Увольнение
Пока еще свежи страсти моего вчерашнего увольнения, я попытаюсь выжать из этого заметку. Вижу, что уже тухнут. А почему? Опять из борьбы за существование погружаюсь в созерцание светил? Если в этом суть, то тема достойна пера. Смогу ли я себе и уважаемому читателю сказать всю правду? Не будет ли это следованием стереотипам? Ну и пусть. На одном лишь эксгибиционизме трудно построить текст. Нужна идея, увлечение, миф. Кстати, неплохо бы расширить материал. Попытаюсь описать всю цепь увольнений, свидетелем которых явился на последнем месте. Тогда можно рассмотреть увольнение как таковое и даже больше – позицию имплои. Я уже имел об этом интервью в фильме Юли Ивановой. Коротко тезис заключался в том, что все мы с каменными рожами наблюдали увольнение сотрудников, хотя вчера ещё ходили на ланч и водили производственную дружбу, а сегодня имена их не произносятся вслух. Во страсти – как сталинские чистки. Да, имплои не может позволить себе настоящей дружбы, как и вообще независимой общественной позиции. И эти две линии – личный прокрастинейшен и горько-смешная позиция имплои имеют прекрасную перспективу на слияние.
Продержался я полгода и, вроде как, должен получить ЮАй. Каждый день при этом я был готов к увольнению. Мысль скачет на мои постоянные за эти полгода раздумья об альтернативе нестабильному теперь программированию. Кривил я лицо и до сих пор кривлю от идеи переучиться в школьного учителя. Годовой курс на бакалавра образования с выдачей скулбордовской лицензии. Мое прежнее учительство в техническом вузе Украины, репетиторство и год здешнего полу-учительства меня радовали, но, во-первых, я за пять лет уже свыкся с полурабочим имиджем инженерной профессии, во-вторых, боюсь по уши погрузиться в инфантилизм и подсесть на синекуру, после потери которой я ничто. Да и мой «духовный отец» Лимонов над позицией учителя Солженицина смеялся. В любом случае это тот же имплои, собачка, возможно, чувствующая себя в данном случае немного более долговременным хозяином своей будки.
Нашел я эту прошлую работу неожиданно. Знакомый программист сказал, что вроде там нанимают. Я подал, меня вызвали. Помогло мне, что я в это время был на эмоциональном подъеме – мы с товарищем играли в начало интернетного бизнеса. И я весело с ними заговорил на своем эмигрантском языке, искренне заинтересовался интернетной торговлей. Они сказали, что им понравилось, как я общаюсь. Необычной мотивировки их решения я не знал и не предполагал, что такое бывает. Теперь проясняется, что главный технический менеджер, нанятый из Калифорнии, полукитаец-полулатинос, хотя и выросший здесь, чувствовал себя в окружении пятидесяти стеклянноглазых канадцев неуютно. Поэтому рационально для собственного укрепления и иррационально – просто в пику им он старался разбавить среду эмигрантами. Сначала я не понял, что именно ему и своему акценту обязан трудоустройством. Имел он гееватую внешность, странное имя из двух заглавных букв ЕК, так и произносимое как аббревиатура «и-кей» и иногда разил винцом, что заставляло меня же его сторониться. Этапы дальнейшего развития событий яснее всего проследить по увольнениям.
На общем собрании молодой миллионер хозяин между дел упомянул, что интернетный продавец такой-то больше не с нами, хотя он отличный работник, но направлял клиентов на личный веб-сайт, а также много чего еще. Все смотрели серьезными лицами куда-то вперед, деталями, впрочем, не интересуясь. Потом ЕК (буду лучше Икей писать) обмолвился, что переписка этого парня тайно отслеживалась сисадмином. Я не имел с этим парнишкой личной дружбы и вообще никого еще не знал, но отметил, что здесь, вероятно, должно быть много его друзей, а также, в оправдание хозяину, – открытость его заявления. Однако традицией открытость не стала, поскольку старикашка технический писатель исчез незаметно, и на мой вопрос его окружающие пожали плечами.
Настоящим событием стало увольнение самого столпа Икея. Признаюсь, что тогда особенно не испытывал к нему приязни, поскольку продолжал не понимать, зачем он привел в проект двух странных китайцев, когда вокруг столько гениальных «флуент спикеров»-безработных на улице (я тоже хотел укрепляться, безуспешно пытаясь протащить таковых из числа друзей, веря, что протаскивание русского было бы неприличным). Китаянка его оказалась норовистой, и в душе я клял её вместе с Икеем, проведшим ее по чисто формальному безальтернативному интервью, на котором я, как идиот, задавал ей вопросы. Хозяин созвал внеочередное собрание и объявил, что уволил Икея по причине, разглашать которую было бы непрофессиональным, но в остальном все остается по-прежнему, и никто не должен опасаться увольнений. Думаю, большинство причины так и не узнало, я лично подозревал винный запах или протежирование кадров.
