– Поумирали бы! – выкрикнул кто-то с задних рядов; и гогот в зале.
– Зато честно, – заметил спикер, и в зале снова прошла волна смеха.
Небольшая заминка, пока эффект юмора терял актуальность.
– Страх – он естественен, – продолжил мистер Санд беседу с девушкой. – Надо научиться обуздать его. А как? Ответ прост. Перестаньте много думать. Вот… лезут сомнения, всякие страхи и прочий мусор в вашу голову, а вы – не думайте. Сразу выбрасывайте это из головы! Вот так всё просто: выбросить, – и всё! И не анализируйте. Это мысли. Они как спагетти. Путаются. На самом деле очень опасно. Так и до ручки не далеко дойти.
«Рыжая бестия» будто бы расцвела: удовлетворённая физиономия.
– Оливия, я вижу вы смелая девушка, так как задали подобный вопрос на людях.
– Может быть. Наверное, потому что я из Техаса.
– Наверное, потому что вы из Техаса.
Едва слышный смех публики.
Санд обращается ко всем присутствующим, словно некий проповедник:
– Помните! Успех окружён колоссальной работой, а зона комфорта пропитана страхом и сомнениями. Если вы загорелись желанием открыть собственный бизнес, и всё необходимое у вас для этого уже есть, то просто перестаньте думать, и начните делать. – Он вдохновляюще взглянул на девушку. – Немедленно дерзайте, Оливия. Бог вам в помощь!
Бурный шквал оваций перебил слова благодарности рыжей гражданки, и ей больше ничего не оставалось делать, как просто вооружиться улыбкой и сесть на место.
Аплодисменты стихли. Гул приглушённых голосов по умолчанию. Тетрадь писателя по-прежнему пуста. Ни одной записи за семинар. За исключением – его росписей на полях, которые он оттачивал постоянно, дабы, когда станет знаменитым, чтоб смог черкать красивые автографы в блокнотах своих поклонников.
Пока дяденька бизнесмен вспоминал забавный случай из детства – как на ферме нагишом носился от гусей, – Бадри с квадратной задницей молил о том,
(Да когда же ты заглохнешь?!)
чтобы скорее этот семинар закончился. Он перебросил взор от неумолкающего Санда на – левый угол сцены, и застал там своего наставника: крёстный отец сидел на краю, свесив ноги, и о чём-то размышлял. Странная картина, подумал Бад.
– …я бежал, и упал в грязь. Да-да-да! Так оно и было, – тем временем бизнесмен. – «Маленькая чёрная горилла», крикнул тогда на меня мой отец…
Мэттью взглянул на ученика, сделал жест головой, чтобы тот поднял руку, и задал интересующий себя вопрос.
– Не-не. Не буду. Нет, – прошептал Бадри, и осторожно оглянулся по бокам: никто на него не смотрит?
Писатель сидел в третьем ряду по середине. Справа от него – парень с заячьей губой; а слева – седой интеллигент.
– …уж поверьте… после этого я в сарай больше не заходил.
– Ха-ха-ха… – гоготали слушатели.
Рубрику «Задай вопрос миллионеру» испытали на себе ещё четыре человека.
– Нет, Мэтт, я не подыму руку. Отстань… – шептал себе под нос автор.
Пружины работали неустанно, и с кресел подскакивали всё новые и новые лица, желающие отведать порции полезной информации от финансового гуру.
– Родной, ты поднимешь свою ручонку или нет? – Наставник уже сидел сзади, и настойчиво шептал на ушко ученику.
Бадри старался не оглядываться. Говорил очень тихо. Осторожно.
– Мэттью, тебе что, мало того, что я пришёл на семинар? К тому же он вот-вот закончится. Дай мне пожалуйста нормально досидеть, родной, пожалуйста. Отстань, а?
Очередная волна смеха, когда спикер на сцене спародировал свою бабушку. Реально получилось правдоподобно.
– Вот-вот? Н-е-е-т, Бад… Судя по тому, как он с интересом рассказывает о своём далёком детстве, то не скоро, – заметил язвительно Мэттью.
– А я говорю – да! Вот-вот! Сейчас он закончится, и потом я спокойно поеду домой. Ясно?! – прошипел ученик через левое плечо.
Граничащий с ним седовласый интеллигент как-то подозрительно на него посмотрел (спалил!). Бадри не растерялся, и сымитировал кашель, и смачно прочистил горло. Вроде отвлекло, и неловкость испарилась.
