Все люди, как люди, живут спокойно. В детстве ходят в ясли – сад, потом в школу – техникум – институт. Женятся, растят детей. Работают, ведут личное хозяйство. Кто-то путешествует, увлекается разнообразными «хобби». И в конце жизни нянчатся или не нянчатся с внуками, лечат приобретенные за долгую жизнь болезни. Но в целом когда беседуешь с большинством людей – жизнь более или менее у них спокойная. Если попросить рассказать что-нибудь интересное из их жизни, то можно дождаться один – два эпизода, о которых можно рассказать окружающим, а то и ни одного.

Со мной же всю жизнь, постоянно, происходят самые разные истории. Начиная с детства и до вполне пожилого возраста. Всю свою сознательную жизнь я попадал и можно сказать «влипал» в самые разные обстоятельства. И трудно сказать я их находил или они меня находили, как наиболее подходящего субъекта. Скорее это все-таки судьба или как сейчас модно называть «карма». Раньше я не обращал на это особого внимания. Ну случилось и случилось. Пережил же. Зато потом, вспоминая эти случаи в кругу близких и друзей, я заметил, что многим нравиться слушать эти истории. И я решил этим воспользоваться. Раз они у меня были, то значит надо их записать в отдельную книжечку. Вот и записал.

Пистолет

На краю распаханного еще осенью поля, там, где начинался, ольховый перелесок, в небольшой ложбинке, закрытой кустами от довольно холодного майского ветра, горел небольшой костер. Серый дымок, от сырых палок и валежника, странной фигурой поднимался над кустами, а потом ветром разрывался на лохматые куски и разносился над макушками деревьев в разные стороны.

Рядом с костром сидели на небольших пеньках двое мальчишек: десяти и двенадцать лет и вели, судя по их озабоченных лицах, интересный разговор. Одеты они были в какие-то теплые курточки непонятного серо-черного цвета. На головах кепки, на ногах черные, довольно грязные, резиновые сапоги. Да и не удивительно, что грязные. Если посмотреть сверху на эту картину, то были бы видны на вспаханном, с рыхлой пашней, поле, две цепочки глубоких следов, ведущих от Пролетарского поселка, где жили мальчишки, до леса.

Листвы на деревьях и кустарниках еще не было, даже почки не набухли. Во многих местах вокруг кустов и оснований деревьев лежал отдельными островками нерастаявший, рыхлый, грязноватый снег. Весна была поздней. Вокруг было сыро и не совсем комфортно. Но мальчишек это совершенно не волновало. К этому дню, а это было третье мая – в школе каникулы, друзья готовились давно.

Причем, зная, что костер в такую погоду разжечь не удастся, они притащили с собой старые газеты и обломки «плексигласа», так они называли оргстекло, за которым они заранее сбегали в населенный пункт «Гагат», где была расположена большая свалка различных отходов пластика. Там, тогда располагалось фабрика по изготовлению мундштуков. До нее от поселка, где мальчишки жили, было примерно четыре километра, и чтобы просто сбегать туда, это уже был серьезный поступок, за который могло попасть от взрослых. Так что делалось все в большом секрете.

А теперь, сидя у разгоревшегося костра, ребята, даже курточки сняли и сидели в рубашках. Кстати, старшего младший звал Вовкой, а младшего старший звал Бориской.

А забрались дружки сюда подальше от чужих глаз, потому что у них была «Тайна» с большой буквы. И никто не должен был об этом знать.

А тайной этой был пистолет, который Вовка нашел, в старом разваленном сарае, на краю деревни. Пистолет был марки «ТТ». Они, кстати, уже разбирались в марках оружия. И вообще, они считали себя взрослыми. Так вот, пистолет был, судя по всему, захоронен сразу после войны или во время военных действий, которые проходили прямо по их поселку. Причем, был он весь ржавый, даже можно сказать, заросший ржавчиной. И ребята, притащив с собой тряпки, бабушкину масленку, старые напильники, старательно пыхтя, по очереди скоблили напильниками, ржавчину, при этом рассматривая и обсуждая каждую новую деталь, проявившуюся на болванке пистолета. В конце концов часа через три пистолет был очищен. Но затвор не передергивался, даже курка на нем не было. Зато через дырки на рукоятке была видна обойма с золотистыми, как будто новыми патронами. Щечек на рукоятке не было: или сгнили, или рассыпались в прах, если были из дерева, и поэтому обойма с патронами была видна хорошо. Но вытащить ее ребята не смогли. К этому времени они уже довольно подзамерзли, да и есть хотели. Решили поиграть в пограничников, а потом пойти домой. Первым пистолет взял Вовка, наставил на друга и скомандовал:

– Руки вверх, хенде хох!

