Вечером хозяин возвращался вместе с женой. Дворняга льнула, выпрашивая ужин, старуха нечаянно давила ей лапы и сердилась:
– Ну, тупица! Пшла отсюда!
Она дожидалась ухода работников. Сетуя на их нерадивость, проверяла швейное оборудование, осматривала закройную и кухню. Наконец, наливала в собачью миску еще дымящееся варево. Джуля накидывалась на корм, ревниво ограждая миску лапами, и пожирала ужин.
– У-у, зверина…
К началу лета собаке исполнилось девять месяцев. Густой, громовой лай можно было услышать, только угостив сладким, – об этой ее слабости знали все цеховые и иногда баловали для забавы, после чего она ходила возбужденная, ожидая угощения, готовая в любую минуту прибежать на зов. Обманувшись в ожиданиях, Джуля ходила понурая, жалко глядела на ходивших по двору, переходивших из дома в дом людей, сопровождала их от двери к двери и напрасно искала внимания. Она стала равнодушна к хозяйке, зная точно, что кроме утра и вечера та кормить не станет, перестала бояться, привыкнув к ее невысокой, полной фигуре. Намного более хладнокровно высиживала у кухни обеденное время, чтобы получить причитавшиеся объедки.
Щенячий задор находил на собаку все реже. Никто не играл, не говорил с ней, кроме редких обращений новых людей, которых забавляла большая милая дворняга. Иногда швеи приводили на работу детей. Ребята выходили во двор и сидели, боязливо уставившись на животное. Тот, кто отваживался подойти, непременно начинал дергать за уши, зажимал нос, бился, щипался – Джуля предпочитала избегать детей.
Днем собаке не было покоя: досаждали непрекращающиеся звуки. Шум машин, шелест растительности, голоса людей, шаги, гудение техники, писк и стрекот насекомых, голоса птиц – вокруг царила какофония. Постоянный гам и гвалт бился о чувствительный слух, заставляя по временам беспокоиться, сновать по двору. Относительная тишина наступала только ночью.
Рядом с цехом работало придорожное кафе. Потоки воздуха несли оттуда запахи. Это будоражило дворнягу. Разнообразие ароматов кухни влекло ее к невидимому источнику.
Обычное варево каждый вечер пахло по-разному, в зависимости от свежести и видов обрези, количества соли, времени варки. Она жила в плотном течении запахов людей, еды, растений, тканей, завозимых в цех, почвы и остального. Она не могла разделить ни с кем ни своих впечатлений, ни переживаний, оставаясь безответной и лишней во дворе, который совсем не умела охранять…