Он вышвырнул маленького друга на улицу, но тот повадился заходить снова и снова, пользуясь удобным случаем, ведь ворота подняты вверх (грузовая машина была припаркована вплотную к ангару), потому пути открыты, и нет никаких преград, за исключением, конечно, ворчливого заведующего.
– Да ладно, Рэй. Пусть гуляет. Погреется хоть немного.
– Бадри, а если насрёт, кто будет убирать? Ты?
Побесив немного Серое Лицо, но умилив его подчинённого, и повеселив водителей-доставщиков, жирный котяра вскоре бесследно исчез, оставив после себя лишь одни вопросы и забавные воспоминания.
Едва закончив отгружать этих ребят – трёх говорунов, – подъехали ещё одни, о приезде которых они знали заранее, пусть даже и предполагая не так скоро. Дождь к этому времени уже успел налить приличные лужи, облепивших неровные земли территорий ангаров. Двое коренастых ребят забурились в складское помещение, после отъезда косолапого и его «подельников». Без лишних слов они приступили грузить большое джакузи, весом в две сотни килограмм. Благо приезжие курьеры оказались крепышами, и показали по достоинству свои свежие силы; а то эти двое, уже выдохнувшиеся, едва могли держать эту пузырящуюся громадину, и были готовы развалиться прям на месте, если б не её баснословная сумма, которая так и мотивировала их держаться до последнего – быть «героями» до конца! – вопреки больной пояснице Бадри, и когда-то сорвавшейся спине Рэя.
Конец рабочего дня настал в начале: 20.00. Тучки отступили, и робко показалось предзакатное зрелище. Парни попрощались на остановке, когда кореец газанул первый, усевшись довольный на своей «пятнадцатой» маршрутке. Бадри покамест же поторчал на остановке, анализируя пройденный день, вспоминая гнусного цыгана, думая о смене работы, а также негодуя о том, как они сегодня устали, и сами того не желая, продлили рабочий день на шестьдесят минут, не успев вовремя уложиться.
Поездка прошла незаметно. «Двадцать вторая» маршрутка зашипела, пассажиры вышли, затем поехала дальше, походу езды закрывая фыркающие двери. Спрыгнув на нужной остановке, и вдохнув полной грудью свежий воздух (свобода!), измученный писатель зашагал по тротуару домой. Запах после дождя был особенно приятным в похожие вечера; Бадри излагал данный феномен чувствами, и не мог описать его словами. Усталое тело и гудящая голова молили лишь об одном – покой! Что-что… Но вот это (усталость) он в лёгкую мог объяснить на словах; особенно, как урчал его изнеможённый от голода желудок (ещё – матерными словами мог бы «красноречиво» всё это разукрасить).
Под горячую руку угнетённого состояния попала честь молодой парочки, коя проходила в этот момент мимо хмурого прохожего в капюшоне. Влюблённым явно была погодка по душе (ещё бы!). Идя вдоль каменного забора, за которым простиралось городское кладбище (то самое, вокруг которого Бадри любил частенько бегать), они увлечённо разговаривали, что-то друг-другу показывали – или куда-то указывали – пальцами, взаимно лелеялись и смеялись. Девушка обхватила мускулистую конечность парня, шагая непринуждённо с ним под руку, наслаждаясь вечерним пейзажем – после небесного плача. Миновав гармоничную пару, человек в капюшоне вслед им фыркнул (да так, чтобы не услыхали), очевидно завидуя их счастью, хоть и сам того до конца не осознавая.
– Интернациональные извращенцы! – поступил подло Бадри, и тут же в уме просканировал: – Какой орешек, – оценил заднюю точку беленькой особы. – Хм… Должно быть качается, – не оставил и без внимания орех мускулистого ухажёра-мулата.
Преодолев дистанцию длиною почти в двести метров – именно настолько растягивались кладбищенские просторы, – Бадри перешёл короткий пешеход, перед которым, как правило, подождал зелёный сигнал светофора, хотя пройти-то нужно было каких-то двенадцать-пятнадцать футов; ох уж этот перфекционизм бывшего музыканта!
