– Извлеки стрелу. Мне больно.
Не услышав ответа, она приподняла голову и заглянула в глаза Робина. Черные, как ночной мрак, – когда она видела у него такие глаза и такой неподвижный взгляд? И она вспомнила: в ночь, когда он увез ее из Фледстана в Шервуд. Робин очнулся и, по-прежнему не отвечая, приложил губы к ее виску, потом к щеке и закрыл глаза, прижавшись лбом к ее волосам.
Марианна все поняла. С усилием приподняв руку, она нежно провела кончиками пальцев по его подбородку. Когда-то он ей сказал: «Я не один – у меня есть ты и Вилл». Теперь рядом с ним не останется никого, и взгляд Марианны выразил безмерное сожаление.
– Извлеки, милый, – услышал Робин ее печальный и настойчивый голос, – а потом проводи.
Робин прерывисто вздохнул и в ответ крепче прижал к себе Марианну. Проводить ее… И она уйдет по сияющей дороге, оставив его одного. Он опять увидит прощальный взмах руки – ее милой, нежной руки. Она растворится в ярких лучах, и перед ней распахнутся безбрежные луга Одина, Заокраинные земли, а для него сомкнется глухой стеной черная печаль, которая останется с ним до конца его дней.
«Кто знает, быть может, придет час, когда и ты поступишь так же, как она!» – вдруг зазвучал в его памяти серебристый голос Фрейи. Сердце Робина пронзила безумная надежда. Путь к Фрейе принадлежал к части знаний, в которую посвящали женщин. Но он сможет найти этот путь, пройдет по нему, и, как когда-то Марианну, его не остановит ни одно из желаний Фрейи, каким бы оно ни оказалось! Робин повернул к себе ладонью лицо Марианны и глухо прошептал:
– Смотри мне в глаза!
В ее глазах отразилось слабое удивление, которое вызвал его изменившийся голос. Но прежде чем Марианна успела что-либо спросить, воля Робина подхватила ее с неизмеримой мощью. Он шел стремительным шагом на яркий зовущий свет и нес Марианну на руках. Когда свет стал нестерпимо слепящим, он не остановился, а шагнул прямо в него. Его тут же встретил торопливый оклик:
– Стой, смертный! Никто не смеет переступить порог моих чертогов!
– Я переступил, – просто ответил он, смело подняв голову навстречу сияющему и прекрасному лику Фрейи.
– А! – и в его ушах запел, заиграл серебристый смех. – Воин Одина? Но даже так ты все равно чрезмерно отважен! Чего ты хочешь от меня?
Робин преклонил колено и положил Марианну к ногам Фрейи:
– Спаси мою Деву, Фрейя! Спаси, как однажды спасла меня самого!
– Да, я помню! – отозвался нежный голос и умолк. Молчание было долгим, потом Фрейя с грустью ответила: – Мне жаль, Воин Одина, но именно тебе я не вправе помочь.
Он поднял голову, похолодев от ее отказа, и без страха заглянул в неземные, невозможно прекрасные глаза Фрейи.
– Почему? – дрогнули его губы, и он с мольбой воскликнул: – Не отказывай, Фрейя! Потребуй все, что тебе угодно, только спаси мою любимую!
– Почему? – повторила Фрейя и рассмеялась. – А почему, Воин Одина, ты сейчас смотришь на меня без позволения, но твои глаза до сих пор не вытекли, не ослепли, как у других смертных? Почему ты вообще смог переступить этот порог?
Он промолчал, пристально глядя на Фрейю, и она склонила голову, подтверждая его внезапное озарение:
– Да, это так. Поднимись, ты не должен стоять передо мной коленопреклоненным. Ты знаешь, что, посылая к Воинам своих Вестниц победы, я всегда требую плату? Я хотела тебя. Но в тебе мне было отказано.
