Боль. Сборник рассказов

9

Я завязал верёвкой стрелу, надел её на тетиву и прицелился, стоя на берегу быстрой реки. Рыбы то и дело выпрыгивали из воды. Я выстрелил. Стрела промахнулась в двух сантиметрах от цели. Я потянул верёвку и взял стрелу.

– Лучше целиться чуть ниже, потому что рыба может либо ускориться, либо притормознуть, и стрела не попадёт в цель.

Появился отец. Он стоял возле моего плеча, улыбался с мальчишеским задором и с прищуром смотрел на реку. Вдыхал её свежий аромат и наслаждался утренним солнцем. В нём бурлила жизнерадостность, и она заразила и меня. Я улыбнулся, прицелившись и выискивая новую жертву. Улыбка бы показалось со стороны нелепой, ведь я пережил ужасное событие. Находился на волоске от смерти. Что ж, стоит на минутку абстрагироваться от вселенского зла, чтобы сохранить нервы. Иногда стоит смотреть на мир мальчишескими глазами.

– Эгей! – толкнул меня локтем отец, выдавив смешок. – Твои улыбки не помогут выловить рыбу!

– А твои? – засмеялся я и толкнул его в ответ.

Отец засмеялся, засучил рукава, насупив брови. Он изобразил взвинченного вождя и понизил голос:

– Маладай мольчик, чьо фы сьебе возомьинили?!

Я упал на землю со смеху, с трудом не выронив лук в реку.

Отец стал ходить тяжёлыми шагами, почёсывая затылок. Он говорил странные слова не на индейском языке.

– О чём ты бормочешь? – спросил я, успокоившись от истеричного гогота.

– Да так, – он улыбнулся и плюнул в сторону. – Язык бледнолицых.

Я поднял брови в удивлении и улыбнулся шире, ударив по бедру.

– Хэй, индеец, откуда знаешь язык бледнолицых?

– Наши старосты готовят нас к приближающейся войне, – сказал он и заржал. – Представляешь?

Я поблек. Глаза остекленели. В 19 лет отец отправиться на войну веселым, наивным мальчишкой, а вернётся другим человеком. Его улыбка напрочь исчезнет с лица, кожу избороздят глубокие морщины, в усталых глазах останется отпечаток страха и тревоги. В зрачках будет отражаться лицо войны. Когда ты взглянешь в эти глубокие глаза, полные боли и отчаяния, ты уже не сможешь выбраться. Тебя засосёт глубокая бездна. Поэтому меня всякий раз напрягал долгий взгляд отца.

Я взглянул в глаза молодого папы.

– Что такое, пацан? Что случилось? – спросил он.

Я всмотрелся в его зрачки и… О нет…

Передо мной вспыхнули огни. Сотни рыжих огней, поедающих леса. Деревья мёртвыми обугленными грузами падали на земли. Небо застилал тёмный ковёр дыма. Горящие деревья сдавливали сотни индейцев. Из-под пляшущего пламени выходили они… белолицые… Они, одетые в чистые синие мундиры без пятен сажи или пепла. Как им удавалось сохранить такой блеск в центре пожара?! Они, надвигающиеся с кучей острых штыков и винтовок. Они, нёсшие тёмно-синий, красный флаг с короной. Они называли себя посланцами Великой Британии. Я слышал крики женщин, детей и стариков. Я видел людей, жарящихся в огне. Их тела покрывались волдырями, которые лопались и чернели. Они превращались в ходячие угольки, вопящие о помощи. «ПОМОГИ, ДЖИГАГО! ПОМОГИ НАМ!». Я видел истреблённые трупы индейцев. Они погибли под пулями и штыками белолицых. Их свалили в яму, в одну кучку и намеревались сжечь. Мы отступали. Они ехали прочь на конях. Стрелы кончились, ножи затупились. Ничего не помогло. И на одном хромом коне ехал ошеломлённый юноша – совсем мальчишка, на чьём лице ещё рос пушок волос. Мой отец. Он воспринимал происходящее как интересную игру, но жестокая реальность дала пощёчину молодому парню и показала ужасы войны. Его коня пристрелили, и папа упал в одну из ям мертвецов. В то время как оставшаяся кучка индейцев неслась прочь от ватаги белолицых. Позже отец узнает, что их всех перестреляли. И он остался единственным живым. Парень. Совсем мальчик, не ожидавший такого хаоса.

