Глава 17 Семейный ужин
Канабек вошел во двор своего дома и столкнулся с соседкой, с хитрой улыбкой на широкоскулом лице, поприветствовавшей его. Грудь сдавило от недоброго предчувствия: эту особу, как стервятника к падали, влекло к чужим бедам и неприятностям.
По лицу жены, непроницаемому как непрозрачная вода глубокого омута, непонятно было знает она или нет, о его сегодняшней встрече с Шалкаром.
Вся семья собралась за ужином, дожидались только его. На почетном месте, как и положено восседал самый старший из семейства Смагуловых, Толеутай -ата, ближе к выходу, Жумабике разливала чай, дети сидели, кто где. Место рядом с отцом было свободно, для Канабека.
Канабек вымыл руки и уселся за круглый казахский стол. Обеды и ужины, последнее время, проходили в полном молчании. Говорить за столом полагалось только взрослым, Толеутай-ата с сыном общаться не желал, а с молчаливой от природы, снохой, перекидывался лишь незначительными фразами. Но сегодня вдруг, разговорился, ударился в приятные воспоминания.
–Помните летом, на третий год войны, – он обвел повлажневшими глазами домочадцев, – к нам приехали певцы, пели, танцевали, на домбре играли…
Жумабике и дети постарше оживились, в глазах засверкали отблески воспоминаний, того необычного дня: перед правлением колхоза, прямо на земле сидели все жители аула, от мала до велика, всем хотелось посмотреть на выступление артистов с города.
Это были женщины: казашки, русские, татары. Некоторые из них были одеты в национальные костюмы, яркими пятнами, выделявшиеся на фоне серых одеяний зрителей.
Звучали народные песни на русском, татарском, но большая часть, все же на казахском языке. Жители аула, собравшиеся на концерт, плакали, особенно пожилые.
Плакали они не сколько от песен душевных, лирических, а скорее от того, что на время забыли о проклятой войне и целых два часа жили нормальной, человеческой жизнью. Прощаясь с артистами, вернувшими им, пусть на короткое время, счастье мирной жизни, люди обнимали их, благодарили и снова плакали.
–Может, благодаря им и выдержали мы эту тяжкую жизнь, впроголодь и без отдыха. Да возблагодарит их Всевышний, за их деяния.
–Да, ата, как же красиво они пели, – задумчиво произнесла Жумабикe.
Канабек, собрался было, включиться в беседу, но услышав, следующие слова отца и скрытый в них намек, решил помолчать.
–У меня было два старших брата, и мы жили, как и полагается, у казахов, относились с большим уважением друг к другу, они за меня как за младшего, всегда переживали. Защищали и помогали, никогда от них слова грубого не слышал. Хорошее было время: порядок в семьях был. Помню один случай, тогда он меня рассмешил, а с годами я понял его важность. Самый старший, Мынбай жил, тогда, в Сарысу, потом он снова вернулся в наш родной аул Айыртау. Это было зимой, приехал я к нему помочь с соғымом. Освежевали лошадь, съели положенный в таких случаях қуырдак, и я уехал домой, а свой нож, оказывается, забыл у него. Ничего страшного, просто, примета плохая: поссориться могут, даже очень дружные братья. И вот уже к ночи дело, буран начался, а мой старший брат, на пороге. Приехал за мной следом, чтобы нож вернуть. Вам, наверное, его поступок кажется глупым. Ну, смешно же верить всяким приметам. А дело не в примете, а в уважении, чтобы между братьями, даже повода не было для ссоры, сама мысль об этом была страшна. Вот, дети мои, мелочь скажете, зато жить было не страшно. Теперь мои братья умерли, а я, как будто, осиротел, один, без братской поддержки.
За столом стало тихо, лишь кто-то из детей, неосторожным движением, звякал ложкой о пиалу. Толеутай-ата, отпив глоток чая, продолжил говорить.
