Гассан огляделся, сквозь жителей он хотел узнать кто является хозяином могущественного джинна, но, кто прижался к земле от появившегося духа, кто примкнул к стене зажмурившись, потерявшись в пространстве, кто просто, убегая, стремился избежать явления, по поверьям предвещавшего несчастье.

По мифам джинны могли похищать людей, впрочем, в той же мифологии Гассан отлично разбирался. Джинн никогда не применит силу по своей воле. Стало быть, Гассан задумался: «…где-то тут твой владелец…»

Но ифрита уже не было. Народ понемногу приходил в себя. Кто-то из них поневоле завязывал разговор по этому поводу даже с незнакомыми людьми, делясь впечатлениями и уверовав в мифических существ еще больше, кто-то из новых случайных прохожих, подслушав разговор, считал это розыгрышем. А Гассан Абдуррахман, недолго думая, направился в сторону поселянина, тащившего мальчишку за ухо в обратном направлении.

– Эй! – окликнул он.

Тот не сразу остановился. Гассан второй раз окликнул бородача, мужчина с взъерошенной растительностью на голове, в потрепанном халате, который был явно велик ему, наконец огляделся. Филистимлянин супротив него был очень хорошо одет, чем он и выделялся среди других людей.

– Чем провинился этот паренек? – спросил Гассан, подойдя ближе к незнакомцу.

Мужчина, прислушавшись к одетому как высокопоставленный гражданин, старался понять его речь, подыскивая слова, словно оправдываясь:

– Господин! Он стащил лепешку из моей лавки!

Такая ситуация была известна Гассану, но его интересовало другое.

– Ифрит, что задержал мальчугана, принадлежит тебе? – спросил Гассан.

Неожиданный вопрос привел в недоумение человека, он невольно расслабил руки, юноша, недолго думая, дал стрекоча. Торговец забыл о нем, пав на землю в мольбе перед Гассаном.

– Я не виноват. господин, это все он! Мизитираф!

Гассан никогда не слышал этого имени и решил отца при возможности расспросить о неизвестном владельце, повелителе джиннов.

– Постой, постой, не волнуйся ты так. Ты мог бы лучше рассказать поподробней, кто такой этот Мизи?.. – обратился Гассан к незнакомцу.

– Мизитираф, господин, – поправил филистимлянина мужчина, поднявшись, уже никуда не спеша.

Было заметно, что он не испытывал особого страха к тому повелителю джинна.

– Он добрый, но связываться с ним опасно, – сказал лавочник. – Он повелевает джиннами, это могущественный властелин, могущественнее самого руша шурта!

Едва ли Гассану язык, на котором говорил мужчина, мог составить понимание его речи, но он поймал название главы, отвечающего за порядок в городе. Так называли одного из гостей, присутствовавших на дне рождения Хоттаба.

– Э-э… Хорешан Афу? – вспомнил Гассан имя брата несчастного, которого выкинули из оконного проема поместья на празднике его отца.

– Да, господин! Хорешан Афу, добродетельный и справедливый. – Лавочник принял Гассана за друга градоначальника.

– У него еще был брат Хоршеми Афу, – сказал Гассан.

– Правильно, господин! – удивлялся знаниям филистимлянина о верховных лидерах Хаб Амахтзира мужчина. – Он чем-то не угодил своему брату, и его нашли под стенами Хоттаба Наимудрейшего, – сказал лавочник.

Его лохматая шевелюра немного смешила Гассана, головной убор, собранный из полосатого куска материи, опрокинутый при попытке задержать мальчугана, слетевший с его головы, служивший ему защитой от солнца, песка и холода, был в его руках.

Филистимлянин не долго думал, что делать с владельцем торговой палатки, как утонченный, но спокойный ценитель моды бросил взгляд на обувь мужчины, сравнив ее со своей. На обывателе были заметно износившиеся кожаные туфли с толстым слоем подошвы из обделанного тростника, представляя собой их владельца среднего достатка.

