– Заткнись! – бросил Бадри собеседнику в лицо, намереваясь остановить его словарный понос. Вонь из его рта ещё больше делала Бада злым.
– …никто! Никто!..
– Заткнись! Заткнись! Закрой свой поганый рот!
Оп! – и Джонни заткнулся; но неспроста. Он поднёс свой рот к левому уху писателя, чтобы полушёпотом прояснит окончательно:
– Виновник всех своих бед и страданий только ты, Бадри! Я всего лишь результат твоей слабости. Такова моя природа. Притянул меня к себе – ты! (Пару раз шмыгает носом.) Чувствуешь этот запах? – имел ввиду Джон свой «парфюм». – Это «аромат» твоих похотливых мыслей и плохих дел, Бад, что горой скопились у тебя за последнее время. Знаешь, что… даже он не сможет тебя спасти.
– Бог всемогущий, – отчаянно промолвил Бадри, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Он меня спасет…
– Я не о Боге сейчас, – отрезал Джонни, – а о нём… – Он посмотрел бывшему барабанщику в глаза. – О Мэттью!
Бадри открыл рот.
Это невозможно! Наставник? Лукавый тоже его видит? Как это возможно? Может быть Бадри снова снится очередной сон? Кошмар? Или Бад сам ему о нём поведал? Но когда? В пьяном угаре? За косяком? Когда?
Когда? Когда?..
Бадри окончательно утратил способность различать «мир – настоящий» от «мира – шизофрении»; и наоборот. Лучше бы я тогда послушался Виго Фернандо, со скоростью света промелькнуло в его воспалённой башке (так… между делом).
– Кто ты? – прошептал лишь он.
Джонни оскалился.
«Если б Бадри только знал, что это ему не просто показалось. И в ближайшем будущем он лично убедится в этом сам…»
(– Меня Джонни зовут.
– Курить приспичило. Так где здесь супермаркет? Если вы, конечно, сами знаете?)
«Джонни был, пожалуй, единственным человеком, с кем Бадри проводил свободное время за пределами шизофрении.»
«Он оповестил его о вечеринке, которая будет проходить в конце месяца в каком-то загородном доме.»
(– Да благословит тебя Господь! – добавляет Джонни, и все трое дружно смеются, только писатель – еле улыбается, расценивая высказывание соседа, как акт богохульства.)
«Прыгали, обжимаясь с Джен. Джона он потом не видел. Впрочем, было уже не до него, покуда рядом тёрлась разгорячённая полуобнажённая красотка.»
«Реакция Джонни была неоднозначной. В его глазах Бад прочёл безразличие – сухое и холодное, в котором гармонично переплетаются любопытство и элементы садизма.»
(– Да какая разница, Джон?! На кой чёрт тебе женский туалет?! – воскликнул на публику Бадри. – Тебе мужского мало? Или проблем захотелось?
– Я перепутал ***! Говорю же, я… – продолжал оправдываться богохульник. )
«Пока Бадри приходил в себя, его товарища уже волокли за шкирку обратно в бар.»
«Не каждый день увидишь такое воочию: двое коротышек против одного громилы.»
…двое…
…двое…
(– А вот так! Эта квартира пустует уже несколько лет и не сдаётся. Уж я-то знаю: живу через стенку.)
…пустует…
…пустует…
…пустует…
– Я продукт твоей беспечной жизни… дорогой! – И он внезапно вцепился Бадри в шею скрюченными пальцами, да так, что тот пронзительно захрипел.
Мерзкий сосед насильно дотолкал растерявшегося автора до двери, и прижал его к ней, всё сильнее и сильней сжимая противные тиски на его шее. Смартфон, с которого несколько минут назад хотели вызвать полицейских, вылетел из рук. Бад отчаянно пытался оторвать от себя цепкие пальцы недруга; давно нестриженные ногти Джона, казалось, воткнулись ему в кожу. Тот навис над ним, усиливая удушение, и Бадри тщедушно смотрел на него снизу-вверх. Едва осознавая, что происходит, он сквозь дефицит дыхания пытался ухватиться за бледную физиономию Джонни, но тот предсказуемо откидывал голову назад, дабы избежать чего-нибудь непредвиденного от жертвы; и в итоге чёрные очки слетели с его глазниц, неожиданно оголив его безжизненный взгляд. Эти ужасные и белые, как молоко, глаза; лишь однородный цвет. В них абсолютная пустота. На фоне бескровной кожи, язвочек, гнилых зубов и «ароматного» душка, эти молочные «глазки» смотрелись прям идеально. Ужасно идеально!