–Ах, как жаль, что с нами сейчас нет моего Айнабека. Он говорил мне, что бывал во многих странах. Польша, Франция, Италия, Словакия. Рассказал бы нам сейчас, какие там дома, деревья, лошади и птицы, во что люди одеваются. Что он там видел удивительного, чего у нас нет. Почему бы мне не расспросить его, пока он дома был, теперь уже не спросишь. Оу, Алла…
Амантай, убедившись, что никто из взрослых не намерен высказываться, осторожно обратился к деду.
–Ата, а где сейчас мой отец, куда он делся?
Канабека кольнула неприятная мысль, что еще недавно, таким обращением, Амантай оказывал честь ему. Жумабике тоже нахмурилась, в то самое утро, ненароком, подслушавшая разговор Канабека с отцом, она, теперь ,всем сердцем просила небеса уберечь ее мужа от участи братоубийцы.
–О-хо-хо, дитя моё, одному Аллаху ведомо, где он. Может, мучается где-то или его душа обретается в другом мире, да убережет его Всевышний, где бы он ни был.
К нему приковыляла маленькая Куляш, уселась на его колени и пухлой ручонкой стала пытаться дернуть за бородку своего деда. Толеутай-ата светло улыбнулся, отчего морщины вокруг глаз углубились и растянулись по всему лицу.
–Солнышко мое, жеребеночек мой, Кулятай моя, – заворковал счастливым голосом он, вспоминая ту, в честь кого и была названа внучка, – когда вырастешь, станешь такой же певуньей, как наша Куляш Байсеитова.
–Ата, у нее может и нет такого голоса… – начала было говорить Жумабике, но старик, как это делал всегда в таких случаях, строгим окриком пресек попытку снохи принизить музыкальные способности внучки, в наличии которых, лично он, не сомневался.
Ничем не обоснованная, упрямая вера старого деда в то, что его внучка повторит путь знаменитой соотечественницы, Жумабике и удивляла и радовала.
–Әттен ай, если бы с теми артистами, тогда еще и Куляш приехала, всегда мечтал ее послушать, – загрустил старик.
–Так она в Караганду приезжает, наверно, выступать, – взметнула свои густые ресницы Жумабике, адресуя вопрос к членам семьи.
–Конечно приезжает, и кстати, скоро приедет, я видел в городе, на бумаге написано было, – угрюмо бросил Канабек.
–Ты научился читать? – усмехнулся Толеутай-ата, впервые за все время ужина, взглянув на сына недоверчиво-строго.
–Нет, мне прочитал мой знакомый, – пыхнул на отца тяжелым взглядом Канабек, в котором смешались и смущение, и злость.
Толеутай-ата перевел взгляд на другую внучку, Зауре, которая в свои неполные четыре года, отличалась тем, что в любой момент, могла уйти в такую глубокую задумчивость, что матери приходилось выводить из нее, легонько тряся ее за плечико. Может быть, таким образом, создавала она некие художественные образы, потому что, частенько, очнувшись, хватала карандаш и начинала выводить нечто, на любой мало-мальски подходящей, для этого, поверхности. Родные, давно уже, оставили попытки дознаться, что же такое она нарисовала, поскольку девочка упрямо отмалчивалась. Зауре, вообще, была неразговорчива, видимо, унаследовала эту черту от матери.
Каждый раз, глядя на внучку, занятую рисованием, Толеутай-ата испытывал чувство непонятной досады, будто, давным-давно подрезал раскрывающиеся крылья орленка на взлете. Желая загладить вину перед сыном, он, с печальным вздохом, мрачно изрек:
–Возможно, есть какая-то специальная школа, для тех, кто хорошо рисует. Почему бы, вам, не устроить нашу Зауре туда, как подрастет. А если надо будет, отправим ее в Москву учиться.
