По всему столу беспорядочно разложены бумаги. Бардак. Хаос. Как можно ещё назвать?
На краю – стопка разноцветных папок, видимо, забитые бюрократичными бумажками. Рядышком самодельная ёмкость для ручек, карандашей, степлера и т.п., состряпанная из трёх скотчей – а точнее, то что от них осталось, – склеенные между собой кольцеобразными основаниями. На другом краю громоздится стопочка исписанных накладных – запылившийся архив.
– …Если надо, я всегда иду на уступки, – негодовал заведующий складом, параллельно занимаясь писаниной. – «Поднять зарплату?» – пожалуйста. «Свалить пораньше домой?» – без проблем. «Взять отгул?» – хорошо; если действительно возникли какие-то сложности, да, всегда пойду навстречу. Я не понимаю, Бадри. Неужели так трудно приехать вовремя на работу? – Кореец перестал писать и сложил руки, как примерный ученик, полностью сконцентрировавшись на подчинённом. – Бадри, в чём дело? Я тебя не узнаю. У тебя всё нормально? Может, у тебя какие-то проблемы? – с оттенком заботы поинтересовался. На нём всё та же чёрная шапка (растянутая, почти уже – ведро), хотя едва только наступила ранняя осень.
Рычание вилочных погрузчиков и возгласы рабочих с улицы – разбавляют молчанье между Рэем и Бадом. Писатель не знал, что сказать в своё оправдание. Жевал мятную резинку, надеясь сбить «аромат» перегара. Видок потрёпанный: физиономия уставшая, колючая, признаки бессонных и огненных ночей.
Ужас! Впервые в жизни я нажрался!
Присутствует всегдашний спёртый запах складского помещения, где шесть дней в неделю потеют мужики с девяти до шести, а иногда и с девяти до восьми.
– Я всё понимаю: ты творческая личность, Бадри. И вся эта хрень не для тебя. Думаешь, мне здесь интересно торчать? Или Лео? Я, например, вообще хотел бы сейчас быть на Мальдивах. На счёт Лео не знаю. Но суть ты понял. Пока ты варишься в этом дерьме, Бадри, – здесь, вместе с нами, – будь чуть ответственнее. – Заведующий был недоволен, когда на складе его сотрудник появился в час дня. – Работу тем более свою ты знаешь. Товар – тоже. Просто… немного ответственности… пожалуйста.
– Я вообще уволюсь! И пошла эта компания к чёртовой матери! – хотелось высказаться Баду, но он удержал в себе капризную девчонку.
Не может быть такого: я нажрался!
Никогда не зарекайся! Никогда! Прости, Бог, за то, что я призирал Сида.
– Всю ночь не спа…
– Чё? Куда её поставить? – прервал корейца трудящийся мексиканец, очутившийся поблизости с (упакованной в синий картон, внутри наполненной сотами) межкомнатной дверью на правом плече.
Рэй грубо ткнул ручкой куда-то в сторону (но Лео понял, куда).
Может уволиться? Всё достало. Бросить всё, и уехать в деревню.
А там пьяная рожа Сида…
Пока один коллега облокачивал новое полотно о металлическую колонну – былую из тех многих, что держали второй ярус на складе, – заведующий продолжил отчитывать другого коллегу, (словно) робеющего у его рабочего стола за частые опоздания; особенно… тот зарядил сегодня, припёршись на работу после обеда.
– Всю ночь не спал? Вид у тебя опухший, – наконец-то удалось корейцу поинтересоваться.
Перед глазами в этот момент мелькнула такая картина: на нём потеет Джен, громко стоная, а сзади её ублажает тот чёрный специалист по откровенным танцам.
О своих грехах нельзя рассказывать, Бадри.
Не спал?
– Есть немного, – пролепетал Бадри, и случайно словил бесшумно хихикающее лицо Лео (мол, опять ворчит этот Серое Лицо, как баба – как женщина!), когда тот вновь удалялся в конец склада по рабочим моментам.
– Бухал что ли? – ляпнул Рэй, так, невзначай, будучи твёрдо уверенным, что бывший барабанщик железно проповедует сухой режим, и, как и он сам, тоже испытывает неописуемое отвращение от спиртного.
– Нет, – соврал Бадри, улыбнувшись кротко.
– В стриптиз-клубе зависал?