Пальцы лжеприятеля болезненно сдавливали кадык, впиваясь в кожный покров. Гниющий запах врага и отвратительный внешний вид: писатель словно боролся в склепе за свою жизнь с живым мертвецом. Вот-вот, и он готов был уже навсегда потерять сознание, как вдруг (всё ещё живой) инстинкт самосохранения предпринял последнюю попытку выжить: из последних сил – хотя конкретно виделось, что приходит конец – Бадри кое-как приподнялся, сопротивляясь жилистым рукам Джона, и вытолкал его на три-четыре шага назад. И, поверьте, здесь ему выпал, хоть и маломальский шанс сделать противнику больно. Бад вонзил свои большие пальцы в белые глаза богохульника, яростно желая их выдавить. Тот закричал. Бадри даже показалось, будто крик был не человеческий.
Соответственно Джонни рефлекторно освободил жертву от своих тисков и схватился за свои окровавленные очи. Бадри в этом промежутке неистово откашливался, жадно глотая спёртый квартирный воздух. Джон зарычал. Бад бросился на него, проделав неплохой проход в корпус. Он снёс противника с ног, и вместе они свалились на обеденный столик. Крекеры рассыпались; кружка разбилась. Соперники оказались на полу за поваленным столиком, лёжа на боках, и напротив друг друга. Бадри резко подскочил и схватил – рядом стоявший – стул. Едва смердящий псевдо-приятель оклемался, как бывший барабанщик зарядил четырёхногим орудием прямо по его темени. Стул развалился, Бад кайфанул, а богохульник встал на четвереньки. Выдался нокдаун. Теперь Джонни стал жертвой.
Бадри, не упуская такую замечательную возможность, схватил этого сукина сына двумя руками за шкирку и швырнул в стенку; но Джонни не влепился в неё, а лишь черканул правым плечом боковой косяк, и залетел в комнату. В темноту. Писатель забежал следом, смахивая на хищного зверя, который почуял подбитую жертву. Он с разбегу пнул Джона по роже, разбив губу, затем вцепился, как бойкая баба, ему в волосы, и приступил втыкать его лицо о стенку шкафа. Шкаф трещал от ударов, словно готов был развалиться. Бил Бадри до того момента, покамест на месте глаза Джонни не образовалась жирная и окровавленная гематома; а на деревянной стенке мебели – огромное мокрое пятно. Бадри – словно пришёл в себя, и испугался изобилие своей жестокости – отпрянул назад, и некоторое время с изумлением наблюдал за своим «произведением искусства». Левая часть лица оппонента была вся в крови; глаз серьёзно заплыл, лишь осталась малюсенькая щель. В тусклом свете прихожей, который робко заглядывал в комнату, бывший – когда-то – компаньон еле стоял на ногах; сияние лампочки мистически прорисовывало его левую сторону. Самое жуткое во всём этом зрелище было то, что Джон внезапно начал смеяться. Этот сукин сын залился безудержным смехом – хриплым и безумным, будто бы его вовсе и не мутузили.
– Заткнись! Заткнись!
– У-а-а-ха-ха-ха…
Бадри закрыл свои уши и отвернулся, мечась по комнате; настолько был пронзителен и противен смех.
– Заткнись, лукавый ублюдок!.. – кричал писатель на фоне разрастающегося гогота. – ***! ***!..
– Ха-ха-ха!.. – Стоял сосед на одном месте, пошатываясь от насыщенной порции ударов. Даже – сплёвывал кровь.
Единоличное веселье психопата длилось недолго. Бад взревел как можно сильнее, уже не в силах слушать это беспричинное хриплое ржание.
