскочившего из воды акуана. Близко. «Что ему понадобилось? Как он вообще здесь оказался? Пугалки же поставлены… Из воды выскакивает. От ультразвука обезумел? Плевать, ведь не запрыгнет на борт».

Роберт примеривался выстрелить, но мешало ограждение. Он сдвинулся правее, где не было сетки, прицелился, но странный звук заставил его ещё раз глянуть на головоногую гадину. Чудище вырвалось из воды с рёвом, щупальца вытянуты, и…

– Что такое? – в растерянности спросил Корк.

Гад и не думал падать в воду, летел, как ракета из ракетницы, прямо на Роберта. Перемешанная с сепией вода лилась в волны, как из выжатой мочалки. Вдруг что-то странное произошло с телом: оно на лету вывернулось, точно резиновая перчатка, растопырило щупальца…

Корк, издав перехваченным горлом скрип, машинально наставил ракетницу на десятилучевую звезду с раздутым слизистым мешком в центре. Ему показалось – вот сейчас этот тошнотворный ком налетит, собьёт с ног, но – Вспышка! Вспышка! – взорвавшийся клубок дёрнуло в сторону, швырнуло в борт и перевалило на палубу, как нитки обрывая ванты.

«Я же не выстрелил!»

Роберт ничего не слышал. Вместо свиста ветра, рёва, грохота – ватная тишина. Заложило уши? Отвратительный клубок корчился на палубных досках, комкался, сочась струями чёрного дыма. Облако почему-то не отнесло ветром – оно сгустилось, скрутилось в штопор, хлестнуло хвостами, снёсло мачту вместе с паутиной снастей. Из дымного клубка вынырнуло сверкающая щучья…

– А-а! – заорал Роберт наставив ракетницу на…

«… пасть!» На зеркальную безглазую, с широким лобным щитком голову зверя легли оранжевые блики – сияние Альраи. Роберт нажал гашетку. Давил и давил на неё, словно в запасе было сколько угодно ракет, а не одна единственная вешка. Хоть и без прицела, а попал. Огненный шарик шарахнул зверю в пасть, но это не произвело на него никакого впечатления. Вешки как не бывало. «Сглотнула и не поморщилась, – в панике думал Корк. – Что же теперь бу?..» Вешка не пропала даром. Прошла насквозь, саданула прямиком в судовую надстройку. Тут Корк наконец понял, что не стрелять надо было, а бежать. Повернулся, захромал против ветра к лестнице. Тварь нагнала одним рывком, толкнула в спину, повалила. Роберта придавило к палубе, обожгло холодом; он завопил, не помня себя.

***

«Занятно, – думал Жнец, рассеяв и снова сгустив амальгадилльское тело, чтобы пропустить ракету сквозь. – Кажется, он выстрелил от страха. Смешная нервная система, слабенькая. Ментальный столбик тоненький, о полном доступе не может быть и речи. Поиграть с ним? Эта штука в верхней конечности – оружие, но убивать он не хотел. Голосит от страха. Нет, такой амальгадиллу не противник. Поговорить с ним, забрать память? Ну что там у него может быть полезного… Э, друг! Убежать тоже не выйдет. Дать ему спрятаться, потом найти? Детские игры. Ну его, надоел». Жнец догнал зверька, играючи повалил его, прижал к посудине. Позади что-то хрустело и скрежетало. «Я что-то там задел, когда собирал тело. Интересно, он тут один был? Убрать свидетелей… Вообще-то лень. Судя по поведению этого растяпы, амальгадилла он видит впервые. Ладно, после разберусь. Брыкается, тяжело ему. Занятный зверёк. Есть в нём что-то знакомое. То ли я охотился на таких когда-то давно, то ли… Спешить некуда, если уж подключился, надо с ним поговорить. Раздавить, задушить и разорвать надвое всегда успею».

– Не дёргайся, это бесполезно, – сказал жертве Жнец через ничтожный ментальный столбик.

«Кто ты?!» – источая волны животного страха и корчась, спросил зверёк. Жнец видел амальгадилла глазами жертвы и жертву зрением амальгадилла. Это было занятно, в высшей степени занятно, кроме того, нечто шевельнулось в обширной памяти убийцы: тело жертвы передавало через верхний нервный узел что-то такое…

– Я смерть твоя, – нежно проговорил Жнец, и ощутил вдруг, как прихлынул страх: не осознал, а именно ощутил: тяжесть, холод, боль. Страх, многократно усиленный мощным разумом Жнеца, перекинулся в амальгадилльское тело. Отклик был молниеносным.

***

Циммерман прекрасно знал, что такое веганский амальгадилл, хоть и не приходилось никогда имеет дело с этим чудом природы. В системе Веги был пролётом; только и хватило времени на обзорную экскурсию. Реалы про местную фауну туристам конечно показывали, не с учебными даже целями, а просто чтоб не скучали. В развлекательном ролике Иосиф увидел, как амальгадилл разносит в пыль туристический лайнер первого класса, как мнёт и рвёт титановые переборки, словно они из бумаги, как людей высасывает, точно устриц из раковин.

Сомнений не было, Роберту уже ничем не поможешь, зверь прижал его к палубе бесплотным телом. Сомнений не было также и в том, что спрятаться от амальгадилла в плавучей гостинице негде. Иосиф приметил ракетницу шагах в трёх от сбитого с ног Роберта. Чепуха, чтоб устоять против такой зверюги, нужен «дезинто», да и то ещё неизвестно поможет ли. «На лестницу? Нет, заметит. По стенке? Какой ветрище. Осторожно. В рубку? Без толку. Не сезон, никто на твой SOS не явится, глупый Ёся. Чёрт меня понёс на эту планету. Кто знал, что здесь водится эта… Придумал! Аварийные ранцы!» Вообще-то аварийные ранцы больше похожи на кресла, но не в названии дело. В том дело, что вот они, по левому борту, в нишах. «В том дело, господа мои, – думал Иосиф, – что если сесть, пристегнуться и…» Он лихорадочно вздёргивал ремни и совал в пазы пряжки, рывком опустил щиток обтекателя, и только успел сунуть в чеку пальцы, как на корпус судна обрушился новый удар.

Не выдержали нервы, Иосиф выдернул чеку. Получив сиденьем под зад здоровенный пинок, потерял сознание; когда очнулся, увидел над собою пёстрый купол раскрытого парашюта.