Тузики и Мурзики

***

Засунув письма невесты обратно в самый темный угол, Лосев нечаянно нащупал ствол. Семь лет он не вспоминал о том случае, когда готов был шмальнуть в своего начальника. «Так, рыбалка, срочно на рыбалку! – направил он себя на позитив. – Не отвлекаться!»

Время, проведенное на рыбалке, в счет жизни не идет. Правда, солнышко, которое ярко светило, когда Лосев был на работе, в выходные стыдливо пряталось за тучами, а колючий ветер лишь усилился. Чтобы не оставаться с отчимом наедине и не подвергаться излишнему и даже вредному в его возрасте воспитанию, Лосев для компании позвал Серегу Панченко. В детстве его звали Панч, но позже, когда детство было уже позади, набрал популярность мультик «Спанч Боб Квадратные Штаны», а поскольку подписывался Серёга «С. Панч», то и кликуха приросла, как родная. Отношение к нему в семье было двояким. Говоря языком матери, он был законченным алконавтом, но отчим испытывал к нему сложное чувство почтения и недоумения. Вундеркинд, закончивший школу в 13 лет, параллельно семь лет мучивший венских классиков, чемпион по шахматам, выпускник исторического факультета МГУ, в 18 лет он уже писал диссертацию, а потом девять лет был вынужден вертеться ужом, чтобы не попасть в армию. Работать официально означало быть на виду у системы, и он научился жить в тени, у подружек, работать ровно столько, чтобы жить, получать деньги в конверте и радоваться каждому дню. Когда призывной возраст вышел, он уже так привык, что не захотел что-либо менять. Он прочел у Алана Силлитоу: «Если к власти придет правительство, которое станет угрожать мне работой, я эмигрирую», и сделал это своим жизненным кредо.

Собственно, именно его образ жизни вдохновил Лосева и на дауншифтинг, и на волонтерство, и на многое другое, благодаря чему жизнь казалась терпимой. В его глазах Серега был несказанно крут. Сам Лосев никогда не смог бы так ответить своему диссидентствующему предку:

– И ваши друзья думают, что если Владимир Красно Солнышко уйдет, чиновники перестанут воровать, бензин подешевеет, а жаба в регистратуре станет вежливой? – а Спанч мог. Он вообще мог заткнуть любого. Слушая его, люди проникались уважением к образованию, даже если прежде презирали очкастых интеллигентов.

– Привет, Лось! – друг схватил его пятерню своей хрупкой лапкой программиста. – Как жизнь, как сам?

– По десятибалльной шкале на троечку.

– Это еще что за шкала? – заинтересовался отчим, пристраиваясь на своем ящичке и разматывая леску.

– Эта шкала помогает понять свое место в жизни. Жив – это один балл. Жив, сыт и имеешь крышу над головой – это два. Всё вышеперечисленное и работа – это три. Плюс здоровье – четыре. Плюс отношения с противоположным полом – пять. Семья, дети – уже шесть. Если помимо всех этих благ у тебя есть еще и любимое хобби – это семь баллов, редко кто имеет больше.

– Что ж там еще такое, чтобы больше-то было? – начал просчитывать Серега, загибая свои красивые, безупречно отполированные музыкальные пальцы. Лосев шутил, что рано или поздно из-за этих пальцев бабы возьмут Спанча в оборот, но тот отбрехивался и продолжал регулярно делать маникюр. – Деньги?

– Свобода делать, что хочется, и не делать того, чего не хочется, что, как ты правильно заметил, дают только деньги, – это восемь. Любовь – девять.

– Ты уже называл отношения с противоположным полом! – поправил Аванесович и пустил по кругу фляжку с коньячком.

– Это разные вещи. Поход к проститутке – это тоже отношения с противоположным полом. И вынужденное сожительство по инерции – тоже отношения. В моей шкале всё учтено! И десять баллов – это способность, возможность и, главное, вдохновение сделать что-то значимое – в творчестве, в науке или для потомков в целом.

– Было – хобби! – снова хотел уличить его батя.