– И тогда ты…
– Да, – спокойно ответила Фрейя. – Я прошу у Одина только достойных, а кто еще мог сравниться с тобой? Не смотри на меня с таким укором! Мы говорим о тебе. Один давно склонялся к мысли, что ты можешь оказаться достойным его особой награды. И милосердие, с которым ты отказался от пролития крови своих воинов, он оценил высоко, – голос Фрейи возвысился. – Воин Одина, знай, что тебе отныне дарована милость стать воплощением могущественного бога, которому служит твой меч. И поэтому тебе не нужна моя помощь. Обратись к собственным силам, умноженным наградой Одина. Но берегись! Прибегнув к ним, ты разбудишь Смерть, и она начнет искать твои следы. Если ты вступишь на путь Одина, то круг неизбежно замкнется.
– За смертью следует возрождение, – медленно сказал он. – Прощай, Златокудрая!
– Прощай и будь теперь вдвойне осторожен! – пролетел и растаял печальный вздох.
Робин глубоко вздохнул и пришел в себя. Он почувствовал в душе необычайное спокойствие и понял, что силы, о которых предупреждала Фрейя, проснулись. Только однажды он может воспользоваться ими, а потом они оставят его, чтобы круг, на который ему придется ступить, однажды замкнулся…
Робин поднял голову и обвел взглядом притихших друзей. Для них он и Марианна несколько кратких мгновений просто смотрели в глаза друг другу. И только Дэнис, прошедший обряд Посвящения, в точности знал, что произошло.
– Крестный, ты сможешь ее исцелить? – прошептал он, широко раскрыв глаза.
– Полностью – нет. Но она останется жива, – ответил Робин и обернулся к Эллен: – Нелли, приготовь любой лоскут ткани, чтобы перевязать Марианну.
Эллен, ни о чем не спрашивая, стянула с головы тонкую косынку.
– Не надо, Робин! – раздался слабый возглас Марианны. – Нет!
– Да! – ответил Робин, устремив неумолимый взгляд на Марианну, и улыбнулся, мягче добавив: – Иначе ничто не имеет смысла!
Мэт порвал косынку Эллен на длинные полосы и опустился на колени рядом с Робином.
– Милая, я сейчас выну стрелу, – сказал Робин, и его голос был исполнен уверенности и силы. – Тебе будет больно. Но ты потерпишь?
Ресницы Марианны взметнулись. Она посмотрела на Робина и еле заметно кивнула. Теперь ее взгляд выражал немую покорность его воле и сожаление, безмерное сожаление о том, что он не послушал ее. Робин взглядом указал Джону осветить спину Марианны, тряхнул рукой, возобновляя ток крови в онемевших пальцах, и взялся за древко стрелы.
Одним точным движением он вытащил стрелу и отбросил ее в сторону. На его ладонь упало всего несколько капель крови. Марианна глухо вскрикнула от пронзившей ее боли и, потеряв сознание, уронила голову Робину на плечо. Перевязав Марианну, Робин завернул ее в плащ и, подхватив на руки, поднялся с колен.
– Это невозможно, Робин! – прошептал Алан, не сводя с Марианны недоверчивых, зачарованных глаз. – Она должна была умереть, едва ты потянул стрелу!
Робин лишь скользнул по нему усталым взглядом, посмотрел на небо, на котором зажглась полоска зари, и свистом подозвал Воина.
– Надо искать надежное место для привала, – сказал он. – Днем мы должны покинуть Шервуд, а еще лучше – Ноттингемшир.
Глава двадцатая
– Дождь, дождь! Два дня подряд проливных дождей! Одно хорошо: такой ливень собьет со следа любых собак, не только охотничьих псов Бэллона. Но и у нас, и у лошадей скоро отрастут жабры!
Алан снял промокшую насквозь куртку и пристроил ее возле костра. На его ворчание никто не ответил, да он и не ждал ответа. Эллен молча развешивала вокруг огня мокрые плащи. Дэнис, едва стрелки спешились и вошли в покосившуюся лачугу, чудом уцелевшую от селения, разрушенного еще в первые годы норманнского завоевания, упал на охапку только что нарубленного лапника и уснул как убитый. Робин и Джон, выбрав сухой угол, куда не попадала вода, сочившаяся сквозь крышу, уложили Марианну. Мэт отцепил от пояса флягу, встряхнул ее и протянул Эллен:
– Осталось немного. Согрей для Марианны!