Подчинённый улыбчиво мотал головой, отрицая.
– А что тогда?
– Бессонница, – изрёк Писатель первое попавшееся на ум, и тут же закрепил: – Бессонница, Рэй… В последнее время реально плохо спится. Засыпаю только под утро.
– Так, поэтому ты опаздываешь?
– Д-да.
– И как давно у тебя она?
– Честно… наверное… тогда, когда начал опаздывать. Когда я начал опаздывать?
– Да ты постоянно опаздываешь.
– Вот… Можешь мне не верить. Хорошо. Заслуженно.
– Ладно, Бадри. Закрыли тему. Ты с этим не затягивай. Хрен с этой работой. Главное, себя береги, – предостерёг заведующий, и вспомнил о его полёте со стеллажа. – Чтобы не было, как в тот раз. Ну его на фиг!
Бадри понимающе закивал.
– Хотя бы на звонки отвечай, что ль. А то и не дозвонишься. Всплывает вопрос: на кой – мать его – тебе тогда телефон?
– Музыку слушать, – ответил просто бывший барабанщик.
– А… Ну всё понятно.
Нервные подёргивания – головой вправо – хорошенько давали о себе знать.
– У тебя, кстати, тик сильнее стал. Раньше было меньше, – заметил Рэй, и плавно положил перед собой бледную бумажку, готовясь снова что-то писать.
– Раз уж ты заметил, значит, действительно.
– Н-насколько я помню, было, однозначно, не так сильно, как сейчас. – Кореец взял в руку ручку, нависая над накладной. – Ты это… принимай витамины… Б12. Тебе, Бадри, витаминов просто не хватает. На одном рисе и орешках далеко не уедешь. – Он взялся за писанину; прозрачная ручка с синим колпачком ожила в его руке.
– Я не сторонник такого.
– Зачем? Можно его и в продуктах найти: в мясе, в рыбе, в молоке, куриное филе, например, в яйцах он тоже есть.
– Не, ну яйца-то я кушаю.
– Уже что-то, – одобрительно кивнул кореец, корпя над накладной. – А на желудок денег не жалей. Ну, я имею ввиду, не всё подряд наяривать, а – правильное питание. Яички – это, конечно, хорошо; но всё же надо есть – всё.
Раздался звук хлопнувшей двери, которая в последние дни портачила, и закрывалась не с первого раза.
– Есть кто живой в царстве дракона? – громко обратился китайский старик с порога, ещё не видя воочию ребят. Затем – шоркающие шаги его рабочих ботинок.
– Меня сегодня оставят в покое или нет? – проворчал под нос Рэй, почти прошипев; Бадри (про себя) разделил с ним его досаду, тоже не радуясь приходу работника базы.
– О-о-о! Дядя Шэнли пришёл! – воскликнул восторженно Лео, и пошагал навстречу пожилому мужчине: один только он походу был рад. – Hola! – Широко распростёр руки в разные стороны.
– Хуля, хуля, – проговорил небрежно и с акцентом дед в камуфляже.
Они крепко обнялись. Поравнялись.
– Как дела, дитя латинской Америки?
– Да вот… всё никак не могу попасть на Великую Китайскую стену.
Говорили на юмористических тонах, недалеко от выхода.
– А зачем тебе она сдалась?
– Как «зачем»? Посмотреть живьём.
– Хех… Посмотреть ему надо… Езжай в свою Мексику! Там живьём всё и смотри. «Нужен ты нам – китайцам».
Лео заржал на весь склад, с характерной для него реакцией.
– Как жена? Как семейная жизнь?
– «Как?» «Как?».. Жена лучше всех! – энергичный ответ от Лео. – Даёт жару. Разбавляет скучную семейную жизнь время от времени. – И опять смеётся.
– А что ты хотел? Испанки – горячие женщины. А знаешь, что у женщин нашего народа узкое, помимо глаз?
Мексиканец медленно расплылся в улыбке, покраснев.
– А-а-а-а, дядя Шэнли… Ну вы и шалунишка!..
– Мышление у них узкое! – перебил невозмутимо пожилой знаток. Ни одна морщинка на его лице не дрогнула. – Уйти с глаз долой, извра… Ай-яй-яй! Лео, Лео… А ещё отец троих детей… Стыдно должно быть, – шутливо пристыдил Шэнли, хотя задал двусмысленный вопрос неспроста. – Где ваш босс? – быстро переключился он.