Жумабике удивленно кивнула, а Канабек, блеснув влажными от непролитых слез, глазами, как тогда, в детстве, вскочил с места, едва не опрокинув низкий, круглый стол и тяжело печатая шаг, вышел из дома, во двор, на прохладный, ночной воздух.
Спустя время, домашние разбрелись по комнатам, семья укладывалась спать. Жумабике расстелила постель на полу, достаточно просторную, чтобы на ней поместились двое взрослых и двое маленьких детей. Владибек, как называл Владимира дед и Болатбек спали в комнате со старшими сестрами, а Амантай делил комнату с дедом.
Канабек совсем было успокоился, что удалось избежать неприятного разговора, но, когда услышал из темноты тихий голос жены, понял, что ошибся.
–Зачем вы избили Шалкара?
–Я твоего тракториста пальцем не тронул, – от возмущения Канабек возвысил голос и приподнялся на локте.
–Тише, дочек разбудите, – шикнула на него же Жумабике.
Выждав полминуты, она продолжила.
–Как же он, тогда, оказался в яме, он встать не мог, так вы его избили.
–О, Алла, я нашей соседке язык, когда-нибудь, вырву. Что ты веришь сплетникам, что за люди, услышат два слова и сверху нагромоздят до небес.
–Просто я хорошо знаю вас, если что-то не, по-вашему, то кулаки в ход пускаете.
–Жумабикe, что ты несёшь, глупая?
–Вас послушать, все вокруг глупые, а у вас ума, хоть телегу доверху загружай. Смотрите, чтобы с таким умом, одному не остаться.
Жумабикe поправила одеяло, укрывавшее спящих, между супругами, детей и прочитав короткую молитву, повернулась на бок. Канабек поворочался с минуту, пытаясь уснуть и одновременно размышляя над перспективой остаться в одиночестве.
–Ты с ним целовалась, – прошептал Канабек, повернув голову в сторону жены, не надеясь получить ответ.
–Нет, – долетело до него отрывистое …
–А, – замялся с вопросом Канабек.
–Нет, – прозвучал резкий ответ.
–Что нет, – встрепенулся Канабек.
–Все нет, между нами, ничего не было. Я же глупая, в голову как-то не пришло, ославить ваше имя на весь аул.
Канабек улыбнулся и подумал, что впервые за долгие годы ему так легко на душе и в груди разливается приятное тепло.
–Спасибо, жаным. Ты не уйдешь от меня?
Жумабике, услышав вопрос, повернулась на спину.
–Ойпырмай, смотрите-ка, дожила я до того дня, когда муж на меня внимание обратил. Может, как отец теперь и о детях вспомните, тем более что с братом разобрались, так ведь? Вашего отца жалко, оставлять его одного с вами не хочется.
–Понятно, – процедил Кайнабек, – все только и носятся с моим братцем, жалеют его, а за что?
Жена не отвечала и Канабек, мысленно поспорив еще немного с ней, стал засыпать. Но перед тем, как сон окончательно сморил его, он удивился возникшему, внутри его, страху потерять семью. Нет, не отца и брата, а другую, о которой до этого дня не думал, не замечал, не ценил. Это чувство было для него новым. Появилось ощущение, что он, то ли делает что-то неправильное, то ли не делает чего-то и это тоже неправильно.
Глава 18 Последняя встреча
Канабек вышагивал по степной проселочной дороге от места, где его высадил водитель грузовика, приближаясь к аулу размеренной походкой, уставшего от работы человека. Внутренний нагрудной карман приятно тяжелила пачка денежных купюр.
Ветер доносил дурманящую смесь степного разнотравья. Лето обнимало на прощание теплом последних дней. Воробьи вспархивали из-под ног, пересвистываясь и чирикая на лету.
Канабек прищурил один глаз, навстречу движутся какие-то люди и напрягся: от их неясных очертаний веяло опасностью. Видеть в последнее время стал хуже, кто же это? Вспомнился разговор с капитаном милиции. Хотя, чего боятся, до аула метров четыреста, не больше.