К изувеченному Джонни подбежал освирепевший писатель, и с криком влепил со всего размаху мощного леща правой. Костяшки попали в область вздутой «добротной» гематомы. Твёрдый кулак рассёк размякшую плоть. Брызнула кровь. Кусочек кожи над щекой повис. Джон упал посреди прохода; свет прихожей в полной мере осветил увечье на его лице. Обезумивший Бадри – который, казалось, совсем потерял адекватность – уселся сверху, и свалил на его окровавленное лицо град отбойных кулаков. Бах! Бах! Бах!..
Гнилые зубы полетели в разные стороны, а преступник всё ржал, демонстрируя свою беззубую улыбку. Ржал, как помешанный; что ещё больше заставляло гневаться Бада, и от души вкладываться в каждый удар, как в последний раз.
– Умри! Умри!.. – Бадри уже и забыл про тело в квартире «76».
Алые брызги.
Влажный звук.
Хруст носового хряща.
Вся физиономия Джонни превратилась в сплошное месиво. Лицо Витаминчика частично было в крови, а его кулаки – полностью.
Тухлый запах пропитал тело и душу, чудилось Бадри с отвращением.
Что ни говори, а смех утихал. Лжеприятель захлёбывался собственной кровью. Писатель замедлил темп, устав заниматься отбивной, и ударял всё реже и реже. Слабость напала на него, прижав в свои мешкотные объятья. Вдруг перед глазами словно бы пустилась вся жизнь; хотя и не совсем вся. Так – определённые моменты, напрочь укоренившиеся ностальгические картинки в памяти: фрагменты из далёкого детства, где-то из студенческой жизни, дни настоящего и т.п…
Вот Бадри созерцал душевный отрывок, в котором он гулял на картофельном поле в период своего девятилетия. Его отец садил картошку. А солнце держало полуденный пост. Папа говорил, чтобы Витаминчик снял свои тапочки, и ходил босиком по земле, ведь ходьба без обуви полезна для здоровья.
«…ведь это натуральные витамины, Витаминчик.»
Атмосфера резко поменялась. Запахло колледжем. Фрагмент сменился на Аделину.
Эта девушка модельной внешности ему очень нравилась. (Ещё бы! «…модельной…») Да и она сама – к удивлению его самого – была не равнодушна к нему. Они сидели в кондитерской «Махоня», где славно разговаривали и уплетали вкусное шоколадное мороженое. Диапазон тематики скакал от Спанч Боба до – серьёзных отношений между парнем и девушкой. На часах шёл восьмой час:19.37. Она смотрела на него серыми глазами, глубина которых пленила. Это линзы, откровенничала она и хихикала. Светло-каштановые пряди нежно ложились на её изящные плечи.
На смену возлюбленной пришли съемки клипа, где двумя годами раннее двадцатисемилетний Бадри с рок-группой делали свой первый (и последний) клип. Тогда день стоял жаркий. Снимали сцену с барабанщиком: будто бы он жертва буллинга; идёт ясным днём по алее, а над ним без причины насмехаются прохожие. Задумка клипа намекала на паранойю персонажа, которого играл Бадри (собственно говоря, он и придумал эту сюжетную линию, потому как сам часто на себе это испытывал время от времени, когда прогуливался в подобных многолюдных местах). Мел договорилась с маломальским модельным агентством, и они сказали, что их девочки будут на съёмках (мол, «всё бесплатно, просто взаимный пиар в социальных сетях»), но увы, как это порой бывает, сделка не состоялась. (Баду изначально с трудом верилось, что эти девушки вообще придут на съёмки, ведь, где он, туда красотки не ходят, думал он.) И пришлось в итоге экстренно импровизировать. За место моделей, которые и должны были высмеивать параноидного барабанщика, рок-команда подключила самих себя. Переодели солиста Берка, басиста Алекса и Мел (да-да, даже менеджериху пришлось подключить) так, чтоб ни в коем случае, и не под каким углом или ракурсом их нельзя было узнать. И сыграли они – тех самых насмехающихся граждан, которые мерещились Витаминчику в клипе. И всё же… с красотками было б гораздо зрелищнее, после съёмок вздыхал Бадри.
Смена плана.
Выступление в клубе «Pay-un-Вry». Дебютный концерт.