Забрав у него флягу, Эллен пристроила ее в кучку углей, отделенных от костра. Под косые струи дождя, хлеставшие по прибитой к земле траве, вышел Эдгар. Взяв под уздцы лошадей, он завел их внутрь, и от мокрых конских спин заструился пар. Эдгар освободил от удил натруженные губы лошадей и вернулся к костру.
Эллен подала склонившемуся над Марианной Робину флягу с нагретым вином. Он осторожно просунул руку под плечи Марианны, приподнял ее и приставил горлышко фляги к губам. Марианна слабо шевельнула губами, делая глоток. Робин провел ладонью по ее лбу, вытирая дождевые капли. Почувствовав тепло его руки, Марианна улыбнулась, но улыбку тут же стер тяжелый хриплый вздох, вырвавшийся из груди. Эллен пощупала плащ, которым была укрыта Марианна, и принесла от костра другой, немного подсохший.
– Совсем плоха, бедняжка! – сокрушенно пробормотала Эллен, меняя плащи. – Ее и тронуть-то страшно!
Марианна вытянулась, прижавшись щекой к влажному плащу, застилавшему колючий лапник, и неподвижно замерла. Пальцы Робина бессильно скользнули по ее щеке. На его лице не отразилось ничего, кроме огромной усталости, поглотившей все прочие чувства. Джон, не меньше измученный скитаниями по лесам и безлюдным дорогам под то стихавшим, то вновь усиливавшимся дождем, дотронулся до плеча Робина:
– Пойдем к костру. У нас осталось немного хлеба.
Стрелки устало растянулись на полу вокруг костра. Джон достал из седельной сумки несколько ячменных лепешек, изрядно пропитавшихся дождевой водой, и разделил их на равные части. Эллен попыталась растолкать Дэниса, но тот, не открывая глаз, что-то неразборчиво пробормотал, повернулся на другой бок и затих.
– Оставь парня в покое, – посоветовал Алан, – поест, когда проснется.
– Отдыхайте, – сказал Робин, когда стрелки закончили со скудной трапезой. – Для охраны сменять друг друга будем как обычно – через час. Первый и последний часы – мои.
Стрелки уснули, мгновенно провалившись в сон. Робин вышел из дома и посмотрел на небо, затянутое низкими тучами. Ни одного просвета! Но сейчас дождь немного утих, и он решил остаться снаружи. Опустившись на землю под высокой сосной, чья густая крона защищала от редких капель дождя, Робин прислонился спиной к смолистому стволу и, положив руку на эфес меча, неподвижно замер, вслушиваясь в лесные шорохи.
Через четверть часа к нему подошла Эллен и, подобрав подол юбки, села рядом. Робин скосил на нее глаза, и она прочитала в них вопрос: как Марианна, возле которой она была все это время?
– Спит. Не знаю, что и делать! – призналась Эллен. – Лекарств у нас нет, перевязать ее тоже нечем. Все осталось в седельной сумке ее иноходца.
Она вопросительно посмотрела на Робина, но тот ничего не ответил. Да и что он мог сказать ей и чем подбодрить и утешить, если не хуже Эллен знал, что у них нет ничего для лечения Марианны? Втайне от самой себя она просто надеялась, что он найдет какой-нибудь выход из бедственного положения, в котором они оказались. Эллен грустно усмехнулась: она ничем не отличалась от остальных, которые в любой беде обращали взоры на него и ждали только что не чуда.
– Объясни мне, пожалуйста, если можно, что произошло, – попросила Эллен и, когда Робин повернул к ней голову и вопросительно изогнул бровь, пояснила: – Что позволило тебе извлечь стрелу? Почему ты был уверен в том, что сможешь сделать это так, что Марианна не умрет?
