Александр Меншиков. Его жизнь и государственная деятельность

Полтавское сражение завершает собою период самой блистательной деятельности Меншикова как полководца. В течение 9 лет, истекших со времени объявления Северной войны, сержант Меншиков успел дослужиться до звания фельдмаршала, безродный денщик “Алексашка” превратился в “светлейшего князя”, в богатейшего и могущественнейшего вельможу своего времени. Карьера поразительная, неслыханная, настоящее сказочное превращение!.. Но после всего, что нам известно уже о необыкновенной привязанности к нему царя, невольно возникает вопрос: в какой степени это быстрое возвышение было заслужено Меншиковым, и не обязан ли он своей славой полководца пристрастному отношению Петра, который, правда, отличался редкой проницательностью и умением выбирать своих людей, но все же в данном случае мог значительно преувеличивать заслуги своего любимца?

В настоящее время, при том обилии данных, какое имеется в нашем распоряжении для оценки деятельности Петра и его сподвижников, решение этого вопроса не представляет больших трудностей и может рассматриваться только в благоприятном для Меншикова смысле. Блестящий успех, каким сопровождались все военные действия князя, его энергичная и умелая деятельность в качестве администратора завоеванного края доказывают лучше всего, что Петр награждал и возвышал Меншикова не как любимца, а как одного из самых верных, знающих и деятельных своих сотрудников. Тем не менее не подлежит сомнению, что большинство современников относилось к заслугам “светлейшего князя” более чем скептически и видело в нем только редкого баловня счастья, возвышенного царем по непонятному капризу.

Считаем небезынтересным привести тут три характеристики Меншикова, сделанные в описываемый период тремя иностранцами, представителями разных держав.

В 1705 году английский чрезвычайный посол Витворт, на которого возложена была миссия хлопотать при русском дворе о предоставлении английским купцам разных торговых монополий, в том числе и табачной, делает следующую характеристику царского фаворита:

“Это человек очень низкого происхождения, необыкновенно порочных наклонностей, вспыльчивый и упрямый. Мне передавали из достоверного источника, что он не умеет ни писать, ни даже читать. Низкое происхождение не дало ему случая получить образования, а прямое возвышение на высшие должности, помимо всякого подчиненного положения, лишило его возможности сделать личные наблюдения или научиться чему-нибудь из собственного опыта. Между тем, он своим рвением и вниманием к царской воле сумел войти в беспримерную милость к царю; он состоит дядькой его царевича, губернатором Ингрии, да собственно и всего государства Московского, в котором ничто не делается без его согласия, хотя он, напротив, часто распоряжается без ведома царя, в полной уверенности, что распоряжения его будут утверждены. Он заявляет притязания на такую же неограниченную власть в армии, что уже не раз вызывало и, вероятно, еще не раз вызовет серьезные столкновения с фельдмаршалом Огильви…”

В 1708 году (в донесении от 17 сентября) Витворт, несмотря на победу, одержанную Меншиковым при Калише, по-видимому, ничуть не переменил своего прежнего мнения о нем:

“Величайшее горе царя – недостаток хороших генералов, – пишет он, – фельдмаршал Шереметев, человек, несомненно обладающий личной храбростью, до сих пор не имел дела с регулярной неприятельской армией и недостаточно опытный. Князь А. Меншиков, командующий кавалерией, второй по рангу, но первый по значению. Его влияние на гражданские и военные дела безгранично, так как царь обыкновенно следует его решениям, подчас даже вопреки собственному мнению… характер его вообще очень непривлекательный. Для военного дела он не обладает ни знанием, ни опытностью, ни способностью научиться чему-нибудь, ни храбростью в деле, что ясно выразилось в недавнем беспорядочном отступлении от Вислы к Днепру”.

В пояснение этой более чем нелестной характеристики необходимо заметить, что Меншиков всячески противодействовал Витворту в его миссии и особенно отговаривал царя от предоставления англичанам табачной монополии, которою, по словам посла, хотел завладеть сам. Но и не зная об этих личных счетах, нетрудно заметить явную недоброжелательность и даже неискренность автора. Еще понятно, когда Витворт говорит о недостатке опытности у Меншикова в 1705 году, хотя у последнего есть уже довольно продолжительное военное прошлое, начиная от Нарвы, хотя тот же Меншиков и до этой войны побывал уже в деле – именно под Азовом, а ведь известно, что война для людей с соответствующими способностями – самая лучшая и быстро развивающая эти способности школа. Но можно ли было искренне говорить о недостатке опыта и в 1708 году, после Калиша и целого ряда более или менее удачных действий? Как бы то ни было, Меншиков скоро – в сражении под Лесным, а потом в деле при Опошне и при Полтаве, должен был убедить всех скептиков, что он обладает и “способностью научиться чему-нибудь, и храбростью в деле”.

Но вот мы открываем другой источник и находим, хотя и менее резкий, но в общем довольно сходный отзыв о том же лице. В недавно только найденных в Копенгагенском архиве и опубликованных в русском переводе записках датского посланника Юста Юля, пробывшего при русском дворе от 1709 до 1711 года, мы находим, рядом с сообщением о низком происхождении князя и его страшном честолюбии, следующее замечание: “Уровень ума его средний и во всяком случае не соответствующий тем многочисленным и важным должностям, которые он занимает”. Особенно, как мы уже заметили, Юля поражает необыкновенная “в великом муже и полководце, каким его почитают”, безграмотность Меншикова.

Еще один отзыв, относящийся к тому же периоду.

