Битва стрелка Шарпа. Рота стрелка Шарпа

– Я слышал о Лу, – сказал Джеррард. – Та еще сволочь.

– Гнусная тварь.

– Думаешь, он придет сюда?

– Так мне говорит чутье, Том.

– Черт, не прислушаешься – и можно рыть себе могилу, да? Пойдем навестим полковника.

Но не так-то просто оказалось убедить Оливейру, чтобы он принял во внимание опасения Шарпа. Не помогло взаимопониманию и присутствие Хуаниты де Элиа. Они с лордом Кили вернулись, проведя на охоте весь день в компании отца Сарсфилда, полковника Рансимена и полудюжины офицеров Ирландской королевской роты, приглашенных португальцем на ужин. Над предупреждением Шарпа Хуанита откровенно посмеялась.

– Думаете, французскому генералу есть дело до какого-то английского капитана? – насмешливо спросила она.

Шарп едва сдержался. Он говорил с Оливейрой, а не со шлюхой Кили, но ни место, ни время не годились для ссоры. Кроме того, он чувствовал, что каким-то странным образом их взаимная неприязнь обусловлена чем-то глубинным и потому неустранима. Хуанита охотно болтала с другими офицерами, даже с Рансименом, но с Шарпом в лучшем случае ограничивалась вежливым приветствием и тут же отворачивалась и уходила.

– Да, мэм, думаю, ему есть дело до меня, – мягко сказал Шарп.

– Почему? – спросил Оливейра.

– Отвечайте, ну же! – вмешался Кили, видя, что Шарп колеблется.

– Смелее, капитан! – поддразнила Хуанита. – Язык проглотили?

– Думаю, ему есть до меня дело, мэм, – уязвленный насмешкой, сказал Шарп, – потому что я убил двоих его подчиненных.

– О боже! – Хуанита изобразила потрясение. – А я-то думала, что на войне это в порядке вещей!

Кили и кое-кто из португальских офицеров улыбнулись, но полковник Оливейра посмотрел на Шарпа внимательно, словно взвешивая предостережение. Потом пожал плечами.

– Почему Лу волнует, что вы убили двух его людей? – спросил он.

Шарпу не хотелось признаваться в нарушении обычаев войны, но и отступить он уже не мог. Безопасность всех, кто находился в крепости, зависела от того, удастся ли убедить Оливейру в существовании реальной опасности. Поэтому он с большой неохотой рассказал о деревне с изнасилованными и убитыми жителями, от мала до велика, и о расстреле попавшихся на месте злодеяния французов.

– У вас имелся приказ расстрелять их? – спросил Оливейра, уже предполагая, каким будет ответ.

– Нет, сэр, – сказал Шарп, чувствуя, что на него обращены все взгляды.

Он допускал, что совершает ужасную ошибку, признавая факт беззаконной казни, но нужно было во что бы то ни стало убедить Оливейру, и он описал, как Лу прискакал в горную деревушку, чтобы освободить солдат, и как, несмотря на его просьбы, пленные были поставлены к стенке.

Полковник Рансимен, слышавший рассказ впервые, недоверчиво покачал головой.

– Вы расстреляли людей Лу у него на глазах? – удивленно спросил Оливейра.

– Да, сэр.

– Так эта вражда между вами и Лу – личная вендетта, капитан Шарп? – спросил португальский полковник.

– В некотором смысле, сэр.

– Или да, или нет! – отрезал Оливейра.

Вспыльчивый и решительный, он напомнил Шарпу генерала Кроуфорда, командира Легкой дивизии. Как и Кроуфорд, Оливейра не принимал уклончивые ответы.

– Я думаю, генерал Лу нападет очень скоро, сэр, – повторил Шарп.

– Доказательства?

– Наша уязвимость, – сказал Шарп. – И еще то, что он назначил цену за мою голову, сэр. – Он знал, что это прозвучит как проявление слабости, и покраснел, когда Хуанита громко засмеялась.

На ней была форма Ирландской королевской роты, но она расстегнула воротник мундира и рубашки, так что на длинной шее играли отсветы пламени. Все офицеры, сидевшие вокруг костра, были очарованы ею, что неудивительно, поскольку она казалась неким прекрасным экзотичным созданием в этом мире пушек, пороха и камня. Она сидела вплотную к Кили, облокотившись на его колено, и Шарп подумал, уж не объявили ли они о своей помолвке. Отчего-то все гости за ужином пребывали в приподнятом настроении.