– Вон он. Работает, – ответил «Извра…», проглотив остатки смеха.
Старик-азиат выглянул из-за колонны.
– Рэй!
Кореец продолжал писать, делая вид, что работа его полностью погладила. Шэнли зашагал.
– Рэй!
– Здравствуйте. Что у вас? – не глядя в сторону пришедшего, заведующий сражался с накладными, царапая их ручкой.
Старый электрик был уже у стола. Сегодня он казался особенно энергичным. Погодите… Не несло алкоголем; стало быть – трезвый?
Бадри пожал его шершавую руку, проговорив ответные слова приветствия. Старик заговорил с Серым Лицом, а Бад отошёл, и наблюдал со стороны. Вспомнил его слова, когда смотрел на его куперозное лицо: «Жить без женщины, Бадри, нельзя». И тут же он задумался об Эльзе, горько подумал, как за последний период у них ухудшились отношения. Мелькнули и его похождения к жрицам любви. Измена!
Образ Джонни нарисовался.
Напился впервые за все двадцать девять лет.
Джен улыбнулась.
Чёрный стрипти…
Настроение у Бадри ещё пуще опустилось. Снова безысходность. Ненависть к себе. Ощущал себя лицемером; и от этого становилось довольно мерзко.
Меньше думай, больше делай. Меньше думай, больше делай. Меньше думай, больше делай…
Прости меня, Господи!
– …это я так… к слову. Ладно, – закончил Шэнли сводку (что произошло на базе) новостей на сегодня. – Рэй… я украду у тебя топор?
Интересно, а когда впервые дядя Шэнли попробовал водку? Что он почувствовал? Не испытывал ли он угрызение совести? Понимает ли он, что это западня?
Занимался ли он, интересно, кунг-фу?
– Какой? – Уже как минуту назад Рэй расправился с невыносимыми бумажками, расписав упавшие заявки на сегодня.
– Бук сказал, что у тебя есть топор. А ну-ка дай мне его. Буду рубить курицу.
– Шэнли, передайте этому Буку, что он тупой, как сам топор, – сказал с расстановкой заведующий складом; в каждом его слове пульсировала раздражённость.
Грубый, однако, наш завсклад. Грубый.
– Хе-хе! Я передам ему комплименты от тебя, – хрипло выразился электрик.
– Только обязательно, – съязвил Рэй, практикуя любимое дело. – Дай ему топор, – кивнул он писателю, и добавил в адрес старика: – Его надо наточить. Ни хрена не рубит. Там уже как-нить сами.
Бадри вернулся с маленьким топориком, полностью выкрашенным красной краской.
– Да разберёмся. – Шэнли разглядывал орудие, которое ему вручил подчинённый вредного корейца. – Тяжёлый, но компактный. Как раз для меня, – подмигнул Баду. – Ну… кто хочет курятину? Любите курятину?
– Я на диете, – пробубнил Рэй, роясь в своём гаджете.
Электрик вяло рубил топором воздух. Затем глянул на Бадри, и шёпотом проговорил, однако Рэй по любому это услышал. – Какой-то он сегодня не в духе.
Небритый, с покрасневшими глазами парень улыбнулся старику нехотя, но виду не подал; по факту Бад согласился с ним, ведь заведующий действительно вёл себя подобно скряге.
Бадри показалось, что Шэнли смахивает на пожилую – зарубившую всех гостей – гейшу, которая теперь танцует с кровавым топориком и лыбящейся гримасой.
– Что… порнуху смотришь?! Ха-ха-ха-ха! – крикнул Шэн сыну Латинской Америки, прежде чем выйти на улицу, немного подождав у выхода.
С расстояния шестидесяти метров Лео, отвлёкшись от телефона, что-то отчеканил старику, и сам залился гоготом; Шэнли навеселе удалился со склада, чуток покашляв перед уходом, сопроводив своё исчезновение громким хлопком; надо же! – дверь закрылась с первого раза.
– Ну… Готов? – И снова заведующий потирает руки, уподобляясь мерзкой мухе; в принципе, было и так мерзко, ведь этот коварный жест предвещал (с минуту на минуту) скорую работу.
Нет! Нет! Нет!