А младший бросился на него и попытался приемом «Самбо» выхватить пистолет, а заодно, подставив ногу, повалил на землю. Борьба была прямо настоящая и, когда они устали кувыркаться на прошлогодней сырой листве и потухшей траве, видок у них был еще тот. Но Вовка победил, все-таки постарше и посильнее. Пришлось Бориске с поднятыми руками идти на заставу, к костру. Запыхавшиеся, пришли отдохнуть и отдышаться. Стали обсуждать, а как надо было подходить к человеку с пистолетом, как руки захватывать, ну и так далее. Все из «Самбо». А когда отдышались, решили еще раз попробовать применить приемчики. Сначала Вовка стоял с пистолетом, а Бориска пытался схватить руку и вывернуть пистолет, ну, а потом Вовка отдал пистолет Бориске и стал показывать, как надо проводить приемы самозащиты. Хочу еще раз напомнить. Так как курка у пистолета не было, то ли отломан был, то ли отгнил, то ребята и не беспокоились на счет безопасности. Здесь, где они жили, проходила линия фронта. Даже окопы еще сохранились и многие ребята, да и они в том числе, частенько там рылись, искали патроны и другие «штучки», а потом взрывали в кострах, предварительно спрятавшись. Находили мины и даже бомбы, но это уже передавалось взрослым. Но, конечно, хватало и жертв. Но тут-то ничего страшного. И когда Вовка сказал приставить пистолет ему к спине, чтобы локтем, с поворотом выбить пистолет, то все было так и сделано. Бориска приставил пистолет к спине. Вовка, поворачиваясь вправо, ударил локтем по пистолету… И тут взрыв. Грохот, вспышка, все в дыму. Оба мальчишки упали в разные друг от друга стороны. Пистолет выстрелил…весь ржавый, без курка…он валялся на траве у костра… Первым вскочил Бориска, подбежал к Вовке. Тот лежал на спине и правой рукой держался за окровавленный бок. Увидев друга, зашептал:

– Бориска, беги за мужиками.

С тех пор прошло шестьдесят лет, но я как сейчас помню тот бег, когда я, схватив куртку, побежал напрямик, через кусты, спотыкаясь и падая, когда, задыхаясь от бега, бежал по мягкой пашне, тоже спотыкаясь и падая прямо в грязь. Подбежав к дому Вовки, я уже не мог даже дышать. Такой задыхающийся, с залитым слезами и потом лицом, весь в грязи, вбежал в дом к Вовке и увидев его отца, закричал:

– Дядя Миша, я Вовку нечаянно застрелил!

И упал на пол без сил. Меня что-то спрашивали, я что-то отвечал, но ничего не помню. Мужики из поселка по следами нашли Вовку. Самый сильный парень поселка, Володя Судаков, отнес на руках Вовку до Яхромской больницы, где очень известный хирург с военным прошлым, Просенков, сделал Вовке операцию. Пуля пробила печень, в четырех местах кишечник и вышла в двух сантиметрах от позвоночника. Врач сказал, что Вовке «повезло».

Я каждый день бегал к своему дружку в больницу, рассказывал о том, что происходит среди ребят в поселке, приносил передачки. А он мне показывал свой забинтованный торс.

А концовкой всему этому стал после выписки из больницы Вовки вызов с родителями в милицию. И вердикт – по 50 рублей штраф, с каждого.

С Вовкой мы дружили всю жизнь, хотя нас и разбросало по стране, мы все равно писали письма друг другу. Посылали приветы, по случаю. А когда, очень редко, но встречались, то не могли наговориться.