– И какова цена, капитан? – спросила она насмешливо.

Шарп едва удержался от ответа, что награды более чем достаточно, чтобы оплатить ее услуги в течение ночи.

– Не знаю, – солгал он.

– Вряд ли большая, – сказал Кили. – Немолодой капитан вроде вас, Шарп? Пара талеров, возможно? Или мешок соли?

Оливейра посмотрел на Кили с неодобрением – пьяные насмешки его светлости пришлись португальцу не по вкусу. Полковник затянулся сигарой и выпустил струю дыма.

– Я удвоил количество часовых, капитан. И если этот Лу действительно явится за вашей головой, мы дадим ему бой.

– Когда он явится, сэр, – уточнил Шарп. – И могу я предложить, со всем уважением, сэр, чтобы ваши люди перешли в караульное помещение?

– Никак не угомонитесь, Шарп? – оборвал его Кили.

Перед прибытием португальского батальона Шарп попросил, чтобы Кили переместил туда гвардейцев, но лорд наотрез отказался и теперь повторил свои прежние аргументы. – Здесь на нас никто не нападет. И в любом случае мы должны драться с французами на крепостных стенах, а не в башне.

– Мы не можем драться на крепостных стенах… – начал Шарп.

– Проклятье! Не говорите мне, где мы можем драться! – закричал Кили, напугав Хуаниту. – Вы капрал-выскочка, Шарп, а не генерал. Если французы придут, то, черт побери, я буду драться с ними так, как я хочу, и побью их, как мне нравится, – без вашей помощи!

Вспышка смутила офицеров. Отец Сарсфилд хмурился, словно искал подходящие случаю выражения, но нарушил воцарившуюся неловкую тишину Оливейра.

– Если они придут, капитан, – сказал он серьезно, – я буду искать укрытие там, где вы советуете. И спасибо за ваш совет. – Полковник поклонился, показывая, что не задерживает Шарпа.

– Доброй ночи, сэр, – сказал Шарп и пошел прочь.

– Десять гиней плюс цена вашей головы на то, что Лу не придет, Шарп! – прокричал ему вслед Кили. – Что это с вами? Упали духом? Не хотите держать пари как джентльмен?

Кили и Хуанита рассмеялись.

Шарп попытался не обращать внимания. Его догнал Том Джеррард.

– Мне жаль, Дик, – сказал он и после паузы спросил: – Ты действительно расстрелял тех лягушатников?

– Да.

– И правильно сделал. Но я не стал бы об этом распространяться.

– Знаю, знаю, – сказал Шарп и покачал головой. – Чертов Кили!

– Его женщина – редкая штучка, – сказал Джеррард. – Напоминает девчонку, которую ты подцепил в Гавилгуре. Помнишь ее?

– Но эта – шлюха, вот в чем разница. – Господи, подумал Шарп, когда у бабы такой нрав, никакого самообладания не хватит. – Извини, Том. Вбивать им в голову здравый смысл – все равно что пытаться стрелять с отсыревшим порохом.

– Переходи к португальцам, Дик, – сказал Джеррард. – Золотые парни, и нет высокородных мерзавцев вроде Кили, которые отравляют жизнь.

Он предложил Шарпу сигару. Приятели склонились над трутницей Джеррарда, и когда обугленный фитиль разгорелся, Шарп увидел картинку, выгравированную на внутренней стороне крышки.

– Подожди, Том, – сказал он, не давая другу закрыть крышку. Он смотрел на рисунок несколько секунд. – Я и забыл про них.

Трутницы делались из дешевого металла, который для защиты от ржавчины приходилось смазывать ружейным маслом. Джеррард сумел сохранить свою в течение двенадцати лет. Один жестянщик в захваченном Серингапатаме изготовил десятки таких, все с похожими примитивными рисунками. Трутница Джеррарда изображала британского солдата с длинноногой девицей, выгнувшей спину в экстазе.

– Вот паршивец, мог бы сперва шапку снять, – сказал Шарп.