Наконец-то история о ферме – о гусях, индюках, коровах, быках, козлах, баранах, школе, бабушке, папе, сарае, яичнице и шпинате – закончилась.
Лицо бизнесмена покрыто пеленочкой пота. Он всё также широко улыбается, оголяя идеально белые зубы, и находится посерёдке сцены. Вглядывается в зал. Словно лев из-за кустов любуется зеброй.
– Не стесняемся, дамы и господа! Зря что ли потратили деньги? Задавайте вопросы. И получите максимальную пользу от семинара, – прозвучало как в проходной рекламе.
Ага. И зарегистрируйтесь на сайте. И получите промокод.
Аудитория вполголоса расхохоталась. Услышали мысли Бадри? Вовсе нет. Просто очередная прибаутка от финансового гуру.
– Смелее! Не стесняемся, друзья. Или вы устали? – уверенно расхаживал по сцене Санд, как фермерский гусак на своей территории.
Семинар превратился в какой-то аукцион.
Даю десять!
Даю двадцать!
Даю миллион!
Мэттью не отступал. Он продолжал окучивать ученика. «Если как дятел бить в одну точку, то дырка вскоре появится.»
Но ты, Мэтт, не дятел, и дырки от меня тебе никакой не видать!
Внезапно… Совершенно внезапно… Рука… Писатель почувствовал, как она начинает подыматься… Сама по себе!
О боже. Как я хотел бы, чтоб она отказала.
Та – правая, которая мирно лежала на подлокотнике кресла, решила взбунтоваться и взлететь вверх.
Мэттью! Нет!
Силы были не равны. Она уверенно тянулась вверх, не слушаясь хозяина тела: повиновалась Мэтту.
Пожалуйста, наставник! Не надо, родной!
Напрягая мышцы руки-бунтарки, усердно пытался её опустить обратно на подлокотник. Тщетно.
Гул голосов в аудитории.
– Я жду ваших вопросов, дамы и господа!
– Самые страшные волки только у нас в голове, – голос наставника эхом в мыслях.
В голове…
В голове…
В голове…
Гром среди ясного неба.
И у н-а-а-ас… победит-е-е-е-е-ель!
Чёртов бизнесмен заметил его правую руку – вытянутую до отказа. Ухмылялся ещё такой.
– Слушаю вас, – раздался звонкий тембр из акустических колонок.
Шизофреник (опять и опять) оглянулся по сторонам, мол, ему ли это, или нет. Соседи пялились на него. Думалось, вся аудитория пялится на него. Казалось, весь мир пялится на него – следит за каждым его движением.
– Не стесняйтесь, молодой человек. Здесь все свои. Как вас зовут?
А можно мне раствориться и не родиться вовсе?
Теперь, кстати… он мог контролировать конечность. А толку?
Бадри плавно опустил вниз руку, сопровождая это действие нелепой улыбкой. На фоне кто-то кашлянул.
– Пожалуйста, передайте ему микрофон, – приказал спикер.
Работник в чёрном выбежал из-за кулис. В руке серебристая колбасаобразная штуковина. Бад неуверенно встал с места (пружина под ним явно не стрельнула). Тот настиг третьего ряда, припарковался с левого края (если смотреть со сцены), и передал через людей микрофон. Шизофренику вручили прибор. Работник убежал восвояси. Бадри разглядывал микрофон: включён ли он? Пощупал свой нос: он всегда так делал, когда находился в центре внимания, опасаясь, что из его носа торчит засохшая козюля.
– Какой застенчивый молодой парень, – заметил мистер Санд и ободряюще добавил: – Давайте дружно ему поаплодируем, друзья. Ну же! – торжественно воскликнул он, и аудитория утонула в овациях; кто-то умудрился даже присвистнуть.
В духе крещендо зал наполнялся хлопками присутствующих.
Теперь, это даже не было похоже на аукцион; а походило больше на какое-то сборище религиозных сектантов.
Всё когда-то кончается: и суп в тарелке, и дерьмовый день на работе, и место в биотуалете, и даже громкие – до мигрени в висках – овации. Поддержка в виде аплодисментов постепенно притихла: угасла в духе диминуэндо.
– Добрый день, – достаточно уверенно сказал парень в микрофон, хоть и ощущал липкую скованность. Через акустику голос был будто не его.
– Добрый день. Наконец я вас услышал. Как вас зовут?
– Я Бадри.
– Какое необычное имя. Не так ли, друзья?