Неизвестные подошли ближе: два парня – казах и русский – и с ними третий. Ответив кивком на приветствие молодых людей, Канабек скользнул взглядом по фигуре третьего и обомлел, поскольку узнал в нем своего брата. Канабек усмехнулся, видно не зря подозревал его капитан, связался со шпаной.
Молодые люди в один голос на казахском и русском поздоровались с ним, брат отошел в сторону. Руки для приветствия никто не протянул, даже незнакомый казах и это его удивило: такое непочтение не предвещало ничего хорошего. Но присутствие родного брата, пусть и предателя, все же успокаивало.
–Так ты живой, тебя и пуля не берет, – возвысив голос, он обратился к брату.
Тот не спеша подошел.
–Хотел бы тебя порадовать, да вот милостью Аллаха все еще хожу по этой земле.
–Я думал Всевышний все видит, но видно он слеп, коль спасает таких как ты. Второй раз воскресает тебя.
–Видно, кто-то сильно просил его об этом.
–Возможно, отец, ну уж точно не я. Я о таком никогда его просить не буду.
–Как знать, Кара, может быть, когда я умру в третий раз, именно ты будешь просить его вернуть меня к жизни.
Негромкий щелчок откидного ножа, в руках у одного из парней, оборвал разговор братьев.
–Что, папаша, уработался поди, – растягивая слова и нагло ухмыляясь, произнес русский.
–Денег много несешь, наверное, что-то ноги еле передвигаешь, – осклабился второй.
Свою реплику он выдал по-казахски, слегка заикаясь.
–Давай, фраер, вытряхивай все из карманов, пока я добрый.
–Денег не дам.
–Сдохнешь за бумажки? – искренне не поверил тот.
Молодой и заразительный смех сопроводил последнюю фразу.
–Да, так, хоть умру, а денег не дам.
Канабек старался выровнять голос, ведь, по сути, он один против троих.
–И откуда тебе знать, сосунок, когда я умру? Освободи дорогу.
И Канабек вытянул руку и раскрытой ладонью, повернутой вправо, провел по воздуху как бы жестом отодвигая их сторону. Парни хищно улыбались, предвкушая поживу. Их трое, а он один, но они ошиблись. Между ними, едва не касаясь животом ножа встал их приятель и намерения его были понятны.
–Э, ты чего, Лазарь, ты же с нами, не хочешь помогать, просто отойди, не мешай, – попросил заика.
Второй спрятал нож и пригрозил.
–Ах ты, паскуда, мы тебе лепилу нашли, он из тебя пульку вытащил, раны заштопал, мы тебя кормили-поили, а ты нам мазу гробишь, гнида неблагодарная. Ты с нами на дела ходил и хочешь чистеньким остаться. Мазурика пожалел?
Заика, чуть склонив голову, шепнул ему:
–Это его знакомый или родственник.
Канабек ждал, что его старший брат ответит подельникам. Наконец, подобрав нужные слова и сильно волнуясь, он произнес.
–Я благодарен вам, жігіттер, за то, что спасли, хоть я вас об этом не просил. Если бы не вы, гнили бы мои кости в земле сейчас. Но вы же говорили, что вы честные воры забираете деньги только у буржуев. А мой брат, рабочий человек, он шахтёр.
–А, родная кровь, понимаю. Настолько родной, что ты нам о нем говорить не хотел. Тогда сделаем снисхождение твоему брату-работяге, не боись, пустым от нас не уйдет, пусть просто поделится, отдаст половину, и мы уйдем.
–Так нельзя, у него семья, дети.
–Лазарь, чего ты нам тут фортеля выкидываешь, день с утра не задался, с кладом мимо кассы, так что извиняй, братану твоему деньгой поделиться придется, а не то каюк ему.
–Не трогайте его, ну что мы, других не найдем.
–Лучше отойди, не мешай, не то мы тебя на перо поставим.