Он лежал в яме гниющих трупов среди знакомых соплеменников. И рыдал. Его завалили ещё несколькими трупами. Он наделся, что умрёт, задохнувшись под телами трупов. Но через некоторое время тела начали разбирать белолицые. Остальные ямы они сожгли. А эту решили разобрать. Отец не мог найти ответа, с чего это белолицым пришла такая идея. Выбрав несколько трупов, погрузив их в повозки, они уехали, оставив яму без огня.

Лес догорал. Умирающие выдохнули последний воздух и уснули крепким сном. А отец выбрался из ямы и побежал сломя голову к племени.

Придя домой, он не мог связать двух слов воедино, чтобы высказаться. Вождь отправил единственного выжившего воина к шаману. Он ему и возвратил дар речи.

Я видел, что отца не раз отправляли после этого на военные походы уже с другими воинами. Он прославился в племени как «человек, чудом выживший среди трупов». Может, благодаря этому, плюс с его заслугами племени, его сделали вождём.

Видения уходили. Молодой отец исчез. Я осел на берегу.

«Неужели он пережил такой ужас?» – спросил я.

– Ладно, хватит… нужно нормально поесть, – с этими словами я взял лук и стрелы, готовясь поймать рыбу.

Рыба выдалась неплохой, но приготовил я её не лучшим образом. Поэтому меня мутило, а голова покрылось тонким слоем холодного пота. Я вытер испарину на лице, пробираясь сквозь заросли леса и находя разложившиеся трупы соплеменников. Положил ладошку на лоб и оценил температуру. Виски пульсировали, в глазах начали плясать тёмные козявки, а меня бросало то в жар, то в холод.

Я едва не упал, когда ноги запутались об лишайники. С трудом смог сохранить равновесие, схватившись за ветвь. Вытащил миниатюрный, но острый ножик. Он стал моим путником, помощником во всех экстренных моментах. Нож – неоценимая вещь, когда ты находишься в лесу. Я разрезал заострённым, вогнутым в сторону лезвием вцепившиеся в меня лишайники. Отбросив обрубки в сторону, спрятав оружие за пояс, я постоял, пошатываясь, приходя в чувство и трезвость, и продолжил идти.

Голова пошла кругом, зрение туманилось. Я чувствовал, что какая-то сила утаскивает меня из реальности, отчего я слабею и слабею. Да-а-а, отличным вариантом бы послужила тёплая кроватка, где бы я… О-о-ох… Чего это я стал зевать?

Я запутывался об свои ноги, двигался, как пьяный.

В поле зрение, совсем поблекшее и затуманенное, попал один объект. Он заставил застыть меня в каменную статую. Я пришёл в чувство, и расплывчатая, смутная, аморфная вещь приобрела отчётливые контуры.

И меня осенило. Я увидел синюю ленточку, привязанную к ветке сосны.

– Не забывайте: когда вы останетесь одни в испытании, вы должны рано или поздно увидеть ленточки. Мы их вешаем на деревья, когда проходят две или три недели после испытания при условии, если остался один выживший. Как мы узнаем об этом? У нас есть орёл, витающий над чащей леса и следящий за ходом испытания. Он шепнёт нам на ухо, когда пора вешать ленты. НО не говорит, кто выжил.

Эту речь нам говорили в начале испытания, показывая ленту морского цвета, длинную и сверкающую. Когда я смотрел на ленту, то до меня доходили грустные мысли, что я вряд ли её увижу во время испытания.