Почему он у них постоянно спрашивает? Издевается? Или как? Не думай, Бадри, не думай!
– Ваш вопрос. Что вас интересует, Бадри?
– Меня?
– Я думаю, да.
Раскат противного смешка в зале.
Мне надо не на семинары ходить, а на терапии к психиатру, подумал вскользь писатель. Ему сразу припомнился момент из далёкого детства, когда он в школе стоял на экзамене по теории музыки. Схожие чувства.
Бадри держал правой рукой – той самой бунтаркой – микрофон, а левую руку прятал под мышкой. Осанка была не прямая, ладони истекали потом, а краска бросилась в лицо.
– Я… Я, конечно, не говорю о своих планах никому, но… – думалось, что все жаждут того самого момента, когда парень в полосатой рубашке нелепо запнётся и опозорится. – На днях… мой знакомый сказал мне тоже самое, что и вы, что нужно следовать за своей мечтой, и никогда не сдаваться.
– Могу я поинтересоваться, Бадри? Если не секрет, конечно, – искусно пошёл спикер на опережение.
У кого-то зазвонил айфон.
– Д-да.
– А ваш знакомый это кто: мужчина или женщина?
«Словно лев из-за кустов любуется зеброй.»
– Женщина… Девушка.
Мистер Санд задумался. Минута молчанья…
Что, интересно, на этот раз выкинет этот шутник?
Галдёж приглушённых голосов. Обсуждают парня в рубашке в полоску?
Спикер сделал следующий шаг – такой, который не сделал за всё двухчасовое выступление: он спустился со сцены в зал. И всё это из-за шизофреника в полосатой рубахе. Актовый зал готов был разорваться от интриги, а Бадри умереть от позора. Кондиционеры словно перешёптывались между собой. Шизик, кажется, уже даже начал понимать их диалект?
Мистер Санд встал у первого ряда. И у женщин, сидящих там, тоже. Богатый красавец проделал такой «долгий» путь лишь для того, чтобы сказать:
– В таком случае, Бадри, вам надо жениться на этой девушке! – провозгласил он, а затем повелевающим тоном воскликнул: – Не так ли, дамы и господа? – Развёл мужчина руки в стороны, как некий повелитель-чародей, и аудитория едино начала скандировать: «да!», «да!», «да!».
Кто-то умудрился прогорланить:
– Да он не сможет! Он же импотент! Х-х-х-х!.. – Это была беззубая бабка, которая засмеялась так, словно задыхалась.
Галдёж и смех слились воедино. Бад был в эпицентре внимания. Шум становился всё громче и громче, чрезмерно нарастая…
***
Проснулся. Это был сон. Не помнит, как уснул. Уснул в одежде: в полосатой рубашке и брюках. Сроду не посещал семинары. И не будет. Возможно.
За окном темень. По всей видимости – ночь. Шторы распахнуты. На подоконнике кто-то сидит. Благодаря скудному свету прихожей Бадри видит его слабые очертания.
– Опять снились мёртвые младенцы, падающие с небес? – спросил Мэттью, сидя у окна.
– Нет. Нечто похуже. – Под глазами тёмные круги от недосыпания. – Быть семьянином – это большая ответственность.
– Что?
– Который час?
– Двенадцатый.
– Не помню, как уснул.
– Ты ходил на свидание.
Бад приподнял слегка голову и разглядел себя: рубашка и брюки.
– Хочу есть, Мэтт. Давай сходим в магазин.
– Сходим, родной, сходим.
– Ну явно не Брэд Питт! – воскликнул наставник на весь круглосуточный супермаркет.
Затянутая очередь. Пока Бадри разговаривал с Мэттом, она муторно тянулась, и они ждали её скорейшего завершения. Ещё, как назло, душила июльская духота.
– Зато он писатель, а не жалкий актёришка, пляшущий под дудку режиссёра: сам себе и режиссёр, актёр и сценарист, – гордо возразил ученик. – И при этом тоже зарабатывает не маленькие деньги.
– Да не, родной, я пошутил. Конечно. Ты прав, – был искренен наставник.
С руки – вдоль ноги – свисал пакет с кефиром и килограммом риса; в котором также были лимон, чеснок и кулёк репчатого лука. Он по привычке (всегда так делал) приподнял пакет и взглянул на его дно: не порвался ли?
Нет, целый.
Жужжание мух где-то поблизости. На потолке длиннющие жёлтые мухоловки. И крылатые твари липнут к ним, заглатывая мучительную смерть.