Айнабек плаксивым голосом стал увещевать приятелей, не причинять зла брату. Канабек вышел из-за его спины и сделал шаг вперед.
–Вас, недобитков, скоро поймают, они знают, что с вами в банде ходит один психический, – подключился он к их беседе.
–Откуда знаешь, – пролепетал заика, озираясь по сторонам, видимо, опасаясь милиции.
И, не дожидаясь ответа, заголосил.
–Ойпырмай, что делать, Гриша?
–Кончать его надо, вот что, – невозмутимо вывел тот, к которому обращался заика.
–А с этим что?
–Пусть катится, двоих не вытянем, фортануло ему сегодня.
Канабек не торопясь, обошел троицу и направился в сторону аула. Возня за спиной его уже не интересовала.
Закатный свет солнца слегка ослеплял и в проблеске нежных лучей, будто бы на секунду появилось и тут же исчезло что-то темное, абрисом напоминающее человека. Канабек от неожиданности остановился, моргнул пару раз, посмотрел по сторонам. Что это было? Обернулся на дерущихся, смотрел и удивлялся себе: мелькали мысли, а не помочь ли брату. Странно…
Он неуверенными шагами продолжил путь, но тут же остановился как вкопанный: перед ним стоял его отец в своем старом чапане и в тюбетейке. Он ничего не говорил, просто смотрел, то ему в глаза, то куда-то за спину, вдаль. Канабек невольно проследил за его взглядом: бандиты убегали, в спешке подбирая кепки, оставив приятеля с ножом в животе, умирать на пыльной дороге.
Канабек кинулся к брату, на бегу оглядываясь на месте ли отец. Его не было. Подскочив к оседающему брату, попытался удержать его, но не успел. Айнабек упал, сначала на колени, потом повалился на бок. Канабек осторожно повернул его на спину. Запоздалая мысль била по вискам, надо было драться вместе с братом, а не оставлять его. Снова оглянулся, не видно ли где отца, неужто привиделся. С чего бы это?
Выдернул нож из раны и тут же пожалел об этом, рана набухла, исторгая кровавые ручьи.
–Айнабек, очнись, открой глаза. До аула недалеко. Сейчас я позову кого-нибудь, у нас же фельдшер есть, не умирай, – лепетал он, оглаживая голову брата.
Ресницы умирающего затрепетали, а затем Айнабек медленно открыл глаза. Канабек обрадованно затараторил.
–Ну вот видишь, ты жив, все хорошо, сейчас я отведу тебя к доктору, а если не сможешь идти, понесу на себе. Не переживай, я донесу, я сильный. Рана неглубокая, я таких на войне навидался, ничего страшного. Ты только не умирай, мы сейчас домой придем вместе, пусть отец обрадуется.
–Врач мне не поможет, поздно уже, давай прощаться, братишка, – разлепил непослушные губы Айнабек.
Непостижимым образом чувствуя правоту брата, Канабек упрямо возразил.
–Зачем, зачем, прощаться, тебе еще жить и жить. Не сегодня-завтра, Амантай наш женится, мы с тобой той устроим.
–Да, отец бы обрадовался, если бы мы помирились.
–Так мы же помирились, да, брат. Прости меня, глупого. Ты же всегда был умнее меня, читать умеешь, даже писать. Помнишь, как ты в школу бегал…, прости меня, не умирай.
–Не думал я, Кана, что услышу от тебя такие слова. Спасибо за то, что заботился о моей семье. Простите меня.
–Не умирай, Айнабек. Айнабек, скажи что-нибудь, не молчи.
Брат уже не слышал его криков, каким-то остекленевшим взглядом смотрел он в небо. Канабек припал к его груди, пытаясь услышать стук сердца.
–Айнабек, прости меня, очнись, Айнабек.
Повторяя раз за разом имя брата, Канабек вдруг запнулся и посмотрел вверх. Мысль, пришедшая в голову, была безумна.
