Гурудев. Плато на вершине. Жизнь Шри Шри Рави Шанкара

Дни, которые я проводила с Рави, были поистине драгоценными. Пруды, озера и моря состоят из воды, но все же они разные. Когда мы становимся старше, все как будто бы остается прежним, но качество нашего сознания претерпевает колоссальные изменения. В детстве мы часто ходили на морской пляж в Ченнае, ели традиционную местную еду – вареный горошек с кусочками кокоса и свежего манго, и окунали стопы в морские волны. С годами я стала смотреть на море иначе. Теперь я наслаждаюсь восхитительным спокойствием, наблюдая за волнами. Так много волн – маленькие, большие, легкие, бушующие… Совсем как мысли в голове. Иногда они приходят приливной волной, а когда стихают – это как медитация, возвращение к источнику. Что за жизнь подарил мне Мастер! Я изумляюсь своей счастливой судьбе. Мастер подобен величественному морю: внешне спокоен и вместе с тем полон энергии.

Однажды мой брат из озорства положил в портфель Питаджи игрушки вместо документов. Хотя он хихикал после совершенной шалости, никто не заподозрил неладное. Когда Питаджи открыл портфель в конференц-зале на работе, из него посыпались игрушки! Вечером он пришел домой, широко улыбаясь, и рассказал семье, как маленький Рави своей шалостью оживил атмосферу всего офиса. Думая об этом, я удивляюсь тому, что Питаджи тогда нисколько не рассердился. Он даже потворствовал нашему озорству.

Я с теплом вспоминаю о том, что сближало нас с Питаджи прежде всего, – о его притчах. В раннем детстве Рави часто влезал Питаджи на плечо и просил: «Аппа, расскажи сказку». Я забиралась отцу на другое плечо. Питаджи рассказал нам, наверное, сотни притч. Гурудев всегда их помнил. Спустя годы, когда Питаджи несколько раз путешествовал с ним, Гурудев просил его снова рассказать их нам. Питаджи рассказывал какую-нибудь притчу из писаний, а Гурудев открывал нам ее глубокий непреходящий смысл.

Притчами можно было легко поднять мое настроение. Во время цветения жасмина наша тетя, Васанта-аттаи, часто украшала мои длинные волосы цветами. Я ждала, когда отец вернется с работы и окружит меня любовью. Он всегда расхваливал меня до небес, и я чувствовала себя значимой и счастливой. Иногда он приходил поздно, и я, не дождавшись его, уже спала, вся в цветах. На другой день я ходила с кислой физиономией, но он мгновенно вызывал у меня улыбку, просто рассказывая истории о королях и королевах. Танцы, сценки, рисование, изготовление кукол, игра на вине, пение – у нас было так много дел, что мы весь день были чем-то заняты.

Васанта-аттаи была нашим первым учителем музыки. Она усаживала нас перед собой и просила повторить мелодию, которую она пропела. Когда она пела ноты «са ре га ма па да ни са…»^[19], мы, удивляясь, глазели на ее рот, откуда вылетали эти звуки. Мой брат интересовался больше происхождением звуков, чем нотами. Уже с четырех-пяти лет Васанта-аттаи иногда брала его на музыкальные концерты, но он часто засыпал у нее на коленях к середине концерта. То же самое случалось, когда Питаджи приводил нас на богословские дискуссии с теологами, приезжавшими в город. Мы были единственными детьми на этих собраниях. Несколько минут такой дискуссии – и мы уже спали! Питаджи придерживался мнения, что впитывать вибрации таких мест полезно для нас – неважно, спим мы или нет. Сегодня я вижу много детей на сатсангах. Отрадно наблюдать, как новое поколение растет в атмосфере знания и медитации.