Джеррард засмеялся и защелкнул крышку, чтобы сберечь фитиль.

– А твоя у тебя?

Шарп покачал головой:

– Потерял несколько лет назад. Наверное, Хейксвилл стащил, скотина. Помнишь его? Крал все подряд.

– Боже правый! – воскликнул Джеррард. – А я ведь почти забыл ублюдка. – Он затянулся сигарой и, словно чему-то удивляясь, покачал головой. – Кто бы поверил, а, Дик? Мы с тобой капитаны! А ведь я помню, как тебя разжаловали из капралов за то, что ты пёрнул на построении для молебна.

– Славные были деньки, Том, – сказал Шарп.

– Только потому, что остались далеко в прошлом. Вспомни голую ветку через много лет, и увидишь зеленые листочки.

Шарп подержал дым во рту и выпустил.

– Будем надеяться, Том, что впереди еще много лет. И что Лу не на полпути сюда. Было бы чертовски жаль, если бы вы пришли ради учений и погибли от рук его бандитов.

– На самом деле мы здесь не для учений, – сказал Джеррард, после чего наступила долгая неловкая пауза. – Ты умеешь хранить секреты? – спросил он наконец.

Они дошли до темного пустыря, располагавшегося достаточно далеко от лагеря касадоров.

– Мы здесь не случайно. Нас послали.

С ближайшей куртины донесся звук шагов – португальский офицер обходил посты. Пароль – ответ. Шарп даже немного успокоился, получив такое свидетельство воинской готовности.

– Веллингтон?

Джеррард пожал плечами:

– Полагаю, что да. Со мной его светлость, разумеется, не откровенничает, но в этой армии мало что происходит без одобрения Носача.

– И почему же он вас прислал?

– Веллингтон не доверяет испанским ирландцам, вот почему. В последнее время армию будоражат разные слухи. Говорят, что английские солдаты сжигают ирландских священников и насилуют ирландских женщин, а еще…

– Я слышал эти россказни, – прервал его Шарп. – Все вранье. Сегодня даже посылал в лагерь капитана, и он узнал все сам.

Капитан Донахью, вернувшийся из расположения армии с отцом Сарсфилдом, проявил благородство и принес Шарпу извинения. Где бы Донахью и Сарсфилд ни побывали, кого бы из прибывших из Ирландии новобранцев ни спрашивали, они не нашли подтверждения историям, напечатанным в американской газете.

– Правда или нет, – сказал Джеррард, – но эти россказни кого-то наверху напугали, и там решили, что слухи идут от ваших ирландцев. И нас послали присматривать за вами.

– Охранять нас, ты хочешь сказать? – с горечью спросил Шарп.

– Присматривать, – повторил Джеррард. – Никто толком не знает, чем нам здесь заниматься, пока их светлости не решат. Оливейра думает, что твоих парней отправят в Кадис. Не тебя, Дик, – поспешно добавил Джеррард. – Ты ведь не ирландец? Мы только удостоверимся, что эти парни не натворят бед, и твои ребята вернутся к обычной службе.

– Мне нравятся эти ирландцы, – спокойно сказал Шарп, – и бед они не натворят. Это я могу гарантировать.

– Дик, меня тебе убеждать не нужно.

Значит, Хоган или Веллингтон, предположил Шарп. И до чего же умный ход – отрядить для грязной работы португальский батальон, чтобы генерал Вальверде не смог сказать, что это британский полк третировал ирландскую роту дворцовой гвардии короля Испании. Шарп выдохнул дым сигары.

– Выходит, те часовые на стене, они не Лу высматривают, а за нами следят?

– Они в обе стороны смотрят, Дик.

– Хорошо, но ты все-таки удостоверься, что они смотрят и наружу. Если Лу нападет, заплатить придется дорого.

– Они свой долг исполнят, – упрямо ответил Джеррард.

И они исполнили. Настороженно ловя малейшее движение в зыбкой тьме, бдительные португальские часовые наблюдали со стен за тем, как ночная прохлада вползает в восточную долину, расстилаясь над речкой призрачным туманом. В форте вскрикнул во сне ребенок, заржала лошадь, коротко пролаял пес. Через два часа после полуночи часовые сменились.