– Покажи мне этого владельца ифрита, – сказал Гассан.

Лавочник вновь сделал неподдельный испуганный вид, услышав о джинне, когда тот так просто попросил о встрече его с хозяином духа, как будто тот был лучший его друг. «Но если не сам был великим магом, – подумал про себя торговец лепешками, – то, вполне вероятно, что-то сам немало знавший о тайнах могущественных духов.

– Господин, в наших местах не принято называть могущественных джиннов, – подсказал он Гассану.

Но, заметив крайнее удивление хорошо одетого молодого мужчины, пожалел, что раскрыл свой рот, гадая кем приходиться Гассан не желая узнать его гнев.

– Не беспокойся, – сказал Гассан, – ты только покажи мне того, кто владеет магическим духом. Надеюсь, тебе это ничего не стоит сделать? – Улыбнувшись, сказал Гассан, ища расположение к себе человека.

– Дело в том, господин… – Мужчина, успокоившись, по отношению к нему засомневался в высочайшем положении Гассана.

Но богатый халат чужестранца все же заставил его быть откровенным:

– Я полагаю, что вам бы не следовало видеть Мизитирафа Аль Етакид Ерфу. Он мой друг, но очень нездоров. Если бы видели, в каком он ужасном состоянии… В последнее время отчего-то он часто впадает в трепет! Вот и сейчас. Я хотел бы сам остановить наглеца, но мой друг уже отправил волшебного мага! Я же не мог ему кричать, что ему грозит опасность. Да что и говорить, мальчишка сам виноват, – пояснил мужчина.

– Веди меня к нему! Не волнуйся, – сказал Гассан настойчиво.

Не зная, чем заплатит торговцу лепешек за столь драгоценную информацию, мужчина, повинуясь богато одетому Гассану, направился к месту, где настиг хулигана. Они проследовали за следующий дом, пройдя через большой проем двух жилищных строений оказались внутри двора, где находились палатки с домашней утварью, здесь также располагалась шатер с хлебными изделиями и какими-то пряностями. Следующая палатка, стоявшая напротив других, была с фруктами и различными приправами, от которых разносился приятный запах.

– Сюда, господин. – Мужчина показал на низкое здание, являющееся центром этого хозяйства. Они прошли, внутри постройка оказалась хлевом с лошадьми. Проводник Гассана пытливо оглядел его, уверившись в том, что человек в богатой одежде продолжает идти. Филистимлянина нисколько не смущал запах, стоявший в стойле. У него была цель, и он пять лет занимался лошадьми, готовя их к играм или на продажу в своем родном поселении.

Выйдя из конюшни, им открылось благоустроенное хозяйство. Такие не похожие на обычные хижины. Стены дома были гладкими и желтого цвета. На первом этаже были ворота, но жилые комнаты находились на втором. Из кустов мандаринового дерева им навстречу вдруг выскочила собака, залаяв.

– Тьфу, собака! Тьфу! Свои! – остановил ее мужчина.

Собака не сразу перестала лаять. В последний раз рявкнув, она исчезла где-то под зеленью кустов. Гости поднялись по примыкавшей сбоку лестнице, ведущей в дом. Тут же при входе внутрь в глаза бросился мраморный пол центрального небольшого зала, с бликами от солнечных лучей проникавших через большие два окна расположенные посереди проходов в другие помещения. Вдруг из одного из проемов им навстречу появилась женщина, по возрасту едва ли старше Гассана, за густой порослью лица проводника филистмимлянина, трудно было определить его возраст.

– Вы куда? Стойте! Стойте! Наш хозяин сейчас как никогда разгорячен! – женщина говорила негромко, но настойчиво выталкивая руками пришедших. – Уходите! – требовала она, о чем-то беспокоясь. – Если не хотите навлечь на себя неприятности.

Но скрываться гостям уже было поздно. В одном из проемов появился Мизитираф.

– Все!.. Все разнесу! Джинн, я приказываю! – неистовствовал мужчина.