В детстве нищие представляли для нас загадку. Маленький Рави однажды спросил Амму: «Почему они попрошайничают?» «Потому что они нищие», – ответила Амма. «Но почему они нищие?» – настойчиво продолжал мой брат. В беседу включился Питаджи: «Бог создал их нищими». «Я попрошу Бога не создавать нищих», – сказал маленький Рави. Питаджи часто вспоминал этот разговор. «Какое зрелое намерение чуткого сердца», – говорил он с теплотой.

Заботливое отношение и чуткость моего брата распространялись на всё и вся, будь то люди, животные или растения. Он легко мог подружиться с животными и любил собак, кошек, слонов… Это продолжилось и во взрослом возрасте. Как он играет со слоном Махешварой, постоянным жителем бангалорского ашрама! Их отношения удивительны. Такое удовольствие – наблюдать за эмоциями Гурудева! Когда мы были маленькими, отец часто брал нас в большие храмы, при которых жили слоны. Мой брат всегда хотел потрогать слонов, а я готова была завизжать при одной мысли об этом. И все равно отец обеспечивал мне слоновье благословение (прикосновением!). Он знал, что в противном случае я потом буду нудить. Что бы мой брат ни делал, я должна была сделать то же самое. Такое сильное дружеское единение… Но это точно не было конкуренцией. Я не знала ни определения этого слова, ни чувства, которое оно описывает, особенно когда дело касалось брата. Ничего подобного детскому соперничеству. Мы никогда не слышали об этом понятии и не сталкивались с ним.

Однажды, когда Рави было около восьми лет, он пришел из школы и сразу же побежал в кладовую. Он что-то прятал. Сгорая от любопытства, я пошла за ним. Мама тут же поняла, что здесь что-то неладно – ведь он никогда от нее ничего не прятал. Она спросила нас, что мы такое замышляем. Рави посмотрел на нее невинными глазами, пытаясь придать лицу бесстрастное выражение. Ей было любопытно, но она погрузилась в свои бесконечные домашние дела и до поры оставила нас в покое. Через какое-то время из школьной сумки брата показались маленькие пушистые уши и светящиеся глаза, за которыми последовало тоненькое «мяу». Это был крошечный котенок. Спрятавшийся среди учебников, он выглядел умилительно. Прежде чем Амма успела напустить на себя суровый вид, в ее глазах на мгновение загорелась искорка. Но этого мгновения нам обоим было достаточно, и мы так или иначе убедили ее оставить котенка в доме. Мы воодушевленно кормили его из пипетки, и вполне возможно, даже перекормили! Мы часто смотрели на него, проверяя, спит он или нет. Наступила ночь, и, как только котенка оставили в покое, он начал сильно шуметь. Мы периодически просыпались, что раздражало Амму. Конечно, ей надо было отдохнуть, ведь она весь день работала.

Первое, что мы сделали на следующее утро, – пошли искать маму котенка. К счастью, она была недалеко – возможно, как раз это ночное мяуканье и помогло ей найти своего малыша. Но мы скучали по нему весь день. Я бегала по дому и мяукала, изображая котенка, а Рави хохотал над моим неумелым подражанием. Но я, по крайней мере, радовалась, что рассмешила его. Он был единственным, кто всегда вызывал у меня улыбку.

Что ж, то был наш первый котенок, а сейчас у нас в ашраме их много, особенно из потомства Шанкари. У нас живут пять поколений кошек, и выглядят они одинаково. Шанкари всегда возникает из ниоткуда и, когда Гурудев садится обедать, мяуканьем дает о себе знать. Гурудев дает ей немного риса с йогуртом, который она с удовольствием ест. И после этого она исчезает. Ее нигде не видно, когда Гурудев уезжает в турне. Это так странно!