Меньше думай, больше делай. Меньше думай, больше делай…
Чёрт! Как же сложно держать концентрацию!..
Бадри сделал погромче, как только в ушах зазвучал господин Джоэл со своей песней «She’s always a woman». Некая приятная грусть. И окунулся в воспоминания (да! опять!). Вот он едет со своим отцом на машине домой – к себе в родную деревню. Альберт за рулём; он встретил сына на ЖД вокзале, когда было ещё совсем темно. Поезд прибыл на городскую станцию в районе четырёх утра. Был период осени. Сиял уже полноформатный день на момент дороги; отец с сыном держали путь туда, где в приятном волнении ждали (отслужившего в армии Витаминчика) мать и старший брат. Всю дорогу пел Билли Джоэл. Они душевно разговаривали о ближайших планах, творчестве, семье, хозяйстве, и жизни в целом, а также анализировали пройденную службу Бада; Альберт делился моментами из своей молодости, когда он тоже проходил воинскую службу, будучи восемнадцатилетним пареньком. Бадри сгорал от нетерпенья увидеться с мамой, и скорее насладиться свободой. Несмотря на яркие эмоции отца, к сожалению, он уже начал тогда болеть: первые признаки болезни давали о себе знать; но Альберт не придавал им серьёзного значения.
Песня закончилась. И тоску как рукой сняло: грустная композиция вызвала всего лишь химическую реакцию в мозге; триггером послужила «She’s always a woman», воспроизведя давнишние воспоминания, поэтому Бадри и прослезился.
Время прошло. Чтить воспоминание об отце – нужно, но надо жить дальше; а не раскисать тут и там, испытывая постоянное чувство вины, грусть и бессилие. Нет уж! Бадри твёрдо решил взяться за себя.
Тогда смерть папы была зря?!
С этого момента он будет делать то, что изменит его жизнь в лучшую сторону. Он приказал себе немедленно порвать с Джонни. Мэттью прав; вспомнил давешний диалог с ним.
(– Перестань, пока не поздно!
– Очень сложно.
– Думаешь, всё это просто так? Все эти – обнажённые девушки, алкоголь, наркотики… Кому-то это выгодно, родной. Какие-то уроды наживаются на таких слабаках, как ты. Извини за откровенность, но это так, Бади. Им выгодно, чтобы мы потребляли эту грязь. И мы должны это прекратить! Ты! Ты должен это прекратить! – чтобы потом стать примером для других; стать их вдохновителем и надеждой на то, что измениться возможно, и никогда не поздно!)
Не так давно они с Джонни заскакивали в один секонд-хенд: закупиться качественными шмотками да по приемлемой цене. Идея была самого соседа, потому как тряпки Бадри особо не интересовали. Обычный денёк. Погодка вроде шептала. Магазинчик условно большой. Народ в этот день время от времени заскакивал. В немногочисленной массе покупателей болтались Джонни и Бадри. Всё произошло неожиданно. Крики! Бад почему-то сразу понял, что это был стажёр: взгляд неуверенный, беленький в лице, щёки в угрях, высокий, чёрные – как и весь его прикид – волосы; густая причёска «шапочка» с пробором на лбу, на вид совсем подросток, «такой сладкий», – как охарактеризовали бы его любительницы k-pop.
Некая седоволосая гражданка в возрасте попросила вежливо ножницы у кассира, а затем ударила ими бедного стажёра прямо в шею. Происходила бойня у кассы. Молодая азиатка в белой рубашечке и синих укороченных джинсах – чьи белоснежные щиколотки так аппетитно выглядывали – теперь кричала больше всех, хотя давеча казалась важной и невозмутимой птичкой; по всей видимости она являлась главным продавцом или даже администратором. Кровь была всюду: на полу и везде. Её рубашка значительно испачкалась, так как стояла она вблизи бедолаги, который уже лежал на полу, и вовсю бился в конвульсиях. Сумасшедшую скрутили прямо на месте двое смельчаков; она (с виду обычная женщина, имеющая длинные жирные волосы) не сопротивлялась, и вела себя так, будто вообще была под гипнозом. Острое орудие вылетело из её рук в сторонку. Кто-то из присутствующих судорожно клацал по мобильнику, набирая скорую и полицию. Секонд-хенд вмиг опустел: большая часть тут же покинула магазин; в особенности – слабый пол, который выбежал в панике с визгом. За кассой стояли шокированные девчата – запачканная кровью администратор и побледневшая от увиденного кассирша, – наблюдавшие последствия немыслимого покушения. Не меньше десяти мужчин столпились около потерпевшего; один из них набросился на истекающего кровью паренька, и хладнокровно предпринял попытки по оказанию помощи, чтобы не дать ему отойти на тот свет в столь раннем возрасте. С улицы в окна пялились с занимательностью глаза прохожих, и тех, кто только что в испуге покинул секонд-хенд. Музыкальное оформление магазинчика продолжало фоном тихонько работать как ни в чём не бывало.