– Наши заявочки нас ждут, – говорил Рэй с довольным видом, вставая с места, и собирая со стола готовые накладные вместе. Его удовлетворительная физиономия была лишь маской – защитой от тошной складской работёнки, которую он исполнял с невыносимой тягостью и неохотой, будучи обременённый долгами и кредитами.
– Э-э-й! Сюд-а-а! За-я-я-вки! – крикнул Серое Лицо мексиканцу, кой торчал в конце помещения, и получил от него ответную реакцию в виде ноющих стонов (еле слышных оттуда).
В эту минуту Бадри прям неистово захотелось выбежать на улицу и удрать домой. И до сей поры он не мог поверить в то, что ему довелось напиться; не просто попробовать спиртное, а – нажраться до беспамятства!
«Порно – это могила, которая приведёт тебя в ад»!
Мэттью
***
Работа над романом усиленно продолжалась. Чтение книг в разы уменьшилось. Занятия спортом прекратились. Редко было, когда он вспоминал о карьере барабанщика. Нервные тики в последние недели драли его с такой силой, что иногда хотелось покончить с собой. Переживал за мать. Злился на Ильгама, в тот же момент и переживал за него. Эльза не брала трубку. Работа раздражала. Единственное, что придавало ему силы, так это – его ремесло. Его надежда на светлое будущее…
***
– …у нас же ещё оставалось! Где она? – разрывал тишину пятичасового утра женский прокуренный голос.
Она выкрикнула снова из кухни. Шорохи, хлопанье кухонного гарнитура, звон посудин, ворчанье под нос: видимо, уже рыскала в поисках дозы, дабы облегчить себе похмельные страданья. Ильгам игнорировал собутыльницу по причине глубокого сна, лёжа на грязном – которого давно не касался пылесос – полу небольшой землянки (на отшибе деревни), накрывшись засаленным фланелевым пледом с головы до ног.
– С-и-и-д! ***! Где водка?!..
Ночью он пил, днём вчерашнего дня – тоже; сушил бутылки на пару со своей псевдо-суженной – владелицей данного жилища, где меню ограничивалось зачастую лишь одними горячительными «снадобьями».
– Ильгам! – Девушка зашла в зал, где висел «когда-то» белый тюль, стоял дешёвый телек LG и расправленный диван. Видит обёрнутое в плед тело подле дивана, словно лицезрит покойного в саване. – Сид! Где вся выпивка? – кричала она уже вблизи спящего собутыльника, нависая над ним, почти став вплотную к его замызганной подушке. – У нас вчера ещё оставалась бутылка. Я помню. Где она? Куда ты её спрятал ***? Говори сейчас же! – Сонный голос; и кажется, подруга ещё малёхо пьяна.
Никакого чёткого ответа от партнёра. Кроме невнятного мычания сквозь покрывало.
– Ильгам ***! Твою мать! Алкаш проклятый! Где наша бутылка? Где…
– Уйди нах отсюда, тварь! – неожиданно для неё, но предполагаемо, рявкнул Сид, что аж обои будто затрещали, а сама она сею секунду вздрогнула от испуга. – Мразь конченная! Не знаю где эта долбаная бутылка! Не знаю ***! Отвяжись! – И весь этот гонор раздавался через плед.
Белокурая и курносая Катерина злостно выдавила себе под нос ответные ругательства, а после – стараясь показывать бесстрашие, но плохо играя бесстрашную – неуверенно пробурчала:
– Не знает он… Сам, наверное, и выжрал всё. Урод (уходит обратно на кухню). Тварь. ***. Сам иди нах. – Слабо слышится её ворчанье через стенку: – Не знает он… Всё ты знаешь, ***. Ублюдок. Сам всё выжрал… урод. Всё сожрал. ***. Да чтоб ты сдох, сука… Да чтоб у тя эта водка в горле застряла…
С потрёпанной соломой на голове Катя бродила по кухне в одних трусиках, безнадёжно пытаясь найти хоть немного граммов, будучи твёрдо убеждённой, что это Сид выпил оставшуюся бутылку водки. И звуки кухонных задвижек, звон посуды вновь бессмысленно зазвучали, отдалённо отдаваясь в зале, где жадно дремал Ильгам.