Ему было на вид сорок лет. Его уши были красными и оттопыренными, словно сейчас оторвуться от него. Щеки его вот-вот, казалось, лопнут, вылетавшие изо рта слюни предполагали, что человек не здоров рассудком. И не успел он произнести следующие слова, как дом задрожал. Стены его жилища затрещали, но создавалось мнение, что они не рушаться но спешно оторвутся и поднимутся, и когда в полу появилась первая трещина, Гассан поспешил вызвать своего джинна, проделав ритуал.

– Леху мешарет абот ликрателай! – произнес он.

И после появления перед ним слуги Соломонова кольца проводник Гассана, казалось, то ли от страха, то ли от поражающего удивления от невиданного чуда, уже не выдержит такого представления магического духа, о которых он только слышал и считал их несуществующими, просто выбросится из окна. Но какая-то доля самообладания человека прижала к стене и направила его к выходу. Но все же по лестнице лавочник, в спешке оступившись, полетел кувыркаясь к выходу.

– Джинн, прекрати разрушение дома и излови ифрита, – обратился Гассан к джинну, при этом гадая о возможностях магического духа.

Ифриты были повелителями джиннов, слуга кольца от противодействия ему может отказаться. Все же джинн Гассана вновь удивил обладателя амулета израильского царя. Он вылетел в проем окна из дома, и тут же крушение дома прекратилось. Едва поднявшись, стены оседали, издавая хруст. Но вдруг со стороны улицы послышались дикие и громкие звуки, будто корова неистовствовала в своем рыке. Но были они пугающе, так что трудно было догадаться, что это – животное или зверь. Гассан поспешил к окну. Оглядев огород, не заметив ничего подозрительного, он ринулся на выход, оставив ошарашенных домочадцев. На выходе ему встретился лавочник, он поглаживал свою ударившуюся о лестницу голову и плечо. Не обратив на него внимания, Гассан выскочил во двор. И в первую очередь он увидел ужасающего вида ифрита. Его пасть была так широко раскрыта, что туда мог поместиться весь человек. Джинн Гассана пытался обхватить злого духа и утащить его в неизвестном направлении. Повелитель магических исполнителей как мог сопротивлялся Факрашу, но что-то ему мешало справиться с ним. Так продолжалась их борьба. Вжавшаяся в угол стены собака скулила словно щенок. Во время очередной схватки джинну Гассана удалось все же ухватить ифрита, едва справляясь в борьбе. Схватившись, волшебные духи столкнулись с постройкой, отчего хижина Мизитирафа Аль Етакида дала еще большую трещину и стены стали разрушаться под телами казавшихся бестелесными противников. Осевшая часть дома показала его хозяина находившегося в неподвижном состоянии. Он стоял без действий, пялясь в невидимую точку. Наконец борьба джиннов перешла на садовничьи места двора, помяв несколько кустарников и мандариновое дерево, духи внезапно исчезли. Но вновь появившийся ифрит вдруг так же быстро пропал, исчезнув в теле Мизитирафа Аль Етакида Ерфу, отбросив его в часть оставшегося от зала приемного коридора.

Гассан догадался о том, что амулетом управления джинна был сам хозяин дома. Забравшись по руинам лестницы, филистимлянин направился к безмолвному телу мужчины, захотев узнать о его жизнедеятельности. За ним еще с опаской, желая оказать помощь, подтягивались его родственники. Аль Етакида передергивало, его взгляд был таким, словно в пяти шагах перед ним оказалась разъяренная конница воинственных полков. Позади, выглядывая из-за оставшихся стен дома, за ними наблюдал его джинн. Гассан, заметив его, оставил хозяина дома его домочадцам, стараясь не отрывать взгляд от Мизитирафа. Подплывая к владельцу кольца Соломона, джинн также наблюдал за хозяином дома, чтобы из него вновь не вышел ифрит.