Пара месяцев без менеджера прошла неплохо. Тогда я считал основной своей проблемой китаянку, которая так меня достала, что я с радостью принял ее личный неожиданный соскок. Она вдруг обнаружила душевную болезнь, обвинив соседа рисовальщика в чтении своих имейлов, а на следующий день направив на него видеокамеру. Когда она шепотом попросила воспользоваться моим компьютером, мне уже было ее жалко как обреченную, а также появился интерес и уважение к ее независимой позиции инопланетянина противу нашего стада овечек. На моем десктопе остался текст её бредового имейла, который я, впрочем, интерпретировал весьма по-земному – какой-то состоятельный китаец увлекался ею, что и объяснило ее неожиданно богатое облачение в должности программистки и наглое поведение в период безработицы. А теперь у того кончились деньги, что обострило ее шизофрению. Когда я вернулся с обеда, китайчонок сообщил мне о ее увольнении с извечной улыбкой.
С приходом слащаво-агрессивного менеджера полуиндуса Мика я уже вспомнил об Икее как о деде широкой души. Новый начал нахально тянуть людей из своего прошлого, увольняя прежних. Проходя по коридору, я увидел его у лифта, прощающегося с моим хорошим знакомым сербом Алексом. Алекс и мне сказал: «До свидания». Я не понял, что это было увольнением и сожалею, что не попрощался с ним по-человечески. Мик завёл всех технарей в зал собрания и сообщил, что ввиду изменения технического курса мы в лучших отношениях попрощались с четырьмя такими-то. Осознав, что трое из уволенных были сильными специалистами (сильнее многих оставшихся) и в отличных отношениях с коллективом, я вздрогнул, уставился в контрастные белки главы собрания и спросил, что конкретно в них было не так. Тот ответил уклончиво, что часто люди не осознают процесса создания софта. Меня эта фраза, возможно, усыпила, польстив тем, что я, выходит, знаю. Однако, думаю, ему мой вопрос не понравился. Постепенно появившиеся новые лица, проведенные, опять же, безальтернативно, мне показались слабее прежних.
Я продолжал чувствовать себя достаточно нужным и укрепленным, и даже когда увидел атаку на себя, мер принять не успел. Характерно, что моя очередь наступила раньше китайчонка, пользующегося явной репутацией новичка. Мик уже привёл нового китайца, радостно встретившего здесь троих «своих». Теперь я понимаю, что до последнего он колебался, кого выбрать на увольнение – меня или китайчонка. Тут я должен признать, в чем уступил. Во-первых, мне вовсе необязательно было выпячивать грудь и подчеркивать независимый тон в ответ на задирания индуса. Во-вторых, ввиду упертости и негибкости я оградил себя рамками обязанностей, а мне бы за все хвататься, прислушиваясь к ветру. И лень, конечно… Утром я увидел, что начальник проекта пытается меня спасти, предлагая Мику поручить мне то-то. С благодарностью и уважением отмечаю я это благородство собрата имплои («мой командир меня почти что спас»). У меня оставалась слабая последняя надежда схватиться за это задание, но я этого не осознал и принял равнодушно. И вот он попросил меня задокументировать сделанное. Сомнений уже не оставалось, и я позвонил знакомым посоветоваться, что можно предпринять, полагая, однако, что на документацию у меня есть еще день, что не смогу залогиниться только завтра утром. Попытался личный архив спасти по сети на домашнюю машину, но та была отключена. Уничтожить не успел. Помню, во время увольнения три года назад менеджер полез в мои файлы. Итак, я уныло создал страничку документа, но Мик подошёл ко мне неожиданно скоро. При этом мне нравилось хотя бы то, что он проигрывал психически и избегал моего взгляда. Его слова я знал наперед и повел дискуссию о компромиссах и возражениях, что без меня они не смогут ни то, ни это, потом повлек в отдел кадров узнать про ЮАй. Кадровщица солнечно улыбалась, как при приеме на работу. Высчитала, что полгода набралось, и мило объяснила процедуру получения последних бумажек. Все ждали моего физического выхода за дверь отдела кадров, но я сбивчиво продолжал выяснять подробности. Наконец, под конвоем индуса я проследовал к своей машине забрать вещи.