– И это тоже разные вещи. Коллекционирование, например, хобби, но никак не творчество и уж конечно – не значимое.

– Этой фигней нас 70 лет потчевали! – разочарованно подвел итог Аванесыч.

– В смысле?

– В том смысле, что для потомков мы коммунизм строили, – и представители разных поколений в который раз заспорили о политике. Спанч лениво глотнул из фляжки и совершенно спокойно, без нажима спросил:

– Артур Аванесович, почему вы не допускаете мысли, что люди, верившие, что строят коммунизм, действительно были счастливы?

– Потому что это исключает восьмой пункт – не делать того, что не хочется!

– Но ведь тогда не все были такими, как вы. Ваше сознание отравлено диссидентской литературой. Кому-то ведь по-настоящему хотелось строить Магнитку, поднимать Целину, прокладывать БАМ. Я бы, например, не задумываясь, поменял свое гнилое время на ваше – меня не спросили, когда Союз распускали.

Серега пустился в пространные рассуждения о том, насколько социалистический строй лучше олигархического, а также о том, насколько 1991 год оказался для судьбы Отечества хуже 1937-го. Лось молча взял у него фляжку и сделал глоток.

«Вот ведь падла! – думал он, глядя на отчима. – На той неделе на кухне о том же спорили, и меня признали круглым идиотом, а когда то же самое говорит наш любимый вундеркинд, то ему в рот смотрят!»

– Вы сами подумайте: от сталинских чисток страна не развалилась. Наоборот, устранение кровожадных чекистов, злоупотреблявших своей властью, отчасти утешило репрессированных, но главное – позволило выдвинуться людям новой формации, уже насквозь советским. Конечно, были невинные жертвы. Но к 60-м годам, когда расцвело т.н. «диссидентство», всё устоялось, и почти всё, о чем мечтали в 1917 году, было достигнуто – относительное благополучие и равные возможности для всех. И желание свергнуть «кровавый режим» ценой развала страны ничем не оправдано. Развал обесценил все те жертвы, которые народ принес в годы становления советского строя – они были принесены во имя абсолютных ценностей, таких, как социальная справедливость. И всё псу под хвост, всё, чтобы ворам было удобнее расхищать народное добро… – Серега мог бы продолжать сутками, если бы не мороз. Лосев, чтобы оратор заткнулся, подсунул ему батину фляжку:

– Я вообще не о том говорил! Цель может быть любая! Какое-нибудь зло искоренить…

– Почему же ты тогда избрал такой отстойный образ жизни?! – сел на своего конька отчим. – У человека с должностью больше возможностей искоренять зло!

– Большой пост я не смог бы занять – пробивные способности не те. А маленький пост мне неинтересен, так как в этом случае мне пришлось бы не бороться со злом, а потакать ему, чтобы не лишиться этого самого места. Всё прогнило, всё коррумпировано, совести в людях не осталось. Согласен с Серегой – 1937 год – не самое страшное зло.

Последние несколько дней СМИ гудели о девочках-живодерках, и Лосев не мог полностью загородиться от этой информации – она все равно просачивалась. Эта тема обсуждалась и волонтерами в приюте, и сменщик в торговом центре, отдавая ему рацию, тоже жаждал обсудить новость. Даже на Дне святого Мэла ребята не удержались и коснулись этой темы:

– Некоторые думают, что в модных шмотках и на дорогой машине – уже не быдло. Это не так. Быдло – это мужчины, бьющие женщин, женщины, бьющие детей, и дети, бьющие животных.

И снова прозвучало то самое: «Хоть бы грохнул кто!» Теперь же, на толстом льду канала, об этот заговорил Серега:

– Может быть, они готовили себя в профессиональные гестаповцы, а за неимением подходящей жертвы на кошках тренировались?

– Я долго работу искал, но ни разу не встречал объявления о найме гестаповца, – неохотно, явно желая свернуть тему, ответил Лосев.