Робин глубоко вздохнул, по его губам пробежала усталая улыбка.
– Помнишь, Нелли, как Марианна спасла меня, когда я умирал? – и, когда она едва заметно кивнула, пожал плечами: – Я сделал то же самое.
– Но тебя исцелила Фрейя, к которой воззвала Марианна, а ты обошелся без помощи, сам.
– Мне была дарована такая возможность.
– Но если тебя наделили такой силой, почему ты не излечил ее полностью? – допытывалась Эллен и, догадавшись сама, с горечью сказала: – Эта сила не беспредельна. Но почему? Зачем что-то дарить, тут же обозначив пределы дара?
– Затем, чтобы смертные люди все-таки помнили свое место и не возомнили себя равными богам, – ответил Робин.
– А что от тебя захотели взамен? Я же помню, как Марианна уговаривала тебя не пользоваться дарованной силой!
Он посмотрел на нее долгим взглядом, улыбнулся и ответил:
– Ничего особенного, Нелли. Так, ослабление собственных сил на некоторое время. А Марианна… Вам, женщинам, свойственно тревожиться без особых на то причин.
Эллен по его взгляду поняла, что он недоговаривает. Не стала бы Марианна убеждать его в том, что ей лучше умереть, чем ему воспользоваться неожиданным даром!
– Прости меня! – прошептала Эллен и, горько заплакав, прижалась губами к руке Робина. – Это я во всем виновата!
– Перестань, Нелли! В чем ты себя винишь? – тихо сказал Робин, заставляя ее выпрямиться и поднять голову.
Но она все равно продолжала плакать, глядя на него горьким взглядом.
– Если бы я не замешкалась, если бы вам не пришлось ждать меня, вы бы уехали раньше, чем в Шервуде оказался Бэллон! И Марианну не ранило бы стрелой!
Глубоко вздохнув, Робин обнял Эллен и, прижав к груди, стал тихо укачивать, унимая ее сдавленные рыдания.
– Мало мне Джона с его несмолкающим покаянным бормотанием о куртке Марианны, так теперь еще и ты! – прошептал он и, когда она, затихнув, посмотрела на него, улыбнулся и поцеловал ее: – Хватит, хорошая моя! Я и так насквозь промок под дождем, а ты теперь решила утопить меня в слезах?
Эллен улыбнулась дрожащими губами и, крепко обняв стан Робина, склонила голову ему на плечо. На несколько минут она забыла о том, что они в лесу, где под ветром неумолчно шуршали мокрые от дождя листья, и перенеслась в далекое время, когда они жили в Локсли. Она тогда добровольно вызвалась вести хозяйство в доме, где жили Робин, Эдрик, Клэренс и Тиль. А потом Эдрик, взяв дочь, переехал в Маласэт, не снеся обиды на Робина за то, что тот разрешил брату жениться на дочери простого йомена. Они остались втроем, и днем, когда Робин был занят работой в полях или на покосах, она хлопотала по дому, занимаясь уборкой, стиркой, стряпней, присматривала за Клэренс. Вечером он возвращался, быстро съедал приготовленный ею обед, никогда не забывая похвалить, и уходил к друзьям или к брату. Она, уложив Клэренс спать, сама ложилась в постель и каждый раз гадала, не находя покоя, придет он к ней и этой ночью или нет. С замиранием прислушивалась к его шагам, а когда он открывал дверь ее спаленки, таяла от счастья, слыша его шепот, перемежавшийся с поцелуями:
– Пустишь меня к себе, Нелли?
Сколько же лет прошло с той счастливой для нее поры?
– Восемнадцать, – услышала Эллен голос Робина и удивленно подняла голову: наверное, она вслух задала последний вопрос.
– Восемнадцать лет, Нелли, – повторил он, встретив ее взгляд. – Столько и мне было лет, а тебе на два года меньше, когда ты впервые пришла ко мне ночью.