А однажды он из экспедиции привез сырую печень, какого-то дикого зверя, рассказал как ее в Сибири сырую, мороженную, едят, и мы с ним вдвоем ее сырую, под водочку съели…

Но это уже другая история…

Случай на кладбище

Если будешь любознательным,

То будешь многознающим

Сократ – философ
470 г.д.н.э.

Я поскользнулся и упал, скорее съехал по мокрой траве, в очередную неглубокую яму, скорее всего давно обвалившуюся могилу, заросшую огромной в человеческий рост крапивой и репейником. Опять ударился, ободрал сразу и руку и ногу. Все тело ныло и зудело от ожогов крапивы, ободранное везде где только возможно репейником и ветками какого-то мелкого колючего кустарника, то ли дикого шиповника, то ли дикой ежевики. Да и не удивительно. На мне были и одеты только шорты и футболка с короткими рукавами. Один сандаль с ноги я где-то потерял и поэтому натыкаясь босой ногой, на какие-то обломки камней, на железяки, по-видимому остатки древних захоронений, постоянно вскрикивал от боли. Руки, ноги, даже лицо все было ободрано отдельными местами до крови. Глаза слезились от ударов мелких веток хлеставших по мне. Поэтому приходилось одной рукой все время прикрывать лицо и одновременно поддерживать болтающийся на шее, закрытый чехлом с кожаным ремешком, фотоаппарат. Все это усугублял, так не вовремя, пошедший дождь. Капли дождя падая, на листву кустарников и траву, создавали шум заглушающий практически все звуки. А сплошная чернота ночи вывела из строя, если можно так сказать, глаза. Глухая черная, пречерная темнота, как говорят во всяких ужастиках, а я сижу на старом кладбище, в какой-то полуобрушенной могиле, мокрый, весь никакой, да еще трясусь от страха. На память приходят разные жуткие истории, которые мальчишки рассказывают друг другу вечерами. Про всяких вампиров, вурдалаков, оборотнях и прочих существах и о том что они делают с глупыми мальчишками, которые зачем-то лезут на заброшенные кладбища, да еще ночью. Я сидел на дне ямы, весь мокрый, грязный от налипшей и измазавшей меня всего глины и плакал.

Всего час назад, я был у брата в пионерском лагере «Андреевское» от Яхромской прядильно-ткацкой фабрики. Мама отправила меня проведать братишку, который был на последнем перекате, и поиграть с ним, а вечером забрать у него фотик, во избежание и вернуться домой. Я там с мальчишками заигрался, а когда надо было уходить, уже стемнело. В конце августа в десять вечера, в нашей климатической и географической широте, всегда темно. Поэтому покинул пионерский лагерь уже в полной темноте. Дождя я, конечно, не ожидал. Домой на Пролитарский поселок, это примерно три километра, можно было дойти по двум дорогам. По шоссе, идущему через деревню Андреевское или на прямик, через лес по тропинке. При этом по шоссе было примерно на километр – полтора дальше. Поэтому мы, почти всегда, бегали по короткой тропинке. Почему всегда, да потому-то это была самая короткая дорога на Астрецовское озеро, где был открыт летний пляж для детей, и было много мест для рыбалки на зеркального карпа.

Минус был один. Между двумя дорогами лежало старое заброшенное кладбище. И если к шоссе выходил маленький угол кладбища, то вдоль дорожки оно тянулось…в общем долго тянулось. Каждый раз, даже в яркий солнечный день, мы старались участок дорожки проходящей вдоль кладбища как можно быстрей пробегать. Единственная тропка на кладбище вела с шоссе к большому дубу, на взгорке, возле которого было захоронение наших летчиков со сбитого немцами самолета.

Некоторые мальчишки хвастались, что переходили днем кладбище поперек и рассказывали всякие страсти-мордасти.