– Конечно, это следствие кособокого воспитания. Считается, чтобы научить детей любить животных, надо сводить их пару раз в зоопарк. Посмотреть на зверушек за решеткой, которые томятся там ни за что. Зоопарк – тюрьма, где можно за небольшую плату увидеть приговоренных к пожизненному заключению без права на апелляцию, контактный зоопарк дает возможность еще и пощупать зэков. Зоопарк – это неэтично. Показывая его детям как норму, мы калечим детей. У философа Розанова есть статьи о милости к животным. Не об уссурийских тиграх и дельфинах, а о дворняжках, кошках и собаках. Он пишет, что глядя на радость собаки, логичнее было бы предположить, что она чувствительнее человека. Ведь если радость она чувствует острее, то, стало быть, и боль – тоже острее. У нас же почему-то принято думать, что пнуть Тузика – невеликий грех. Я вовсе не утверждаю, что хабаровские живодерки – следствие такого отношения, очевидно, что это патология, но все-таки прививать некоторые понятия надо в школе, даже в детском саду.

Артур Аванесович решил воспользоваться случаем, чтобы выяснить у столь мудрого чувака, что заставляет взрослых разумных людей, пренебрегая жизненными благами, возиться с дворняжками:

– Церковь утверждает, что любовь к животным не зачтется, если вы не любите людей, не сострадаете ближним. У зверей даже и души нет.

– А если у меня с человечеством с самого начала не заладилось?! – возмутился Лосев. – И отрицать у животных наличие души – обыкновенная человеческая гордыня. С чего вообще такие выводы? Кто-то душу видел, щупал? Чем, по-вашему собака радуется? Чем любит хозяина? За жратву? Чушь! Масса случаев, когда кормит зверя один человек – жена, например, а лучшим другом для него является совсем другой – муж или ребенок. И, кстати, уродливое животное – исключение. Среди людей же уродство встречается едва ли не чаще, чем норма. Не от ума ли? Или это и есть показатель какой-то особой человеческой души?

Серега же, соглашаясь со всем, что задекларировал Лосев, процитировал классика:

– «Человек, любящий животных, – поэт», – а затем привлек и других ребятишек с громким именем: – Помните, как Эдгар По отомстил персонажу, который по пьяни бросил кота в камин? На мой взгляд, это один из самых страшных рассказов, и в то же время самый поэтичный. А Есенин?! Ведь это именно он первым употребил выражение «братья наши меньшие», и любовь к ним он упоминает в перечне необходимых условий для счастья.

– Ах, Серёга! – умилился отчим. – Какой ты молодец! Всё-таки образование – это сила. Ты, наверное, и английский знаешь? – Спанч кивнул. – Хорошо бы и тебе, сынок, подучить язык. Еще ведь не поздно. Ты мог бы тогда получить хорошую работу.

Лосев закатил глаза. Конечно, с одной стороны, он был рад, что тема живодерок закрыта, но, с другой – разговоры о том, как полезно учить английский были в их семье самым популярным способом пыток.

– Все мои знания и умения, потребовавшие значительных усилий, оказались ненужными в жизни. Я уверен, выучи я английский язык, международным языком стал бы китайский. Мне 35 лет. И я не намерен тратить драгоценное время на приобретение навыков, без которых я прекрасно прожил половину жизни, а следовательно, могу прожить и оставшуюся.

– Лось по-своему прав, Артур Аванесович. По-настоящему счастлив лишь тот, чьё время принадлежит только ему, – слегка надменно, хотя и встав на сторону друга, блеснул вундеркинд какой-то очередной цитатой.

Лосев слушал их трёп и в общих чертах понимал, за что Каин убил Авеля. Очевидно, отчим завидует родителям этого парня, он сам хотел бы быть этим родителем, чтобы наслаждаться мудрой беседой и гордиться: вот, мол, какой у меня наследник. Хотелось канючить, как Карлсон: «Малыш, я же лучше собаки!» Под коньячок Лосев рассказал о том, как его занесло работать в торговом центре.

