– Спасибо, идём, Ида, мне на работу ещё в ночь, а я не спала, посмотрим возле мусорки и сразу домой.
– Ты словно хочешь от меня побыстрее отделаться.
– Почему, ты так… секунду, – в плетущуюся хрупким эмоциональным кружевом сеть семейных отношений вновь вмешался треск пластикового телефона.
– Алло, Кира Викторовна? Добрый день, вас беспокоит Лев, напарник Андрея.
Клятвы. Жизнь делают лучше клятвы, но и разрушают со звоном они же. Нарушенные клятвы: хранить вечную верность, не пить больше бокала вина за ужином, не переживать из-за пустяков, и невинная, вроде – не поднимать трубку от неизвестных номеров. Могут одним нарушением вычеркнуть из устойчивого болота жизни.
– Здравствуйте, Лев, слушаю, – крикнула Кира в трубку, стараясь заглушить гул пятнышками отразившихся на затянутом небе вертолётов.
Кире показалось, что этот тягучий давящий разговор длится триста лет, но ей совсем не хотелось его заканчивать, не хотелось слышать, что дальше ответит пластиковая трубка. Она мечтала растянуть время до масштабов вселенной и остановиться на этой десятой секунде разговора навсегда.
– Кира, в СИЗО бунт произошёл. Андрея убыл один из заключённых, похоже ваш бывший муж, я выходной сегодня был, но из дома лучше вам не выходить, военные бунт пытаются подавить, я чуть позже наберу.
Кира закончила тяготивший ее разговор одним нажатием на бордовую кнопку. Набрала полные лёгкие напитанного свинцом воздуха, и мягкой походкой двинулась в сторону дочери.
– Я его нашла!
В коконе ярких мусорных баков на фоне падающего, цвета чешуи дохлого карпа, неба, сидела маленькая Ида и целовала в нос убогую собаку.