Некий швед Мальм, попавший к русским в плен при взятии Выборга в 1710 и в 1714 годах, вернувшись на родину, написал сочинение о состоянии России при Петре Великом. (Сочинение это осталось ненапечатанным, но содержание его со слов профессора Шюбергсена вкратце излагается Гротом). Раздраженный пленом, вопреки обещанию Апраксина свободно пропустить сдавшихся, Мальм обнаруживает большую резкость в суждениях о русских, но особенно строго отзывается о Меншикове. По его словам, последний не имеет необходимых полководцу сведений и обходится без них только благодаря своей смелости, изворотливости и присутствию духа. Он всячески старается привлекать к себе генералов и других высших офицеров, но при всей своей ловкости и осторожности не может прикрывать тех ошибок и промахов, в которые ежедневно впадает по военной службе.

Его завистливость и козни служат одним из главных препятствий дальнейшему развитию русской армии…

Как ни красноречиво на первый взгляд подобное единодушие в отзывах об одном и том же лице, но после всего сказанного мы не считаем нужным подробно доказывать их несостоятельность. Если Меншиков так мало смыслил в военном деле, если уровень его ума далеко не соответствовал доверенным ему должностям, то как мог Петр так долго оставаться в заблуждении на его счет, Петр, для которого интересы дела стояли всегда выше всяких личных привязанностей и который не отрешал своего любимца от должностей даже в то время, когда привязанность его к “герценкинду” значительно поубавилась? Наконец, как объяснить успех, сопровождавший почти все действия Меншикова? Конечно, можно было бы приписать его исключительно гению Петра, вдохновлявшего своих сподвижников, набрасывавшего для них план действий, которому оставалось только следовать без рассуждений, чтобы получать блестящие результаты. Так, по-видимому, и рассуждали иностранцы. Необыкновенная личность Петра, его мощный ум, железная энергия, его почти сверхчеловеческая неутомимость производили такое сильное, такое обаятельное впечатление на пораженных европейцев, что все окружающие царя сподвижники совершенно стушевывались в их глазах по сравнению с последним, казались им совершенно темными сами по себе спутниками, заимствующими весь свой блеск от этого великого и лучезарного светила. Прочтите отзывы иностранцев о прочих сотрудниках Петра – почти все они оказываются полнейшими ничтожествами^[6]. Но любопытно то, что те же самые лица, которые хотят выставить Меншикова, подобно другим сотрудникам царя, лишь простым исполнителем его предначертаний, лишенным всяких личных заслуг, сами же, того не замечая, опровергают свои слова. Например, тот же Витворт, так упорно утверждающий бездарность Меншикова, неоднократно замечает, что все распоряжения, касавшиеся военного дела и администрации, делались под влиянием князя, и иногда даже вопреки собственному мнению Петра. То же говорит и Юль. Последний даже приводит слова самого царя, выразившегося будто бы про Меншикова следующим образом: “Без меня князь может делать что ему угодно; я же без князя ничего не сделаю и не приму никакого решения”.

Слова эти, если они действительно были сказаны, конечно, преувеличены и свидетельствуют только о желании Петра выставить перед иностранцем заслуги своего любимца в самом выгодном свете. Но несомненно и то, что из всех сподвижников Петра, которые большею частью являлись только способными и усердными исполнителями его воли, но только исполнителями, иногда даже в душе и не сочувствующими возложенному на них делу, наибольшую инициативу и самостоятельность обнаруживал именно Меншиков. И Петр особенно ценил в нем именно эту инициативу, это умение справляться самому с затруднительными обстоятельствами, не обращаясь поминутно за указаниями, как это делали старые русские люди, не привыкшие к самостоятельности и при всяком непредвиденном случае беспомощно обращавшиеся к власти за соответствующим наказом, теряя таким образом драгоценное время. Нисколько не поступаясь своей самодержавной властью, требуя от всех безусловного повиновения своим приказаниям, Петр, однако, хотел приучить русских к самодеятельности и требовал, чтобы посланные с поручениями поступали по своему рассуждению, смотря по обороту дела, “ибо издали нельзя так знать, как там будучи”. И в этом отношении смелый, находчивый и энергичный Меншиков стоит несравненно выше всех других “птенцов Петровых”. Заимствуя от царя только общую идею, общий план действий, он является часто совершенно самостоятельным в разработке его деталей, и результат как нельзя более оправдывал доверие к нему царя.

Как бы то ни было, эти отзывы иностранцев, хотя и совершенно для нас неубедительные, очень красноречивы в другом отношении. Они свидетельствуют вообще о сложившемся у европейцев взгляде на русских, в которых те не хотели замечать ничего хорошего; при таком взгляде естественно приходилось приписывать внезапное возвышение России исключительно гению одного человека и заслугам окружавших его иностранцев и ожидать, что с кончиной этого человека страна вернется к прежнему варварству. В частности же эти пренебрежительные отзывы о способнейшем из сотрудников Преобразователя, составившиеся, конечно, под влиянием бесед с русскими же людьми, прекрасно рисуют отношения последних к всемогущему фавориту. Неслыханное возвышение этого безродного человека, в связи с его надменностью, создали ему массу врагов и завистников. Его ненавидели все – и родовитые люди, постоянно унижаемые заносчивым фаворитом и глубоко оскорбленные в своей старой боярской гордости необходимостью подчиняться бывшему пирожнику; ненавидел его и простой народ, считавший, как прежде Лефорта, виновником всех новшеств, злым гением Петра, поддерживавшим в нем любовь ко всему иноземному, подбивавшим его на все неслыханные отягощения народа по случаю шведской войны.