– Я помню, – нежно и печально улыбнулась Эллен. – Это была ночь после свадьбы Вилла, когда Эдрик уехал из Локсли. Ты сказал, что сам уложишь сестру спать, и отправил меня обратно за свадебный стол, велев не говорить Виллу об отъезде Эдрика. Только Вилл обо всем догадался! А когда я вернулась, то, услышав твой голос из-за двери твоей спальни, подумала, что ты зовешь меня. Но ты спал, метался по постели и что-то говорил на незнакомом мне языке.
– И ты разбудила меня. А я каким-то чудом не сломал тебе руку, прежде чем успел проснуться и понять, что это ты! – усмехнулся Робин.
– Да! Синяки проходили неделю, не меньше! – рассмеялась Эллен. – А потом ты сказал, что у тебя давно не было женщины, поэтому мне лучше уйти.
– Но ты осталась. Сказала мне, что ты вдова и мы могли бы утешить друг друга, – вздохнул Робин и негромко рассмеялся, – а на самом деле пожалела меня! Сама толком и замужем побывать не успела, а прикинулась женщиной, истомившейся по мужской ласке!
– Но ты сразу разгадал меня: настолько я была неловкой. Разгадал и переплавил меня, словно руду в металл. Той ночью я родилась заново, – усмехнулась Эллен. – А после уже ты жалел меня, когда понял, что я без оглядки влюбилась в тебя.
Робин посмотрел ей в глаза и, поцеловав в висок, крепко прижал голову Эллен к своему плечу:
– Хороший мой, верный товарищ! Мне надо было тогда отослать тебя спать.
– Ни о чем не жалею! – прошептала Эллен, потершись щекой о его плечо. – Ты дал мне столько тепла, заботы, знаний! Благодаря тебе я стала такой, какая есть. Ты помнишь, как я ревновала тебя к другим твоим подружкам? Но никогда мне не хотелось оказаться на месте Марианны. Это страшно, Робин! Вы с ней любите друг друга с такой силой, с которой людям не дано любить. Словно вы – две грозные, мятежные стихии, а не люди из плоти и крови.
Выслушав ее, Робин улыбнулся и ничего не ответил. Вместо этого он спросил:
– Но почему отец Тук, Нелли? Ведь в Шервуде было столько молодых неженатых мужчин! Ты многим нравилась, могла выйти замуж.
Эллен глубоко и протяжно вздохнула:
– Замуж? А какой муж станет долго терпеть бесплодную жену? Вспомни сам, что говорил мне в Локсли, когда выхаживал меня после того, что я над собой учинила?
– Помню до единого слова, – спокойно сказал Робин. – Ты не обрекла себя на бесплодность окончательно и бесповоротно. На несколько лет, возможно, и на целых десять – да, о чем я и предупредил тебя. До сих пор ты не жаловалась на память, а сейчас она вдруг тебе отказала. Не лукавь, Нелли!
Эллен с деланой легкостью пожала плечами:
– На этот раз ты ошибся. С того злополучного дня миновало больше десяти лет, а я ведь так и не понесла, хотя исправно разделяла ложе с отцом Туком. – Поймав выжидательный взгляд Робина, Эллен, помедлив, честно призналась: – Хорошо, хочешь знать правду? Она заключается в том, что, выйди я замуж, то не смогла бы оставаться возле тебя.
– Вот оно что! – протянул Робин и глубоко вздохнул. – Жаль!
О чем он сейчас сожалеет? О том, что не понял раньше, чем был обусловлен ее выбор? Связь с отцом Туком возможна, хотя и греховна, в чем отец Тук неустанно молился и каялся за себя и за Эллен. Но брак со священником был немыслим. Если бы Робин все понял, то настоял бы на том, чтобы Эллен вышла замуж и сам выбрал бы ей супруга. Эллен судорожно вздохнула. Конечно, кто она для него? Одна из многих подруг, что были у него до Марианны.
– Не унижай себя, Нелли, – услышала она спокойный, ровный, уверенный голос. – Ты всегда была частью моей жизни. Не ровняй себя с теми, чьих имен даже не знаешь.