– Дайте мне один хот-дог, – заявил покупатель у кассы.
Бадри вспомнил слова мастера из фильма с Робом Шнайдером в главной роли: «Любишь хот-доги? Парни в тюрьме накормят тебя кучей хот-догов!23»
Хихикнул.
– Так вот, о чём я толкую-то… – начал наставник Мэттью. – Бад, родной, тебе надо больше писать. Сконцентрируй на этом всё своё внимание. Не распыляйся морально на свою складскую работёнку, на всяких (там) придурков. Ерунда! Всё это проходящее. Не трать свои нервы. В будущем ты даже и не вспомнишь о них. Я т-тебе говорю: оно того не стоит. Просто, родной, пиши. Делай своё дело, чувак. Отдай себя всего. Излей душу. Поверь в это! Вот прям… Хорошо? – Мэтт сделал паузу. – Ладно. Если не успеваешь утром бегать, то бегай по вечерам. Договорились? Но не пропускай ни дня, пожалуйста, без чтения и писанины. Понятно? Всё остальное – хлам. Читай. И пиши. Самое главное – это твой дебютный роман. Всегда помни об этом, Бад, помни.
– Бро, согласен. Ты прав как никогда.
– Я всегда прав.
Тянущая очередь понемногу рассасывалась.
– Только читай постоянно. Ведь ты же должен читать, чтобы лучше писать.
– Гений, – оценил Бадри высказывание.
– Каким же ты был наивным и самоуверенным, когда впервые взялся писать, но не прочитал ни одной книги.
– Я читал книги.
– Одна – в полгода?.. И то, если повезёт.
Старина Бадри безмолвно улыбнулся и вспомнил время, когда действительно не переваривал книги. Он попросту недоумевал, как так долго можно быть сконцентрированным на бумаге с маленькими буквами.
– Художественная литература – вещь сладкая и притягательная, не так ли?
– Это точно, Мэтт, точно.
– Стоит прочитать один лишь раз, и тебя тут же заносит: ты становишься книжным наркоманом. Появляется навязчивая идея покупать и много читать. Аромат древесной целлюлозы становится привлекательнее, чем запах спелой девушки. Ты опять и опять хочешь зайти в очередной книжный магазин ради того, чтобы снова понюхать свежую бумагу страниц, а потом плюнуть на свой скудный бюджет и купить очередной какой-нить роман, хотя даже не дочитал и предыдущий, который приобрёл несколько дней назад. – Затем наставник восторженно выдавил. – Чёрт побери!
– Ты прав как никогда.
– Я всегда прав, родной, всегда.
– А потом целый месяц сидеть на одних макаронах и хлебе.
Очередь сократилась ещё на одного: ушастый гражданин в чёрной кепке, с заострённым подбородком (подобно гоблину) и пузырём в руке – выбыл.
Бадри приспичило купить шоколадных конфет: заесть намёк на стресс. Наставник тут же его отругал. И он не стал покупать. Затем его охватил приступ нервного тика: задёргал головой.
– Перестань. Тут же люди, – строго наказал Мэттью, и ученик с большим трудом победил нервное замыкание.
Пока они болтали – о спорте – выбыл ещё один человек. VIP-львица – на плечах которой висели какие-то меха, хотя на носу царило лето – в руках держала шампанское и плитку шоколада. С холодным лицом она расплатилась, и защёлкала шпильками к выходу, оставив в воздухе после себя терпкий аромат шипра. Мужчины провели её звериным взглядом. А писатель провёл голодным взглядом – шоколадку в её руках. И снова попросил у Мэтта разрешения (насчёт конфет), но наставник пригрозил пальцем.
Тем временем какой-то парень у кассы:
– …вот это посчитайте. И сигареты ещё. – Оставил деньги и сложил в пакет продукты. – Спасибо. – Ушёл.
Теперь Бадри и кассира разделяла невысокая мадам в розовых сланцах: женщина с ребёнком – малой, лет семи. Мальчонка вертел головушкой, любопытно разглядывая обстановку продуктового помещения, крепко держась за руку мамочки.
– Бад, ты постирал трусы?
– Да-да. И носки. И подштанники тоже.
– М… А простыни?
– Зачем?
– Так они у тебя воняют. Я даже здесь чувствую, как они смердят.
– Мэттью, у меня шестидневка. Я не успеваю. Была бы пятидневка…
Наставник засмеялся и резко успокоился.
– Побрился?
– Как видишь, нет.