В детстве мы часто сооружали из спичечных коробков домики для бабочек, гусениц, лягушек и червяков. Но, будучи любопытным созданием, я постоянно заглядывала в домики, чтобы проверить, там они еще или нет, и при этом выпускала их. После обычного дня открытий, приключений и игр мы не шли отдыхать, а ждали Питаджи и его притчи. Он поощрял нас придумывать собственные истории. Однажды я рассказала сказку о прекрасной королеве, которая мыла посуду. Брат посмеялся надо мной: «Как может королева мыть посуду?» Мы поспорили на эту тему, и он, конечно, победил в споре. Но я была рада проиграть ему. Позже Гурудев воплотил мою сказку в реальность. Наша готовность делиться и помогать другим называется «сева». Все, кто приезжает в ашрам на «Продолженный курс», участвуют в севе, вне зависимости от своего социального положения. Чтобы наша радость возрастала, мы должны делиться ею с другими. Для духовного роста необходимо отдавать. Гурудев говорит, что лучшая сева – это помогать кому-то понять вечную природу жизни.

Однажды маленький Рави узнал, что люди стареют, а затем умирают. Так как Аттхайамма была старшей в семье, он решил, что она умрет первой. Он был к ней очень привязан, и мысль о ее возможной смерти его очень тревожила. Он поселился в ее комнате и, когда она спала, часто просыпался посмотреть, дышит ли она. Смотрел, движется ли ее живот вверх и вниз, и радовался, когда она громко храпела. Когда она переставала храпеть, он ее будил. Так проходили часы, пока около четырех утра он не проваливался в сон. После этого он часто засыпал днем. Рави представлял, как бабушка проснется от его прикосновения, когда ей придет время умереть. Это продолжалось много месяцев. В конечном счете Аттхайамма ушла в мир иной. Это случилось во время школьных экзаменов, когда я училась в седьмом классе. Я помню, Рави не прикоснулся тогда к ней из страха, что она воскреснет.

Мы многому научились у Аттхайаммы. Если что-то из продуктов в доме заканчивалось, она говорила, например: «В доме полно сахара, и нам нужно еще немного прикупить в магазине». Она никогда не говорила, что чего-то нет или что-то закончилось. Она верила, что вокруг нас летают ангелы, которые говорят «Татасту!», что означает «Да будет так!». Она следила за тем, чтобы мы говорили только о хорошем. Иногда я приходила из школы раздраженная – в основном из-за чувства голода, потому что раздавала бульшую часть еды, которую мама клала мне в сумку. Аттхайамма говорила: «Пойди за тот угол, отдай там свою злость дэвате (божеству) и возвращайся». Вот таким образом мы, дети, учились справляться с гневом и негативными эмоциями. Это переживание избавления от негативных эмоций сейчас намного сильнее, когда мы выполняем «поклонение божествам» на программах «Искусства жизни». Каждая сторона света имеет «главенствующее» божество с характерными для него качествами. Например, гнев принадлежит божеству севера. Осознавая, что гнев не является нашей природой, мы можем отдать его божеству севера и почувствовать освобождение.

Аттхайамма никогда не делала различий между бедными и состоятельными людьми. Для нее не было разницы между нашими родственниками и родней наших домашних работников. Она принимала их как почетных гостей и подавала им бонду (шарики из теста с начинкой) и кесари бхаат (десерт из манки с шафраном). Никто из гостей не уходил из нашего дома, не съев чего-нибудь вкусненького. Аттхайамма говорила: «Пришел отец Шиварудраппы, принесите ему кесари бхаат» – и Амма или Васанта-аттаи быстро готовили блюда. Я никогда не слышала, чтобы Аттхайамма жаловалась. Она всегда улыбалась. Это была сильная женщина с потрясающим чувством юмора. Обладая плотным телосложением, она нередко теряла равновесие и падала, но после этого просто смеялась над собой и поднималась. Это было для меня удивительно. Чтобы, упав, посмеяться над собой, требуется большая сила. Если человек способен на такое, ничто не сотрет улыбку с его лица. Питаджи часто рассказывал, что маленький Рави, гуляя за руку с Аттхайаммой, говорил ей: «Бабушка, ты не упадешь. Я держу тебя за руку». А ему в то время было всего три года! Аттхайамма играла важную роль в нашей семье. Каждую пятницу она зажигала масляную лампаду и в течение часа, с шести до семи вечера, ждала богиню Лакшми, стоя в дверях нашего дома. Эта традиция продолжается до сих пор в виде Лакшми-пуджи, которая проводится по пятницам.