Большое количество подвыпивших молодых людей прыгали в такт под их исполнение – всё, как и полагается на рок-сейшнах. Нефоры визжали от восторга. Правда, Берк запорол слова песни, но в целом получилось здорово (никто даже и не заметил). Был кач! От музыкантов исходила энергия стихий – на то, оно и живое выступление. Бадри играл в белой майке и своих красных штанах с дыркой на коленке.
(«И снова эти красные штаны – с дыркой на коленке – были на нём…»)
Выступал в этот вечер он как никогда уверенно. Эпично обливался потом, потому всегда брал с собой сменку. Его руки летали по барабанной установке особенно сноровисто. По счастливой случайности барабаны заведения были собраны так, как нравилось Бадри: бас-бочка (с несильно пружинистой педалью), звонкий малый снейр, рабочий хай-хэт, один альт (с отдельной стойкой) и напольный том; два крэша, райд и чайна-шептун от «Zildjian».
По завершении рок-мероприятия их команду похвалили. Отдельно также отметили барабанщика – его чёткую игру и умение креативно импровизировать…
«Смерть…
Обычно люди её боятся. И это нормально. Однако страх надо использовать во благо – как некое топливо, – для достижения той или иной цели в жизни. По сути, человеку не так уж много и жить. Жизнь скоротечна, а смерть – пунктуальна и бескомпромиссна. В любой момент она способна вас настигнуть. Неважно: на работе вы, дома в скафандре или в туалете; правильно питаетесь, обливаетесь холодной водой, ежедневно занимаетесь любовью или проживаете на необитаемом острове, выращивая траву бессмертия, – неважно: для смерти нет преград!
Возьмём какое-нибудь страшное заболевание – предвестника мучительной смерти; к примеру: диабет или рак. Только призадумайтесь!.. Люди ежедневно гибнут от подобных недугов. Неужели не пора ли всерьёз призадуматься и взять на себя ответственность, начав действовать, ведь неизвестно, что будет завтра, или даже в следующую секунду. Всегда будут злые люди и всегда будут ошибки. Может быть стоит плюнуть на всех ненавистников и своё чёрное прошлое, и наконец сделать то, о чём вы всегда мечтали?!
Нужно игнорировать падаль и уметь себя прощать; перестать стесняться, и думать о том, как о нас подумают другие. Приспосабливаться и решать, а не увиливать от проблемы! Дерьмо было, и будет всегда. Постоянно убегать, значит, быть трусом и ничтожеством – изгнанником в своей собственной жизни, за которую перед Господом будешь отвечать ты сам, а не твои родные и близкие, друзья или враги.
Жизнь в обществе – это сплошная стратегия. Жить в социуме, значит, надо быть умелым стратегом и хорошим игроком. В каждом человеке сидит нечто подобное – амбициозное и талантливое (особенно, если он психически и физически здоров); но большая часть населения планеты земля попросту игнорирует это, жалуясь на всё подряд, и растрачивает свой потенциал впустую, живя по накатанной и серой дороге жизни.
Болезнь. Неизлечимая болезнь! Вот, что по-настоящему пробуждает в индивиде любовь к жизни. Помните это, пока вы здоровы.
«Завтра» не существует. Есть только «сейчас». Многие хотели сделать то-то и то-то, но увы, смерть застала их врасплох. Их мечты остались несбыточными. Обидно: у каждого есть какая-никакая мечта, однако тот или иной человек забивает на неё из-за страха и сомнения; а хуже всего – из-за лени.
Остановитесь на секунду и поразмыслите.
Удивительно!
Все удобства, заработанные тяжким трудом – различные высокие здания, железные дороги, машины и поезда, всякие там опоры ЛЭП, электрические приборы и многое другое, – сначала рождались в голове человека; а потом уже выплёскивались во внешний мир. Разве не удивляет? Честно, когда призадумался на миг, – оторопел!
И каждый из нас может внести свою лепту в этот суровый мир. Безусловно, это звучит немножко банальненько, и похожее в лёгкую можно услышать из видеороликов про мотивацию в интернете. Но истина от этого не перестаёт быть истиной. Хотите – верьте, хотите – нет!
Только начав что-то делать, мы поймём на деле суть данной истины. Главное – начать! И чем быстрее, тем лучше. Знайте: смерть ближе, чем ваши родные и близкие.
Смерть придёт в назначенный срок!»