– Внук тетки Икриша, царь джиннов Джирджис ибн Реджмус из потомства Полиса, владыка ифрита, кому подчинены все джинны, знает, как освободить этого человека и за что был наказан этот человек, являясь сосудом для владычественного духа джаханнама.

Гассан оглянулся. Лицо джинна выражало собой полное спокойствие, и в нем даже угадывалась человеческая добродетель – сожаление. «Забавно», – подумал про себя филистимлянин.

– Но ты-то не подчиняешься их законам… – заметил Гассан. – Почему?

Джинн молчал.

– Хорошо, – сказал Гассан, – ты можешь перенести меня к их владыке?

– В ад?! – спросил слуга кольца.

Вопрос джинна поднял в Гассане сомнения в правильности своего вопроса. Он доверял магическому духу и дару Соломона.

– Нет, конечно, нет. Но… я бы сейчас с удовольствием поел сладкий урюк и принял свежее вино…

Гассан не договорил, как тут же оказался в своих покоях, в стране где владычествовал его отец. Перед ним уже был разложен стол с яствами, фруктами, вином и другими сладкими напитками. В проем его комнаты уже спешили девушки-танцовщицы, а за ними неуклюже шествовал музыкант, наигрывая на бубне легкий танцевальный ритм. Гассан вновь словно оказался во сне.

– О! – обрадовался он юным особам, и у него возникло новое желание так же быстро, как только что сменившееся место, решив вдруг поделиться весельем со своими друзьями. Он принялся перебирать в уме, к кому бы из них попросить джинна доставить его. Гассан, оценивая своим взглядом одну из танцовщиц, сделав глоток из серебряного кубка, поманил одну из них.

– Привет, родная, тебя как зовут? – спросил он девушку, которая напомнила ему Вишух А.

– Биргия, господин, – ответила она.

Филистимлянин, наслаждаясь отдыхом, обнял ее за талию, предложив ей гроздь зеленого винограда.

– Держи, моя красавица, – сказал Гассан, хлопнув слегка ее пониже спины.

Та ласково приняла подарок, однако ей совсем не хотелось есть ягоды. Но ей удавалось притворно улыбаться филистимлянину. Гассан, сделав очередной глоток из бокала с вином, уже не глядел на других танцующих. Махнув рукой в сторону, тем самым прогоняя присутствующих, другой он уже крепко придерживал девушку.

– Бирге? – обратился он к новой подруге, пока их оставляли одних.

– Биргия, господин, – девушка поправила Гассана.

– О! Да ты строптивая… – улыбнулся от удовольствия сын Хоттаба.

Биргия от его слов вдруг растерялась. Она вспомнила, что случилось с ее подругой Петаль, состоявшей одной из наложниц командира пехоты во владении Хоттаба, за неосторожные слова была выдворена из поместий командира и вывезена в опустошенные места Хаб Амахтзира за окраину земли, давно покинутые поселенцами из-за засушливости тех мест, но Гассан погладил танцовщицу и оставил ее у себя.

Снова во дворах Соломона

Филистимлянин и Соломон, царь израильский, прошли в дальний сад. Гассан лишь немногому удивлялся. Убранства владений Соломона сына Давида являлись ярче и великолепнее, но все же сады аккадского царя Шамаш Мадэмика воодушевляли филистимлянина более и скорее тем, что представляли собой густонаселенный городской район расположенный среди простора гуляющих ветров. В последнее время сильные ветра приносили большую часть песка, покрывая близко расположенные водоемы, тем самым ухудшая рельеф и жизнедеятельность района.

Они продолжали путь по тропе, царь словно ожидал вопроса, и он последовал:

– А что это за колонны такие высокие, и уходят куда-то за верхушки деревьев? – спросил Гассан.

Но Соломон не собирался отвечать на вопрос. Его самого интересовало другое. Он внимательно посмотрел на филистимлянина. взор Соломона бен Дауда Бет-Лехема был серьёзен как никогда. Причем тот взгляд, когда он общался с ним на холме Исайя в Иерусалиме, не излучал тогда такого к нему интереса.