Охранником он стал не сразу. Поначалу, расплевавшись с офисной жизнью, он возле метро раздавал листовки с рекламой солярия. Очень скоро эту работу отбил у него белозубый негр – он со всей очевидностью ярче демонстрировал достоинства заведения. Потом он долго тыкался в самые разнообразные конторы с самой простой работой, но не устраивал работодателей помимо всего прочего еще и тем, что внимательно читал договор, знал Трудовой кодекс, не хотел подписывать бумаги с пустыми строками и т. д. Однажды даже отказался подписывать уже готовый договор и требовал вернуть только что сделанные ксерокопии своих документов, а когда ему в этом, кстати, законном праве отказали, начал бузить и скандалить. Кадровичка пригрозила вызвать охрану, вот тут его и осенило: охранник! Однако на этом поприще возникли иные препоны.

– Вы, может быть, удивитесь, но у меня есть принципы. Мне и так есть за что каяться, я не хочу еще сильнее отягощать свою совесть. Если я считаю компанию мошеннической, я не могу на нее работать, даже в качестве охранника. Поиск себя и поиск своего места в обществе – это два разных пути. Либо обретаешь себя, либо свое место в обществе, то и другое разом дается лишь редким счастливчикам. Потому что обществу плевать, какой ты внутри, и особенно плевать на твои принципы – надо, чтобы ты был приятен, ни о чем не просил и не мешал людям лгать. Когда я видел, что меня хотят обжухать, я говорил, что вижу – и сразу становился нерукоподатным человеком. Самый неприятный человек – тот, кто уличил тебя в неблаговидном поступке – лжи, трусости, предательстве. Именно его ненавидят сильнее всех.

Лучший друг молча кивал, отчим порывался вставить свои пять копеек, но никак не мог вклиниться в этот поток сознания. Впрочем, Лось не рассказал, что всякое увольнение (или просто неудачу в трудоустройстве) он воспринимал так, будто бы ему удалось живому достигнуть края минного поля – за этим следовал вздох облегчения, четырнадцатичасовой сон и идиотски радостная улыбка на весь следующий день.

Между тем пришла пора обедать, и Спанч достал большой советских времен термос и нехилые бутерброды с ветчиной. От крепкого чая шел несвойственный этому напитку аромат.

– С чем это? – поинтересовался Лосев.

– Ну, это что-то типа бальзама… Возможно, я переборщил…

– Не-не, в самый раз, – с удовольствием втянув в себя живительную влагу, заключил Аванесыч. – Ошибочно считать алкоголь или любую другую дурную привычку злом. На самом деле зло может таиться в любом явлении. Вот взять хоть твои поиски работы. Понятно же, что несчастные люди стараются самоутвердиться хоть как-нибудь, хоть за счет еще более несчастных. В том числе и кадровики – за счет унижения соискателей. До того как завести свой бизнес, я тоже искал работу. Помню, меня две недели проверяли, новейшие тесты на мне испытывали, психологическую совместимость и т. д. При этом работа – тьфу, ее мог бы выполнять любой в меру дисциплинированный школьник. Короче, все тесты я прошел, но когда психологиня стала мне личные вопросы задавать, я плюнул и ушел. Потому что смысла в этом нет – слишком большое несоответствие между тщательностью проверки и степенью значимости работы, это одно лишь желание указать человеку его место, унизить. Ты рассказывай, я тебя перебил…

– Наниматели охранников, как ты правильно заметил, тоже склонны самоутвердиться за счет нанимаемых, и поэтому начинают выдумывать требования. Реально требование одно – возраст и опыт армейской службы. А всякие фантазеры начинают выдрючиваться: рост, вес, представительная внешность, английский (совершенная дичь! зачем?!), водительские права. Я говорю: вам золушка нужна, чтобы всё за одну зарплату делала? Ну, конечно, я тут же стал врагом. И вот такое место, где требования не завышали, нашлось только одно – за МКАДом в центре «Рига-молл». От Строгино корпоративный транспорт утром и вечером. Я туда приехал, увидел место, которое мне предстоит охранять, и сполз по стеночке: детский уголок. Пока родители шопингом занимаются, аниматоры детишек веселят. Горочки, качели, визг, вопли – и так с 10 до 22, два через два. Даже если собрать всю волю в кулак, я, может быть, выдержал бы одну смену, но на вторую я бы покончил с собой. Говорю, нет, извините. Как мне отсюда выбраться, где автобус? Нет, говорят, здесь автобусы не ходят, только корпоративный транспорт вечером – после 22.00. Тогда, говорю, подскажите, в какую сторону Москва. И пошел пешком. К обеду дошел. А на следующий день в нашем торговом центре вакансия появилась.