Познакомились они в каком-то столпотворении гуляк, на непонятной квартире, среди травокуров и торчков, и таких же, как они – любителей выпить. Ильгам тогда жил временно в городе, пытаясь заработать себе на жизнь стройкой, да сварочными работами на различных объектах. Между ними мало что было общего. Оба лишь любили выпить. В сложную арифметику парочка не вдавалась; всё было просто: спирт и сношение. Катерина являлась матерью-одиночкой, правда девятилетняя дочь жила не с нею, а с бабушкой (у матери), так как из-за её образа жизни не раз подымался вопрос со стороны органов опеки о том, как бы поскорее вытащить маленькую Амишку из этого логова, и благополучно поселить её в детский дом. Пожилая женщина насильно забрала внучку к себе домой, разругалась с Катериной, и строго-настрого предостерегла, чтобы та немедленно одумалась, пока не поздно.
Больше она его не потревожит: побоится. Но пузыря так и не найдёт. А Ильгам проваляется до самого обеда, относительно проспится, а потом попрётся домой – портить настроение Розе. После очередного скандала ляжет спать, развалившись, как всегда, на диване в гостиной, даже не раздевшись. Снова будет вонять водкой, носками. Опять будет стоять мерзкий храп бессовестного человека. Мать в слезах наберёт младшего сына, и будет жаловаться на первенца, рассказывая о своём бессилии, и о его безалаберной жизни. Бадри в очередной раз расстроится, и ещё пуще себе накрутит, впадая в знакомую депрессию.
Вечером у них состоится братский разговор, однако от слова «братский» останется исключительно лишь одно название. Будет много накопившихся претензий, упрёков, затаённых обид; и всё это украсят – крики с матами. В итоге мобильная беседа оборвётся, и закончит её Бадри, посреди повышенных тонов, сбросив трубку.
Если Ильгам контролировал свою зависимость, и продолжительное время не пил, в таком случае, был он весьма хозяйственным парнем и вовсе славным сыном; но если срывался, и уходил в продолжительный запой, то превращался в самую, что ни на есть, настоящую свинью. Однако… даже покосившимся от алкоголя, было дело (и не раз), когда он мог разделить душевный разговор со своим младшим братом. На ряд многочисленных вопросов о том, почему он не бросит пить, Ильгам говорил следующее: «Мне нравится пить, братишка. Да, Витаминчик, я алкоголик. Я это признаю. Но бросать не хочу. Когда я пью, я забываюсь. А без этого что-то не то… Без водки мне просто скучно». Затем Бадри упоминал маму – самого близкого человека на свете, которая вырастила их, и носила почти год под сердцем, – твердя то, что таким образом Сид доставляет ей небывалый дискомфорт; на что, тот, и здесь находил отговорки: «Но я же никому не мешаю, братишка. Она сама меня трогает. Я, если пью, братишка, то никого не трогаю. Тихо сижу, а потом ложусь спать. Она сама же хотела, чтобы я пил дома, а не где-то там… у кого-то. Но она же меня трогает. Начинает пилить. Братишка, я, если пью, то сам по себе».
Помимо скандалов, бывали и (как уже упоминалось ранее) моменты искреннего раскаяния, миги слёз сожалений и разочарования: Ильгам неустанно просил прощение у Розы и Витаминчика. А в период трезвости – только освободившись от оков очередного запоя – он вообще старался домашним не смотреть в глаза, разговаривал с ними предельно ласково, испытывая стыд и угрызение совести, и жалуясь на самого себя, уверяя, что точно больше не будет пить, и что вообще надо завязывать с этими пьянками: от них ничего хорошего, а только – сплошные затраты, позорные слухи и цирроз печени.
12
Сырая и прохладная погода. Бледное синее небо. Солнышко – то выглядывало, то пряталось за быстро плывущими облаками, казавшимися особенно грустными, потеряв за ночь неисчисляемое количество литров пресной воды. Сентябрьский ветер шалил между пятью и шестью баллами, периодами завывая, и раскачивая городские деревья и провода.
День не задался с самого утра. Начнём с того, как Бадри опять проспал, и опоздал на службу. В этот раз он ограничился – не нарочно, конечно же – лишь одним часом, примчавшись на склад к одной минуте одиннадцатого. Но до того, как опоздавший прибыл, ему выпала сначала «удача» – проехаться в битком-набитом автобусе, приплюснутым большую часть пути к центральным дверям, в самых всевозможных неудобных стойках. Позади постоянно кто-то да кашлял, копошился или раздражённо вздыхал. Удивительно, что никто не умудрился по-тихому испортить воздух в маршрутке, ведь искать преступника всё равно, что, как иголку в стоге сена; и то, малюсенький острый предмет можно хоть ощупать; а вот газы уже (увы)… исключительно только – понюхать.