Бадри охватил ужас, и одновременно завлекло – присущее человеку – жадное любопытство: такое побоище воочию он лицезрел впервые. Реакция Джонни была неоднозначной. В его глазах Бад прочёл безразличие – сухое и холодное, в котором гармонично переплетаются любопытство и элементы садизма. Также Бадри предположил, что его сосед уже видел в жизни похожие картины, судя по раннее описанному взгляду. В какой-то или иной степени – это пугало. И даже отталкивало! После того, как они очутились вне магазина и брели уже по улице, в разговоре Бадри удостоверился в равнодушии собеседника лично, оставшись им недовольным, но удовлетворившись своей меткой проницательностью.
– Охренеть! Сколько там крови было!.. Видел же?
– Ещё бы. Как такое не увидеть?
– М-да… Жаль парня… Навряд ли выживет после такого.
– Да и ладно, Бад. Умрёт так умрёт. Тебе-то что? Не ты же его убил, а эта сука.
– Какая разница, Джон? Суть от этого не меняется.
– Своими сочувствиями ты ведь его не спасёшь, Бад…
– Я знаю. Но должно же быть немного хоть какое-то состраданье. Разве у тебя его нет?
– М-м-м… Может быть… Я не знаю.... Погнали в другой секонд-хенд, а то здесь я ничего так и не выбрал…
– Да пошёл ты!
– Э, чувак, ты чего?!
«С этого момента он будет делать то, что изменит его жизнь в лучшую сторону.»
С таким настроем Бадри зарядился начать завтрашний день. Устав слушать поднадоевшую музыку, он убрал наушники в карман, сложив чёрные провода в комок. В этот момент проходил ряд высоких деревьев справа (со стороны дороги); слева параллельно преодолевал: парикмахерские, минимаркеты, швейное ателье, какое-то реставрируемое помещение, кондитерское кафе, медицинскую лабораторию и зоомагазинчик. Впереди его ожидал пешеходный переход, и перед ним – резкий поворот налево. Из-за сгущающихся сумерек плохо было видно, что там на переднем плане происходило; но там явно что-то творилось! – на это ясно указывала образовавшаяся толпа людей.
Что за…
Шлёпая по мелким и незначительным лужицам, Бадри прибавил ходу. Странное волнение. Опасение. Что же там на пешеходе? Почему так много народу? ДТП? Любознательность придала его уставшим ногам немного сил, несмотря на тяжелейший день в его жизни за последние месяцы; и он уже торопился разузнать, в чём причина этого столпотворения. Когда же Бад наконец настиг пункта назначения – где должен был повернуть налево, куда и прокладывался кротчайший путь к его берлоге, – он узрел такую вот насыщенную перспективу: на противоположной стороне у обочины припаркована полицейская машина, и чуть позади неё – машина скорой помощи, которая излучает мигалкой индиговые вспышки; транспорт на пешеходе аккуратно объезжает небольшую группу медиков (состоящую из трёх человек), которые скрупулёзно нависают над чьим-то телом, словно орава мух, покусившаяся на открытую рану изувеченного животного; большая лужа крови, смахивающая на томатный сок; любопытные лица прохожих облепили тротуары улицы с обеих сторон; рядом с работающими медиками хладнокровно расхаживают двое молодых стражей порядка; третий полицейский – тот, что на противоположной стороне улицы – беседует с очевидцами дорожного происшествия, выслушивая от них добротную информацию, подпитанную бурными эмоциями.