А тут я, когда бежал мимо кладбища уже в полной темноте, вдруг услышал непонятный звук. Как будто железкой по железке стучат, но не сильно. Знаете как бывает, в любой знакомой обстановке все звуки, шорохи знакомы и когда вдруг слышишь что-то инородное это «режет» слух. Так и здесь. Я остановился, примерно на середине пути и прислушался. Звук было слышно еле еле, но четко с кладбища. Остановился. И сразу со всех сторон меня окутала необычная тишина. Когда бежишь по дорожке, то топаешь ногами и уже не так страшно. А тут меня, от жутких ощущений, даже затрясло. Представьте, в лесу, ночью, нигде, ни одного огонька, темень такая, что как говорят «Хоть глаз выколи». Да еще тишина и звук. Если бы он был ритмичным, как тикают часы или в нем прослушивалась какая-нибудь система, я бы побежал дальше. Но тут было нечто иное. Звук был неритмичным, иногда прекращался, было такое чувство, что где-то кто-то работает. И тут же мысли в голове. Кто-то могилу раскапывает или клад старинный. Вспомнился Том Сойер с Гекберли Финном, как они наблюдали индейца Джо, когда он раскапывал могилу вдовы на кладбище. И я не удержался. Было ужасно страшно, но любопытство победило. Раздвинув придорожные кусты пошел на звук, стараясь наступать очень тихо. Пройдя несколько шагов понял, что просто так пройти невозможно. Я буквально оказался в ином мире. Все было другое. Вот какая-то костлявая рука схватила меня за плечо. Душа в пятки сразу рухнула. Я от страха даже присел. Начал шарить руками и понял, что это не чья-то рука, а ветка колючего кустарника. А в темноте не видно. Еще шаг, другой, ноги обвила своим туловищем змея, запнулся об нее и упал. Пощупал, а это старая веревка в траве. От страха меня всего колотило. И я подумал, а ведь это совсем другой мир. Мир который отличается от того где мы все живем. Мир в котором живут наши фантазии, ведь мы ничего не видим. Не удивительно, что здесь могут жить самые странные выдуманные нами существа. Тут я подумал, а как же живут слепые люди? Единственные ориентиры, только звуки. И для меня, во всей этой страшной темноте, путеводной звездой был тот непонятный звук. Надо было идти дальше, не смотря на все страхи и реальные и нереальные. Надо было чем-то раздвигать, практически сплошные, заросли крапивы высотой с мой рост и другой колючей царапающей травы и кустарника. Начал шарить под ногами, нашел какую-то палку и пошел в полной темноте потихоньку дальше. Вздрагивая от каждого шороха и треска сухих веток под ногами. Страшно ведь. Пройдя по ощущениям метров тридцать, услышал непонятный звук. Это был какой-то шорох или как будто ветер листвой в лесу шевелит. Я замер. И тут на меня обрушился буквально вал воды. Дождь, да сильный такой. И холодный. Шум, как я понял, был от ударов капель приближающегося дождя по листве и траве. Но мне от этого легче не стало. Полная темнота вокруг, дождь хлещет, ничего не слышно. Я потерял направление по которому крался. Шум дождя полностью забивал все звуки. Мне показалось, что и стук по металлу прекратился. Тут я не выдержал и побежал, напропалую через кладбище, натыкаясь на железные поломанные ограды, какие-то скамейки, поваленные каменные плиты, проволоку, ударяясь, падая, проваливаясь ногами в какие-то ямы. И так до тех пор, пока весь избитый и оцарапанный не упал, точнее съехал в очередную яму, где сидел и плакал от боли и обиды на себя и весь непонятный, нереальный как мне казалось несправедливый окружающий мир. Выплакавшись, задумался, а что дальше. Куда идти я не представлял, просто заблудился. И решил съежившись в комочек, просто посидеть на месте и дождаться окончания дождя. Я уже ничего не боялся, просто сидел. Капли и струи дождя, холодными ручейками, стекали по голове, плечам и спине куда-то вниз под шорты…

Через какое-то время дождь начал стихать, а потом закончился. Только отдельные крупные капли иногда падали на меня. Тут я опять услышал металлический звук, который и толкнул меня на эту авантюру. У меня опять появился ориентир и можно было идти дальше. И я пошел, обливаемый потоками воды, с окружающих меня кустов, все так же спотыкаясь на всяких кочках, стукаясь непонятно обо что, пока не понял, вздрагивая от страха от всех прикосновений и шумов, что звук где-то рядом. Кроме того мне показалось, что мелькнул какой-то лучик света и тут же пропал. Я дернулся в том направлении, нога не почувствовала опоры и я упал перекувырнувшись через голову и покатился в какую-то яму.