– Гассан, – говорил Соломон, – мой амулет – тебе подарок. Я знал, что правильно используешь его.

Гассан, несмотря на похвалу, все же ожидал от царя не такого разговора, он считал, что тот что-то не договаривает, и тут же получил этому доказательство.

– Однако твои игры с джинном, Гассан, не выдерживают никакой регламентации, – произнес царь, и новое слово ввело филистимлянина в раздумье.

В первую очередь ему на ум пришел подвал его отца.

– Твое всевластие… – загадочно произнес правитель еврейского царства Ханаана.

Гассан ожидал.

– Создание храма Борсиппа магическим духам, которые теперь могут самостоятельно править и могут сами владеть душами людей!..

С каждым словом царя, казалось, нарастал гнев.

– Конечно, я предвидел подобное, но открытие переходов джаханнама – грациозный ход твоего творчества, Гассан! Я недоволен.

Но Гассан Абдуррахман пропускал слова царя. Он считал правильным свое возведение храма на холме Борсиппа у берегов реки Пуратта. Его второе, но собственное произведение после первого строительства храма царю Соломону в Иерусалиме, обозначавшее как объединение ранних земель, принадлежавших коренным жителям земли обетованной филистимлянам отнеся собственную симпатию в края царей Месопотамии землям двух рек

Соломон, внимательно, глядел на филистимлянина, понимая, что религиозное построение, которое представляло идолище, в самом деле не владевшее ни одной из магических сил и просто относившееся к одному из видов водоемных животных, считавшимся по легендам бороздящих, появившиеся из дальних перепутьев космоса дороги вечности.

– Твой джинн, мой слуга, и даже Джирджис, повелитель всех джиннов и морских тварей, не в состоянии владеть Факрашем.

И тут Гассана осенило.

– Царь. – На Гассана грозный взгляд Соломона не действовал, он ощущал полностью власть кольца – его подарка. – Что ты можешь мне рассказать об этом удивительном джинне, что он может даже то, что не в силах ифрит?

Государь не имел злобы к филистимлянину, но лишь к делам его, и самодовольный вопрос хананеянина смягчил его, словно отвлек от гнева.

– Это неважно. Об этом тебе не стоит знать. Впрочем…

Владыка ханаанских иудеев еврейского народа, над чем-то поразмыслив, загадочно изрек:

– Есть возможность самому все узнать.

Слова царя Гассана удивили или даже взбудоражили, ведь ему сейчас могут открыться тайны магических дел, более той части, которая ему знакома.

– Но сначала, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, должен сказать, что собираешься делать ты дальше? – спросил его царь.

Гассан пожал плечами.

– Вероятно, вернусь обратно, сделаю женой свою наложницу. – Последний план филистимлянину после недолгих раздумий явно нравился. – Навещу друзей. – Гассана удивляло терпение Соломона ожидавшего его ответ.

Впрочем, он и ощущал, что у царя из-за него все больше портилось настроение. Он даже не догадывался о его планах по отношению к нему.

Первой причиной и главной могло служить то, гадал Гассан, что царь терял с филистимлянином дорогое время. И в самом деле, его дела уже ждали по ту сторону другого мира, а также ему было необходимо поскорей наладить отношения с наследником трона Израиля, призванным из мест, где Ровоам, его сын, жил весьма упрощенной жизнью, чем его дед Давид, которому пришлось в свое время уравновешивать настроения между израильтянами и племенами, некогда входившими в часть Израиля, или как названое это государство ханаанскими филистимлянами «врата в земли обетованной», . Ныне живущим здесь своим бытом под общинным управлением и назвавшие, которые себя иудеями, что означало «все прощенные», в знак того явления, что песчаные и гористые места стали для них все больше привлекать к себе плодородием мест.

– Нет, Гассан Абдуррахман, тебе в первую очередь необходимо уничтожить храм, что ты построил в Аккадии, – сказал Соломон.