– Да, Джигаго, – толкнул меня в бок Нуто, стоявший возле меня во время речи. – Любуйся этой лентой, да, смотри и запоминай. Ведь я тебя потом прихлопну.. Клянусь, повяжу твои глаза, когда найду ленту. Ха-ха…

Я не обратил на Нуто никакого внимания, но… Боже, что творилось в голове этого человека, когда он начал серию зве рских убийств? Испытание наоборот сделало его монстром, а не мужчиной. Других сделало слабыми – Абукчич.

Я сжал кулак, стиснул зубы и посмотрел на чистое, немного багровое от приближающегося заката небо. Властный орёл с широкими крыльями витал над лесом. Он посмотрел на меня, и я не смог выдержать его колкого, неприятного взгляда и увёл глаза. Куча острых раскалённых иголок вонзились мне в тело.

Возвратились жар и слабость.

Я увидел остальные ленточки. Они потянулись по лесу. Я стал идти по их направлению.

Солнце садилось за горизонт, и в лесу темнело. Я шёл с мрачной, напряжённой физиономией.

Я предчувствовал угрозу. Да… она словно нависла надо мной злой тучей. Я остался один. Один-одинёшенек в жестоком, кровавом лесу с кучей гнилых трупов.

Лес, принявший море тел каждого поколения индейцев. И где-то в глубине земли таятся останки тех мальчишек. Парней, которым не суждено стать мужчинами. Они остались под толщей почвы – остались детьми. И они ждут новых мальчишек и вопят: «О, Абукчич, о, Нуто, о, вы все! Неужели вы тоже пополняли ряды мёртвых невинных детей, которых втянули непонятно во что! Эти взрослые, по чьим жестоким играм выбирается якобы „сильнейший“. АХАХАХА! Давайте танцевать, вечно танцевать и петь тем странникам, которые заглянут в наш лес!» – слышались их голоса. И мертвецы выползали из земли, и из трещин высовывались жёлтые черепа, скрипящие гнилыми зубами. Слышишь цокот? Хах, это скелеты играют на собственных костях! О, праздник, о дивное веселье!

Я шёл, заставляя себя не оглядываться, потому что боялся, что, повернувшись на зов и голос, увижу мертвецов. И с ними совсем свежие души Абукчича, Нуто и других моих сверстников. Они сидят на краю пропасти в обнимку и сверлят взглядом мне спину, машут рукой на прощанье. Но рука с ободранной, дряблой кожей, показывающей белые, мраморные кости. «Пока, Джигаго! Ты заходи, если что! Ты заходи, если живые станут надоедливыми! А всё-таки такую цену ты отдал, чтобы быть живым и по праву считаться мужиком!» – кричали они мне в спину и утихали.

Да, я боялся. Я бы вырвал волосы, боясь не живых, говорящих мертвецов, а накатывающей волны безнадёжности и чувства собственной бездарности. Когда разговариваешь с мёртвой компанией, то всякое желание к жизни пропадает.

Чёртов лес! Он хранит заблудшие души и кошмары. Заглянешь туда и увидишь призраков прошлого, что застряли в лесу и не выбрались. Но столкнешься (это страшнее любых мертвецов и монстров) со своими тараканами в голове.

– Нужно выбираться из леса быстрее, – сказал я, следуя за лентами.

Но я чувствовал обратную сторону мистического леса. В лесу царствовали и добрые духи. Олень. Он вытащил меня из могилы, подставив рога, а я за них схватился. Правда, вначале он сам меня туда скинул, забодав, как следует, выбросив моё тело в реку..

Я ощущал силу добрых духов, не позволяющих мертвецам утянуть меня в их царство.

– Всё зависит от тебя. Мы лишь подталкиваем, – услышал я таинственный шёпот не то мужчины, не то женщины.

Холодные мурашки прошли по телу, сотни раскалённых игл вонзили ушко. Я вздрогнул, но не повернулся.

Небо стягивалось серыми, бесформенными тучами. Пошёл ветерок, внезапный и беспричинный. Я задрожал, но не остановился. Зубы постукивали в такт дуновению ветра.

– Н-НЕ-Е ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!!!

– Н-НЕ-Е ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!!!

– Н-НЕ-Е ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!!!