У нашей бабушки по материнской линии, паати, был ортодоксальный подход к жизни. Но когда дело касалось моего брата, она была открыта его взглядам и готова принять перемены, исходящие от него. В те дни действовала кастовая система, выступающая за изоляцию касты неприкасаемых. Некоторых людей не впускали в наш дом, если они не придерживались вегетарианства. Сваминатхан, смотритель рисовых полей, был одним из таких людей. Мой брат оспаривал этот подход, говоря, что в действительности нет разницы, какого происхождения человек. Когда ему было около семи лет, он, с целью переубедить бабушку, катался со Сваминатханом на велосипеде, шокируя консервативных соседей.

Дочь наших домашних работников в Бангалоре никогда не ходила в школу. Во многих подобных семьях давать образование девочкам не считалось необходимым. Но маленький Рави недоумевал по этому поводу: «Если Бану может ходить в школу, то почему она не может?» Я не помню, какие объяснения ему дали в то время, но, без сомнения, именно тогда зародилось мое стремление давать образование девочкам. К настоящему времени Гурудев основал более четырехсот бесплатных школ в самых бедных и труднодоступных районах Индии, чтобы обеспечить всесторонним образованием детей из неимущих семей. Свыше пятидесяти восьми тысяч детей учатся в этих школах, и более половины из них – девочки.

4 / Океан в чайной чашке

Мы начали образование в небольшой школе Монтессори на территории того же комплекса в Кольце Минервы, где жили. Когда Рави пошел в школу, я сидела дома, потому что была еще маленькой. Мне это не очень-то понравилось, и я начала устраивать сцены. Но делать нечего, я ждала, когда он придет домой, чтобы продолжить наши веселые занятия. В первый день занятий Аттхайамма повела моего брата в школу. Оставив его там, она вернулась домой и обнаружила, что Рави незаметно последовал за ней! Амму это весьма позабавило. Логика моего брата состояла в том, что Аттхайамме пришлось бы идти домой в одиночестве и поэтому он должен был сопроводить ее. «А что, если бы она потерялась?» – это было сказано не в оправдание того, что он прогулял школу, – он действительно беспокоился о бабушке.

Когда мы переехали в Джаянагар, мы пошли в школу Общества типового образования, распложенную на нашей улице. Это было простое здание с соломенной крышей. До школы было около четырехсот метров, и каждый день мы шли туда пешком. Аттхайамма ходила с нами, держа нас за руки. В те дни на дорогах почти не было движения – по пути нам встречались лишь несколько велосипедистов да редкая машина. Аттхайамме просто нравилось, когда мы с ней рядом. Каждый понедельник она расстраивалась, что нам надо в школу. Любая шоколадка, которая появлялась в доме, пока нас нет, делилась поровну на всех семерых членов семьи – это Питаджи, Амма, бабушка, дядя Субраманьям, Васанта-аттаи, Рави и я. Наша доля ждала нас после школы. Когда бабушка делила шоколад, она всегда отдавала нам свою порцию.

Моего брата любили как друзья, так и учителя. Он был милым, вежливым ребенком. В школе заметили его исключительный ум и перевели его из первого класса сразу в третий. Однако Рави никогда не разговаривал о том, что было интересно другим ученикам. К спорту и кино он был равнодушен. Его удивляло, что сверстники, по всей видимости, не думают о смысле и цели жизни, о мире и о божественном. «Я видел, как другие дети играли и ссорились, и большую часть своего времени тратил на улаживание их ссор».