Недавно – бойня в секонд-хенде… А теперь и – кровавое месиво на дороге? Что же мы увидим следующим?
Неспроста это, Бадри. Стоит задуматься.
«День не задался с самого утра.»
«Всё самое “вкусное” ожидало ещё впереди.»
Бадри примкнул к одному из глазеющих – дядька в жёлтом дождевике – и робко поинтересовался:
– Что случилось? – зная, но всё равно почему-то спросил он; на самом же деле вопрос должен был прозвучать так: – «Кого сбили?»
– Маленькую девочку сбили, – покачал головой мужчина. – Ублюдки конченные. Напокупают прав, *** и гоняют, нелюди! Вот мрази! Ох… мрази!
– Кошмар…
– Одно мясо…
– А… в-вы видели, когда её сбили?
– Конечно! Лучше бы и не видел, сынок! Наверное… под сто восемьдесят эта мразь пролетела на зелёный; а бедный ребёнок пушинкой к небу, и обратно на землю… уже трупом… Мозги сразу наружу. Ни одного живого места не осталось… Просто ужасно… Не дай Бог. Не дай Бог… И как таких нелюдей земля носит?..
На том они в общем-то и замолчали. Постояли так минут пять, а постфактум расстались; мужчина напоследок с глубокой горечью вздохнул и зашагал тяжёлыми шагами в – ту сторону, откуда немногими минутами раннее прибыл интересующийся прохожий в капюшоне. Бадри пока что остался на месте, испытывая большущую жалость к безгрешному дитяти, чья жизнь так внезапно прервалась, и мысленно соболезнуя его родителям, которые в ближайший срок сойдут с ума от горя, услышав о трагичном происшествии на дороге, случившемся неподалёку от их дома.
Бедолага-стажёр из секонд-хенда и этот ребёнок…
Очередное доказательство того, как жизнь в любой миг может оборваться. Она коротка! Неважно: молодой ты или старый, ребёнок или подросток; не имеет значения. Смерть любого настигнет. Потому нужно ценить каждый миг, и непременно работать над собой.
У меня мерзкие мысли… Личная жизнь не складывается… Ещё я шизик…
Так! Но у каждого есть свой скелет в шкафу; это – раз! Во-вторых! моя личная жизнь зависит от меня, а значит… я в силах его изменить; нужно просто изменить ход мыслей. И в-третьих! да, я психически не здоров, но ведь у кого-то есть дела и похуже: например, рак или ампутация конечностей… Упаси Господь!
Прости меня! Прости!
Вдруг Баду по-настоящему стало стыдно. Он ещё жив; а значит – не всё потеряно!
Всё! Надо менять свою жизнь, Бад. Ты сможешь! Да! Ничего сложного; ракету ведь строить не надо… Ты сможешь, Бадри. Я в тебя верю!
***
21.55.
После работы Бадри принял горячий душ. Будучи в ванной, вглядывался в запотевшее зеркало, и видел в отражении свои красные глаза (особенно правый) – подумал, надо бы денёк от ноутбука отдохнуть, видимо, глазное давление, – тёмные круги под ними, уже привычные впалые щёки, длинные и неухоженные брови, набухшую вену на левом виске, и «не помешало бы побриться». Из всего перечисленного последнее его интересовало менее всего; а может даже – вообще не интересовало!
22.38.
Он потушил всюду свет, упал на колени, и ударился в диалог с Создателем, размышляя, каясь, плача…
– …будь проклят тот день, когда я окончательно переступил границу!..
***
Крок в отключке валялся в грязном – набитом всяким хламом и прочим тряпьём – углу. До того, как нажраться до беспамятства, богатенький паренёк много бранился, и распространялся о плохих отношениях со своей бывшей женой, добротно её проклиная в придачу. Также не осталась без внимания его тёща, которую он тоже безумно «в кавычках» очень любил. Что касалось Павла, то тот предпочёл не напиваться как его брат, а «всего-навсего» обколоться. Брательник Крока тонул в кайфе на (убитом временем) ободранном кресле, из руки которого торчал тоненький шприц; с приоткрытым ртом и полузакрытыми глазами торчок ловил экстаз, ощущая, как по венам распространяется химическое вещество. Очередная доза – очередное поражение. Впрочем, таким зажравшимся людям всё равно на свою перспективу: живут одним днём; лишь бы – здесь и сейчас. Они подчиняются податливому телу, а не – совершенному человеческому разуму.