– Я хочу попрощаться с людьми, с которыми работал.
– Вам лучше сделать это по телефону.
Думаю, это он смалодушничал, звонки ему тоже нежелательны. Да ладно, им и самим мои звонки не нужны. Однако многие из окружающих солидарно прощаются. Десять раз готовый к ситуации, я выхожу с чётким планом оббегания учреждений по пособию и поиска подработок на танцах и пицце. Но самое неприятное – мысль о возможной необходимости кардинальной перемены пути. Надо заставить себя поехать в этот ЭсЭфЮ, теперь на счёт не аспирантуры, а школьной программы этой дебильной. Год для этого в минус, надо идти и в бюрократию влазить. Неприятно, если годы не туда инвестированы. А еще горше, что это выбор между имплои и имплои. Хрен редьки не слаще. Но может, это мое последнее убежище, как венская библиотека для Казановы, где он провел последние 17 лет жизни, спасшись от настигшей его бедности, и расплатился с миром за это убежище своими мемуарами? Но он пытался там еще рыпаться, бунтовать, уходил один раз… Так и мне – вырваться бы из коридора, постылого этого расписания. В мутку какую влезть, обрести независимую позицию, стать главою клана, мафии, семейного бизнеса или в писатели вырасти. Но я уже готов к худшему. Да, имплои – это, как оказалось, не самое плохое. Все будет только хуже. Бороться до последнего в любой ситуации – это все, что мы можем противопоставить социальной обреченности.
Борис Гарбузов, 5 октября 2002 года.
Moscow Free Style
Julia Ivanova’s “Moscow Free Style” film raised me from ashes to touch the pen first in last three years. I even dare write in English because I expect JP Fiket read it, and I need this part of audience. I recognized value of this topic once she announced it 2 years ago and now I finally saw it finished. The reader of these lines is expected to watch the film too as I am not going to re-tell the plot. Just feelings that it awoke in me. Long ago I expressed curiosity how would Americans immigrate to Ukraine, apply for resident status and Russian courses. And Julia found the similar line of thought materialized. I exercised the powerful feeling of recognition or say social identification, though at times upside down. Fluent English speaker genuinely exclaims “Ё моё”, joyfully hops scanning “Вот такая хуйня…” and performs Tsoy that died 10 years before he came into the country. My idiotic wishes came true! For the same reason of standard reversion this will be reluctantly taken by local producers. Their national dignity is touched. Their national representative, man good for nothing, finds refuge abroad. On the other hand his figure re-animates the discredited idea of hippy that a human can really soar over commonness with a bottle of beer in his wings.
The title is highly matching. The heady spirit of freedom is a central subject. Americans suddenly find themselves in the paradise where they temporarily can be philosophers with a bottle of beer and not need to hurry anywhere. I had been in similar, circumstances first year of immigration on Canadian welfare, but that time was overshadowed by cultural shock and feeling of undemanding. These people seem having none of the two. In the contrary they confess to start tasting earlier unknown association with people. Yes, this theme is greater than the ones of “I want a woman” and of the gay parenting and still greater by far than in the deaf performer’s story. Only her orphans are of the comparable scale.
18th August 2006, Vancouver.
«Весна пришла сквозь дождь дремотный»
Весна пришла сквозь дождь дремотный
И, гениталии прогрев,
Студентам, клеркам и животным
Спешит наделать новых дел.
Один из харьковских поэтов,
Образования фанат,
В Ванкувере на дело это
Не пожалел больших затрат.
Но и его весна тревожит,
И он берется за перо.
Покинув заспанное ложе,
Садится в быстрое метро.
Мои приятели, идем,
К посольству, дому управдом
Поголосуем, покричим,
Словами жажду отмолчим.
Я еду в станции вагоне,
Хочу коммерции в погоне
В окне воздушного метра
Мелькает всякого добра.
Все небоскребы, стройки века,
Что эмигранту – знак успеха.
Хочу быть с сильными, большими
И с телками длинно-нагими.
Так вид блестящих небоскребов
Стекла, бетона и машин
Манит безвольных долбаебов
С недосягаемых вершин.
Но сколько ни учи разъебу
Профессор с длинною брадой,
Тот лишь лениво чешет жопу
И шевелит своей елдой.
Глядя в дождливое пространство,
Мечтает он о бизнесах
И словно флагом оборванца,
Встаёт елда в его трусах.