Эллен вскинула на него глаза и, бесконечно благодарная ему за только что сказанные слова, робко погладила Робина по руке:
– Прости, что я завела этот разговор сейчас, когда твои мысли заняты Марианной, а сердце полно тревоги за нее.
Робин посмотрел на Эллен, рассмеялся и, поцеловав ее в лоб, сказал:
– Тогда не отправил тебя спать, а сейчас отправлю! Ложись и отдохни, Нелли. Нам предстоит еще долго ехать.
– Но куда, Робин? – спросила Эллен, пытливо вглядываясь в лицо Робина. – Ты лучше меня понимаешь, что Марианне не хватит сил добраться до Пограничья.
– В Ярроу, – ответил Робин. – Оно по пути к Пограничью, а местный аббат – давний друг не только мой, но и моего отца. Там мы найдем временный и безопасный приют, а я – все необходимое для исцеления Марианны. А теперь, когда ты все узнала, иди спать, Нелли.
Если ей и хотелось остаться рядом с ним, она не подала виду, не желая быть навязчивой. Оставшись один, Робин сидел под сосной, пока не пришла пора будить Джона. Тогда он вернулся в лачугу и, растолкав друга, сам привалился спиной к стене рядом с Марианной и мгновенно уснул.
Как он и велел, его разбудил Эдгар, когда все остальные отдежурили. Робин сильно потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна, прибавил хвороста в угасавший костер и подошел к лошадям. Воин приветственно закивал головой. Робин положил ладонь ему на круп и долго разминал мускулы коня.
– Устал, мальчик? Устал! – разговаривал он с вороным ласковым шепотом.
Обычно ухоженный и лощеный, вздорный, любивший притворно поупрямиться под рукой всадника и покрасоваться, Воин сейчас вздрагивал под ладонью Робина, словно любое прикосновение причиняло ему боль. Бархатистые губы вороного загрубели от удил. Лишь в черных глазах горел прежний горделивый огонек.
Скормив ему остатки своего хлеба, Робин вернулся к Марианне. Эллен, устроившаяся возле нее так, чтобы проснуться по первому ее зову, приоткрыла глаза и, узнав Робина, снова уснула. Робин опустился на лапник рядом с Марианной и, не сводя с нее глаз, взял ее руку в свои ладони.
Марианна открыла глаза. Казавшиеся неестественно огромными на осунувшемся лице, они были абсолютно ясными. Их не туманила боль, но Робин заметил, как побледнело лицо Марианны, словно от него отступил огонь, тот самый, который раньше подсвечивал ее золотистую кожу. Теперь этот огонь угасал, несмотря на все усилия поддержать его в пусть слабом, но ровном горении. Холодные пальцы Марианны попытались пожать руку Робина, но пожатие не получилось: ее рука лишь едва ощутимо дрогнула в его ладони.
– Моруэнн! – тихо выдохнул Робин, прижав ее руку к губам.
Она взглядом попросила его наклониться к ней, и, чтобы разобрать ее голос, ему пришлось склониться к самому ее лицу – так, что длинные влажные ресницы Марианны скользнули по его щеке.
– Возьми меня на руки, – услышал он.
Робин осторожно приподнял ее. Его руки бережно и нежно обхватили плечи Марианны, и она прижалась щекой к его груди. Робин приложил губы к ее виску, удерживая Марианну в объятиях так, чтобы не причинить ей боль неосторожным движением. Марианна потерлась лбом о его щеку, и по ее губам пробежала слабая улыбка:
– Колючий!
– Было не до бритья, милая, – улыбнулся в ответ Робин и, помедлив, снова уложил ее на плащи.
Волосы Марианны светлыми струйками рассыпались по его рукам. Марианна легла щекой на ладонь Робина и закрыла глаза. Робин с беспокойством прислушался к ее тяжелому неровному дыханию, и Марианна прошептала:
– Я держусь, милый. Не тревожься так, я сильная.