В три часа ночи на свое место в разрушенной часовне вернулась сова, прошелестев огромными белыми крыльями над курящимися португальскими кострищами. Обходя караульные посты, Шарп вглядывался в длинные ночные тени, высматривал признаки опасности. Кили и его шлюха спали, Рансимен тоже, но Шарп бодрствовал. Кое-какие меры предосторожности он уже принял: приказал перенести часть боеприпасов Ирландской королевской роты в гостиную полковника Рансимена, а оставшиеся раздал солдатам. Еще раньше он обсудил с Донахью план действий на случай нападения, а потом, удостоверившись, что сделал все возможное, обошел посты с Томом Джеррардом. И вот теперь, взяв пример с совы, Шарп отправился спать. До рассвета оставалось меньше трех часов, и он решил, что сегодня Лу уже не нападет. Он лег и мгновенно уснул.

А через десять минут проснулся под треск выстрелов.

Волк наконец пришел.

Первым предупреждением стал крик Миранды, девушки, спасенной стрелками в горной деревушке. Она вопила, точно банши, и Шарп сначала решил, что ему это снится, но потом услышал выстрел и увидел стрелка Томпсона. Пуля попала ему в голову, и кровь лилась, как из зарезанного поросенка. Отброшенный от входа в склад, рядовой пролетел все десять ступенек лестничного марша и теперь лежал, вздрагивая в агонии. Под спутанными волосами образовалась лужица крови, скатившаяся винтовка валялась в ярде от Шарпа.

На верхней площадке лестницы мелькали тени. Главный вход вел в короткий тоннель, оснащенный двумя дверьми в те времена, когда в форте помещался полный гарнизон, а склад был заполнен порохом и пулями. У второй двери тоннель резко поворачивал, потом поворачивал еще раз и шел в обратном направлении, к верхней лестничной площадке. Сделано это было для того, чтобы вражеское ядро не влетело прямиком в арсенал. Тоннель задержал застреливших Томпсона французов, и они лишь теперь возникли в слабом свете свечи, горевшей в подземном помещении.

Серая форма. Значит, не сон, а кошмар наяву – серые убийцы пришли.

Шарп схватил винтовку Томпсона, направил ее и выжал спуск.

Вслед за этим выстрелом в подвале как будто грохнул взрыв, и сгусток пламени пронзил облако дыма. Патрик Харпер пустил в ход свою семистволку, рой пистолетных пуль отбросил нападавших за угол. Еще две винтовки грянули в темноте. Эхо выстрелов заполнило арсенал, расплылся густой ядовитый дым. Неподалеку хрипел раненый, не переставая вопила девчонка.

– Назад! Назад! – крикнул Шарп. – Заткни ей рот, Перкинс! – Он схватил свою винтовку и выстрелил в сторону верхней площадки.

Не было видно ничего, кроме тусклых пятнышек свечей, моргающих за дымной пеленой. Французы как будто исчезли, хотя на самом деле их задержала баррикада из кричащих, истекающих кровью и дергающихся в агонии товарищей.

В конце склада была еще одна лестница, винтовая, которая вела к крепостной стене и по которой боеприпасы доставлялись прямиком туда, чтобы не тащить их через внутренний двор.

– Сержант Латимер! – прокричал Шарп. – Пересчитать людей! Томпсон выбыл. Живей! Живей!

Если французы уже захватили крепостные стены, прикинул Шарп, то он и его стрелки оказались в ловушке и обречены сдохнуть здесь, как крысы в норе. И все же терять надежду не хотелось.

– Пошли! На выход!

Шарп спал не разуваясь, и теперь он только подтянул ремень, прихватил палаш и, бросив на плечо портупею, начал перезаряжать винтовку. Дым лез в глаза. Наверху французский мушкет выплюнул облачко дыма, и пуля срикошетировала от стены, никого не задев.

– Только вы и Харпс, сэр! – прокричал от задней лестницы Латимер.

– Идем, Пэт! – сказал Шарп.

По ступенькам грохотали башмаки. Так и не зарядив винтовку, Шарп взял ее за ствол и огрел прикладом возникшую в дыму тень. Человек упал, даже не вскрикнув, оглушенный ударом окованного латунью дерева. Харпер перезарядиться успел и, выстрелив наугад в сторону лестницы, схватил Шарпа за локоть:

– Ради бога, сэр! Идемте!

