О жизни блаженной

Когда они с радостью и вполне охотно приняли это, я сказал: Мне думается, что нам ни о чем больше не следует спрашивать, как о том, кто из людей имеет Бога; ибо такой будет поистине блаженным. А вы как об этом думаете? – На это Лиценций сказал, что Бога имеет тот, кто живет хорошо; а Тригеций – что тот имеет Бога, кто делает угодное Богу. С мнением последнего согласился и Ластидиан. – Отрок же наш, меньший всех, отвечал, что Бога имеет тот, это не имеет нечистого духа. – Мать же одобрила все мнения, но особенно последнее. Навигий молчал; а когда я спросил его, как думает он, отвечал, что ему нравится последнее. Следует, подумал я, и у Рустика, который молчал затрудняемый, казалось мне, скорее застенчивостию, чем размышлением, спросить, какого он мнения относительно столь важного предмета; он согласился с Тригецием.

Тогда я сказал: Я имею мнение всех о предмете истинно великом, далее которого ни о чем не должно быть спрашиваемо, да и ничто не может быть найдено; если только мы будем исследовать его так же спокойно и чистосердечно, как и начали. Но так как на сегодня этого было бы много, и так как есть своего рода неумеренность в пище и для душ, как скоро они набрасываются на все сверх меры и с жадностью (ибо в таком случае они худо переваривают ее, откуда для здоровья умов возникает не меньшая опасность, как и от голода): то, буде угодно, примемся за этот вопрос завтра впроголодь. Теперь прошу вас полакомиться лишь тем, что мне, вашему прислужнику, пришло на ум на скорую руку подать к столу; и что, если не ошибаюсь, изготовлено и спечено как бы на школьном меду, в роде тех блюд, какие обыкновенно подаются последними. – Услышав это, все как бы потянулись к внесенному блюду, и понуждали меня поскорее сказать, что это такое. – А как вы думаете, сказал я: весь этот поднятый вами вопрос не покончен ли уже с Академиками? – Лишь только услышано было это имя, те трое, которым предмет этот был известен, быстро поднялись и как бы простерли руки, чтобы помочь – как это делается – вносящему (кушанья) служителю, показывая, какими только могли, словами, что они ни о чем не намерены слушать охотнее.

Тогда я поставил дело так: очевидно сказал я, что тот не блажен, кто не имеет, чего желает, как это немного раньше вами доказано. Между тем, никто не ищет того, чего не хочет найти; ищут же они постоянно истины, след. желают найти ее. Но они ее не находят; следовательно, не имеют того, чего желают и потому не блаженны. Но никто не бывает мудрым, кроме блаженного; следовательно, Академик не мудр. – При этом они, как бы сразу схватывая все, вскрикнули. Но Лиценций, останавливаясь на предмете с большим вниманием и осторожностью, побоялся своего согласия и присовокупил: Схватил и я вместе с вами, потому что вскрикнул, пораженный этим заключением. Но из этого я ничего не пропущу в свой желудок, а сберегу свою часть для Аливия: пусть он пососет ее вместе со мною или убедит меня, почему не должно ее касаться. – Сладкого, сказал я, следовало бы бояться скорее Навигию, при его поврежденной селезенке. – Напротив, усмехаясь сказал тот; такие вещи излечат меня. Не знаю от чего, но это верченое и колючее, что ты предложил, имеет, как некто выразился о иметском меде, остро-сладкий вкус, и нисколько не пучит желудка. Почему все это, хотя немножко и щиплет нёбо, я могу с большим удовольствием отправлять в желудок. Ибо я не вижу, как бы могло быть опровергнуто твое заключение. – Решительно никак не может, свазал Тригеций. Поэтому я радуюсь, что давно уже стал к ним (Академикам) в недружелюбное отношение. Не знаю под каким влиянием природы или – вернее сказать – Бога, не знаю даже, чем должны быть они опровергаемы, однако я буду их решительным противником.

А я, сказал на это Лиценций, пока не оставлю их. Значит, возразил Тригеций, ты не согласен с нами? – А вы, спросил тот в свою очередь, разве расходитесь в этом с Алипием? – Не сомневаюсь, сказал я на это, что Алипий, если бы находился здесь, согласился бы с моим умозаключением. Ибо он не мог бы держаться того нелепого мнения, чтобы блаженным считался тот, кто не имеет такого духовного блага, которого желает самым пламенным образом, – или, чтобы они (Академики) не желали найти истину, – или, чтобы мудр был тот, кто не блажен: ибо то, чего Ты побоялся отведать, приправлено этими тремя (положениями), как бы медом, мукою и орехом. – Он ли, возразил Лиценций, увлекся бы этою маленькою детскою приманкой, бросив то обилие Академиков, которое если бы разлилось, уничтожило бы или поглотило это коротенькое, не знаю как назвать его? – Как будто, сказал я, мы спрашиваем о чем-нибудь пространном, особенно против Алипия: ибо по собственному телу он может заключить, что эта малость не мало крепка и полезна.