Весь этот мучительно-неприятный маршрут закрепила лужа, на которую Бад наступил, после того, как высадился с автобуса на остановке. Любил он заедать хмурое расположение духа чем-нибудь вкусненьким и неполезным. И вот сейчас, как раз был тот самый момент; но и тут что-то пошло не так: нарисовалось препятствие в виде – закрытого супермаркета (во всяком случае, в данное время он всегда обычно открыт), располагавшегося в районе железной дороги в пятидесяти метрах от неё. Возможно, досадно. Едем дальше. Следующее в программе выступало серое лицо заведующего – ожидавшего Бада на рабочем месте, довольно рассерженного от которого Бадри (только при входе на склад) увидел десять пропущенных вызовов. Снова – вопросы, замечания и краткие нотации.
Первые часы они работали вообще молча, обмениваясь лишь некоторыми словечками по типу: «накладная здесь», «это?», «надо?», «вот», «да», «нет». И из-за привалившей обильной гадкой работы, это утро не началось с чая или кофе, как обычно было принято у них. К тому же отсутствие Лео, не пришедшего на склад по причине семейных неурядиц, оказало ощутимое влияние – в негативном плане – на их КПД34. Клиенты в этот день были особенно злые и раздражительные, а приезжие за заказами курьеры – какими-то не разговорчивыми, хотя обычно любили накидывать шуточки за визитом. Возьмём к примеру, одного постояльца – водителя-доставщика, разъезжавшего на своём ветхом минивэне. Тот постоянно любил рассказывать один и тот же анекдот про физрука в первую брачную ночь: «…Раз, два! Закончили!» Бадри изумляла его память: Не уж-то он не помнит, что уже рассказывал его?! Помнит или нет… но даже он в этот пасмурный будний день улыбкой не блистал; а лишь обменялся конкретным рукопожатием, парочкой слов по делу (забыв напрочь про свой козырный анекдот), и сразу же засвистел шинами, как только ему загрузили тринадцать дверей, и всю полагающую к ним комплектацию.
Всё самое «вкусное» ожидало ещё впереди. В обеденное время – а это в районе двух пополудни – на склад припёрся незваный и нежданный клиент; после этого случая Рэй возненавидит этот народ ещё сильнее. На пороге очутился смуглый цыган в чёрном одеянии: этак лет пятидесяти, лысенький, яйцеголовый, имеющий двойной подбородок и низкий рост, взгляд лукавый, а щёки усыпаны множественными порами. Секционную калитку оставил открытой, после того, как бесшумно её отворил. Гражданин желал поговорить по поводу межкомнатных дверей, сперва громко и смело оповестив о своём приходе («Эу! Кто здесь?»); весьма низкий голос. Парни украдкой глянули вниз – со второго яруса на первый, – прервав обеденный приём пищи, но не вставая изо стола. Мужчина осматривался по сторонам, находясь на месте, и иногда окликал невидимых обитателей склада («Кладовщик!»), держа в левой руке чёрную шляпу с широченными полями. Впрочем, длилось это не больше полминуты: заведующий заговорил – небрежно и резко, как обычно он поступал с подобными клиентами в своей «серой» манере. Но ещё больше лицо Рэя потемнело тогда, когда на чёткое и ясное объяснение («Склад двери не продаёт. Езжайте в магазин по адресу…») яйцеголовый настойчиво оставался на месте, в ответ толкая свою речь, в целях, по-видимому, провернуть какую-то махинацию. С ним ещё был напарник – аналогичной крови; но тот сидел в машине (ждал на улице).