Юный Рави не умел играть в футбол. «Я видел мяч, смотрел на свои ноги и думал о том, что не могу ничего пинать этими ногами. Мои ноги не двигались», – вспоминал он. Амму беспокоило отсутствие у моего брата интереса к спорту. Но он ей говорил: «Я никогда не получаю удовольствия от победы. Я не радуюсь, видя, что кто-то проиграл. Когда кто-то проигрывает, мне не весело. Я люблю видеть других счастливыми».

В школе и ученики, и учителя обращались к моему брату за советом и утешением. Они говорили: «Рави каким-то образом просто растворяет мои тревоги и проблемы. Находясь с ним рядом, я чувствую облегчение». Одна из учительниц, мисс Шанти, иногда даже приходила к нам домой, чтобы увидеть брата, потому что рядом с ним ощущала душевный покой. Многие друзья Рави, одноклассники и ребята постарше, ходили вместе с нами из школы, просто чтобы составить нам компанию. Гурудев рассказывал очень интересную историю об одной такой прогулке. «Мне было семь или восемь лет. Я шел по тротуару с друзьями, споткнулся о камень и упал. От удара я на несколько секунд потерял сознание. За это время меня посетило видение: голубоватое облако энергии сконденсировалось и стало душой. Я видел, как Амма в храме Деви в Кумбаконаме обходит по кругу храмовое дерево. Верующая, чистая сердцем женщина… Я решил, что она будет моей матерью. Потом я увидел безупречно белое рисовое зернышко. Оно лежало как гора передо мной. Я зашел в него. Это зернышко было частью прасада, который Амма принесла домой из храма. Она предложила его Питаджи, и я вошел в него с этим зернышком. Моя душа находилась в отце около трех месяцев, пока не переселилась в мать».

Амму беспокоило, что ее юный сын бо́льшую часть времени либо медитировал, либо говорил на философские темы. И только Питаджи убеждал ее, что все хорошо. Когда Рави было около семи лет, для него провели упанаяну, священную церемонию, во время которой на ухо ребенку шепотом дают высшее знание о Брахмане (высшем «я») и посвящают в гаятри-мантру с благословением на пробуждение блестящей остроты и истины в интеллекте. Выполнению сандьяванданама (практики для прошедших упанаяну) Рави уделял полтора часа, в то время как наши кузены – только десять минут. Еще будучи ребенком, он с глубокой искренностью почитал священные традиции. Сегодня тысячи людей со всего мира приезжают в ашрам, чтобы научиться выполнять сандьяванданам. Гурудев объясняет: «Есть три состояния сознания: бодрствование, сновидение и сон. В момент перехода из одного состояния в другое происходит нечто фантастическое. Вы обретаете проблеск того, что находится за пределами этих трех состояний, – это и есть божественное, основа всего Творения. Это растворяет все страхи и дает более широкое понимание жизни. Этот опыт – выход за пределы мыслей и эмоций, выход на другой уровень покоя – называется сандья. Ванданам – восхищение этим внутренним состоянием».

Люди советовали Амме: «Не позволяй своему сыну так увлекаться пуджами, иначе он не будет учиться как следует». Поэтому всегда, когда Рави садился медитировать, Амма торопила его: «Еще не все? Как ты долго! Давай, поторопись! Тебе надо делать уроки». Спустя годы, глядя на плотное расписание Гурудева, Амма говорила: «Ты всегда в Хари^[20], а я в Шиве!» Хари – игривое воплощение божественной энергии, а Шива – покой, медитативный аспект божественного.