***
– Дружище, ты меня до смерти напугал! – услышал пациент взволнованный голос, сквозь пелену отступающего сна.
Бадри прилично удивился, когда увидел рядом с собой сидящего на стуле Берка, которого не видел больше года.
– Берк?
– Здорово, Бади. Вот и позвал тебя на свадьбу, – ухмыльнулся с досадой старый приятель.
Переспрос последовал не сразу.
– Свадьба? – нахмурил Бад неравномерные брови.
– Я-я… принёс тебе фруктов, – между делом вставил Берк. Он указал рукой на тумбочку, прилегающей к койке на уровне её изголовья (там же стоял и штатив для капельницы), на которой выделялся прозрачный синий пакет с содержимым добром. – Да… свадьба, – слабо улыбнулся посетитель, и прочистил горло так, как это обычно делают в неловких моментах. – Сказал же, что позову, когда надумаю. Вот и настал момент… женитьбы. Я тебе писал, но ты не читал (писатель удалил приложение). Звонил, но ты не брал трубку (писатель уже как давно сменил номер). – Он тяжело вздохнул. – Пригласил, называется.
Бадри ничего не понял из сказанного. Его интересовал лишь единственный вопрос: где он?
Он с большим удивлением осознал, что лежит… В палате?!
– Бадри, как себя чувствуешь?
– Нормально.
В палате стоял сухой и тёплый воздух, наполненный специфическим фенолом. На Бадри был хлопчатый больничный халат, мягкость и белоснежность которого спорили друг с другом. Во рту было гадко. Койка, будто бы вопросительно поскрипывала, когда Бад упёрся на локти и осматривался по сторонам. В окно лил дневной свет. Доносились приглушённые голоса слева. Помимо них со старым приятелем в палате были ещё люди. За ширмой.
Как я здесь очутился? – вот-вот хотело вырваться из уст пациента, но посетитель пошёл на опережение.
– Ты зачем это сделал? – как-то особенно сердечно спросил Берк. – Это ещё хорошо, что мне так сильно приспичило именно в этот день, и в это время навестить свою девушку. Ну… (закатил глаза) ты понимаешь… Я как-раз ехал обратно; проезжал мимо. Подумал, раз уж не отвечаешь, отправлю-ка тебе приглашение вживую. Хех! Ты всё равно же обычно в это время не спал… насколько я помню. – Берк странно задумался, и с задумчивым выражением добавил: – Была, конечно, такая мыслишка, мол, вдруг переехал уже в другое место. Как никак… год прошёл… Даже больше, да?
Повисла пауза недосказанности.
– Что я сделал? – Койка Бада скрипнула.
Бывший солист группы поймал конфуз.
– Ты разве ничего не помнишь?
Пациент отрицательно помотал головой.
Перед собой Берк видел исхудалого бледного паренька, у которого торчали неухоженные усы и козлиная бородка, засаленные волосы почти закрывали уши, а бледно-красные глазные яблоки и синяки под глазами – «прекрасно» дополняли всю эту картину потерянного человека.
Бадри снова лёг на лопатки.
– Что случилось? Как я здесь оказался? – спрашивал он. – Говори… Берк, – слабо затем попросил.
Берк озадаченно нахмурился. На его лице ещё виднелись следы того зрелища, которое ему вчера ночью довелось узреть в берлоге старого приятеля.
– Хорошо, Бадри. – Бывший солист группы немного помедлил. – Знаешь, когда… я подошёл к двери твоей кв… Что? Что случилось, Бад? – Он оглянулся назад, подумав, что позади кто-то стоит.
Писатель вылупил в немом испуге глаза: он вспомнил!
– Бади, ты чего…
– Убийство! – неожиданно перебил Бадри, приподнявшись на локти. – Эта мразь убила человека…
– Тщщщ… – зашипел Берк, рефлекторно оглянувшись назад. – Какая мразь? Бадри, тебе просто не здоровится. В таком состоянии и не такое…
– Послушай, Берк!
Бадри резко уселся на койке, окончательно пробудившись, хоть и самочувствие его оставляло желать лучшего. Мимика его была взъерошена от тревоги.
– Джон.
– Какой ещё Джон?..