Рэй видел таких людей насквозь, потому ему хватило лишь одной внешности, чтобы сделать выводы на счёт этого махинатора. Бадри тоже с первого взгляда его невзлюбил: хватило первого впечатления. Когда заведующий был ещё совсем юнцом, в их деревушке (городского типа) временами появлялись цыгане, наведывались к ним в дома и попрошайничали, наводя на них смутное волнение и чуткое опасение. Однажды одна молодая цыганка постучалась к ним домой, и мать Рэя без разговора прогнала её, на что та кинула что-то в ответ – в духе проклятья, – и поспешно удалилась, напоследок пнув ногой их забор, и оставив калитку открытой настежь. Этот случай из детства навечно закрепился у корейца в памяти, в свою очередь, породив его неописуемую ненависть к цыганской диаспоре. И вот сейчас, когда этот яйцеголовый крендель пытался навешать лапшу на уши, воспоминание Рэя ожило, и обожгло его, и он ещё больше обозлился.
Между тем, всевозможные варианты прогнать упёртого цыгана были недосягаемы, как для него самого – культура поведения складских ребят. Тут-то и подключился к разговору Бадри, не выдержав невежества, и тоже недолюбливая подобного рода род. Он был предельно тактичен, несмотря на надвигающуюся бурю внутри.
– Извините, но нет. Не могли бы вы, пожалуйста, покинуть склад? – говорил писатель уже у секционной калитки, указывая рукой на выход, и чуя табачный запах изо рта цыгана, и его назойливый, как он сам, острый одеколон. – Вам же ясно сказали, что мы не занимаемся леваками. Нам не нужны проблемы. Что здесь непонятного?
– Щто ты здесь руками размахиваещь? – возмутился цыган без повышения голоса.
Они поравнялись; Бадри на пятнадцать сантиметров опережал.
– Покиньте склад, – гнул линию Бад.
– А ты щто такой жёлтый? Болеещь щто ли? – вглядывался цыган в лицо, и оппонент не мог понять, подкалывает ли его этот крендель, или же действительно интересуется его цветом кожи, поскольку реально она является жёлтой.
– А я думал, я красный, – съязвил Бадри усмехнувшись, отметив про себя данное высказывание наихудшей своей импровизацией за всю (насколько он помнил) осознанную жизнь; и заносчивый цыган это подтвердил, даже не шевельнув морщинкой лица.
– Желтухой болеть щто ли?
– Нет! Покиньте, пожалуйста… покиньте склад! – Бадри начал нервничать.
Он мог бы конечно дать ему в дыню, и – рыбка в кармане! Физика позволяла; но моральный кодекс трепетал: видел Бад перед собой мужчину в возрасте, потому размахнуться рукой было подло для него. Да и присутствовал факт неизвестности: тот, что помоложе, ожидавший в тёмно-фиолетовой газели – наблюдая со стороны, – гарантировано бы выскочил на подмогу, и тогда точно началась бы потасовка. К чему это всё? Лишний геморрой никому не сдался. В итоге… приходилось Баду только и тешиться мечтами о несбыточном боковом с правой, который смачно проезжается по упитанной цыганской роже.
– Так, хватит! Пошли обедать, Бадри, – вмешался Рэй, и бросил резко посетителю. – Двери не забудьте за собой закрыть! – Заведующий направился к лестнице. – Бадри, пошли! – Однако не дойдя, он остановился и обернулся, когда услышал позади себя продолжение беседы.
– …выйдем на улицу. Поговорим.
– Без проблем, – согласился Бад, и при выходе почувствовал лёгкий толчок в спину.
На улице разговор продолжился, но не с таким жаром, как показалось изначально автору. А к этому времени уже вышло солнце. Правда, иногда, облака закрывали его; вдали сгущались тёмно-претёмные серые тучи.
– Я вам предлагать выгодной сделка. Почему вы не хочещь согласиться? – Видно было, как яйцеголовый невежа просел, полностью узрев бойкий характер оппонента.
– Сказали же «нет!» Нет, значит «нет»! Повторяем: мы такими делами не занимаемся. А теперь езжайте отсюда. Из-за вас мы потеряли обеденное время. Вы в курсе?! – высказал Бадри, и бегло пробежался взглядом по местности: нет ли поблизости их ангара любопытных лиц?
Дверь хлопнула, но не закрылась, провожая томительным скрипом Серое Лицо, выходившего со склада. Он возник рядом с подчинённым, поддерживая командный дух, и наперекор сосущему желудку был вынужден продлить разлуку с – приготовленным его девушкой – мясом по-французски, кое ждало его на втором ярусе уже подстывшим.
– Выгонять меня хочещь?