– Да не здесь, а там, – закатил глаза Мэтт.
– А… ну… Я подумаю, родной, подумаю.
– Как бы там жильцы не завелись.
Позади скапливалась новая очередь – какие-то подростки (три-четыре человека), по-видимому студенческая нечисть из первого курса: ржали как ослы, гоготали как гуси, а вели себя, как сукины дети. Как же писателю хотелось развернуться и влепить им леща. Вот-вот. Но Мэттью ткнул его пальцем в бок.
– Я бы всё равно этого не сделал, – промолвил устало ученик.
У наставника был серьёзный взгляд; ни слова не обронил в ответ.
– Парень! – раз пятый, наверное, повторила кассирша: потная пышечка.
– А? – Он глянул на продавщицу, и ему сильно захотелось бабушкиных блинов на сливочном масле. Ностальгия пронзила сердце.
Мэттью пошагал к выходу.
– Проходите! Не задерживайте очередь, – проворчала женщина.
Покупатель сиюминутно положил на кассу пакет с продуктами. Характерный звук полиэтилена. Пышка ловко раскладывает содержимое и пробивает всё сканнером.
Пик!.. Пик!..
– И ещё хот-дог пожалуйста, – добавил Бадри, обращаясь к кассирше.
Мэтт рассмеялся, и исчез в дверях, покинув супермаркет.
***
Проснулся посреди ночи. Кромешная тьма в квартире; и духота. Лежит без одеяла. В углу, где раньше пылилась ударная установка, шумит вентилятор. Что-то тревожит. Глядит в потолок и размышляет, пока тёмное время суток идёт своим чередом.
– Мне страшно.
– Чего ты боишься?
Шепчутся наставник и ученик в темноте.
– Я не знаю. – Бадри замолчал, затем спустя минуту спросил: – Мэтт, как думаешь, у меня всё получится?
– Получится, родной, получится.
– Дай Бог.
– Дай Бог.
«Ты слишком много думаешь, и мало работаешь, родной. Не думай. Работай»!
Мэттью
***
– Например?
– Кредиты!.. На самом деле, Бад, ростовщичество – это рабство, которое даже не смог отменить Авраам Линкольн.
– Согласен: то ещё дерьмо. Но может лучше сменим тему?
– Например?
– Например… Последний альбом Linkin Park… Что скажешь?
Льёт проливной дождь. Мэттью с Бадри сидят на кровати, облокотившись лопатками о стену. В полном мраке. Слушают шум осадков, раскаты грома. Смотрят в окно, как жуткая молния периодами озаряет ночной двор.
– Однозначно отличается от предыдущих альбомов.
– У них так-то, Мэтт, все альбомы отличаются.
– Нет, родной. Последний – он какой-то особенный… Как-то весьма выделяется.
– Тем, что появился женский вокал?.. Ну «Heavy24»!.. Там же какая-то девчонка поёт. Кстати, такой депрессняк. И не сразу ведь скажешь, что это те самые Линки, которые гремели в начале нулевых.
– Шума они тогда наделали, – согласился наставник.
– Первый их альбом, я считаю, лучший из лучших альбомов за всю историю музыки вне зависимости жанра.
Мэттью кивнул.
Очередной взрыв грома, и последующее его постепенное утихание.
– Как думаешь, что было бы сейчас с ними, если б вокалист не сделал это25? – спросил Бадри.
– Случилось то, что случилось, родной. Всё могло бы быть. Один Бог лишь знает.
– Мэтт, какой же ты зануда.
– Обожаю тебя бесить. Ты лучше напомни мне: Linkin Park тебя же вдохновили взять в руки палочки?
– Ага. Я вообще-то хотел понача… – Короткий гром поглотил слова писателя. Молния на миг осветила берлогу. Бадри продолжил: – Я хотел поначалу петь; но никак не играть на барабанах. Просто как вокалиста меня на прослушивании сразу забраковали.
– А вот это ты мне не рассказывал. – Наставник засмеялся.
– Тем лучше, – невозмутимо подчеркнул ученик.
– Самоубийство – это не выход, – зафилософствовал Мэтт, миновав минуту-две. – За суицид спрос соответствующий. Бесконечное повторение.
– Страшно подумать.
– Бадри, только представь: постоянно вешаться или вышибать себе мозги; и так до бесконечности – вечно!
Дождь утих. И диалог тоже.