– Охренеть! – крякнул Артур, и было непонятно – в ужасе или в восторге от услышанного.

– Знаю, ты скажешь, что я весь в отца, а отец был тунеядцем!

– Нет, не скажу. Просто я не знал всего этого. Я думал, ты в потолок плевал, – честно сказал Аванесович.

– В потолок я тоже плевал, но не всё время.

– А по поводу всего рассказанного я могу сказать лишь одно: статистика показывает, что искусные лжецы получают лучшую работу, лучших женщин и даже лучших друзей. А ты честный.

– Да-да, помню! Держи ум свой во аде и не отчаивайся!

Как любой нормальный пацан, Лосев рос с сознанием того, что рано или поздно ему придется сразиться с чудовищем. Свое попадание в горячую точку он воспринял как знак свыше. Однако чудовищ он там не встретил. Эти люди искренне не понимали, почему прибалтам, хохлам и таджикам можно отделиться от метрополии и жить по-своему, а мусульманам Кавказа нельзя. Кто это решил? Они буквально захлебывались от сознания случившейся с ними несправедливости, и разговоры о том, чем отличается автономная республика от союзной, вряд ли могли как-то повлиять на их мнение. Их было жалко. Чудовищ он увидел гораздо позже, в новостях, и это оказались девочки.

***

Несмотря на все предосторожности, предпринимаемые во время подледного лова, Лосев простыл. Позвонив напарнику и договорившись о замене, он поудобнее устроился на диване и врубил телевизор. В детстве любая болезнь казалась не столь противной, если сулила приятное времяпрепровождение в то время, когда другие работают и учатся. Однако в этот раз что-то пошло не так. Новостей Лосев избегал, а из фильмов попались только «Пираты карибского моря». Все остальное было про любовь.

 
Дню святого Валентина
Рада каждая скотина!
 

Начал смотреть «Пиратов», хотя и считал это кино детским. А там какой-то страшный монстр играет соплями на клавесине. Или на органе. В любой другой ситуации это было бы дико смешно, но не тогда, когда тебя ломает от высокой температуры, а вместо носового платка приходится пользоваться полотенцем. За пару минут такой музыки Лосев чуть не помер от омерзения.

Однако в тишине поперли всякие мысли. Например, о том, что Климова навещала приятельниц по приюту, когда те болели. Может и его навестит? Хотелось поканючить: вот, мол, у всех праздник, а я гриппую. Но не примет ли она его звонок 14 февраля как подкат? Опасаясь подобного поворота событий, Лосев еще пару часов валялся и томился, но болеть было слишком скучно – и он решился. Набрав Ольгин номер, радости на том конце он не услышал:

– Я не могу. Я в больнице.

– Тоже болеешь?

– Нет. У Валентины Георгиевны инфаркт.

Лишь через три дня Лосеву удалось выйти на работу, да и напарник больше не мог его подменять. Смена оказалась тяжелой. Телефонные террористы сообщили о бомбе, и пришлось эвакуировать весь торговый центр. Выводить приходится всех, некоторые сопротивляются, но именно они требуют особого внимания: магазинные воры очень любят такие ситуации и зачастую сами их создают. Приходили умные собаки со своими не слишком умными партнерами, всё обнюхали и в восьмом часу вечера сказали, что ничего не обнаружено. Открывать лавки на ночь глядя никто не стал – решили закругляться. Поскольку Лосев уже несколько дней не появлялся в приюте, ему захотелось в остаток вечера проведать Тузика.