Когда пришел в себя, перед глазами, невдалеке, в полной темноте, чернело что-то большое и громадное, и оттуда-то раздавались звуки и мелькал огонек.

Я понял, что вернулся в нормальный мир, что лежу в кювете рядом с шоссе, а на обочине стоит грузовая машина, которую кто-то чинит. Выполз к машине, поднялся держась за бампер и вдруг услышал:

– Парень, ты что там стоишь, залезай сюда на капот.

Какого мальчишку надо упрашивать, когда в машину приглашают. Я быстро залез на бампер, увидел открытый капот двигателя, где, в луче маленькой лампочки, шофер чего-то делал.

– Подержи лампочку, а то мне не удобно и светить и ремонтировать.

Я подвинулся по бамперу поближе, взял лампочку и стал светить туда куда показывал шофер. Через некоторое время, он закончил ремонтировать, пошел завел двигатель.

– Слезай, садись в машину.

Меня упрашивать не надо. У меня папка шофер, я знаю как двери открывать Быстро забрался в кабину. Шофер сел тоже и говорит:

– Ну спасибо, помог. Тебя как зовут-то?

– Боря.

– А меня дядя Коля. Далеко тебе, откуда идешь?

– На Пролетарский, из пионерлагеря иду, брата навещал.

– Ну ничего, сейчас быстро доедем.

– А меня папка, тоже шофер, – похвастался я.

– Ладно, сиди давай, погрейся вон весь мокрый сейчас подъедем.

Я сидел в теплой машине, которая ехала по шоссе, освещая фарами мокрую дорогу и представлял как буду рассказывать ребятам о том, что я ночью прошел через кладбище, да еще и на машине прокатился. Не поверят ведь. И все что было со мной, под ровный шум мотора стало потихоньку отступать куда-то далеко, далеко.

Русский язык

«Мужество – добродетель, в силу которой люди в опасностях совершают прекрасные дела…»

Аристотель (IV в. до н.э.)