– Он держался до конца. Настоящий мужик, – прервал молчанье Бад, задумчиво взирая в сторону окна. – Ему было противопоказано есть сладкое. И несмотря на то, что папа без сладкого жить не мог, он бескомпромиссно следовал всем указаниям, которые ему давал онколог. Вот такая тяга была у него к жизни. Человек реально хотел жить. Хотя толку… ел, не ел… Рак всё равно было уже не остановить (гром и вспышки молнии). И я ни разу, Мэттью, не видел, чтобы он плакал… даже когда весь гноился.
– Ты скучаешь по нему? – участливо поинтересовался наставник.
– Иногда, да, а иногда, нет… Я был плохим сыном.
– Перестань испытывать чувство вины. Перестань. Так нельзя. Сколько раз мы уже это обсуждали? Хватит тащить на себе весь этот груз…
– Сид прав, Мэтт. Я эгоист…
– …сожаления. Сожаления… Остановись, родной!..
– Я должен был быть тогда дома, когда умирал отец, а не разъезжать в поисках работы…
– Сейчас это не имеет значения… – перебивал наставник.
– В итоге работу мечты так и не нашёл; и не был с папой в момент его смерти, – договорил тоскливо Бадри, игнорируя вставки Мэтта.
– И что с того? Что?!
Считаные секунды молчанья…
– Я не знаю, – как-то рассеяно ответил ученик.
– Зато я знаю! Я знаю!.. – Лицо Мэттью мистически осветили три яркие вспышки подряд. – Ты молишься за него, так? – разошёлся он. – За папу молишься?
– Да.
– Ну вот видишь!.. Вот, что сейчас имеет значение. Молитва!.. Молитва ребёнка за покойного родителя, Бадри, это нечто особенное. Не пренебрегай ею. Здесь и, собственно говоря, твой шанс… сбросить груз сожалений и чувство вины. Просто искренне помолись. Сделай это от всего сердца. Отпусти. Ты ни в чём не виноват. Не мучай себя, родной. Ты не идеален. Невозможно быть идеальным. Да и зачем? Хватит сожалеть: всё в прошлом. Сейчас только молись, родной, молись. Покойные нуждаются в наших молитвах. Один только Бог знает, кто чего заслужил после смерти. Поэтому живи дальше, бро, живи! Твоя обязанность – жить и размышлять! а не копаться в прошлом и страдать. Уяснил? Выше голову! Я это – ты; ты это – я. Вместе мы – сила!
Бадри искренне улыбнулся, правда улыбка эта была какая-то слабой и даже немножко опечаленной.
Поднявшись с кровати, Мэттью подошёл к окну, и встал справа. Его профиль иногда освещала яркая молния синих и красных тонов.
– Как было сказано на том канале… – с умной интонацией начал наставник ни с того ни с сего. – Напомни пожалуйста: как называется? – который ты вчера смотрел.
– «Azike Саморазвитие»?
Силуэт в профиле кивнул.
– «Не трать своё время впустую. Работай над собой. И помни о своей мечте».
Спустя четверть часа.
Душевный разговор в центре комнаты. Бадри всхлипывает в плечо Мэтта, а тот его крепко обнимает. Над их головами на тонком проводе пылает лампочка, будто чёрная змейка впивается в грушу.
– Мэтт, мне стыдно. Стыдно…
– Тссс…
– Мне стыдно за свои слова, мысли, поступки. За всю жизнь я столько всего наговорил маме и брату…
– Все мы оступаемся, родной. Не плачь. Тише…
Бадри чувствует, как плечо наставника сильно намокло от его солёных слёз.
– Я проклинал всех вокруг, когда как дело было во мне самом. Во мне! И я ругал Бога. Я был бесконечно зол на Него. Я наговорил Ему столько вещей. Я неблагодарный! Плохой!..
– Тссс…
– Извращённый социофоб и социопат!..
– Не говори так. Ты не такой. У тебя есть самоанализ…
– И что? – Плачущая голова ученика до сих пор на левом плече наставника. – Бесконечно можно заниматься самоанализом.
– А вот что!.. Самоанализ – это ключ к искуплению.
…и молчанье. Писатель вдруг прекращает плачь и поднимает голову с плеча; видимо, сказанные слова отрезвили его.
Теперь они смотрят друг другу в глаза.
– Я благодарен за то, что ты появился в моей жизни, – говорит Бадри. Покрасневшие от слёз глазницы.
– А я благодарен, что могу быть твоим наставником, – говорит Мэттью. Уголки рта слегка приподняты.