В приюте все были подавлены бедой, случившейся с Валентиной. Спанч объяснил: это всё из-за новостей. Дело в том, что около года назад была благотворительная акция на День города, разрекламированная во всех СМИ. Волонтеры привезли питомцев в популярный парк, и любой желающий мог забрать понравившуюся собачку. На кровавом видео, которое теперь пёрло изо всех щелей, Валентина увидела кобелька, которого она сама лично отдала какой-то гадине. Гадина тогда улыбалась во весь рот, спрашивала, как кормить, сколько гулять и тому подобное. Теперь же точно так же улыбалась на видео. Это никак не могли быть хабаровские живодерки, это кто-то поближе, пыталась донести Валентина заплетающимся языком, когда ее везли на скорой.

Когда Лосев смог навестить Валентину Георгиевну в больнице, она, будучи цвета вареной говядины, уже вовсю спорила с медсестрой на вечные кошачье-собачьи темы. Та неосторожно высказала распространенное мнение:

– Я больше люблю собак. Я могу оценить красоту и грациозность кошек, но все равно их не люблю.

– Зверушек не любят за красоту! – категорично, по-учительски вещала пациентка. – Лысые, хромые и одноглазые коты, ставшие любимцами в доме, тому доказательство. Зверушек любят из потребности любить. Потому что они умеют отвечать взаимностью. Кошка, собака или поросенок, выращенные как родные дети, будут преданными друзьями, партнерами и даже собеседниками. Миллион историй о том, как коты отдают хозяину последнего мыша, преодолевают километры, чтобы вернуться домой, спасают, защищают хозяина или даже хозяйского детеныша. Подонок, который запустил дезу о том, что кошки будто бы недостаточно привязываются к человеку, очевидно, никогда не дружил с котом. А коты чувствуют отношение. Это мы не знаем, как к нам люди относятся, пока нас не предадут, а звери всё понимают. Всё отличие собак и кошек в том, что собаки более эмоциональны, они – экстраверты, а кошки интроверты. Но если я не бросаюсь на шею друзьям, это не значит, что я способна на предательство, ведь так?

Лосев слушал, озирался по сторонам. Отдельная палата с телевизором – наверняка заслуга Климовой. Через пару минут подошла и она сама – с немытой головой, в обслюнявленных собаками джинсах, но зато с мандаринами в праздничном кульке. Но едва у собравшихся завязалась беседа, как явилась самая молодая сотрудница приюта – Полина, та, что высматривала себе жениха в День святого Мэла.

– Валентиночка Георгиевна! Я вам блинчиков принесла! Что ж вы нас так пугаете? Прямо на масленицу-то заболели! Мы же с вами собирались для всей нашей команды праздник устроить… – закудахтала девочка, потом лишь заметила в углу посетителей. – Вы тут? В приюте один Спанч, и он там один с самого утра говно чистит, надо бы его сменить.

– Ребятки, вы, прежде чем Спанча сменять, покормите моих рыбок. Вот, возьмите ключи.

– Может быть, сообщить кому-то из ваших близких? – осведомился Лось.

– Близких? У меня никого нет.

В этот момент у Полины зазвонил мобильный.

– Да. Нет. Нет. Нахер. Ты обещал привезти машину собачьего корма, трепло вонючее. Повторю погромче, если хочешь: трепло вонючее! Начиная разговор с наезда, не надо ожидать в ответ веселого щебетанья. Я не стану поощрять желание самоутверждаться за мой счет. Если ты хочешь поговорить, позвони еще раз и начни разговор нормально, – она засунула дорогую игрушку в задний карман джинсов, рискуя нанести ей непоправимые повреждения. Видимо, неприязнь к собеседнику проецируется на средство коммуникации. – Когда женщина поступает согласно инстинктам, то бабы дуры, а когда мужчина ведет себя как гамадрил на ветке, то это должно вызывать уважение?! Ну что застыли? – рявкнула она на опешивших товарищей.

Не сговариваясь, Лосев и Климова встали и быстро, даже как-то скомканно попрощались с Валентиной.

