О колхозности
Рукопись времен жизни с семьёй в Суррее до первого визита в Совок. Позднее не совсем удачно немного дополнена и помещена в Приване. В конце приводится часть привановских комментариев. Последняя фраза присутствовала в рукописи, но отсутствовала в Приване.
Колхоз, эхидо, коммуна, соборность, коллективизм, свобода-равенство-братство. Все это не в моде. В Канаде американская самостоятельность. Однако режим не убивает культуры. Она цвела при всех режимах. Ее разрушила перестройка, американизм. И экономику, как ни странно, – тоже. Я был первый антикоммунист на словах. Воинствующий. Но всегда переживал разрыв с коллективом. В чем секрет? Где граница? Что такое семья и наша семья? Коммуна или бизнес-клуб? Во всем этом хочется разобраться. Затем хочется вспомнить положительные стороны общин и насильственных коллективов, как поездка в колхоз в студенческие годы.
Так ли противоположна коммунность самостоятельности? Коммунность – самостоятельность группы. Группы воюют, воюют религии. Коммуна защищает индивидуумов от другой коммуны. Потом, постараемся довести самостоятельность до абсурда. Родители не должны смотреть за детьми детей, и им часто платят. У жены с мужем различные счета. Дети зарабатывают себе на лакомства. Но дальше. Семья – островок коммуны в капитализме. Не позволяются измены. Это рационально? Может, коммуна – это иррациональность? Голое либидо? Неужели рациональность так тесно связана с самостоятельностью или это мой личный комплекс? Чувствуется, что здесь где-то рядом связь, поскольку я чувствую сопротивление. Не получается довести самостоятельность до абсурда.
Неожиданно выяснил, что самостоятельности противоположно также динамо. А динамо государства и друг друга развито в колхозах. Паразитизм и провокация. Хоть велфер и не коммунный, но динамный. И бросить его жалко. Но быть самостоятельным ростовщиком дома было гораздо приятнее. Я сумел вывести из состояния велфера себя и родителей.
Однако, вернемся к студенческим колхозам. Неужели либидо так склонно появляться в насильственных коллективах? Почему? Не заработок двигал людьми в тюремных сталинских конструкторских бюро, да и не страх сам по себе. Почему для меня академическая среда столь благодатна? Я могу быть героем в среде учеников. Ученичество – моя жизнь. Доступность общения. Это любовь к насилию? Ко вторым ролям? Ого, вот оно как! Пассивность и активность, мужское и женское. Абсурд.
Как прочно я связал в сознании колхоз с иждивенчеством, с динамо! Неужели нет эффективных колхозов? Эффективные семьи так точно есть. Почему наша семья имеет столь неэффективные стороны? Откуда скандалы? Насколько я могу заметить, это происходит, например, в областях неэффективной дележки. Возникают подозрения в обмане, утаивании, перерасходе другой стороны. Подозрения в измене, недостаточной любви, желание переделать другого под себя. Часто помогает разделение. Тогда каждый порознь успевает сделать лучше. Но это не универсальный метод. Иногда разделение доведено у нас до крайней степени, общих денег практически нет, а толк все равно невелик. Сейчас мы увлеклись совместным динамо велфера. А динамо, как правило, не особо окупается. Например, получается замкнутый круг. От отсутствия ощущения влиять на ситуацию постоянное желание экономить копейки, которые легче заработать. Велфер хорош для того, кто, например, учится. (Сейчас добавлю, что мне и Лимонову он позволял писать и думать, чего я раньше не ценил). Но наши интересы все равно испорчены меркантильностью.