Люди в сером сбегали по лестнице в задымленную тьму. Пальнул пистолет, кто-то выкрикнул короткий приказ по-французски, кто-то споткнулся о труп Томпсона. В сыром, напоминавшем пещеру подвале воняло мочой, тухлыми яйцами и по́том. Харпер протащил Шарпа сквозь дым к подножию задней лестницы, где их, пригнувшись, ждал Латимер.

– Поднимайтесь, сэр! – Сержант с заряженной винтовкой задержался, чтобы прикрыть отход товарищей.

Шарп рванул вверх по лестнице к прохладному и чистому ночному воздуху. Латимер послал пулю в скрытый темнотой хаос и последовал за Харпером по ступенькам. Наверху, с винтовками наготове, ждали Кресакр и Хэгмен.

– Не стрелять! – предупредил Шарп и побежал к стрелковой ступени, чтобы глянуть вниз и осознать весь ужас происходящего.

Дверь, которая вела в воротную башню, была заперта изнутри. Харпер принялся колотить в нее прикладом семистволки.

– Открывайте! – крикнул он. – Открывайте!

Хэгмен выстрелил вниз, и на винтовой лестнице кто-то вскрикнул.

– Сзади, сэр! – предупредил Перкинс, закрывая собой испуганную Миранду, которая спряталась в одной из навесных бойниц. – И еще больше на дороге, сэр!

Шарп выругался. Воротная башня, на которую он рассчитывал как на последнее убежище, была захвачена. Ворота стояли распахнутые, их охраняли солдаты в сером. Похоже, атаку осуществили две роты вольтижеров Лу, отличавшиеся красными эполетами. Обе были теперь внутри форта. Одна рота направилась прямиком к арсеналу, где находился со своими стрелками Шарп, тогда как бо́льшая часть второй роты, растянувшись в цепь, быстро продвигалась между казармами. Еще один серый пехотный взвод карабкался по скату к стрелковым позициям на стене.

Харпер все еще колотил в дверь, но ему никто не отвечал. Шарп повесил на плечо полузаряженную винтовку и вынул из ножен палаш.

– Оставь ее, Пэт! – крикнул он. – Стрелки! В шеренгу!

Реальная опасность исходила сейчас от взвода, поднимавшегося по склону к стене. Если враг закрепится на орудийных платформах, стрелки будут блокированы, как только основные силы Лу войдут на территорию Сан-Исидро. Эти основные силы приближались сейчас по подъездной дороге, и Шарпу хватило одного быстрого взгляда на юг, чтобы осознать: Лу повел в бой всю бригаду, бросив вперед две роты легкой пехоты. Шарп понял, что ошибся в расчетах. Французы атаковали не с севера, а с юга и уже овладели местом, которое Шарп планировал превратить в главный опорный пункт. Судя по всему, две элитные роты скрытно приблизились по дороге и броском достигли стен прежде, чем часовой поднял тревогу. Наверняка ворота открыли изнутри, и человек, сделавший это, сообщил, где искать Шарпа, заклятого врага Лу, после чего генерал, движимый жаждой мести, направил туда, где находился Шарп, одну из двух передовых рот.

Впрочем, время для анализа вражеской тактики было не самое подходящее. В первую очередь требовалось сбросить французов с крепостной стены, чтобы не оказаться зажатым с двух сторон на виду у противника.

– Примкнуть штыки! – скомандовал Шарп и, дав стрелкам время надеть длинные штык-тесаки на стволы винтовок, добавил: – Спокойно, парни.

Он знал, что люди напуганы и возбуждены – проснувшись, они оказались в кошмаре, устроенном для них умным и хитрым врагом, – но сейчас паниковать было нельзя. Сейчас требовался холодный ум и смертный бой.

– Сомнем гадов! Вперед! – выкрикнул Шарп и пошел впереди ломаной шеренги к залитым лунным светом стенам.

Французы опустились на колено и прицелились, но их было немного, они плохо видели в темноте и нервничали, а потому поспешили, и пули ушли вверх и в стороны. В страхе перед темной массой стрелков вольтижеры дрогнули, повернули и побежали вниз по насыпи – к пехотной цепи, продвигавшейся между казармами к касадорам Оливейры.