Ветер усилился, превратился в вихрь и начал бить мне в спину. Я увидел сотни преющих листьев, поднявшихся в воздух, и побежал. Бежал, не оглядываясь, а в ушах рокотало: «Н-НЕ-Е ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!!!», «Всё зависит от тебя. Мы лишь подталкиваем» и «Пока, Джигаго! Ты заходи, если что!». Оно нонстопом звучало в ушах вместе со свистящим завыванием ветра и шелеста вихрящихся листьев.

Мои волосы начали развеиваться, заслоняя глаза. Ветер оказывался сильнее и быстрее, сбивая с ног.

Из разгорячённой глотки вырвался нечленораздельный отчаянный вопль, а на лице застыла сморщенная маска. Крик вылетел в разреженный воздух, где застыли крупными телами сор, сломанные ветки, песок и витающий шлейф листочков. Мои прослезившиеся глаза увидели стоящий на горизонте, приближающийся торнадо. Тёмная молниеносная воронка, засасывающая всё на своем пути. Она проглатывала деревья, срывая их с корнем и поднимая в воздух. Она превращала зеленистый в лес в уродливую, бесплодную пустыню с бледно-бурым, каштановым цветом. Даже уволакивала за собой целые реки, чьи воды уносило в воздушный водоворот. А в нём крутилось столько предметов!

Ветер сбил меня, и я полетел к дереву и ударился позвоночником об её толстый ствол. Вышел второй вопль, но не такой сильный и животрепещущий, а глухой и сдавленный. Всхлипывание умирающего существа, чьи лёгкие отказали и сделали последнюю попытку заработать.

Я скорчился, упав на разрыхленную комьями землю, и схватил её пригоршнями. Не успел я оклематься или хотя бы осознать, что вообще происходит, как меня унесло.

Я увидел голые деревья, искривлённые и наклонённые в сторону. Они сопротивлялись всеми силами, но их тоже срывало по отдельности.

Я скатывался.

От зелёной травы остались редкие клочки да земля.

– НЕЕТ! – закричал я, но вырвалось: – Н… ээхь… т…

Какой же абсурд – умереть в урагане, когда прошёл сложнейшее испытание, и оставалось последовать за ленточками, чтобы дойти до племени и принять достойную победу. Судьба злодейка! Жестокая, неумолимая реальность, вырвавшая у меня последние силы!

Я перекатывался, глотал комья земли, в глаза сочилась всякая дрянь. Выплюнул и потёр глаза. Поднял голову, и вихрь песка врезался в лицо, впиваясь острыми, жгучими песчинками. Руки, схватившиеся за корни многолетнего дуба, ослабли, и я сорвался. Ветер продолжал меня нести, и я то пачкался, кувыркаясь, в земле, то врезался в деревья, то в порыве отчаяния хватался за кусты и торчащие из-под почвы коротенькие корни. Тело изнывало большой ноющей болью, местами вспыхивало от жгучести песка, проникающего в мясо через ссадины и раны.

Ветер на мгновение ослабел, и я приподнялся, оглядев местность. До тёмно-свинцовой воронки оставалось несколько сотен метров. Она приближалась и приближалась. Я заметил, как ветра крутятся вокруг торнадо и собираются воедино. Оно росло и росло, приобретало обороты и стремилось поглотить весь лес.

Я опустил взгляд на своё тело и ахнул. Появилась куча мокрых алых ссадин, и на ней образовался тонкий слой песка и земли. Старые раны наполовину раскрылись. А на левом указательном пальце отсутствовал ноготь. Всё это сопровождалась жгучей болью.

Я побежал, несмотря на моё состояние. Плевать на него! Когда ты на волоске от смерти, тебя не тревожит боль и оторвавшийся ноготь. Тебя волнует один вопрос: «СМОЖЕШЬ ЛИ ТЫ, МАТЬ ТВОЮ, УСКОЛЬЗНУТЬ ОТ САМОЙ СМЕРТИ – ОТ ЧЕРТОВОГО УРАГАНА?!».