Несколько дней спустя после церемонии священной нити (упанаяны) брат пошел с друзьями учиться плавать. Отец одного из ребят собирался их научить. Для этой цели они выбрали большой природный колодец, находившийся в деревне. Глубина подобных водоемов достигала нескольких десятков метров. Большинство детей уже немного умели плавать. Рави прослушал инструкции родителя и через мгновение абсолютно бесстрашно головой вперед прыгнул в воду. Влажный воздух промчался перед его лицом, и через пару мгновений мальчик уже погрузился на несколько метров. Нет воздуха, нет света, только вода вокруг и чувство погружения в бездну, все глубже и глубже… Все остальные ощущения уже затухали, когда вдруг священная нить сдавила кожу, и какая-то сила потянула тело Рави вверх. Он пришел в сознание уже дома, в безопасности. Отец его друга прыгнул за ним и, с трудом ухватив его за нить, вытащил из воды. Священная нить в буквальном смысле спасла его! Наша мать была в потрясении. Питаджи смотрел мрачно, но с облегчением. Он сказал, что ожидал чего-то недоброго, так как видел в гороскопе Рави негативную фазу, связанную с водой, и по возможности избегал ходить с ним туда, где есть водоемы. Но он рад, что все обошлось.

Время многое меняет. Пару лет спустя мой брат уже без труда переплывал Ганг. Он любит брать всех с собой, чтобы окунуться или просто прогуляться вдоль этой древней реки. Он находится в другом пространстве, когда приходит к Гангу. Когда я стою на берегу, наблюдая за ним, время, кажется, замирает. Гурудев часто говорит: «Когда время замирает, вы получаете мимолетное представление о вечности».

«Ананта» – это тот, кому не приходит конец, вечный. Анантана Хабба – праздник, отмечаемый в штате Карнатака, в частности общиной Мадхава, на десятый день после праздника Ганеша Чатурти. В этот день после пуджи принято повязывать на руку красную нить с четырнадцатью узелками. Прямо за нашим домом жила женщина Сетху-бай, преданная из общины Мадхава. Однажды в день пуджи Сетху-бай приготовила вкусные пуран поли (сладкие лепешки с чечевичной начинкой) в качестве прасада для преданных. Вместе со священными нитями для пуджи она припасла две дополнительные лепешки для нас с братом. Мы перепрыгнули через ограду, чтобы вовремя добраться до ее дома и завязать нити, и вернулись домой, с гордостью неся знак Ананты (Господа Вишну). Нити были приготовлены только для нас, а лепешками Сетху-бай поделилась со всей нашей семьей. Амма, в свою очередь, угостила ее сладостями.

Между домами Сетху-бай, домом Сароджаммы, расположенным наискосок от нашего, и другими соседними домами каждый день происходил обмен угощениями. В каждом доме готовили то или иное блюдо и делились с соседями. Наша мама всегда готовила еду с запасом. «Это для Сетху-бай, это для Сароджаммы, а это для тетушки-соседки», – говорила она. И это были не маленькие порции, а полные горшки, так что хватало на все соседские большие семьи! Особыми ценителями маминой кухни были люди, которые жили прямо за нашей оградой, и каждый день аппетитный суп расам преодолевал эти ограды на пути от нашей кухни к соседским.

Сароджамма любила наше с Рави общество и часто приглашала нас к себе. Болтая с нами или слушая музыку, она то и дело писала «Шри Рама Джаям» в своем блокноте – это было почти автоматическим действием. Когда меня спрашивают о различиях между джапой^[21] и повторением гуру-мантры во время медитации, я всегда вспоминаю ее. Ум очень быстро учится выполнять какое-то цикличное действие, даже когда гонится за чем-то новым. Природа ума – всегда спешить. Но что происходит с умом, который прочно закрепился в настоящем моменте? Если вы обнаружите у кого-то подобный ум, вы непременно скажете про человека: «Он особенный!»