– Он вчера убил того старика, и спря-спрятал его тело у себя в квартире на втором этаже… В шкафу!.. А потом Джон хотел убить меня, пото… потому что я стал свидетелем; но я… я… – Тут писатель забуксовал и успокоился, уйдя в глубокие думки, как делал это прежде, когда только начинал трудиться над своим дебютным романом.
Берк с изумлением покачал головой.
– Мд-а-а… Жёстко тебя, однако, тряхануло, бро… Это всё из-за…
– Берк, послушай меня… – опять не дал досказать Бад, продолжая вещать жуткие новости. – Этот сукин сын на свободе. Мы должны… срочно позвонить в полицию, пока он не засел на дно… Поверь, а он может!.. То, что этот ублюдок сделал с этим несчастным стариком… просто ужасно, Берк…
Конечно же, будущий семьянин не поверил в этот бред.
Бред? Ну да. Берк посчитал так потому, что…
– Да, кстати, – посетитель умело вставил свою речь, – вот… твой телефон. – И вытащил с некой неловкостью из кармана разбитый вдребезги смартфон бывшего коллеги по рок-группе.
Пациент без комментариев принял свою вещь с пустыми глазами. Берк перевёл дыхание и начал рассказ…
Дверь была слегка приоткрыта, что – с точки зрения техники безопасности – показалось весьма странным для столь позднего времени суток. При входе скромно постучал по железному коробу, но ответила она – тишина. Негромко позвал его, однако тот промолчал. Ладно, подумал, и прошёл внутрь. Встретила озарённая бедным светом прихожая. С порога уже лез обниматься спёртый запах (не помойная вонь, конечно, но проветрить бы всё же не помешало). Обычная холостяцкая берлога, подумал он, стоя на пороге. Но что-то во всей этой ночной атмосфере было не так. Совершенно не так. Очень странно, что…
…дверь не заперта, свет горит, и мёртвая тишина!
И всё это на фоне полуночи.
(«Ты всё равно же обычно в это время не спал… насколько я помню…»)
Наверное, всё-таки ошибся, почувствовал себя неловко, что припёрся в столь поздний час. Хотел даже бы развернуться и уйти, но тут… узнал ветровку владельца на настенном рейле и его чёрные кроссы на полу. Значит, он всё ещё здесь живёт… однако дома ли?
Обратил внимание на деревянный столик; на нём начатая упаковка крекеров и пустая кружка с ложечкой внутри. В комплект входили два древних стула, которые были задвинуты с обеих сторон под стол. Прямо по курсу выделялась грязная плита. В принципе ничего особенного: холостяк-холостяком. Он неуверенно разулся. Получается вошёл без спроса? Да. Берк это сделал. И не зря!..
В комнате – с выключенным светом – он застал жильца арендованной однушки. И ещё как застал… Ну никак не ожидал узреть то, что узрел. Вот не видишь давненько какого-нибудь человека, а потом – бац! – и видишь; но только не так, как ожидал увидеть. Совсем не так. Ни «сколько лет – сколько зим». Ни «о, какие люди». Ни «давно не виделись». Ничего из ряда подобного: «что-то ты похудел», «смотрю, ты поправился» или там… «что… не женился ещё?». Абсолютно ничего. Бывший коллега по группе, кайфовый барабанщик и просто старый приятель – валялся на полу без сознания в собственной блевоте; а рядом на кровати мелькала какая-то баночка, не оставляя ни тени сомнения, что…
– …ты пытался покончить с собой, – повторил ещё раз Берк – второй раз, когда потрясённый писатель переспросил. (Первый раз прозвучало угрюмее.) – Врач говорит, у тебя сильная интоксикация. Заглянув бы я чуть позже, и всё… могли бы не успеть.
Бадри был просто в шоке от рассказа бывшего коллеги по группе, кайфового вокалиста и просто старого приятеля. Он смотрел в одну точку – прямо перед собой, озадаченно хлопая глазами и нервно кусая пересохшие губы.