И я бежал, играя в догонялки с той частью природы, которая несёт ответственность за пожары, бури, ядовитых змей и болезни. Кровожадная природа.

Я направился в сторону приближающегося урагана. Спросите, не рехнулся ли я? Соглашусь, но мне в голову пришла мысль: «Если я буду бежать против урагана, то рано или поздно, он меня настигнет. Ураган быстрее моих ног. Тем более, бежать против ветра с кучей ран – не самый лучший вариант. Лучше побежать в сторону воронки, чтобы потом найти лазейку, и ураган пройдёт мимо меня». Лучшего выхода я не нашёл. Да и положение, и ограниченное время не позволяли. Я видел эти песочные часы, чей песок иссякал и иссякал. Оставалось совсем немного перед тем, как последняя песчинка выпадет из устьица. Поэтому я бежал быстрее, работая и работая ногами.

Я мчался, перекрикивая шум и свист ветра. Боль оживала в моих нервах кровавым цветком. Некий пианист сел за моё тело и начал тянуть за струны, отвечающие за боль.

Я повалился, скорчился на земле и увидел на полусогнутом животе раскрывшуюся рану. Оторванные нити торчали у края раны, и из неё высочилась жёлтая, дурно пахнущая слизь. За ней последовала густая бордовая кровь. Своими резкими, неаккуратными движениями я раскрывал другие мелкие порезы. И ссадины. Они начинали сильнее жечь, отчего моё лицо сморщилось в разы.

Я заставил себя подняться, посмотрел на торнадо. Деревья засосало в воронку, оторвав их с корнем от земли. Почву горстями уволакивало в ураган, где они начинали вращаться по воздушной спирали, заставляя воронку чернеть. Пророкотал гром, засиял блестящая молния, рассёкшая воздух на две части. В атмосфере остался жжёный, прогорклый запах горения. Я посмотрел в сторону от исходящего запаха и увидел оранжевые языки пламени, заплясавшие на обугленных деревьях. Огонь перенёсся и на другие растения, и пожар приобрёл масштабы. Я переменил взгляд в другую сторону. Торнадо приближалось, готовясь меня засосать.

Земля поднималась, шлейфом уносясь в воронку.

Я закричал и побежал в сторону пожара. Увидел в огне силуэт оленя, что заставило меня быстрее побежать прямо в жаровню. Торнадо следовало за мной. Я чувствовал, как под моими ногами взлетала почва, отрывалась трава. Ветер пытался сбить с ног.

Пламя, прежде ровное и разрастающееся, укоротилось из-за урагана. Он искривился, и его язычки укусили меня. Мириады кровавых ожогов вздулось на моём теле, появились волдыри, через секунду лопнувшие.

Моё тело подняло в воздух.

Я замахал руками.

Дыхание перехватило.

Глотка заполнилась потоком ветра.

Я задыхался.

Глаза закатились. Настали последние минуты жизни. И вот, меня засосало торнадо. Меня закрутило по воронке с огромной скоростью. Я увидел другие вращающиеся тела: кровавый труп овцы, мириады растений (от высоких сосен до кустов), вода, несущаяся круговоротом внутри смерча. А в самом верху я увидел грозовое, тёмно-лиловое облако, откуда вспыхивали молнии, и гремел гром. Молния била деревья с периодичностью в две секунды. Меня ударила булыжник в бок. Я скорчился, выплюнув кровавую харчу. Полетели и ветки, вонзившись в ногу и спину. Воздух поднял меня на километр от земли, при этом меня ударили молнии и несущиеся по спирали камни и деревья. Разряд электричества сжёг до тления кожу, превратив её в обугленную корочку. Я чувствовал ток, бьющий по нервам. Я то и дело корчился от боли и недоумевал, почему не умираю.

Торнадо не утихало целых три битых часа. Когда оно стихло, то я, вращающийся в самом верху смерча, упал с десятка километров на землю.

Ураган изуродовал тело до невероятности, из-за чего узнать меня будет невозможно.