– Лось! Притащи мне книжек хороших! – простонала вслед болящая.

На стоянке пискнула изящная машинка, слегка присыпанная свежим снежком. Заняв пассажирское место, Лосев хотел задремать, но Климовой необходимо было выговориться – возможно, впервые с тех пор, как они познакомились.

– Ты не удивляйся, мы тут все такие – одиночки. Даже красотка Полли – ни подружек, ни родни. Это она с бывшим кавалером разговаривала.

– Я догадался.

– То есть, родня-то, наверное, у нее где-то есть, но она не поддерживает с ними связи. Исповедует крайний космополитизм. Школьные подружки проявили свою истинную сучность, когда ей удалось зацепиться в Москве, и стало ясно, что она уже не вернется на малую родину.

– Ну, да, – согласился Лосев. – Говорят, настоящий друг не тот, который разделит с тобой беду, а тот, который не захлебнётся от зависти, когда ты счастлив.

Климова покивала и свернула в переулок. В Москве кое-где еще есть такие места, попадая в которые, хватаешься за голову: Боже ж мой, что за клоака? Я в райцентре конца 80-х годов? Дом Валентины был именно в таком районе, недалеко от больницы – в пяти минутах езды, в старой хрущобе без лифта. И обстановка в тесной однокомнатной квартире была под стать дому: «модная» мебель из соцстран, чеканка с красавицей над облезлым диваном, на сортирной двери плакат с молодым Майклом Джексоном, на кухне безносые и безухие чайники, похожие на сифилитиков. Аквариум был единственным отрадным пятном в этой безрадостной действительности. Климова побросала рыбкам корм, две минуты полюбовалась на их кружение и скомандовала отступать.

По дороге она рассказала ему про Валентину Георгиевну: тетка всю жизнь всё откладывала на потом. Сначала из-за учебы, потом из-за желания поскорее заработать на квартиру и т. д. Не покупала красивых нарядов, не баловала себя поездками на море, даже не заводила кавалера – мол, какая может быть любовь при бытовой неустроенности. Занималась ненавистной бухгалтерией в надежде, что это временно – еще чуть-чуть и она встанет на ноги и займется чем-то другим, к чему душа лежит. А потом время ушло. Это как когда два часа ждешь автобуса в каком-нибудь захолустье, а потом понимаешь, что все равно придется шкандыбать пешком. «Только в моем случае шкандыбать уже не имеет смысла, так как я везде опоздала», – говорила она с немалой долей самоиронии. И это куда печальнее, чем все повести на свете. Она была консервативна, всегда настаивала на обращении по имени-отчеству и искренне не понимала своих молодящихся сверстниц с молодежными прическами, ярким макияжем и разноцветным лаком на ногтях: «Ты куда нацелилась, калоша старая? Хочешь у внучки мальчика отбить?»

Видя, что Лосев хорошо слушает, Климова плавно перешла на историю своей жизни.

– Я была замужем за богатым говнюком и при разводе отсудила у него половину имущества, – Климова вела машину агрессивно, Лосев даже вцепился в подлокотник при особо рискованном маневре. – Я люблю зверушек, но вряд ли я бы занималась всем этим, сложись моя жизнь удачно. Я бы, скорее всего, с головой погрузилась бы в дела семейные или, если бы сложилась карьера – в работу. Но ни того, ни другого у меня не получилось. Необходимо было придать жизни смысл. Валентина подсказала идею. Бывший пытался мне мешать. Не хотел делиться деньгами. Был уверен, что у меня кто-то есть, и деньги нужны мне для этого кого-то – в его понимании по-другому и быть не может: я отбираю деньги у мужа и приношу их новому хозяину, как собака тапочки. Долго не мог поверить в существование нашего приюта, а когда поверил, обозлился еще больше, оттого что его картина мира оказалась неверна. Писал мне емейлы под ником «Застранец». Цитирую: «Расфуячу вашу богадельню». Но у нас нашлись покровители покруче – и он сник под градом PR-какашек.