– Честно, я пересрался. Да, – добавил будущий семьянин, которого Бад впервые видел в линзах. – У тебя, Бади, лицо даже посинело. Думал, всё… конец. Давай там все молитвы вспоминать. Я сразу повернул… перевернул тебя набок, чтобы ты не захлебнулся своей рвотой. Быстро-быстро набрал скорую. Места себе не находил. Слава Богу, – они быстро приехали! Они тебя на месте откачивали, потом оперативно на носилки, и вниз (хорошо ещё – второй этаж, а не пятый). Я прыгнул в свою, и следом. В общем весёлая ночка была. Мои бедные надпочечники: никогда так, насколько я помню, ещё я не нервничал; и вживую с подобными казусами не сталкивался, особенно в роли того, кто оказывает первую помощь. Хе-хе. Капец, да? – пришёл пригласить старого друга на свадьбу, а за место этого увидел… – Берк недоговорил: стало неудобно. – Извини, дружище. – Он чуток выждал и сердечно обратился: – Зачем ты это сделал? ***, Бадри? Что случилось, бро? Не уж-то жизнь так прям подосрала, что это того стоило? Надеюсь, это… не из-за бабы?
Бадри также смотрел прямо перед собой. Отрицательно помотал головой.
– У тебя проблемы? – отзывчиво интересовался Берк. – Если у тебя проблемы, то можешь на меня положиться, Бад. Расскажи мне. Вместе мы, думаю, решим эту ситуацию. Но никак не это. Это не выход, чувак. Нет… Самоубийство… это не путь решения…
Подошла сотрудница отделения – накрашенная бабёнка, – и поинтересовалась самочувствием пациента. Берк ответил положительно. Но Бадри вовсе не отреагировал: он был там – внутри себя, глубоко-глубоко. Работница стационара видела всего-навсего оболочку пациента – жалкого безголового паренька, который зачем-то напичкался снотворным, и пополнил ряды пострадавших в токсикологическом отделении; однако мир, в котором он варился на протяжении всей дружбы с Мэттью, Джонни и Эльзой, и который был скрыт от нормального людского глаза, – этой толстожопой медсестре, разумеется, узреть было не дано.
Всю свою взрослую жизнь Бадри испытывал постоянное чувство одиночества и страдал от продолжительных депрессий. Казалось бы, типичный спектр психологических ловушек, в которые попадает каждый второй человек на земле; однако сейчас мы рассматриваем конкретную личность, и нам нужно было ковырнуть её корни, чтобы дальнейшая суть, которую нам сейчас предстоит узнать, была в полной мере ясна…
Эпилог
Начнём с того, что причиной всех галлюцинаций было далеко не падение с высоты. Безусловно, повреждение головы стало точкой невозврата, и запустило, таким образом, цепную реакцию в психике Бадри; однако изначальная причина – корень зла – психической болезни заключалась в другом. «Рак души» – именно так заметил врач-психиатр. Аутоиммунные заболевания – это тот случай, когда иммунная система ловит шизу, и начинает заниматься самопоеданием, так как за место собственных тканей, ей мерещатся – чужеродные. Так было у Альберта: клетки взбунтовались, и вылез рак. Не зря недуг младшего сына и недуг покойного отца чем-то схожи по своей природе возникновения. Просто в отличие от ситуации с Альбертом, у Бадри вышла из строя душа, а не – плоть (звучит не совсем профессионально, но будем проще, и менее взыскательны). По аналогии – в той или иной степени – шизофрения и онкология протекают одинаково: рак имеет свойство распространяться на весь организм – мозг, лёгкие, кости и т.п; а шиза проделывает тот же манёвр, но только с психической составляющей человека – мышление, восприятие, эмоции и интеллект. Бад добился того, о чём (в буквальном смысле этого слова) даже и не мечтал. Он поедал свою душу изо дня в день, забывая о плюсах жизни, и замечая лишь её минусы; зацикливаясь на мелочах, абсолютно всё делал из мухи слона; систематично, и «на всех парах» истязал себя за то, что не такой как все, за то, что в жизни ничего не добился, и всё наперекосяк; и что… он просто дёрганый биполярник, изгой и извращенец. Это то, чем занимался старина Бадри последние пять лет, пока в его жизни не появился наставник – Мэтт. Вот она! – истина. Бад изнурил свою психику. Как говорится: «Дойти до ручки». Доигрался. Вот он – очаг возгорания; откуда пошло расщепление личности, ранее как «деменция прекокс», а в наши дни – шизофрения.