Еще динамо злобно. Оно отторгает от живого. Но какая практическая цель могла бы связать эти мысли, кроме исследовательской? Это снова пробивает рационализм, от которого надо избавляться. Оптимальная семья. Всеобщее примирение и минимизация суммы войны. То, что гуманизация бытия имеет обозримые пределы, – очевидно. Если людей и можно примирить между собой, то не с природой, которую они пилят, копают и едят. Так что глобальная гуманизация противоречива, как всемогущность и прочие идеальные категории. Отсюда – иррационализм, внеморальность бытия (казалось бы, это не одно и то же). Защита любой точки зрения подвержена критике. Мой рассудок не может примириться с нелогичностью жизни. Всегда хочется подняться на уровень выше и найти логику там. И мысль об отсутствии верхнего уровня целесообразности меня обескураживает. Это и есть пресловутый тезис о первичности бытия. Помню, я с трудом пережил ломку коммунистической теории общества. Все казалось, что нечто подобное все же должно остаться. Вместо пяти экономических формаций должны быть другие. Мироздание должно быть не рыхло. Затем я смирился с отсутствием подобного, бросив на дно пустого горшка строчки из Лема о том, что мир, собственно, не для нас создан. Но тогда возникает комплекс абсолютной нейтральности. Приходится ставить под сомнение даже критерий честности повествования, поскольку это морализм, защита внимающих от обмана, а значит, психология слабых, нищелюбие, уравниловка. Это, правда, помогает спокойнее смотреть на семейные конфликты – а почему, собственно, чьи-то интересы должны быть примирены? А что-то страшное может последовать за примирением? Ведь это неизведанное и невозможное. Если не абсолютная нейтральность, то хотя бы мода противоречить любой идее как предрассудку. А если далианство, ницшеанство, эгоцентризм, фашизм? Но нам далеко не шагнуть за пределы морали. Слишком многое стоит на ее фундаменте. Например, аудитория графомана – люди. Ему трудно обращаться к ним, демонстрируя свою к ним нелюбовь. Подвергнуть критике можно лишь костный морализм. Вообще же ценность морали очевидна. Это эмпирически отточенные древние каноны сожительства. Вот такая постантикоммунистическая компенсация. Так я решил в диалоге с Иноземцевым, когда мы развивали эгоистическую теорию. Мне сразу захотелось обобщить ее на всех, а значит, пришлось бы применить к дорогому сердцу собеседнику. А если не распространять на всех? Тогда это тоже колхозность, война кланов в противоположность войне всех против всех. Колхоз, как выяснилось, не может быть одним и всеобщим. Он может быть создан только «в отдельно взятой стране». Только!
А если не война, то смерть. Но пустота смерти не оставляет движения. Тогда войну морально немножечко преобразовать в любовь. Тезис всеобщей любви заслуживает внимания. Любовь. Снова юные детские годы. Школьный насильственный коллектив, студенческий колхоз. Где-то там далеко виднеется первая любовь, «а первую любовь мы никому не отдадим». Вместе с годами застоя и колхозами. Если глубже, то в основе идеи, на мой взгляд, лежит свальный грех, групповой секс. Однако об этом позже.
23.10.1994. Немного дополнено и отпечатано 18.01.1999, Ванкувер.
Одиночество
Рукопись была написана в тетради в мае 1995 года, перепечатана с небольшими добавками и опубликована в Приване 25 января 1999 года во время жизни в Ванкувере и работы в Блустриме.
– Вот Игорь. Есть у него и дом и трак, и аппаратура… А скучно-то как!
(Наташа об Игоре Березовском, живущим с Суррее и помогавшим эмигрантам, в частности нам).
Теперь мне представляется, что эта Наташина фраза явилась бессознательной перефразировкой собственного критического высказывания Березовского о канадском образе жизни. Что-то типа “One has a house, a car, a job to pay their mortgages, a couch and a television. He comes from his work, sits on the couch and watches television. And most of all he fears to lose his job, because it would cause him to lose his car, couch and television”. Значит, он считает свою жизнь иной, интереснее. Хочет считать. Он якобы созерцает возможные способы жизни, временно входя в тесное общение с сомнительными личностями, волонтеря в обществе помощи эмигрантам. Однако даже мы в нашем потерянном положении вновь приехавших чувствовали себя намного большими хозяевами ситуации и жизни вообще во время его нескончаемых ночных монологов. Теперь обернем мое ироническое наблюдение против меня самого, равно как это я только что проделал с высказыванием Березовского. Самая близкая аналогия – мое пребывание у Эдика с Оксаной, где я, по сути, несмотря на их бедность, был тем же зависимым Игорем на фоне их независимой сексуальности. И даже более – поистине во фразе Игоря нет лишних мелочей, ведь я боялся становиться ими за счет возможного выхода из-под финансового влияния Наташи. Значит, боюсь потерять свой кауч и телевижен (шероховатый пример – я телевизор не смотрю). Здесь уже близка суть. Где она?
У меня наготове еще несколько источников материала сходного характера, которые я условно назову «Роботи», «Лондон» и «Далианство и прочие хиппи». Рассмотрю их, не утруждаясь плавными переходами.