«Бедный папа и благодарные дети – лучше, чем богатый папа и безголовые дети».
С противоположной стороны за двумя братьями-наркоманами пассивно наблюдали Бадри и Джонни, которые были относительно пьяны в этот прохладный осенний вечер. Сидели на полу, облокотившись спинами о ветхую кирпичную стену. Пол реденько усыпан помятыми жестяными банками, самодельными бульбуляторами, пластмассовыми и стеклянными бутылками, особенно (выделяются!) – окурками и использованными шприцами; также можно узреть немного клея и целлофана, прочие рванные пакеты, упаковки из-под презервативов, и собственно говоря, и сами презервативы – негодные, использованные, никому ненужные.
Джонни без устали болтал о том о сём; в основном о деньгах да о женщинах. Его сосед только слушал и смеялся, позабыв про всё на свете. Алкоголь в крови парней делал своё дело. Бадри ни о чём не думал, оскорбляя тем самым учение своего наставника: покусился на правильные жизненные приоритеты, проявив слабость, поддавшись искушению. Окончательно скрепил общение соседского дуэта сухой и ароматный косячок.
Компания пребывала здесь уже несколько часов. До того, как здесь очутиться, Джонни с Бадри дали жару в стриптиз-баре неподалёку, где просадили порядком деньжат, разумеется, развлекаясь за счёт щедрых компаньонов – двух братьев-наркоманов Павла и Крока. Бадри ярко недоумевал, почему этих богачей вообще занесло в подобное убогое место; слово «убогое» даже мягко таки звучало. («Скучно ребятишкам в своём пентхаусе, дорогой, вот и ищут ощущений на самом дне!» – Слова Джона.) Как бы то ни было, писатель и богохульник плыли по течению вместе с ними, сперва получив максимальное удовольствие от приватного стриптиза, выпитого дорогого мартини с виски, а затем предвкушая ещё сюрприз в ночной программе, про который восторженно упомянул Павел тремя часами ранее.
«…а впереди нас ждёт оргия в нашем пентхаусе! Но для начала заскочим в одно местечко. Там мило. Уютненько. Главное, что нет крыс…»
В заброшенном помещении прохладно. Жутко прёт застоялой мочой. Окна небрежно заколочены досками. Изобилие больших – моментами треснутых – настенных зеркал. Они делают слухи о происхождении этой заброшки правдоподобными; по крайней мере, то, что это была когда-то парикмахерская, – точно; прочие слухи, которые с жаром распыляет Павел, заставляют ненароком усомниться, ибо они беспочвенны. По его словам, здесь когда-то изнасиловали и расчленили подростка-гомосексуалиста. Кровавое дело обстояло поздним вечером. В кресле парикмахера-трансгендера сидел последний клиент, кой оказался не в то время, не в том месте.
«Наверное, порядок планет поменял ориентацию», – хихикал Павел.
У шестидесятилетнего профессионала с ножницами вспыхнуло некое обострение, за которым последовало домогательство до клиента; а после – удар утюгом об голову, когда молодой гомосексуалист начал сопротивляться и громко возмущаться. Дальнейшие действия несли в себе грязную некрофилию; и наконец! – разделение тела на части.
Выслушав до конца байку о старом трансе-убийце, и глядя на то, как рассказчик жадно нагревает ложку с порошком, Джон откровенно заметил, что Павлу надо срочно завязывать с этим гиблым занятием, а иначе он вскоре сам расчленится, и «поможет» ему в этом лидер всех наркотиков – пресловутый героин.