Вообще-то я русский, по паспорту. А по сути я не совсем понятной национальности, Мама моя была латышкой еврейского происхождения или, наоборот, еврейкой латышского происхождения. Папа же мне всегда говорил, что у него в предках были и русские и греки и с гордостью показывал свой красивый и большой с горбинкой нос. Это, дескать, от греков достался. Мы жили тогда в Латвии, в городе Цесис. Поэтому, когда встал вопрос, где учиться, меня недолго думая, отправили в русскую школу с латышским уклоном. Ну и говорил я одновременно и на русском, и на латышском. Когда я кончил два класса школы, вся наша семья из четырех человек, родители и я с младшим братом, переехала жить на родину отца, в небольшой подмосковный, можно сказать патриархальный, городок Яхрому. С собой я захватил учебники латышского языка за несколько классов, и началась совсем новая жизнь. Учился я посредственно, были и четверки, и пятерки, но по русскому языку всегда была тройка. Орфографию я знал на четверку, а вот синтаксис, можно сказать, на двойку, и в целом выходила тройка. Мне так кажется, что проблемой в синтаксисе было сочетание в мозгах у меня сразу правил двух совершенно разных языков: русского и латышского, а уж когда добавился немецкий, то и говорить нечего. Но ничего страшного в этом не было, и я потихоньку доучился до окончания семилетки. Тогда начальное образование было семь или восемь классов. С трудом на троечки поступил в строительный техникум, куда поступал вместе с двоюродным братом, Николаем. И началась наша «взрослая» студенческая жизнь. Нас в группе было сорок человек. Причем, так получилось, что примерно половина принята после десятого класса, то есть довольно взрослые по сравнению со мной, еще одна треть группы были после восьмого класса. Как раз в это время, в 1961 г. началась реформа образования по переходу на восьмилетку. И осталась одна маленькая толика студентов, самых маленьких, после семилетки, в которую входил и я. Учеба у нас началась с натуральной работы на «стройке» и в «колхозе». Возили в течение двух месяцев на стройку в п. Синьково. Там как раз строили комплекс зданий Министерства сельского хозяйства СССР. Туда планировалось перевезти из Москвы. Поближе, так сказать, к «земле». А мы все и подчищали. Убирали мусор, наводили порядок на территориях. В общем, было интересно. Заодно и сдружились все. С одной стороны, это был «плюс», а с другой… Когда начались занятия, то оказалось, что для большей части группы ничего сложного нет. Они большую часть материала программы восьмого класса уже проходили. А для «семилеток» оказался провал. Из четырех месяцев первого полугодия, два месяца мы жили веселой студенческой жизнью, а потом надо было догонять… Ну и, конечно, я «просел». Русский язык, математика, немецкий язык успешно катились в сторону «двоек», а значит, и к отчислению из техникума сразу после нового года. Я, конечно, старался. Директор техникума Николай Ипполитович Лавренов вызвал моих родителей на беседу и посоветовал взять-нанять репетиторов. Что мои родители и сделали. А учитывая, что репетиторы были преподаватели из техникума, то троечки я получил и соответственно остался учиться дальше. Хочу сказать, что больше всего студентов нашей группы после Нового года стали получать стипендию. Те, кто закончил без «троек». Да и неудивительно, они все, в основном, повторно проходили программу восьмого класса. И каждый месяц получали по двадцать рублей. Это вызывало жуткую зависть у «троечников», да и родителям хотелось материально помочь. Все-таки жили мы бедновато. Мама, кстати, с репетиторами рассчитывалась тем, что шила по заказам платья, кофточки и что-то еще. Она была классная портниха. Ну и я, конечно, старался во втором полугодии, что бы год закончить на «четверки». Но не получалось. По всем предметам «четыре» и «пять», а по русскому «три с минусом». Фактически «двойка». И опять синтаксис. Немного отвлекусь. Русский язык и литературу нам преподавала Мария Марковна Лавренова, мы ее звали просто «Марковна», как вы поняли, жена директора техникума. Интеллигентная, очень грамотная, как мне кажется, знающая все книги, о которых я тогда слышал и читал, вежливая, в общем, настоящая учительница. По литературе мы с ней прямо «спелись»: ставила мне только «пятерки», а в «диктантах» и «изложениях» запятую поставит красной ручкой – галочку на полях, то есть ошибка. Запятую зачеркнет – то же самое. И в итоге на полях тетради или листочков двадцать галочек – итог, «два». Изложено хорошо. Текст пронизан смыслом, сюжет описан замечательно, а в результате «два». Короче, поставила мне «три с минусом» и на переэкзаменовку в августе.

И наступило первое студенческое лето. Представляете, пятнадцать лет. Лето, каникулы. Все цветет и пахнет. Гормоны в крови бушуют. Это я сейчас знаю, что гормоны, а тогда хотелось чего то такого… совершить. Подвиг какой-нибудь. С моста железного через канал прыгнуть или еще что-нибудь сотворить… Книга и фильм «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна с его песенкой «Кто привык за победу бороться…» тоже толкали вперед. Взрослые, учителя в техникуме наверняка об этом знали. Через них этих пятнадцатилетних прошел не один десяток, если не сотни. И поэтому, нас всех первокурсников в начале июня 1962 года собрали в отряд и предложили поехать в военно-спортивный лагерь, на берег реки Дубны.

Под чутким руководством военрука и физрука Павла Петровича и родителей, мы два дня готовились, а потом, переночевав на партах в техникуме (очень рано автобус выезжал), нагруженные рюкзаками, мешками с продовольствием и инвентарем поехали в «путешествие».