Как бы человек не развивался и не совершенствовался, тёмные ямы и прочие провалы на жизненном пути неизбежны. Да и вообще человеческой жизни может угрожать всё что угодно; но самая большая угроза для человека – это «он» сам. (Человек – сам себе враг.) С наставником Бадри взял себя в руки, плотно занялся саморазвитием и окончательно нашёл себя как писателя, полюбив по-настоящему книги и жизнь; хоть и (где-то там… сквозь беспечность) осознавал весь абсурд, который с ним творится, и к чему это может привести, если вовремя не взяться за лечение. Однако… Однако… Если по факту (закроем на некоторое время глаза на диагноз), то Мэтт, по сути, оказывал на него положительное влияние. А вот Дж-о-о-о-нни… Да-да-да!..
Если дать волю страстям, то вскоре они овладеют вами полностью. Энергию необходимо направлять в нужное русло, а не в тёмные закоулки шального сознания. В каждом из нас живёт тёмная сторона. Это очевидный факт. Её вы можете именовать по-разному. Но она присутствует. И Бадри её называл: Джонни. Джон – плод его развивающейся шизофрении; продукт беспечной жизни.
«Я продукт твоей беспечной жизни…»
Постоянные наущения приходили к писателю в виде человека, якобы недавно заселившегося по соседству. Галлюцинация, которая выступала в роли соседа, проживавшего в квартире под номером «76», олицетворяла страсти и тайные желания Бадри. Джонни: образ гуляки-извращенца, который не верит в Бога, а хочет лишь только потреблять и наслаждаться, проживая здесь и сейчас, бесцельно растрачивая время, и не думая о завтрашнем дне.
После того, как Бадри отхватил люлей возле караоке-бара и проснулся на свалке, он с ужасом заметил, что свалился на дно, и дальше уже некуда: «…нужно срочно кончать с этим безобразием». Тут-то Джонни и отступил, внезапно исчезнув из жизни своего соседа. Правда, ненадолго. Как известно, в одночасье люди не меняются. Так и здесь… И когда несостоявшийся барабанщик почувствовал, что его снова тянет не туда, куда нужно, богохульник вновь к нему явился. Случилось это тем утром, когда за кружкой байхового чая с крекерами
(«Он пил байховый чай с крекерами, когда услышал чёткие шаги в подъезде…»)
Бадри подумал о том, как было бы неплохо напоследок – перед тем, как уехать домой в деревню – покувыркаться с Джен. Шальная мыслишка, которой он проигрывал.
«Весь следующий день Бадри провалялся с головной болью и тошнотой в постели, и покинул кровать только после 22.00. Снился какой-то бред. Кошмары? – наверное…»
Да-да. Совершенно верно! Это всё ему приснилось; ещё до того, как он попёрся снова в ту квартиру, удовлетворяя свои навязчивые идеи. (Дурная голова ногам – и жопе! – покоя не даёт.) И, кстати, на самом деле, во сне ничего не упоминалось про убийство; это Бадри так покажется. Ещё не раз, после передозировки, он мысленно будет к этому возвращаться, всё больше поражаясь тому, как умудрился запутаться во времени и перемешать сон с реальностью.
Разговор… Избиение… Кровь и увечья… Отвратительный облик Джонни…
«Об этом говорил его очень бледный вид. Кожа лица туго стягивала его контуры. Подбородок и нос как-то чуток заострились, а щёки впали, гармонично сопутствуя жуткой трансформации. И запах… Самый настоящий душок тухлятины…»
Сердце Бадри почернело от разгульного образа жизни, оттого и Джонни внешне изменился. Бад видел во сне метафорично свою запустившуюся жизнь, и даже будто мог её обонять, – этот гниющий запах скверных деяний, потому что низменные поступки смердят. И если б любой отпетый грешник на планете мог бы попробовать плоды своих дел на вкус, то он слёг бы прямо на месте, без малейшего шанса на какую-либо реабилитацию.
Но раз уж это был сон… Погодите!
Бадри же действительно выходил из своей квартиры, и видел свежий труп в той каморке… Кто же тогда расправился с тем человеком? Или это тоже… галлюциногенные плоды шизофрении?