В жизни человеку сопутствует огромное количество так называемой «житейской ткани». Эта ткань, как рыбацкая сеть, с годами обнимает нас плотным покровом. С одной стороны, её наслоения являются защитой от непогоды и стрел врага, с другой – сковывают движения, заставляют почувствовать власть времени и личную несвободу. Единственное, над чем не властны житейские ткани, – это дух. И если тело не в силах порой разорвать сети, вернее, путы времени, то дух наш дышит, где хочет. Он свободен!

Глава первая. Осада

Тихону выпало родиться в семье художников. Так распорядилась судьба. Хотя, наверное, неправильно говорить о судьбе как о категории творческой. Фаталисты утверждают: судьба – историческая константа, вписанная в мировой порядок вещей гораздо раньше рождения самого человека. Звучит заумно, но утвердительно.

Когда Тише исполнилось восемь лет, случились печально известные октябрьские события 1993-го года. Сейчас мало кто помнит, с чего началась вся эта безумная братоубийственная вакханалия.

Указ Ельцина № 1400, восстание москвичей и баррикады вокруг Белого дома. Ранним утром 4-го октября штурм правительственными войсками непокорной «хазбулатовской республики», тысячи (так говорят) убитых без суда и следствия российских граждан, показательный расстрел здания из танковых орудий, ликование нелюдей на Калининском мосту и Москва-река, красная от русской крови, стекающей по канализационным желобам…

– Артёмушка, оставь Тихона, не бери! Мальчику в школу завтра. Не надо ему с президентами спорить!

– Вер, пойдём с нами! Поглядишь, как делается история, которую он учит в школе.

– Нет, Артём, я не пойду. Негоже нам, чадам церкви, о земном попечительствовать. И тебе не советую. И сына оставь, не марай!

У Артёма по лицу пробежала тень смущения. Он нахмурился.

– Вера, милая, отпусти! Мужик на Руси веками за правду стоял. Что ж теперь изменилось?

С минуту они стояли молча, потупив головы.

Вера подсела к сыну:

– Тиша, от папы никуда, понял? Идите…

Уже смеркалось, когда Артём с сыном подошли к баррикадам.

– Мальца-то зачем привёл? – обернулся к Артёму усатый мужчина почтенного возраста, выкладывая из профессорского портфеля завёрнутые в газетку бутерброды. – Тут, поди, скоро жарко станет.

– А затем, – отозвался Артём, – как же я потом расскажу ему о вас и ваших потрясающих бутербродах?

– Да вы угощайтесь! – всполошился собеседник. – Простите дурака, сам не догадался предложить.

– Ну что вы, у нас самих полно, а вам – ангела за трапезой!

– С ангелом, это хорошо. Это, выходит, как в будущее оглянуться. Простите… вы верующий?

– Жена моя – христианка. Такого ортодокса в юбке днём с огнём не сыщешь! А я который год смотрю на неё, слушаю других и всё о своём думаю. Мы – художники. Живём не умом, а сердцем. Пока сердце не поманит, ум не откликнется.

– А как же вы здесь оказались? По мне, заумное тут творится безобразие. Где русская необходимость, где личный интерес – не отличить. Вон те, что на балконе, до хрипоты раскричались. А я-то гляжу, страшно им, страшно! И назад им ходу нет – свои же заклюют, и вперёд боятся глянуть, мол, как с ними, раскольниками, Борис Николаевич поступит. А то махнёт лишний стакан – и пересажает их всех, ядрёна вошь, лет на десять. Не верят они в нашу победу, чую сердцем, не верят!

– Я вам скажу секрет. Вы только не удивляйтесь, я понятия не имею о сути происходящего. Меня привёл товарищ, привёл силком, ну какой я политик. Однако гляжу, люди вокруг интересные. Не гуляки, не пройдохи праздные. Нормальные человеческие глаза, простая содержательная русская речь. Смотрю я на людей, а сам радуюсь: как же долго моя душа искала вот такую компанию – стаю молчаливых собеседников! И я остался. Пусть всё, что здесь происходит, ненадолго, хочу надышаться человеческим кислородом. Даже сына привёл, как вы изволили заметить, пусть тоже подышит.

– А не страшно? Я имею в виду, за парня не страшновато? ОМОН с дубинками пойдёт – мало никому не покажется.

– Выведу как-нибудь. Не надо об этом. Перед глазами