Речка Дубна от Дмитрова протекает где-то на расстоянии двадцати километров. Ранним солнечным утром автобусы выгрузили толпу ребят на шоссе рядом с рекой. Сквозь легкий туман, освещенный лучами восходящего солнца, виднелась темная водная гладь реки, которую мы рассматривали с моста. Ширина реки была примерно тридцать сорок метров. На берегах рос лес, причем, на правом берегу – настоящий хвойный, а на левом, насколько можно было рассмотреть, – лиственный. Лагерь надо было разместить на правом берегу, на расстоянии примерно трехсот метров от шоссе. С него мы спустились по крутому откосу и углубились по извилистой тропинке, повторяющей изгибы реки, в лес. В предвкушении чего-то такого необычного мы не обратили внимание даже на то, что трава была по пояс и вся покрыта росой. В результате после пятидесяти метров мы все были мокрые по пояс, снизу разумеется. Холодная роса намочила одежду, просочилась во все виды обуви. Мы шли хлюпая ботинками, китайскими кедами, резиновыми сапогами по скользкой глиняной тропинке, огибая ели и кусты, с которых и на верхнюю часть наших требующих романтики тел лилась вода. Короче, когда мы метров через триста вышли на нужную поляну на берегу реки, то были насквозь все мокрые. Кроме того, на нас напали комары. И когда мы вышли на место будущего лагеря, нас там ждала торжественная встреча с целыми полчищами комаров, которые шеренгами и колоннами набросились на нас и устроили горячий прием.

Так и начался наш военно-патриотический романтический быт. Можете представить себе, как утром просыпаются шестьдесят мальчишек и девчонок, вылезают из палаток и бегут в ближайшие кусты. Мальчики на право, девочки налево. Потом зарядка, умывание у примитивных рукомойников, построение. А затем дежурные по лагерю начинают готовить на костре завтрак, а все толпой носят дрова, воду и все, что нужно для приготовления завтрака. Представьте, что нужно приготовить и накормить шестьдесят подростков. До сих пор поражаюсь силе и настойчивости Павла Петровича. Он сумел всех так организовать, что мы все делали сами: заготавливали продукты, варили, потом все мыли, убирали и так три раза в день. Кроме того, Николай Ипполитович организовывал походы в лес за черникой и грибами, на рыбалку и многое другое. Всем находились дела. Было время и отдохнуть. Купались, играли в мяч, загорали, плавали по реке на алюминиевой лодке, которую притащили откуда-то из Вербилок. И, конечно, были вечерние посиделки у костра. С песнями, рассказами, смехом от рассказываемых анекдотов, подшучиванием друг над другом. И постоянным обмахиванием ветками от комаров и слепней, которых было очень много. Сначала было вообще не возможно – а потом привыкли.

Так вот случилось это примерно на третьей неделе нашего досуга. Мы все уже освоились, каждый знал, чем будет заниматься завтра, и с утра, сразу все занимались тем, что запланировано. А тут к нам приехал директор техникума Николай Ипполитович с женой Марией Марковной и двенадцатилетней дочерью Наташей. В лагере у нас был порядок, поэтому Павел Петрович нас всех распустил, кроме дежурных, по своим делам. Я вместе с Лешкой Пономаревым переплыли на другой берег реки и пошли на отмель метрах в пятидесяти от лагеря заниматься отработкой приемов борьбы из разных единоборств, стоя в воде, как бы преодолевая сопротивление воды.