Следуют крепкие братские объятья. Поистине, – фееричный момент!
– Я люблю тебя, Мэттью.
– Что бы не случилось, родной, будь благодарен. Будь благодарен за всё. В любом положении. И тогда успех придёт оттуда, откуда даже ты не мог и ожидать. Будет ещё лучше… если пожелает Господь.
За полночь лёг Бадри спать. Дождь лил всю ночь. Ему снилась всякая несуразица, в которой он принимал активное участие, будучи в главных ролях.
9
Маршрутка всё никак не могла тронуться с места. Дебошир куролесил в пьяном угаре, перебивая хриплый голосок немолодого водителя, и игнорируя возмущённых женщин. Пассажиров-мужчин было меньше. И то – трусили.
– Конечно же Бога! – возразил Бадри на вопрос наставника: «Кого ты боишься: Бога? или этого вонючего олуха?»
Писатель опять посмотрел в ту сторону: ростом под метр семьдесят, ширококостный и сбитый, отёчное лицо, с кривым носом, на переносице – болячка, то ли родимое пятно, в виде кофейной кляксы.
Непонятно, что хотел выяснить этот гражданин, но ясно было то, что в нём бушевало немало выпитой огненной дряни. Мужлан стоял около водительского места. Матерился, угрожая высушить и выкинуть автобусника. Пытался добраться до него, но того защищала мощная водительская перегородка.
– Да ладно? Мало того, что ты трус, да ещё и трепло.
– Уж точно, я не трепло.
– Докажи. Покажи на деле, – напоследок сказал Мэтт и испарился.
Бадри добирался с работы домой: уставший, потный, голодный. У окна, держась за поручень, он проехал не больше шести остановок, как вдруг некий нетрезвый чурбан застопорил движение общественного транспорта. Бад хотел оставить всё как есть (на кой чёрт сдались ему чужие проблемы? вылезти с автобуса, и пересесть на другой, и всё!), но политика Мэттью не терпит трусости, а это значило, что надо было беспрекословно ликвидировать вспыхнувший саботаж.
Прозвучал гонг в формате звонкого плача ребёнка (у пассажирки проснулось дитя в коляске). Визг младенца совпал с решением Бадри. И перед тем, как заступиться за водителя, в очередной раз прокрутил мысленно слова наставника:
«Кого ты боишься: Бога? или этого вонючего олуха?»
– Если ты действительно не трусишь и говоришь правду, тогда иди и угомони его. К тому же ты качаешься и любишь лупить грушу. Неужели всё зря? Думаю, настало время применить эти навыки в деле, – прошептал себе под нос писатель, и направился в зону конфликта.
Чем плотнее шкаф, тем громче падает.
Шагает по автобусу мимо сидящих людей. Постепенно приближается. Нервы накаляются при виде агрессивной обезьяны, которая хочет достать мелкое насекомое и скушать. (Водитель реально смахивал на подобное создание: весь скрюченный, маленький, почти старик.) Сейчас очевидно придётся применить кулаки. Адреналин колошматит сердце. В голове тем временем: «Широкий, широкий… Но он ведь пьян! К тому же всего лишь человек. Всего-навсего бывший сперматозоид. Спокойно, Бад. Я боюсь только Создателя. Я боюсь только Создателя… только Создателя… Т-о-о-льк-о-о-о…»
– Эй, мистер? – обращается защитник.
Очутился в квартире, и сразу же направился к хранителю еды, дабы достать что-нибудь холодненького. Он со смехом отворил дверцу старого холодильника.
– Да поздно уже. Не поможет. Прошло больше часа, – бодрый голос Мэттью из комнаты.
Бад вытащил запечатанный пакет с молоком, закрыл хранителя еды, и приложил молочный продукт к глазу. Затем уселся за голый стол, который давно лишён какой-либо скатерти или клеёнки.
– И всё-таки бьёт он хорошо, – заметил писатель, морщась от ушиба правого века, – хоть и пьян.
– Извини, приятель, но весит он под девяносто. Не меньше.
– Заметил, – просто согласился Бадри.
– Но ты круто его отделал, – похвалил голос из комнаты.
– И чуть не вылетел с автобуса.
– Зато обуздал свой страх.
– Д-а-а-а, – удовлетворённо протянул защитник автобусников. – Впервые в истории. – Он убрал молоко от глаза: веко припухшее, а глазница покраснела.
В проходе – между комнатой и прихожей – показался наставник, облокотившийся плечом о косяк и скрестив руки: молочная футболка, красное трико, и всё те же зализанные волосы.