Шли дни. Бежало время. Их общение становилось теснее. Не то чтобы Бадри считал его закадычным другом. Просто… общество Джонни для него было разрядкой от ежедневной суеты, которая хоть и выходила за рамки правильного образа жизни (и Бад это прекрасно понимал). В эти грязные минуты он мог уйти от личной ответственности, улететь в «страну» забытья, – забыть о психическом расстройстве, «любимой» работе, семейных неурядицах, а также о потускневших отношениях с Эльзой; оттого и зачастил тусоваться с соседом по вечерам после работы, променяв пробежку и чтение на пиво и травку. Джонни, этакий «сорвиголова» – раб страстей, живущий одним днём; личность без тормозов. Для него Бог и понятие «загробной жизни» не существовали. Ориентировался он лишь на материальные вещи, – те, что можно ощутить и увидеть всеми пятью органами чувств. Такую «философию» Бадри с ним, однозначно, не разделял; а вот платных женщин и что-нибудь ещё весёлое, – да!
«Каждый человек на земле раб, потому как несомненно подчиняется своим страстям. Но в любом случае выбор за тобой: либо твой покровитель ненасытное эго, или же – всемогущий Господь».
Мэттью
***
Очень плохо спал. Бредил. Тонул в поту; снилось: дед-лунатик с соседней квартиры, Мэттью со своими наставлениями, работа. Будто на складе завал, а они не справляются с поставленной задачей. Много-премного дверей! Они настолько большие – широченные и длиннющие, – что едва помещаются в ангарном пространстве. Бадри бредилось, словно одна из этих межкомнатных полотен валится на него, а он не в силах убежать, и оно придавливает его к бетонному полу.
Зато свои деньги… Пирожное можно каждый вечер покупать.
Ему становится так трудно дышать. Воздух… Воздуха… Не хватает воздуха. Он просыпается – в очередной раз! – в ночи. Потом обратно кидается на лопатки, и моментально засыпает вновь.
Теперь во сне на бывшего барабанщика катятся большие колёса (с мутными очертаниями), ни коим образом не давя его, но всё же наводя на него безмолвный страх и панический ужас. Он кричит, – кричит во сне. Местами терроризирует сонный паралич; и в итоге – немая паника!
Снова мелькал старик-лунатик. Будто опять приходил посреди ночи, и скребся в дверь его однокомнатной; только теперь пожилой сосед казался вполне вменяемой личностью: немолодой мужчина пришёл к нему целенаправленно (так Баду бредилось), показывая в дверной глазок хищный оскал своих мостовидных протезов. Но сей же час он растворяется, и на смену ему приходит богохульник по имени Джонни. А дальше пустота. Мутные картинки, сопровождаемые высокой температурой. Снова проснулся: показалось, якобы Джон в его комнате наяву. На самом же деле Бад не просыпался; он пробудился лишь во сне. Сон во сне?!
Бадри переживал вновь-и-вновь мысли о том, что теперь – пьёт; стало быть, не только Ильгам, но и он тоже ввязался в эту грязную игру. А что произойдёт, если узнает об этом мама?
Нет! Нет! Нет! Она ни в коем случае не должна знать! Роза об этом не узнает!
Я подвёл отца! Всё было зря! Его смерть, мои труды, моя книга… Саморазвитие… Саморазрушение… Всё зря! Это всё Джонни. Он плохо на меня влияет…
По идее можно в лёгкую сменить работу… – неустанно бредил писатель, путаясь в сетях хаотичных и нелогичных сновидений и мыслей.
Эльза… Любимая моя… Почему так всё плохо у нас с тобой? Почему именно сейчас?.. Я же не убивал тебя?.. А если убью, ты будешь со мной?.. Где ты? Не молчи! Нам надо срочно пожениться, пока дьявол не разлучил нас окончательно.
Надо ей написать. В жопу гордость! Счастье в моих руках!..
Ильгам бросит пить и женится на тебе. Слышишь? Слышишь? Женится! Потом не бегай за мной, когда я стану известным и разбогатею…
Бадри перевернулся на правый бок. Простыни мокрые от пота, неприятно соприкасаясь с его горячим торсом. Сонный паралич отступил, и тело в прежней синхронизации с сознанием; но ненадолго.
Спать на правом бочке. Спать на правом бочке полезно…
Я не хочу быть известным. Главное, чтоб мать была здорова и счастлива.