«Роботи». Я, к сожалению, не могу познакомить читателя с литературным произведением, коим считаю письмо, адресованное Леше Малине его товарищем, эмигрировавшим в Нью Йорк. Написано на специальном примитивизированном и слегка украинизированном русском языке. Стиль позволяет автору довольно свободно путешествовать мыслью по ассоциациям и прочим сюрпризам подсознания, надежно прячась за экран идиотизма. Приведу цитату по памяти, пытаясь сохранить и стиль, но теряюсь в воспоминаниях о точном спелинге и его адаптации. Прошу непосвященных не путать это с настоящим украинским.
«… Я роботаю в магазині роботом-наладчиком. Налаживаю человеческіе мозги. Тут работають ище 30 таких же роботів. Ми посилаем друг другу электрическіе заряди типа: «Гуд морнинг, хава ю, га»? И шо я боюсь, Леня, когда вернусь, а там такие же роботи, как і тут. Хорошо, что шо іграеш на гармоше. Не продавай ее за бакси и не меняй на соль и лук і не давай іграться женщинам. Они хороши только на картинках. … Пиши мне письма. Оні такие смешние. Мне от них тепло и весело»…
Бедная цитата. Я надеюсь позднее скопировать оригинал. И все-таки, разве это не о том же, что мое «Пиво с чипсами»? (данную рукопись, хоть и наиболее известную среди друзей, не нахожу возможным опубликовать, поскольку она на 80% уже вошла в «Об образовании в Канаде»). Да, но где здесь одиночество? Я слышал о некой психологической концепции счастья как о степени приобщения к миру. И еще что-то о полноте жизни. То есть, отбрасывается степень удовлетворенности в желаниях, а неизвестное переносится на некий мир или некий жизненный спектр, к которым надо приобщаться или заполнять соответственно. И этому противостоит одиночество. Стена, стекло, аквариум, Канада. Стерильность в противовес вторжениям и вливаниям. Но, оказывается, одиночество может быть и воспето. Например, Дольский: «…Но одиночество прекрасней». Как же. Лиса и Виноград. Комплекс неполноценности. Защита стыда. Лоза в своем «Одиночестве» им не кичится. Но песня эта, на мой взгляд, гораздо лучше Дольского. Как продукт неудовлетворенного сублимированного либидо у талантливого человека. Пока талант есть, любая скверная причина вызывает в нем красивые плоды. И думаю, что страстность и неудовлетворенность можно считать необходимыми условиями творчества, находясь в рамках не вышедшего ещё из моды фрейдизма. Автор незабвенного письма о роботах считает себя одиноким. Мол, кто-то уехал в Чикаго, кто-то домой, остались одни мы – роботы. Вектор целеполагания явно направлен на преодоление личного одиночества. Индивидуального, особого, своего. А направлен ли? А, может, глубже есть противоположная составляющая? По свидетельству Леши автор в Совке утверждал, что не нуждается ни в чем, кроме музыки.
«Лондон». Вот какое неожиданное воспевание одиночества услышал я у Парамонова в воскресном выпуске от 23 апреля вчера. Наверное, это и спровоцировало окончательное оформление данной темы. Лондон, по его мнению, славен и красив своей благополучной завершенностью. И непонятно, как он связывает это с одиноким достоинством распития пива индивидуумами в лондонских пабах. Чрезвычайно интересно, что это за связь. Существует ли она объективно или это личный комплекс Парамонова? Или это одно и то же, поскольку вещи сами по себе ничего не значат? Я сдаюсь и прошу читателя о содействии в поиске решения. Я забыл аргументы Парамонова. Да, может, их и вовсе не было. Тем лучше. Я попытаюсь рассуждать сам. И тогда мы наблюдаем уже мои личные комплексы. Кстати, вы заметили, я поспешил приобщить читателя к своему рассуждению, своему делу, подчинить. В данном случае явно не приобщиться. Никакого объекта либидо, кроме себя. Влюбленность была бы выходом из нарциссизма, перенесением части либидо с себя на внешний объект, переоценкой его, как мы обычно переоцениваем себя. Влюбчивость и невлюбчивость. Инфантильный комплекс власти. Сказки учат, что он сильнее денег. Раб мечтает стать господином. А господин рабом? Садомазохизм. Но вернемся к Лондону.