Я летел. Видел бесплодную, блекло-бурую землю, где валялся истерзанный мусор от урагана. Я падал. Оставалось несколько километров до того момента, как тело врежется в землю с раздробленными костями и пустит последний вдох. Десять секунд. Но мне эти секунды показались вечностью, и я насладился жизнью.

Насладился и… приземлившись, превратился в ужасное, влажное от крови, местами обугленное месиво.

Конец…

– Чёрт, не лучший вариант развития, – пробормотал я под нос, увидев появившиеся образы.

Я перестал пялиться на приближающееся торнадо и воспользовался временем. Бежать в правую сторону, где меня ждал огонь, не стоит. Я побежал налево, где увидел небольшой обрыв.

Ударила молния за моей спиной, и я почувствовал запах огня. Обернулся и заметил смерч, поглощающий столб пламени.

Я продолжил бежать к обрыву. Спустя минуту, добежал до него и принялся скатываться. У меня возникла идея, где переждать ураган, пока он не стихнет. Я схватился лозу и начал спускаться со склона. Пусть обрыв казался небольшим и неопасным, но лишняя предосторожность не мешала ещё никому. Даже перед лицом катаклизма. Но время… время истекало, а ураган… А что с ним?!

Я повернул голову направо и увидел ураган. Он приближался к обрыву и приближался, засасывая деревья и землю. Торнадо словно чувствовало, где я нахожусь, и гонялось за мной.

Я опустил голову к обрыву и увидел внизу оленя.

Мои руки стали ватными, и я… падал. Я упал на спину, скатываясь по обрыву, и приземлился боком на землю. В глазах заискрились звёзды, а боль усилилась.

Торнадо стояло у самого края обрыва.

– Вот чёрт! – закричал я и кинулся в узкую пещеру под склоном. Спрятавшись, я увидел воронку, засасывающую из пещеры песок и мелкие камешки. А что дело до меня, то я оказался тяжелым для того, чтобы вылететь из пещеры в самое сердце торнадо. Я сжался сильнее в узком пространстве, чтобы ураган не добрался до меня.

Торнадо предприняло несколько попыток разбить обрыв, чтобы проход хотя бы обвалило, и я не смог бы вылезти. Но они кончились провалом, и я улыбнулся до самой макушки. Я улыбался кровожадной ухмылкой и залился истеричным смехом. Ударил в землю от радости.

Ураган удалялся.

Я отсидел в пещере три часа, глядя на горизонт. Я смотрел на мелкий ураган, хозяйничающий где-то там, вдали от меня, но главное не со мной.

На третьем часу я заснул…

«Молоде-ец-ц-ц… ты с-с-справился…» – услышал я пищащий голосок. Его свист исходил, как эхо – с разных сторон с разной интенсивностью и громкостью.

Я оказался в белом, молочном пространстве. На мне была серебристая, обтягивающая одежда. На спине находилась плетеная корзина со стрелами. Руки держали лук. Я прицелился в белый горизонт, сощурился. Куда я стрелял – в никуда?

«Олень» – услышал я властный, низкий голос, завибрировавший в пустоте. Я опустил лук и с удивлением поглядел по сторонам.

«Джигаго».

Я услышал собственное имя, отчего меня передёрнуло. Это имя вызвало у меня отвращение. Ещё одна причина презирать отца. Оно означало, что я скунс. Я нюхал подмышки, ноги, проверял чистоплотность рта, но не находил вони. Я с гневом спросил отца, с трудом сдержавшись от криков, почему он назвал меня скунсом. Отец сказал, что такой сын заслуживает такого имени. Я взбесился, сжал руки, вонзив ногти в мякоть ладоней, расшвырял предметы в доме и вышел на воздух. С отцом сидела мать, и со страхом в прослезившихся, влажных глазах наблюдала за мной. Столько боли появилось в её взгляде, когда я сломал её любимую вазу, что я вздрогнул, ощутив её энергетику. Мне стало не по себе. И я с презрением смотрел на сверстников, обзывающих меня «вонючкой». В один вечер они облили меня помоями и надели настоящую тёмно-белую шкуру скунса. За этот поступок они получали тумаков от родителей и от моего отца. Но шрам, оставленный на душе, прибавился. У меня появился ещё один повод умолять отца сменить мне имя. Я пытался избегать общения с народом и со сверстниками, потому что «Джигаго» отпугивало меня. Мои уши резало это слово, и я со страхом бы убежал в лес. Я просил прохожих не называть меня так, но они смеялись сильнее от жалких просьб.