–Ты прости меня, родной, неправильно я все делал. Поэтому ты нашел себе другого брата, солдата, может, я его просто не видел.
Канабек продолжал говорить с ним ласково, будто с ребенком. Собрался было поднять брата на руки, но приглядевшись к нему, вздрогнул, показалось, что жизнь утекла из его некогда лучистых, а теперь помутневших глаз.
Канабек закричал страшно, его истошный крик поглотило темнеющее небо.
–Айнабек, брат мой родной, не уходи, прошу тебя, прости меня, – приговаривал он, раскачиваясь из стороны в сторону.
Он долго и беззвучно рыдал, припав к груди мертвого брата, не решаясь закрыть его глаза. Вдруг он безумным взглядом стал шарить по сторонам. Затем, задрав голову, сначала шепотом и постепенно возвышая голос, стал звать в пустоту.
–Эй ты, как там тебя, солдат, где ты, Батыр, ты здесь? Помоги, скажи моему брату, чтобы не умирал. Ты слышишь меня? Скажи что-нибудь. Мой брат тебя слышал, значит и я тебя услышу. Батыр, пожалуйста, передай брату, что я виноват перед ним, что я прошу у него прощения.
Он снова начал плакать, называя брата то своим именем, то именем его невидимого друга. Он всматривался в обожженное лицо брата, но признаков жизни оно не подавало.
Тогда с выражением безысходной решимости на лице, он взвалил тело брата на плечо, пнул лежащий на земле, окровавленный нож и зашагал в сторону аула.
Не отдам, не отдам, шуршали камешки под ногами. Не отдам, не отдам, ручейки пота заливали лицо. Не отдавай, не отдавай, капли крови пропитывали пиджак.
Едва показались первые строения, Канабек аккуратно уложил свою ношу на землю и стал выглядывать людей: никого. И куда все подевались?
Прижал ухо к груди брата, упрямо пытаясь уловить хоть малейшее сердцебиение. Где-то глубоко внутри себя он понимал, что душа брата покинула его тело, но поверить в это, означало для него, переступить за черту, уже, непоправимого.
Поэтому он сел, расставил раскрытые ладони перед собой, как перед молитвой, поднял воспаленные глаза к небу и заговорил, обращаясь к Тому. Единственному, кто мог помочь. Сначала медленно и размеренно, почти шепотом, затем все громче.
Слова молитвы перемежались просьбами, от себя лично. Затем совершил омовение руками и тусклым голосом добавил, глядя в худое, измождённое лицо брата.
–Верни его, прошу, хотя бы на один день, пусть отец увидит нас вместе, входящих в дом. Один день. Я успею все исправить…
И подперев двумя руками голову, он заплакал. И все же, еще не все потеряно. Пусть даже мертвого, он принесет брата в дом, объяснит все отцу, попросит прощения. Отец мудрый, он прожил трудную жизнь, он простит.
Да где же люди? Канабек встал, оглядываясь по сторонам.
Из-за угла саманного дома вынырнул кто-то, не разглядеть из-за сгущающейся темноты, кажется, это подросток, весело насвистывающий незатейливый мотив. Точно, это соседский мальчишка.
–Эй, парень, иди сюда, – с воодушевлением закричал Канабек, размахивая руками, – позови врача, быстрей.
Пацан остановился, непонимающе глядя на него и Канабек решив, что все дело в том, что он обратился к нему на казахском языке – может, он не понял его – следующие слова прокричал, уже, на русском.
–Врач нужен, дохтур, иди зови.
–Ағатай, он у вас дома. Позвать сюда?
И мальчик развернулся, собираясь сбежать.
–Нет, нет, подожди. А что случилось? Моего отца ты видел сегодня?
–Нет, аға.
–Зайди в эти дома, позови, лучше, двух взрослых мужчин, надо отнести моего брата домой.