– Родной? – обратился он.
– Да, Мэтт, – улыбнулся писатель и опять приложил пакет к глазу.
– Ты молодец. Отличный боковой.
– Да не… Это ты молодец. Если бы не ты…
– Если бы не Господь, – перебил мягко Мэттью.
– Да. Если бы не Господь… Точно.
Мэтт подошёл к столу и уселся на соседнем стуле.
– Знаешь, я и не знал, что так умею.
– Страх, Бадри, страх. – Мэтт разместил свой указательный палец на виске ученика. – Всё хранится вот здесь. Блоки, страхи и глупые предрассудки. Сумеешь их обуздать, и твоя жизнь изменится до неузнаваемости. – Убрал палец.
Бадри отвёл взгляд в сторону, сделав достаточно задумчивый вид.
– О чём задумался?
– Да так… Ерунда.
Стульчик устало скрипнул. Мэттью поднялся и подошёл к холодильнику. Открыл дверцу, вытащил бутылку кефира. Снова закрыл. Демонстративно поставил перед учеником кисляк, а сам уселся на прежнее место.
– Пей.
«Бархатный дом», прочёл автор на бутылке ферментированного напитка.
– Спасибо. – Бад отложил молочный пакет в сторону, оголив бандитскую пулю, отворил кефир и немного испил. Опять задумался. – Круто, конечно, вырубать всяких чурбанов чуть ли не с одного удара… но лучше бы…
– Бро, не молчи. Со мной ты можешь быть откровенным.
Бадри сделал один длинный глоток. Аккуратно вытер рот.
– Толку от этих мышц, когда в твоей башке творится чёрт-те что. Лишь одному Богу известно, насколько я далеко зашёл.
– Ты имеешь ввиду меня?
– Да, – сказал ученик. – Ведь ты не реален, так?
– Так, – был серьёзен наставник.
– И я тебя вижу каждый день. Почти год прошёл, как я познакомился с тобой. Это же не нормально для здорового человека.
– А что плохого в том, что ты обрёл независимость?
– То есть?
– Призвание. Теперь ты – писатель. Разве это плохо?
– Нет. – Между делом попивал кефир.
– Ну и? А что ноешь тогда?
– Не знаю, Мэтт, не знаю. В последние дни ничего не хочется делать. Я от всего устал. Надоело всё. Меня всё бесит. Не знаю. Есть ли вообще смысл в том, что я делаю каждый день? Эти тренировки… Питание… Ранние подъёмы… Моя книга… Есть ли в этом смысл, Мэттью? Будет ли результат? Когда будет? И будет ли вообще? А вдруг ничего не получится? И что тогда? Что я буду тогда делать? Дальше работать грузчиком на складе? Не-не. Я не собираюсь всю жизнь насильно работать, чтобы себя прокормить. Я лучше умру, но не буду жить серой жизнью и получать копейки от жирных директоров. Ни за что!
– Хорошо. Отдохни. Ты просто устал, родной. Хорошенько отоспись. Пару дней не читай и не пиши. Возьми перерыв. Заодно и наполнится твой колодец. Но только не переходи границы, Бади. Помни.
– Ещё этот глаз… Теперь будет синяк… Мразь.
– Не ругайся.
– По идее можно надеть очки, но блин… их надо же купить, а сейчас-то время позднее: все ближайшие магазины закрыты. Я же не попрусь сейчас в центр города из-за этих жалких очков.
– Не волнуйся на этот счёт. Есть один беспроигрышный вариант, который однозначно решит твою проблему.
Бадри недоверчиво взглянул.
– И какой же?
Мэттью встал в полный рост, задорно хлопнул в ладоши и потёр руки, как муха.
– Девчонки сойдут с ума, – оскалился наставник. Позади него тёмная комната.
***
Погода шептала: ослепительное солнышко; и небо без единого облачка, несмотря на мокрые прогнозы синоптиков. Атмосфера навеяла романтическую ностальгию, напомнив Бадри о студенческих годах, когда учебный год только начинался, а городские парки усыпались жёлтыми листьями; и он на прогулке – в сумерках – с первокурсницей Соней любовался октябрьскими пейзажами. Он не понял, почему обычный летний день вдруг напомнил ему о золотом времени – о том самом, когда был жив отец, когда в голове практически не было тараканов, а кормили и одевали его родители. Сердцу не прикажешь. Воспоминания остаются навсегда.