В обсуждаемом радиовыпуске заметно звучит тема денег. Богатые и бедные. В бедных кварталах – общественный бардак, уличная торговля. Это богатые красиво-одиноки. А к ним приобщаются, им подражают многие, потягивая в пабах пиво и якобы уходя в себя. Уверен, что моей мыслью сейчас движет комплекс, сходный с парамоновским или находящийся от него в зависимости, и вообще достаточно общий. Так что вскрыть его мне интересно. Думаю, что и читателю. Я приглашаю его к столу, чтобы съесть меня. А я буду радоваться со стороны и предлагать соусы. Ну вот, опять сбился на нарциссизм. Богатые и бедные. Бедные знают свое место и не мешают богатым богатеть. Отсюда, по словам Парамонова, одинокий индивидуализм – гарантия от социальных революций. Антиколхозность. А куда деть аграрные религиозные общины Великобритании? Но так же хорошо уживаются в Польше и Франции свобода сексуальных взглядов с тотальным католицизмом, требующим солибата от священников. Последнее, что хочется сказать о Лондоне. Если в нем скучно русскому североамериканцу, а мне – в Северной Америке, то, вероятно, этот ваш Лондон действительно скучен.
Далианство и прочие хиппи. Если Фрейд позволял себе всю жизнь следовать концепции либидо как основе психической энергии, то я позволю себе вышеупомянутую концепцию приобщения хотя бы на притяжении одной заметки. Тогда далианство в её свете выражается двумя словами: любовь к испражнениям. Почему? Почитайте его. Дали любит свои испражнения и продуцирует их в массы. Массы сладостно потребляют испражнения Дали. Тот же садомазохизм. Кто потерял интерес к этим испражнениям, может приобщиться к иным хиппи в качестве донора или акцептора. (Понятно, что донорство в данном случае характеризует высшую ступень социально-артистической лестницы). Т.е. экскременты – носитель коммуникативной информации, инструмент и символ приобщения. Отсюда так притягательна эякуляция внутрь, во все недозволенные места. Проникновение как власть, суперприобщение. Центральный антипод одиночества.
Оттого-то мне была всегда так заманчива роль рок-звезд типа Леннона и художников типа Дали. Гораздо милее чемпиона по бальным танцам или бадминтону. Одна забота – о хорошем стуле и как красивее распорядиться экскрементами. Их инфантильная связь с деторождением. Творчество как продуцирование потомства. Оно немного спасает от одиночества.
Борис Гарбузов
Одержимость и поступательность
Написано 29.05.95 в тетрадь во время полугодового визита в Харьков. Там под руководством В.И.Рублинецкого была осуществлена, но не закончена попытка перевода на английский. 26.01.1999 во время жизни в Ванкувере и работы в Блустриме я текст набрал, немного дополнил и опубликовал в Приване.
Рассмотрим две противоположные точки зрения, представленные двумя соответствующими группами цитат:
“Youth! Youth! There is absolutely nothing in the world but youth.”
(Lord Henry in “Portrait of Dorian Gray” of Oscar Wilde)
“Life may but little else supply – Just a few good fucks and then we die.”
(author forgotten).
“Il n’est qu’un seul luxe et c’est celui des relations humaines”
(Antoine de Saint-Exupery)
«Молодость моя!
Моя чужая молодость,
Мой сапожок непарный.
Воспаленные глаза сужая,
Так листок срывают календарный.
Ничего из всей твоей добычи
Не взяла задумчивая муза.
Молодость моя!
Тебя не кличу:
Ты была мне ношей и обузой».
(Марина Цветаева)
“The price is exorbitant, the position – ridiculous and pleasure – transitory”
(Lord Chesterfield on love)
Цитаты левого столбца собраны мною самостоятельно и представляют мою позицию, цитаты правого подарены мне харьковским лингвистом Владимиром Ильичем Рублинецким на последнем занятии и соответственно представляют его. Наибольшие впечатления его жизни концентрируются не вокруг “fornication”, а связаны с впервые увиденным морем и доказанной теоремой. Если согласно Фрейду и Парамонову общественный прогресс возглавляется фаллическим вторжением и социально-греховным экспериментом, то Рублинецкий считает это тормозом нормального развития: “It is always useful to get rid of this junk (sexual agony) the sooner the better”. Дадим этим двум точкам зрения поспорить. Я жду, но они спорить не хотят. Не хотят драться. Во всяком случае, их образы в моем сознании. Наверное, потому что авторы высказываний представляются мне людьми мирными, высококультурными и говорящими на моем языке, пусть даже противоположные вещи.