Был летний солнечный день, и когда мы с Лехой уже устали от прыжков, размахивания руками и ногами, то услышали крики. Кричали, за небольшим поворотом речки, и нам не было видно, что там случилось. Но что-то серьезное точно. И мы вдвоем, я впереди, а Лешка за мной, побежали что было мочи в ту сторону. Вы когда-нибудь бегали по колено в воде? На заросший кустарником берег мы не смогли выбраться. Так и «чесали» прямо по речке. И когда выскочили за поворот, то увидели странную картину. Кричала Мария Марковна – Наташа тонет, спасите Наташу! При этом Наташа залезала на «Марковну» и топила ее. Причем, голову Марии Марковны в тот момент, когда мы подбежали поближе, уже не было видно. Она скрылась под водой. А за ней не стало видно и Наташу. Та тоже ушла под воду. Я, честно говоря, после такой пробежки еле дышал. Но когда увидел, что «Марковна» и Наташа скрылись под водой, вдохнул побольше воздуха и нырнул в воду. От того места, откуда я нырнул, до виновниц события было метров десять – пятнадцать, дно и река имела течение. Но, хочу заметить, мы с мальчишками постоянно ныряли и плавали под водой, кто больше проплывет. И тут это помогло. Я сразу нырнул на дно реки в том месте, где тонули. Яркое солнце просвечивало воду до самого дна. И как-то озираясь и стоя на дне реки ногами, вдруг увидел, как на меня так плавно, спиной опускается Мария Марковна. Я забыл рассказать одну особенность Марии Марковны. Она была очень крупная женщина. Ростом под метр девяносто, а габариты, как у Фреккен Бок из «Малыша и Карлсона». То есть я по сравнению с ней выглядел как «малыш». И вот на меня, спиной, опускается, такое ощущение, громадный «бегемот» в раздельном купальнике. В лучах солнца пронизывающих водное пространство и учитывая, что я сам уже стал задыхаться от нехватки воздуха, – это было нечто – какой-то «сюрреализм». Да и страшно. Я помнил рассказы, что утопающие могут моментально утопить спасателя и что к ним нельзя подплывать спереди. Но выбора уже не было. Я схватил сзади это громадное тело со стороны спины и, оттолкнувшись от дна ногами, сильно вытолкнул ее наверх и в сторону берега. Задыхаясь, вынырнул, вдохнул воздуха. «Марковны» опять не было наверху. Я опять нырнул на дно, и опять она так же опускалась спиной на дно – я опять ее вытолкнул на воздух. И так три, четыре раза. Хочу сказать, мы всегда, когда ныряем, смотрим под водой. Конечно, вода немного искажает видимость, но все равно все видно. Особенно в чистой проточной воде. И вот когда я дотолкал «Марковну» до довольно крутого глинистого берега и она его почувствовала ногами, она вдруг как дернется, упала вперед и поползла прямо по глине, на коленях, цепляясь руками за траву, клочками торчавшую из берега, и за свисавшими ветками кустарника. Я продолжал ее подталкивать, можно так сказать в «корму». А когда она упала на берегу лицом прямо в грязь, то за руки вытащил ее на берег. Она вся в грязи, плачет, да я сам еле живой. Грязный, пару раз упал рядом с ней, пока вытаскивал, отдышаться никак не мог. Но тут меня «торкнуло», а где Леха? Поворачиваюсь к реке и тут под водой мелькнула темная Лешкина голова и светлая Наташкина. Метрах в четырех-пяти от берега. Кажется, что такое четыре-пять метров? Да ничего, а в воде они могут отделять жизнь от смерти. И ничего не поделаешь. Кажется, вот-вот, а людей уже не видно. Ну я бухнулся в воду. Назвать это прыжком было бы слишком. Ушел под воду, а вода мутная, мы с Марковной «сбаламутили». Но черную голову Лешки увидел. Хвать за волосы и потащил к берегу. Вижу под водой, как его лицо перекосилось, но он двумя руками держал Наташку. И как только я смог достать до дна ногами и вытащить его на воздух, Леха заорал – отпусти волосы, больно же. Кое-как, скользя по глине и падая, мы вдвоем вытащили Наташу на берег и тут же положили животом на мое колено, чтобы вода вылилась из нее. Короче, сплошной кошмар, кашель, сопли, слезы со всех сторон. Наташа, после того как из нее вода вытекла и стали делать искусственное дыхание, очнулась. И как всегда, когда, как говорится, герои сделали свое дело, прибыла помощь. Прибежали все из лагеря. Увели «Марковну», унесли Наташу. А мы с Лешкой остались на берегу. Грязные, исцарапанные, обожженные крапивой, растущей на берегу, усталые донельзя, мы лежали на берегу, смотрели на облака, плывущие по голубому небу, на солнышко, сверкающее между листьев колыхающихся под ветром деревьев, и никак не могли отдышаться. Не знаю, сколько времени прошло. Но потом, отдышавшись, пошли в речку отмываться от грязи. Затем занялись своими делами по распорядку.