Для Гассана выполнение любого указа правителя израильского было в радость и в точности было бы исполнено. Но повеление, звучавшее скорее как просьба, уничтожить то, что предшествовало многим его делам и творениям, не входило в его планы.

– Нет, балибт малькх³², – произнес Гассан, научившись за все время говорить на языке иудеев, – что я сам создал, я не могу разрушить.

В сознании Гассана ощущалось неистовство царя, но по виду этого было не понять.

Общение между двумя людьми затянулось. Гассан не знал, что придумать, как отвлечь разочарование государя словами от тщательно скрываемого нерасположения к нему. И, казалось, нашел. Он решил узнать, куда ведут эти колонны, но его мысли оборвали.

– Ты хотел узнать, как Факраш ибн… стал слугою моего кольца?.. – спросил Соломон Гассана. – Я могу поведать тебе эту историю, но взамен, Гассан Абдуррахман, я предлагаю подумать еще раз над моим предложением.

С чувством, что ничем хорошим этот разговор не закончится, Гассан ибн Хоттаб вновь отказался от предложения царя. В его планах было поскорей встретиться с Омаром Юсуфом, его братом, и, изменив повседневную жизнь в землях Хаб Амахтзира, направиться с ним в края, где покровительством народов являют собой два брата Сварог и Перун. Как только Гассан подумал об этом, Соломон возвел руки кверху, что, казалось Гассану, ничего хорошего уже не сулило, как вдруг небо все побагровело и царь стал произносить странные слова, которые Гассан никогда не слышал и трудно было догадаться, к каким народам они могли подойти:

– Ак кфунум фери ом кхана!

Как вдруг небо почернело, листья деревьев зашелестели, словно при сильном ветре. Соломон обратил взор на Гассана, отведя его от неба, и одну руку направил на филистимлянина.

– Повелеваю тебе, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, владыка кольца Иеремея, стать слугой для Субботы, – Соломон направил вторую руку на Гассана. – Доди кала!

И вмиг тело Гассана испарилось, оставив на земле часть его перстней и два кольца, одно из которых поблескивало на появившихся из побелевших вновь облаков солнечных лучах. Соломон поднял одно из них, надев на запястье, как кольцо тут же сомкнулось, проявив по окружности обода слова на идише.

– Никогда не понимал этого филистимлянина, – произнес вслух Соломон.

Довольный своими делами, правитель Израиля, сын царя Давида, продолжил шествие по вытоптанной дорожке вдоль наполненного густой зеленью, травой, кустарниками и деревьями собственного сада, как услышал голос:

– Достопочтенный владыка. – Соломон узнал его.

– Что, Гассан? Не проси, обратно не верну я тебе твой облик. Ты хотел узнать, как твой слуга Факраш аль Аамаш и мой бывший друг стал джинном? Надеюсь, ты это осознал, – произнес царь.

Он продолжил путь, заложив за спину руки.

– О! Достопочтенный владыка всего, что имеет тайну нисхождения на земле, и правитель народа, прошу тебя, верни мне мой облик! Я клянусь, буду верен тебе и буду выполнять все твои указания, – говорил голос невидимого обладателя.

Соломон остановился, задумался, но его мысли были далеко от Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба.

– Нет, Гассан Абдуррахман, ты теперь и так в моем подчинении, но одно лишь могу тебе пожелать к твоему облегчению: иди, мой друг, к Субботе…

– О горе, о горе мне! Великий судья и правитель живых и духов не милостив ко мне! О! Как не милостив, – жаловался Гассан. – Да будут же дела твои пусты, как пески великой пустыни! Как безмолвие Великого сфинкса! – слышались проклятия филистимлянина, что заставили царя остановиться, но лишь ненадолго задуматься.

– Слушай! Слушай! Мой брат Омар Юсуф будет искать тебя, найдет и отомстит за меня, Сулейман ибн Дауд! – без какого-либо тона укора, но с убеждением о справедливости произнес голос Гассана.