– Уезжайте, – бросил автор.
– Ты рещать? Или щто?
– Да, я решаю. И он решает (кивнул на Рэя, стоявшего слева). – Бад смотрел махинатору в лукавые глаза, и думал о том, что будет, если придётся всё-таки бить: чернявая, усыпанная порами физиономия была на расстоянии одного локтя. – Вы понимаете, что это уголовщина?
– Щто? Щто ты несёщь?
– За ваши леваки. Сдалось нам это! Ещё… – Из-за скачущих эмоций писатель боялся перепутать слова, и показаться трусом. – Ещё за вас потом отгребать…
– Какие леваки?! Щто ты этим хочещь говорить?
– Короче: езжайте по-хорошему. Всё. Пока!
– А то щто?
– Аривидерчи! – помахал рукой желтолицый, и собрался обратно на склад (цыган вслед пустил мат). Его колотило изнутри. Краешком зрения он зацепил газельку, припаркованную вблизи ангара, в которой через лобовое окно щерилась бородатая личность помоложе, словно живой манекен, приклеенный к сиденью.
Махинатор перешёл на заведующего, который тоже, впрочем, не хотел с ним разговаривать, а уж – слушать, тем более.
– Брат, очень выгодный сделка. Никакой обмань. Клянусь! Я же сказать, всё честно… – тараторил вдогонку работникам, щедро разбрасываясь лапшой. – Зря-зря. Упускать такая возможьность. Такая возможьность только раз в жизни…
– Уроды! – брякнул Бадри уже на складе, подымаясь по лестнице на второй ярус.
– Вот, сука… Ещё подкупить меня хотел, – поражаясь наглостью, заметил заведующий, подымаясь следом.
– Так и хотелось ему в челюсть дать. Всю дорогу мечтал.
Мысль о том, что цыгане ещё стоят за дверью, присутствовала у обоих. Один её озвучил вслух; тем не менее, Бадри будет прокручивать этот неприятный инцидент ещё неделю в своей голове, придумывая к нему различные версии его завершения, и альтернативные концовки, где он размазывает морду об асфальт этого яйцеголового кренделя, а напарника – тот, что выбегает потом с монтировкой из газели, – вырубает ногой с разворота; что дальше? – бурные фантазии писателя пока что умалчивали.
Быстро возникла идея включить этот случай из жизни в свою книгу; но он потом так же быстро и отбросил эту затею, посчитав её слишком банальной и не динамичной.
За столом, доедая остывшее мясо по-французски, Рэй с серьёзным выражением обратился к Бадри:
– И вправду… а чё-т такой жёлтый?
Разумеется, это вылилось всё в шутку, хотя… хотя! – Бад глянет чуть позднее (в этот день) в зеркальце, и обнаружит, что цвет его лица действительно немного с оттенком желтизны.
После обеда дел прибавилось. Зашивались они по полной. Иногда даже между собой да ругались. Ещё дождь лил, как из ведра. Приезжали незнакомые водители, которых складская диаспора видела впервые. И один из них – зрелый мужчинка с хрипотцой в голосе, массивной фигурой и косолапый – подливал масло в огонь, раскидываясь пошлыми шуточками налево-направо, тем самым раздражая и без того напряжённых, занятых погрузкой машины, Рэя и Бада. Около него ошивались ещё двое незнакомых персонажей; наверное, это были его сообщники по курьерскому бизнесу. Разговаривали они громко, матерились. Не смех, а гогот! Бадри испытывал отвращение от этих дядек неопределенного возраста. Помимо ста дверей, которые им нужно было в срочном порядке отгрузить, парням в придачу приходилось невольно слышать откровенные сплетни и гнилые анекдоты. В течении погрузки между Рэем – когда он проходил мимо с полотном на плече – и косолапым мужиком редкостно завязывался бессмысленный разговор. Заведующий складом был немногословен, и водитель сразу угасал, не видя в диалоге перспективы с мрачным низкорослым корейцем; и продолжал дальше травить байки со своими партнёрами. Было ещё вот что: некий пятнистый белый кот (как снег посреди лета) появился на складе, словно из воздуха, и мешался под ногами, эгоистично требуя сиюминутной отдачи – ласки и внимания (позже Рэй с Бадри будут вспоминать об этом явлении, но так и не найдут ему стойкого объяснения).