Португальцы, решил Шарп, пусть постоят за себя сами. Его долг – быть с Ирландской королевской ротой, оба барака которой уже окружили вольтижеры. Французы вели огонь, укрываясь за другими зданиями, но атаковать не осмеливались, так как гвардейцы дали решительный отпор. Ротные офицеры, как полагал Шарп, либо погибли, либо попали в плен, хотя, возможно, некоторые убежали из башни через двери, выходящие на крепостные стены, пока французы штурмовали помещения внизу.

– Эй, парни! – Шарп повысил голос, чтобы его слышали все стрелки. – Здесь оставаться нельзя. Лягушатники скоро выйдут из арсенала, так что давайте присоединимся к ирландцам. Забаррикадируемся и будем отстреливаться.

Он предпочел бы разделить стрелков на две группы, по одной на каждую осажденную казарму, но решил не рисковать – до дальнего здания живыми могли добраться не многие. Перед ближней казармой собралось меньше вольтижеров, к тому же в ней находились жены и дети, а значит, она больше нуждалась в огневой поддержке.

– Готовы? – спросил Шарп. – Пошли!

Стрелки сбежали вниз ровно в тот момент, когда справа французов атаковали португальцы. Появление касадоров отвлекло вольтижеров, и у стрелков появился шанс прорваться к казармам без боя, но шанс едва ли не призрачный – как только Харпер прокричал на гэльском, чтобы гвардейцы открыли дверь, громкие вопли у ворот возвестили о прибытии главных сил Лу.

Стрелки уже приближались к казарме, когда на пути у них оказались солдаты Лу, отступившие под натиском португальцев. Опасность столкновения французы осознали слишком поздно. Их сержант успел выкрикнуть предупреждение и в следующий миг свалился под залпом семиствольного ружья Харпера. Раненый, он попытался подняться, но получил удар тяжелым прикладом по голове. Другой француз бросился в противоположном направлении, но понял, что перед ним португальцы, в панике повернул назад и едва не напоролся на штык Харриса.

– Non, Monsieur! – вскрикнул он и, бросив мушкет, поднял руки.

– Что? Не называть тебя лягушатником? – Харрис спустил курок.

Шарп уклонился от падающего тела, парировал неуклюжий выпад и оглушил противника ударом тяжелого палаша. Француз попытался поддеть стрелка снизу штыком, и Шарп дважды злобно полоснул его клинком и оставил на земле – кричащего от боли, истекающего кровью, сжавшегося в комок. Отмахнувшись от еще одного вольтижера, он побежал к освещенному луной пустому бараку, где горстка стрелков прикрывала прячущуюся за их спинами Миранду. Харпер все еще кричал на гэльском – Шарп и Донахью договорились пользоваться этим языком в сложной ситуации, чтобы французы не сбили их с толку, пустив в ход английский, – и его наконец услышали. Дверь ближней казармы приоткрылась. В щель просунулось дуло, винтовка выстрелила, и пуля просвистела у Шарпа над головой. За спиной у него кто-то вскрикнул. Хэгмен уже стоял пригнувшись у двери и пересчитывал вбежавших внутрь стрелков.

– Давай, Перкс! – позвал он, и Перкинс с Мирандой перебежали через открытое пространство в сопровождении нескольких зеленых кителей.

– Все в безопасности, сэр, – прокричал чеширец Шарпу, – остались только вы и Харпс!

– Идем, Пэт, – сказал Шарп.

Ирландец устремился к двери, и тут из-за угла казармы выскочил вольтижер. Увидев убегающего стрелка, француз упал на колено и навел мушкет. Шарпа он заметил через секунду, но было поздно – палаш уже опускался. Удар пришелся чуть выше глаз, и сила его, удвоенная злостью, была такова, что верхушку черепа срезало, словно это было вареное яйцо.

– Боже, храни Англию! – пробормотал Хэгмен, наблюдавший удар от двери казармы. – Заходи, Харпс! Ну же, сэр! Поспешите!

Паника, вызванная португальской контратакой, помогла стрелкам уйти из-под первого удара французов, но паника уже стихала – главные силы прошли на территорию форта через открытые ворота. Теперь в ловушку для людей Шарпа грозили превратиться сами казармы.