Соломон, оглядевшись, направился в сторону, сойдя с тропы. Было заметно, что он делает это без особого желания. Гассан продолжал речь, не желая сам того, донимая царя:

– Вот убедишься, царь! У него есть бело-лунный камень, он заклинает любого из джиннов. Я помог ему его достать в землях двух рек.

Соломон, ускорив шаг, вышел к отдельно стоявшему строению, оно было небольшое и состояло из жердей и палок. Войдя внутрь, он обнаружил там собрание разной посуды, от мелкой домашней до сосудов, в которых хранили или перевозили бы когда-нибудь разные жидкости: масло, молоко или напитки. Выбрав, не мешкая, на складе небольшой глиняный кувшин для кальяна, принесенный кем-то про запас, вероятно, привезенный в дар одному из царских подданных еврейского сообщества, которые не пользовались курительными приспособлениями, и положили сюда за ненадобностью. Взяв сосуд, Соломон, осмотрев его, одобрил, произнес также непонятные слова:

– Фарусу фир кхан!

Как вдруг буквально из воздуха появился дым, в котором едва узнавались очертания филистимлянина, сына Хоттаба, но он тут же стал удаляться внутрь сосуда, прихватив из воздуха развязавшийся головной убор из длинной материи. Соломон приложил губы к горлышку кувшина.

– Я встречал твоего брата Омара Юсуфа. Я удалил его с пути пространства для его же блага, пока зачарованный камень не поглотил его самого, – сказал царь.

И, взяв рядом лежавший вместе с грязью кусочек глины со словами:

– Я хмоль аллаих хмила! – запечатал горлышко сосуда, и пока глина еще была чуть свежа, наложил на нее печать своего перстня, затем произнес снова все те же непонятные слова:

– Муваке вэ ньяаньджья, – сказал так и добавил: – На семи ветрах!

И тут же глиняная амфора взвилась вверх со скоростью ветра, унося ее в неизвестном направлении.

– Ну, вот, одним нарушителем моего покоя будет меньше, – произнес вслух Соломон, провожая взглядом кувшин.

Тут он поднял руку, на которой находилось кольцо Гассана.

– Абот ликрателай! – произнес он заклинание, как тут же появился слуга кольца Факраш аль Аамаш.

– Слушаю, истинный повелитель кольца! – произнес появившийся джинн.

– Доставь-ка ко мне этого… Омара Юсуфа, – произнес Соломон.

– Прямо с дороги вечности? – спросил его Факраш.

– Да… мой друг из пространства вечности. Мне нужно с ним кое о чем поговорить, – сказал царь.

Соломон недолго вел разговор со вторым сыном Хоттаба. И при его появлении он уже выбрал следующий сосуд – это была старая медная лампа без фитиля, завалявшаяся где-то в этой же халабуде. Затащив туда сына Хоттаба, царь отправил сосуд в море аль Каркар и отправился по своим делам во дворец. Там ему было чем заняться.

Тем самым история Гассана Абдуррахмана, сына Хоттаба ибн Назара, закончилась на дне моря Забвения, только после череды притоков и глубоководных вод попал сосуд в другие края.

***

Спустя только три тысячи лет в одном из густонаселенных районов большого города со своей развитой структурой быта в одной из рек, купаясь в ней, нашел сосуд один из местных мальчишек, позже, став взрослым, называл себя Владимир Алексеевич Костыльков. В детстве открыв кувшин, он дал возможность Гассану вновь насладиться прелестями жизни, но по заклятию Соломона оставив место своего заключения продолжить существовать лишь в виде магического духа а именно джинном и слугой владыки, освободившего его из «…трижды проклятого им сосуда», прозванного им так, пока он там находился. И с этого момента у него начались новые приключения, так ярко описанные специальным деятелем в литературе Лагиным под руководством его друга и писателя А. Крона.

32. Любимый царь.