Робин смотрел на нее, изменившись в лице, но она больше не сказала ни слова, вновь погрузившись в тяжелое забытье. Она стала совсем невесомой, и Воин уже перестал чувствовать двойную ношу. Любимые, ненаглядные черты истаяли, истончились. Неустанная тряска в седле, дождь, секущий холодными струями. Она не жаловалась, она уходила. Ему уже казалось, что просто солнечный день был бы для нее спасением. Если бы он мог положить ее на согретую солнцем траву, как на алтарь! Но даже это было не в его силах. Как долго она еще сможет продержаться на грани жизни и небытия?!
Час прошел, и Робин разбудил остальных. Последняя охапка хвороста была брошена в костер, и он напоследок, словно прощаясь с путниками, взмыл кверху жаркими языками. В ветхом доме стало немного теплее. Оживившись при свете пламени, кони шумно завздыхали, переступая ногами в предчувствии дороги. Дэнис, едва проснувшись, ходил за Робином как тень, пока Робин под смех друзей не посоветовал юноше угомониться. Эллен, приглаживая растрепавшиеся во сне волосы, склонилась над Марианной. Взяв ее за руку, она долго стояла возле Марианны на коленях, всматриваясь в ее неподвижное лицо.
– Мальчики! – услышали все негромкий возглас Эллен. – А ведь она умирает!
Оцепенев от неожиданности, стрелки в следующий миг обступили Марианну. Упав рядом на колени, Джон провел широкой ладонью по щеке Марианны и, убедившись, что ее дыхание хоть и оставалось слабым, но было ровным, гневно сказал:
– У тебя дурные шутки, Нелли!
– До шуток ли мне! – ответила Эллен и, подняв голову, посмотрела в темные от усталости и душевной муки глаза Робина: – Ты же сам все видишь! Дождь, тряска в седле! А ей нужны уход, лекарства, чистая теплая постель, крыша над головой! Как долго придется нам добираться до Ярроу?
По губам Робина пробежала мрачная усмешка.
– В сухую погоду, по большаку, ведя коней галопом, а не шагом, лишь изредка позволяя рысь, мы бы уже были там. А так… Послезавтра к ночи – самое раннее, Нелли.
– Не годится! – покачала головой Эллен, не сводя с Робина глаз. – Ты не можешь не понимать, что счет пошел на часы!
– Крестный поддерживает леди Мэри, – возразил Дэнис и собрался пояснить свои слова, но Эллен оборвала его небрежным взмахом руки:
– Не думай, что я бестолковая и не понимаю твои намеки на ваши силы Посвященных! – Она снова перевела взгляд на Робина и с глубокой скорбью сказала: – Твои силы не бесконечны. К привалу ты сам едва держался в седле. Половина ночи – и твоих сил окажется недостаточно для тебя самого, не говоря уж о Марианне.
– А если мы понесем ее на руках, сменяя друг друга? – предложил Алан. – Все меньше тряски, чем в седле!
– И как далеко мы уйдем? – хмыкнула Эллен и в ответ ничего не услышала: ее правота была слишком очевидной.
Она тяжело вздохнула:
– Нет, мальчики! На руках или в седле, Марианне уже все едино. Ее силы тают неизбежно и ежечасно, и если вы ничего толкового не придумаете, Марианна не увидит завтрашнего дня.
Все посмотрели на Робина, и тот под прицелом скрестившихся на нем взглядов глухо сказал:
– В часе пути отсюда есть женский монастырь – мы проезжали ночью мимо его стен. Там я смогу найти приют и все, что необходимо для лечения Марианны.
– Обитель? – перепросил Мэт и покачал головой, всем видом выражая глубокое сомнение. – А что мы о ней знаем, кроме того, что она женская, принимает младенцев-подкидышей на воспитание и мы в давние годы пару раз помогли тамошним монахиням?