– Матрасы! Ранцы! – закричал Шарп. – Укладывайте у дверей! Пэт! Займись окнами! Шевелись, женщина! – гаркнул он на чью-то плачущую жену, попытавшуюся выбежать из казармы, и бесцеремонно толкнул ее в спину.

Пули плющились о каменные стены и рвали в щепки дверь. В обеих длинных стенах были оконца, и Харпер закладывал их одеялами. Стрелок Кресакр просунул ствол винтовки в заложенное наполовину окно и выстрелил в сторону воротной башни.

Шарп и Донахью, когда обсуждали варианты развития событий в случае нападения французов, сошлись на том, что казармы станут для Ирландской королевской роты западней. Донахью приказал проделать в стенах бойницы. Работу выполнили кое-как, но амбразуры, по крайней мере, давали возможность вести ответный огонь. Тем не менее похожий на тоннель и слабо освещенный барак оказался не самой приятной ловушкой. Женщины и дети плакали, гвардейцы нервничали, а баррикады у дверей не выглядели неприступными.

– Вы все знаете, что делать, – обратился к гвардейцам Шарп. – Французы не могут войти, не могут разрушить стены и не могут стрелять через камень. Если не мазать, близко они не подойдут. – Он не был уверен, что все сказанное верно, но знал, что должен поддержать в людях боевой дух.

В казарме было десять амбразур – по пять в каждой длинной стене, и на каждую приходилось как минимум восемь человек. Не многие из них владели оружием так, как хотелось бы Шарпу, но такое количество бойцов обеспечивало достаточно плотный огонь. Оставалось только надеяться, что гвардейцы во второй казарме приняли такие же меры, поскольку штурм мог начаться в любой момент.

– Кто-то открыл им чертовы ворота, – сказал Шарп Харперу.

Ответить сержант не успел – звериный вой возвестил о наступлении основных сил генерала Лу. Шарп приник к щели в заложенном окне и увидел хлынувший между бараками серый поток. За пехотой под штандартом с волчьими хвостами ехали всадники, казавшиеся мертвенно-бледными в лунном свете.

– Моя ошибка, – с сожалением сказал Шарп.

– Ваша? Почему? – Харпер забивал пулю в последний ствол семистволки.

– Что делает хороший солдат, а, Пэт? Он предпочитает внезапность. Нападение с севера представлялось столь очевидным, что я забыл о юге. Черт возьми!

Он выставил в щель винтовку и поискал взглядом одноглазого. Убей Лу – и все закончится, атака захлебнется… Но обнаружить генерала в массе серых мундиров не удалось, и Шарп выстрелил наугад. Неприятельские пули застучали по каменным стенам, не причиняя никакого вреда, а вот ответные выстрелы внутри барака грохотали куда громче и пугали детей.

– Заткните им рот! – сердито бросил Шарп.

В холодном, темном помещении едкий запах порохового дыма страшил детей почти так же, как оглушительный ружейный огонь.

– Тихо! – проревел Шарп, и в казарме все смолкло, только один ребенок продолжал хныкать. – Да уйми ж ты своего дьяволенка! – заорал на мать Шарп. – Шлепни, если надо!

Шлепать дитя женщина не стала и вместо этого дала ему грудь, что произвело должный эффект. Некоторые женщины и дети постарше заряжали мушкеты и ставили их возле окон.

– Не переношу, когда эти проклятые сопляки орут, – ворчал Шарп, перезаряжая винтовку.

– Вы тоже когда-то были ребенком, сэр, – неодобрительно заметил Дэниел Хэгмен.

Став стрелком, бывший браконьер частенько выступал с нравоучениями.

– Если я болел однажды, это не значит, черт возьми, что мне должно нравиться болеть, разве не так? Кто-нибудь видел этого сучьего Лу?

Генерала никто не видел. Бо́льшая часть бригады прошла мимо казарм, надвигаясь на португальцев, которые построились в две шеренги и приготовились встретить противника дружными залпами. В ночи поле боя освещалось полумесяцем и затухающими кострами. Французы прекратили завывать по-волчьи, поскольку их ждала серьезная, хотя и неравная схватка. Численное превосходство было на их стороне, и наступали они с мушкетами, тогда как у только что проснувшихся португальцев на вооружении были винтовки Бейкера, которые заряжались гораздо медленнее. Состязаться в скорости с обученными французскими солдатами португальцы не могли, даже отказавшись от использования шомпола и кожаной обертки и просто загоняя пулю ударом приклада о землю.