Борис Гарбузов по дороге в украинскую церковь, скайтрейн, Ванкувер, 25 апреля 2010 г.
Первое Посвящение Гере
Наш белый свет настолько чист,
Красив, певуч и так прекрасен.
Но в нем родился нигилист,
Алкан и циник С. Герасин.
Примерно 1985 год.
Второе Посвящение Гере
Хоть ты и сука и подлец,
Под камень прячущий бутылку,
Но, все же, где-то молодец —
Лихой язык и разум пылкий.
А помнишь наши лагеря,
Как пели арии из Верди?
Сырых палаток желтый ряд
И споры о небесной тверди.
Примерно 1987 год.
Эссешка по фильму «Поколение П»
Просмотрел фильм по рекомендации Кати, кандидатки в секретарши. Показан креативный молодой дурачок, в какой-то мере баловень судьбы, типа гайдаевского Шурика, только скучнее.
Схватываю первую идею летать, жить вдохновением. Остальное хочется прокрутить и отвернуться от экрана. Эпоха отражена хуево, похоже на перестроечные фильмы типа особенностей русской охоты или «О чем говорят мужчины» и прочая блевотня. Режиссура рыхлая. Не Гайдай. Нравилась сцена мультика Березовского с чеченцем. Чувствуется загрузка каждой секунды. Лучше, чем актерская игра.
Вторая подхваченная мной идея. Предпринимательская весна. Сочувствую Татарскому, хочу, чтобы он скорее вернулся от мухоморного бомжа в офис, где дело, деньги, желтая папка с ботиночными тесемками. А в папке – мулаты, девушки, белый пароход.
Про идеи собственно Пелевина я слышал, хотя и не читал. Что все из бумаги, всем правит телевизор, а кто телевизором – никто не знает. Но представлено неубедительно. Наверное, лучше читать, чем смотреть. В любом случае, мне это не близко.
Итого, возвращаемся к тому, что меня хоть немного здесь задело. Что можно соединить похуизм, вдохновение и креатив, с одной стороны, – и деньги, чистые туалеты, носки без дырочек – с другой. Что можно так жить, летая в поисках сценариев. Приподняться над бытом, как говорит мой братик врач. Когда хоть чуть отходим от этого – сразу уныло. Шаг влево – и надо вернуться к деньгам. Шаг вправо – вернуться к вдохновению и раскованности от лоховства и монотонных буден. Это от которых Юрий Лоза хочет уплыть на своем плоту.
Да и революционеры все так хотели. Наши, до боли знакомые. С их коммунизмом, особенно в чистом виде, как он планировался. С фалангстерами Фурье, производственными лагерями Троцкого и даже обобществлением жен. Или вот французская студенческая революция:
https://ru.wikipedia.org/wiki/Майские_события_во_Франции_1968_года
Разве не трогают душу их лозунги?
Звонит будильник. Первое унижение за день.
Будьте реалистами, требуйте невозможного!
Под булыжниками мостовой – пляж!
Пролетарии всех стран, развлекайтесь!
Вся власть воображению!
Представь себе: война, а на неё никто не пошёл!
Думаю, этим же навеяно пелевинское «все лучшее – нахуй». Или из Кровотока «Галлюциногены, эйфоретики и стимуляторы. Детей нахуй, стариков в пизду, остальных – в изоляторы». Назад, к революционерам 68-го. Что после лозунгов? Им немного раздали портфелей – и все, как раньше. Да после каждой революции оказывалось, что снова надо работать, срать и совокупляться.
Но моя светлая идея не умирает. Деньги, производство благ, небоскребы из стекла и бетона, чистые туалеты с блестящей сантехникой, уроки, тренировка ума и тела, бассейн, танцы, родные узы, сыночек, мы вместе, а не врозь. День прошел – и всем веселее. У меня пополнение файла, минет красивой секретарши и хорошее настроение. У секретарши зарплата и уверенность в завтрашнем дне. У сына новые возможности. И никаких разрух, как говорил профессор Преображенский. Надо именно как он. Зарабатывать себе, принося пользу людям, чтобы Зиночка подавала обед, а в подъезде стояла очередь благодарных пациентов, а не обманутых дольщиков. Никаких эмэлэмов, эмэмэмов и лжереволюций. Мы победим! Никак не тянет к возвышенности мухоморов, одиноких квартир и засранных подъездов. В другой жизни, наверное, я тоже мог бы писать рекламные сценарии. Но и где я есть, совсем неплохо.
Борис Гарбузов, 3 июля 2015 г.