– Если не секрет, почему вы развелись? Насколько я знаю, богатых говнюков терпят, даже если они чудят, пьют и ходят налево.

– Как раз нет! Мой не чудил, не пил и налево не ходил. И я даже больше скажу – я его поначалу очень любила. И тем не менее, я была с ним дико несчастна. Я просто физически ощущала, как я несчастна. У меня нет объяснения этому. Если бы возлюбленный отказался на мне жениться, я бы утешала себя мыслью, что мне просто не повезло, что там, замужем, и есть самое счастье. Но если я несчастна, уже будучи замужем за любимым человеком и имея всё, о чем мечтала, то что мне ждать от жизни?! Что еще может ее скрасить? Это мой потолок, это вершина, лучше уже не будет, будет лишь хуже… Если бы я мечтала о детях и не могла их иметь, то объясняла бы свое несчастье этим. Я знаю людей, жизнь которых кажется вполне осмысленной, так как всецело подчинена идее завести детей. Но и этого оправдания у меня нет – я их никогда не хотела. Я в одной книжке прочла: «Нашему поколению супружество, похоже, дается нелегко: мы сражаемся с ним, точно с аллигатором из мутного болота». Это в точности как у нас! Я хотела любви, но она не сделала меня счастливой, вот и всё. Муж, кстати, знал, что я не чувствовала себя любимой. Будь я фотомоделью, этот чудила расстарался бы, чтобы предупреждать каждое мое желание. Но он с самого начала решил, что для меня – такой плохонькой – и так сойдет.

– Я бы не назвал тебя плохонькой…

– Но ведь моя внешность не для журнальной обложки.

– Бог с тобой! Уж если Сара Джессика Паркер годится для обложки, тебе не о чем скулить.

От женского внимания Лосев увертывался, как уличный кот – не слишком пугливый, но и не позволяющий себя тискать. Есть такие, которые, никуда не убегая, тем не менее так выгнут спину, что твоя рука пройдет мимо, так и не коснувшись их шерстки. Однако Климова ему нравилась, пока не посягала на него. Если бы она изменила своему знаменитому принципу недопустимости плотских радостей в этом несовершенном мире, она бы тут же ему разонравилась. Возможно, он даже увидел бы в ней черты Сары Джессики Паркер. Заводить отношения – значит рисковать своим душевным покоем, а Лосев с таким трудом его достигал, что не готов был поставить это благо на столь неверную карту, каковой может стать любовь. Влюбленные склонны проверять пределы своей власти. Стоит одному из них сказать: «Я не могу жить без тебя», как второй тут же захочет испытать это на практике. Одним словом, боль, причиняемая этим миром, оказалась для Лосева сильнее его соблазнов.

– Я, видимо, не умею заводить друзей, – разоткровенничался он в ответ. – Все, кого я считал друзьями, оказались пользователями. Продвинутыми. По мнению моих «друзей», я не вправе рассчитывать на что-то большее, чем та жопа, в которой я пребываю. И я послал их. Поэты и писатели высмеивают тех, кто гонится за «мишурой» – успехом, богатством и прочими благами, противопоставляя мишуре чувства. Но это в корне неверно, так как чувства – это тоже мишура. Мы растрачиваем их на людей не способных или не желающих оценить нас по достоинству, а между тем время нашей жизни – абсолютная ценность – утекает сквозь пальцы. Время – вот что самое главное.

В приюте, как ни странно, был не один Спанч – труды праведные делила с ним ершистая бабенка Дашка. Модное слово «феминистка» пристало к ней совсем недавно, а вот ершистой она была с рождения, что заметно препятствовало ее сближению с другими людьми. Недремлющий дух ее постоянно пребывал в оборонительной позиции. Она постоянно ждала от людей какого-то удара, и когда кто-то к ней обращался – даже с самыми мирными намерениями, – она отвечала таким резким выпадом, что о своих первоначальных намерениях человек забывал и включался в словесную перепалку, а нередко и в потасовку с выдиранием кудрей. Дашка была в шрамах, словно питбуль.