Тогда попытаюсь углубить свой сторонний взгляд на эти две идеи. Что они мне напоминают? Помещённое выше высказывание Рублинецкого напоминает мне заголовок Карнеги «Как перестать беспокоиться и начать жить». А вот к Карнеги у меня уже раздражение и издевка. Противоположные высказывания напоминают мне одержимость вообще и в частности собственную тревожность. Часто мне и самому представляется гиперсексуализированная психика как нечто не от жизни, а из критикуемого Парамоновым ухода в ее текстовую имитацию. Вспомнился рассказ знакомого о некоем штатовском съезде хиппи с традиционными оргиями, публичными половыми актами, пронизанный культом наркотиков. После его массовой трансляции многие отвернулись от их романтической культуры. Стало ясно, что она может быть только в меньшинстве, её преобладание не позволило бы обществу передавать по наследству даже элементарные трудовые навыки.
И, возвращаясь к эротомании, этой боязни смерти обреченного на смерть, ее трудно связать с поступательным развитием. Рублинецкий вот даже противопоставил. «Но нет! – восклицает мое раненное сердце, – это моя жизнь, это то, что движет мной и двигало Пушкиным. Ее нельзя обесценить. С её полигамностью и слезливым вдохновением». И если так говорит мое сердце, то в этом что-то есть. И все же пусть выскажется другая сторона. «Какая поступательность в половом акте?»…the pleasure – transitory. Конечно, эротоман концентрируется на удовольствии, а не на деторождении, которое, кстати, я считаю венцом поступательности. А вот и суть. Динамо природы как динамо велфера. Даром это не проходит. Игра на холостом ходу. Да это же мастурбация! Не даром это слово так давно витало вокруг меня, окультуренное в суждениях харьковского психиатра Михаила Львовича Суслова и канонизированное в ироническом трактате Сергея Иноземцева. А как насчет радости деторождения и любви к ребенку? Это, естественно, часть либидо, но чувство это доступно даже самому некультурному человеку, не требует знания теории и не имеет отношения к эротомании.
Итак, я увидел в половом акте средоточие двух противоречий – мимолётности и поступательности. Сразу же хочется проанализировать, разобрать, а, следовательно, разрушить этот мой новый постулат. Во-первых, так ли мимолётно и переходяще удовольствие? А насколько непереходяще впечатление от «увиденного моря и доказанной теоремы»? И удовольствие вообще. Теперь поступательность. Это подготовка удовольствия в будущем. Опять удовольствие. Снова жизнь потребления. Целеполагание. Обман природы. А кто такая природа, чтобы ее не обманывать? Она мне друг? Я ее люблю? У нее свое удовольствие. Своя цель. Но я – это её часть. Тогда я лишь вижу в себе второго потребителя – природу. Моя личность раздваивается. Я и Оно. Вот где предел унификации целей. Предел и результат рационализации. Рационализация и меркантильность. Этими днями я общался с Леней и Ромой. Первый меркантилен и рационален. Второй – нет. И это всем нравится. И ему на пользу. А, кстати, эротоманы оба. Но оба разведены. И мое семейное положение нетрадиционно. Значит, семейность в какой-то мере эротомании противостоит. Но опять контрпример – Эдик с Оксаной. Хоть и скандалят, но все время проводят вместе. Одни противоречия, никакой закономерности.
Сейчас просмотрел свои прошлые сборники и начало этой тетради. Бросилось в глаза отсутствие поступательности. Девяностый год: все тот же фрейдизм, и даже уровень английского языка почти тот же. (Сейчас в защиту свою добавлю, что и окружающие меня не сильно балуют прогрессом, а любовь моя вылилась в то, что я вырастил сына). Да, я согласен, что моя одержимость математикой с 1981-го по 1990-й год давала куда больший прогресс и социально и личностно. Но я не сдамся и не дам обесценить ни одного шага в своей жизни ни себе, ни другим. И все-таки я все тот же, что 5 лет назад (опять добавлю, что это вовсе не так). Лишь вместо интроверта вдруг дал себе новые имена. Смерть ближе. В этом и поступательность.
Борис Гарбузов