Я болен. А завтра надо на рабо… А-а-а… Нужно отпроситься у Рэя. Опять?! Опять! Не уж-то я попрусь в таком состоянии на склад?! Как я с такой температурой буду работать? Да пошли эти уроды в задницу! – вся их компания! Этот зажравшийся жирный директор! Жлобы, которые не хотят оплачивать своим ребятам больничный. Такие большие обороты делает компания, а какой-то жалкий больничный оплатить не могут. Они не хотят просто! Не-не… Надо сваливать оттуда. Немедленно!
Шизофрения… Простуда и шизофрения, интересно, сильно отличаются друг от друга? А Виго Фернандо, интересно, болел когда-нибудь простудой? А Лео? Кстати, я ни разу не видел, как Лео когда-нибудь кашлял. Ну конечно! Глянь-ка, как он по две двери на плече таскает. У этого матадора железное здоровье!..
Меньше думай, больше делай. Мэтт прав…
По сути Рэй молодец: практичный, самостоятельный, всегда готов прийти на помощь. Лео тоже молоток: он хороший, простодушный; наоборот таким и надо быть, а не быть унылым говном.
Меньше думай, больше делай…
По сути всё хорошо. Я не болен раком или диабетом. У меня всего-навсего какие-то галлюцинации. Подумаешь… Просто видения; и это же Мэттью – мой наставник. Источник саморазвития!
Почти год… Нет. Уже год мы вместе, родной. Моя жизнь кардинально начала меняться и налаживаться, но я всё испортил. Придурок! Зачем? Ради чего ты это сделал? Ради чего ударился в блуд? Чтобы ощутить короткое блаженство? Жалкие вкуса-заменители. Дешёвый кайф стоит кучу денег, когда как, настоящее удовольствие может обойтись и бесплатно…
Мэтт, я никогда в жизни не пил; даже капли не пробовал! А теперь?.. Я вступил в ряды алкоголиков… Бог милостивый. Он меня простит. Надо снова покаяться. Но вдруг… я опять сорвусь?.. В итоге есть ли в этом толк?
Есть! Надо измениться!
Бадри несколько раз за ночь целовался с унитазом; обильная рвота. Затем, падая с ног, бледный как кость, кое как добирался до кровати; и опять наступала несуразица в бреду. Опять и опять возвращались назойливые образы, связанные с приключениями с Джонни. Обрывки разгульной жизни. Богатые братья, которые властвуют в оргиях. Те или иные проститутки-наркоманки, всаживающие себе в руку да в пах дозу героина. От этих мыслей становилось невыносимо тошно и мерзко.
Элитные… хе-хе… Как ещё эти женатики умудряются гулять на стороне? И всю заразу таскают домой! Кретины! Вот если б я был женат…
В данный момент – в момент бескомпромиссной температуры – Бадри казалось всё таким ничтожным, ненужным. Его коллекция книг потеряла весь смысл. Его работа над дебютным романом – тоже. Страсти отчётливо виделись мусором: в данный момент они его попросту не интересовали. Он бы отдал всё, лишь бы только крепко спать и чувствовать себя здоровым. Даже Эльзочка кое-где всплывала, как ненужная вещь.
Вновь образ отца. Такой ясный и чёткий. В этом сне Альберт такой, как и прежде (ещё задолго до болезни) – статный, энергичный и жизнерадостный.
Но как? Он ведь умер?
Папа грезился ему здоровым; однако сквозь бред Бадри понимал, что его отца больше нет: человек умер, погибнув от клешней онкологии.
Кожа да кости… Невозможно на такой стадии – когда на тебе живого места не осталось – оклематься!..
Но внутренний взор проецировал, якобы Альберт смог побороть рак. И он жив! – совершил чудо: победил недуг в самый крайний срок. Теперь папа, он, мама и Сид – снова вместе, как и прежде; всё это лишь было дурным сном, а они, как наивные дураки, просто в это поверили.