Хотя юный Рави отличался от других, это никогда не бросалось в глаза. Он знал, как найти общий язык с людьми, и его все любили. Однажды во время школьного представления одна девочка, Гунакрита, исполняла танец Деви Дурги. Ее очаровательное лицо было чистым и выразительным, длинные волосы – красиво заплетены, а лоб украшала простая яркая бинди (традиционная точка). Других украшений она не носила и не использовала много косметики, но выглядела свежо и красиво. Она была хорошей танцовщицей. Мой брат внимательно смотрел представление, и в какой-то момент – это было как вспышка молнии – он понял, что у него есть особое предназначение. «В это мгновение я увидел лица всех людей во всех странах, которые меня ждут… людей, которые пришли со мной на эту планету. Я знал, что у меня есть семья повсюду», – рассказывал он потом.

Один мальчик из моего класса собирал марки, и однажды он принес в класс марку из Мексики. В те дни это было большой редкостью – увидеть марки из других стран. Естественно, всем было любопытно. Мой брат сказал: «Я могу привезти для тебя еще марок. У меня там есть семья, и я поеду туда на каникулы». Пришли каникулы, потом другие, но мы не поехали никуда, кроме Папанасама. Дети перестали ему верить. Они писали «Лондон», «Америка» и «Швейцария» на дверях туалета и дразнили его: «Смотрите, сейчас он поедет в Лондон и вернется». Мой брат объяснял: «Они смеялись, потому что у меня нет никаких родственников за границей». Он никогда не видел дурных намерений в действиях окружающих. Тем не менее из-за этого он больше не ходил в школьные туалеты. Мама удивлялась, почему Рави так говорит, ведь она знала, что он никогда не врет.

Когда я в первый раз путешествовала с Гурудевом за границей, в каждой стране первый же человек, которого я встречала, говорил мне: «Мы ждали его столько лет!» Каждый раз это для меня становилось откровением. Я радостно спрашивала Гурудева: «Кто это?» А он отвечал: «В любой стране я никогда не ощущал себя иностранцем, я везде чувствую себя как дома и будто всех знаю. Я не ощущаю разницы между знакомыми и незнакомыми людьми. Никто для меня никогда не был чужим».

Я тоже собирала марки в школьные годы, и Рави обещал привезти мне марок, когда поедет за границу. Несколько лет спустя, когда он впервые поехал в Швейцарию, он отправил мне письмо с кучей марок, которое я до сих пор храню. Он помнил о моем простом желании, хотя прошли годы. Он отправлял мне письма со множеством марок – иногда даже больше, чем нужно, – чтобы я могла пополнить свою коллекцию.

Помимо коллекционирования марок я увлекалась чтением. Иногда даже читала без перерыва до позднего вечера. Мама думала, что это по учебе, а мой брат говорил ей: «Амма, Бану читает роман вместо учебника!» Конечно, мама не хотела, чтобы я тратила электричество ради романов, и мне приходилось закрывать книгу. Я редко видела Рави читающим, зато он мог цитировать строфы из древних писаний. Нас удивляло, что он вообще видел и читал эти книги, не говоря уж о том, чтобы выучить такие сложные строфы.

Питаджи часто делился знаниями с гостями, которые к нам приходили. Он устраивал беседы, которые называл «Веда Бхарати», приглашал всех, и они сидели и обсуждали духовные знания. Отец поощрял и нас также слушать и участвовать. Через несколько минут разговоров глаза брата медленно закрывались, а голова свешивалась на грудь. Я улыбалась в полной уверенности, что он уснул. Пока сам не научишься медитировать, то, увидев кого-то сидящим с закрытыми глазами, естественно, подумаешь, что человек спит. Кто бы мог предположить, что ребенок способен погрузиться в глубокую медитацию, слушая речи о высшем духовном знании? По мере того как мы становились старше, нас побуждали во время бесед задавать более глубокие вопросы о цели жизни и просили поделиться своими мыслями. Юный Рави обычно говорил, цитируя писания, которые, я уверена, он никогда не читал. Но это звучало так просто и в то же время проникновенно. Я поражалась тому, как много он знал. Пробовать осмыслить, как прошли его четырнадцать лет обучения в школе, – это как пытаться уместить океан в чайной чашке.