«Джигаго».

– НЕ ГОВОРИ ЭТОГО ИМЕНИ! – закричал я в белое пространство, и оно задрожало, как стекло.

Повисла тишина, а гневное выражение лица не пропадало.

– СЛЫШИШЬ?! НЕ ГОВОРИ!

На этот раз крик застыл эхом, врезаясь об невидимые стенки, разгоняясь в пространстве и пустоте. Человек, если он существовал в «белом ничто», на другом конце услышал бы мой крик, болезненный и горький. Я стоял, и грудь шла ходуном от лихорадочного дыхания. Вены вздулись на лице, глаза стали влажными и красными. Яркий пот блестел на лбу, будто фаянсовая тарелка матери.

Люди в крике изливают всю боль, ненависть, гнев – одним словом дерьмо, накопившиеся в них. Пускают его, и гной на душе пропадает, но остается вымораживающая пустота. И мы чувствуем одиночество, обездоленность, и так начинается второй круг скапливания дерьма, пока опять мы его не выпустим через крик.

«Ты больше не Джигаго. Это имя после всего того, что ты прошёл, больше не подходит тебе. Ты должен называться по-другому. А „скунс“ не способен выдержать таких испытаний. Поверь».

Меня расслабил ответ неизвестного, и я упал на колени, опустил голову и… вздохнул от облегчения. Засмеялся с радостными слезами и вскинул руки к мраморным небесам.

Пробуждение. Я открыл глаза, пошевельнулся. Тело затекло, и при движении меня вонзили тысячи жгучих иголок. Я застонал, зажмурил глаза. Высунулся из пещеры, встал во весь рост, разминая «заснувшее» тело.

На горизонте алел восход. Я удивился этой красоте, изумился ярко-багровому свету звезды. Но в то же время ужаснулся земли, на которой я стоял.

Куча сломанных деревьев, перекошенных и раздробленных веток. Лес превратился в полупустыню с руинами и обломками. На каждые десять метров валялись мёртвые деревья. Они либо лежали сгоревшими от молнии, либо переломанными.

Я с ужасом и опустошением шёл по лесным руинам, перешагивая через сломанные стволы деревьев. На земле зияли сотни дыр.

От зелени ничего не осталось. Земля стала бледно-каштановой без единого кустарника, травы. Там не будет ничего расти лет сто.

Торнадо опустошило реки, и на их месте находились рытвины и засушенные каналы. Рыбы лежали на берегу, раскиданные на земле с высунутыми языками. Некоторые бились об нагретую солнцем почву, открывая и закрывая О-образный рот. Жабры то и дело раскрывались, поглощая свежий воздух.

Огромному, могучему лесу, хранившему призраков, духов и зверей пришёл конец. Я видел лишь пустыню, бесплодные земли и руины. И я стоял на обломках, глядя на красивый кровавый горизонт. Великолепная природа, сочетающаяся с другой, более мрачной и ужасной её частью, где царствовали убытки от зверского катаклизма. Этакая тёмная сторона прекрасного и мирного, её противоположность. Страх, смерть, разруха. Катастрофа. И красота закатов, песни чирикающих птиц, прекрасные пейзажи. А на противоположной части холста зияет пустота, пропасть и бездна. А если заглянешь в неё, то увидишь нечто ужасное.

Да, если существует добро, значит, обязательно есть и зло. Они никак не мог жить без друг друга. Не будь зла, не будет добра. Не будь ужасного и пугающего, например катаклизмов и смертей, инфекций и хищников, не было бы красивых видов лесных массивов.

И я остался один среди хаоса – нечто среднее между добром и злом.