Сон… Сон… Сон… Сон… Сон… Сон…
Образ Эльзы вырисовывается на фоне изнуряющего жара. Воспоминания… Сладкие воспоминания… Бадри не спал. Это являлись к нему образы-скакуны прошедших памятных дней, где он и Эльза едят сливочное мороженное, ходят в кино, прогуливаются по набережной при сгущающихся сумерках; вместе хрустят крекерами, пьют горячий кофе с молоком, и параллельно проводят время за интересными книгами, выбрав для себя что-то своё; где Бад провожает её до дома, а на прощанье целует в багровые сочные губы; как он добирается до своей берлоги, и падает с приятной усталостью в постель, а после – открывает сообщение от неё, в котором она благодарит его за приятный вечер, и желает ему спокойной ночи, присылая напоследок оригинальный романтический смайлик.
Я сейчас умру…
Впрочем, ему просто хотелось выздороветь; потому что именно в такие моменты (когда по-настоящему плохо!) человек начинает понимать: что – главное; а что – второстепенно.
НЕМНОГО РАНЕЕ…
Порой Бадри любил захаживать в подобные заведения, где мог без труда опрокинуть чашку капучино за пятёрку. Автор делал это нечасто, а лишь по выходным, поэтому по его карману особо не било; тем более сейчас, когда он засел за свою дебютную рукопись, было одно удовольствие пить горячий напиток и работать над ней, параллельно созерцая городскую суету с высоты четвёртого этажа. Удивляясь тому, как продуктивно идёт процесс написания, Бадри в очередной раз понимал, каким же он был жалким и невежественным, когда бессмысленно стучал на барабанах и проводил большое количество времени в студиях, будучи глубоко убеждённым, что если уйдет из группы, то непременно потеряет всё и пропадёт, ссылаясь на отсутствие какого-либо другого таланта помимо навыков барабанщика.
Сегодня у писателя выходной: в связи с праздником (чудо какое-то, нереальная аномалия, впервые за всю историю!) компания освободила рабочих от обязательств в этот понедельник. Правда, что за праздник, Бадри так и не понял; главное, он был доволен. Заведующий был доволен. Рэй весь позавчерашний вечер дурачился от счастья, безумно раздражая Лео, который тоже был доволен дополнительным выходным, но… в тот же момент и недоволен, потому как значило, что ему придётся дополнительно находиться дома со своей невыносимой супругой.
Следуя определенной стратегии и привычкам, начинающий автор старался посещать одно и тоже заведение. Время варьировалось разное, но в основном визит писателя приходил на день. Мини-кофейня располагалась на четвёртом этаже торгового центра «My home», где цена обычной кружки кофе была выше, чем цена полноценного обеда в обычном кафе. Мелькали такие же ребятки с ноутбуками, как и он. Пили кофейку какие-нибудь парочки, да деловитые леди и джентльмены; но всё же основной поток любителей напитка был вечером; сейчас так… народу было прям чуть – чуть-чуть.
Перед Бадри огромное панорамное окно с видом на проезжую часть. В рабочих перерывах он делал небольшие глотки капучино и любовался видом из окна, пока колодец правого полушария наполнялся нужными идеями. Немало романтизировал процесс написания книги летний небосвод – такой чистый и успокаивающий, немой и необузданный, гармонично (в визуальном плане) сосуществуя с каменными джунглями и всей их суетой. Писатель созерцал рядок мини-закусочных (пицца, бургеры, буррито, кофе и прочее), следующих друг за дружкой с небольшими отрывами; за ними – на противоположной стороне, приблизительно на расстоянии сорока метров – базировался аттракцион гоночной автострады; обзор левее заполняла – высоченная деревянная горка для детей в стиле средневековья; а правее – колесо обозрения, состоявшее из многочисленных и пронумерованных разноцветных кабинок. Дальше огромного аттракциона он мог ясно видеть багровую крышу главного зоопарка в городе, в котором недавно случилось чрезвычайное происшествие: царь зверей отведал плоти любопытного ребёнка (и взорвал интернет).
Вдохновение в эти сладостные часы, казалось, не имеет предела, потому как Бадри писал и писал, закрепляя процесс вкусным питьём, проживая момент осознанно, а также параллельно не забывал мечтать, предвкушая скорый успех, когда его произведение будет на книжных полках всего мира, победоносно позиционируя себя как «бестселлер – номер один».