Но даже с учетом всего этого касадоры оказались сто́ящими бойцами. Какое-то время французы просто не могли найти португальцев в полутьме, а когда наконец отыскали, не сразу собрали свои роты вместе и построились в три шеренги. Но как только два французских батальона образовали линию, они обошли небольшой португальский батальон с обоих флангов. Португальцы упорно сопротивлялись. Вспышки винтовочных выстрелов пронзали ночь. Тяжелые мушкетные пули выносили солдат из шеренги, и сержанты криками гнали рядовых в бреши, требуя держать сомкнутый строй. Кто-то упал в тлеющие угли костра огня и дико заорал, когда взорвавшаяся патронная сумка проделала у него в спине дыру размером с вещмешок. Несчастный умирал, кровь шипела и пенилась на горячем пепле. Полковник Оливейра прохаживался за спинами своих солдат, оценивая ход боя и приходя к неутешительному выводу. Капитан-англичанин оказался прав. Нужно было укрыться в одной из казарм, но теперь между батальоном и казармами стояли французы. Ощущение грядущей беды крепло, и Оливейра понимал, что предотвратить ее не в его власти. Вариантов стало еще меньше, когда в темноте послышался не предвещавший ничего хорошего стук копыт. В форт вошла французская кавалерия.

Подозвав знаменосцев, полковник направил их к северной стене.

– Укройтесь где-нибудь, – приказал он.

В старых складах и между разрушенными стенами хватало укромных мест, чтобы спрятать полковые знамена и не дать врагу захватить их. Подождав, пока батальон даст еще два залпа, полковник приказал отступать.

– Держать строй! Все назад! К стене!

Раненых пришлось оставить, хотя некоторые из них, истекая кровью, ползком или хромая, пытались угнаться за товарищами. Французы подошли совсем близко, и наступил момент, которого Оливейра боялся больше всего: короткая трель горна в темноте и звук вынимаемых из ножен сабель.

– Бегом! – крикнул Оливейра. – Бегом!

Строй сломался, и солдаты побежали. В ту же секунду кавалерия устремилась в атаку, и батальон касадоров стал мишенью, о которой каждый кавалерист может только мечтать: неуправляемой, несопротивляющейся толпой. Серые драгуны рубили отступавших тяжелыми палашами. Атаку возглавил сам Лу, умышленно растянувший строй так, чтобы завернуть беглецов и направить их на свою наступающую пехоту.

Часть рот левого фланга Оливейры достигли укреплений без потерь. Лу видел взбегающие по скату темные фигурки, но преследовать их не собирался. Если португальцы переберутся через стену и спустятся в долину, находящиеся вне форта драгуны настигнут их и передавят как блох, а если останутся на куртинах, то же самое сделает с ними пехота. Ближайшей заботой Лу были те, кто пытался сдаться. Десятки португальских солдат, бросив разряженные винтовки, стояли с поднятыми руками. Лу подъехал к одному, улыбнулся и коротким ударом разрубил ему голову.

– Пленных не брать! – велел он своим людям. – Никаких пленных!

Пленные замедлили бы уход из форта, к тому же резня, учиненная в отношении целого батальона, должна послужить серьезным предупреждением армии Веллингтона, показать, что, достигнув испанской границы, она столкнулась с новым, более решительным противником, чем то войско, которое гнала от Лиссабона.

– Убейте всех! – крикнул Лу.

Какой-то португалец выстрелил, и пуля просвистела в дюйме от короткой седой бородки генерала. Лу рассмеялся, пришпорил серого коня и устремился в погоню за несчастным, посмевшим покуситься на его жизнь. Португалец отчаянно пытался спастись, но Лу легко догнал его и рассек ему спину ударом палаша. Раненый упал, корчась от боли и крича.

– Оставь его! – крикнул Лу французскому пехотинцу, собиравшемуся прикончить касадора и тем самым избавить от мучений. – Пусть умирает долго и страшно. Он это заслужил.