Робин не стал говорить, что он еще, кроме того, о чем говорил Мэт, знает об этой обители, и, судя по лицам друзей, знает один. Мысли Робина никак не отразились ни в его глазах, ни на лице, а Мэт продолжал гнуть свое:
– Слишком опасно, Робин! Нам только-только удалось сбить Бэллона со следа!
– Опасно, – согласился с ним Робин, – но у меня нет выбора.
Он склонился над Марианной и взял ее на руки. Свистом подозвав Воина, Робин сел вместе с Марианной в седло и бросил взгляд на Джона:
– Веди остальных в Пограничье, Джон. Ты знаешь, куда. Ждите меня и Марианну там. Мы приедем, как только она наберется сил и сможет продолжить путь.
Дэнис, пока Робин говорил, молча взлетел на рыжего Эмбера, всем видом показывая, что слова лорда Шервуда к нему не относятся.
– Значит, у нас, в отличие от тебя, выбор есть, – с угрюмой усмешкой ответил Джон. – Тогда мы тоже выбираем эту обитель.
Заметив во взгляде Робина усталый протест, Эдгар сказал:
– Робин, ты же сам прекрасно понимаешь, что без тебя мы можем отправляться куда угодно – хоть во Фледстан, хоть сразу в Веардрун! Вы с Марианной поедете в Пограничье, и мы вместе с вами.
Ничего не ответив, Робин тронул шпорами бока вороного. За порогом на них налетел пронизывающий ветер, горстями швырявший в лицо холодный дождь. Робин крепче прижал к себе Марианну и прикрыл ее лицо от ливня полой плаща. Маленький отряд рысью направился по тропинке, которая вела к дороге. За два дня проливных дождей дорога раскисла, копыта лошадей увязали в грязи, и до обители всадники добрались только к полуночи.
Возле монастырской стены Алан спешился. Бросив поводья Дэнису, он постучался в глухие ворота, в которых вскоре приоткрылось окошечко, и к нему прильнуло женское лицо: глаза и лоб, наполовину скрытый монашеским покрывалом.
– Заблудшая душа, если ты пришла оставить своего младенца, зачатого и рожденного во грехе, тебе придется ждать до утра, – сонно проговорила монахиня заученную фразу.
– Я что, так сильно похож на несчастную девушку, принесшую в подоле? – усмехнулся Алан.
При звуках мужского голоса с монахини мгновенно слетела сонливость.
– Кто вы и что вам нужно? – испуганно спросила она, разглядев позади Алана размытые в пелене дождя очертания нескольких всадников.
– Мы просим помощи и приюта, – ответил Алан, постаравшись смягчить голос насколько возможно. – Вашей обители не грозит обида с нашей стороны.
Окошечко захлопнулось, и Алан услышал звук удаляющихся шагов. Прошло еще несколько минут, и раздался тот же женский голос, но уже не испуганный, а повелительный, отдающий указания привратнику. Щедро смазанные ворота бесшумно открылись, и всадники по одному въехали в просторный монастырский двор. Монахиня подождала, пока они спешатся, и безмолвным жестом пригласила их следовать за ней. Задержавшись возле монастырской конюшни, она сказала:
– Лошадей оставьте здесь. Наш привратник позаботится о них.
Она привела ночных гостей в покои настоятельницы и почтительно остановилась в дверях:
– Мать Элинор, вот путники, о которых я говорила вам!
Настоятельница – пожилая женщина со следами былой красоты на увядшем лице – окинула взглядом гостей и приветливо улыбнулась.
– Наша обитель никогда не отказывала в приюте тем, кто в нем нуждается. Я вижу, вы проделали долгий и нелегкий путь. Сейчас вас отведут в странноприимный дом, где вы найдете все, что необходимо: горячую воду, полотенца. Когда умоетесь с дороги, вас пригласят к ужину. Сестры уже отошли ко сну, поэтому я прошу вас соблюдать тишину. Если вам что-нибудь понадобится, обратитесь к сестре Агнессе.
И настоятельница указала на монахиню, которая сопроводила к ней нежданных ночных гостей.
– Мать Элинор, с нами женщина, и она ранена, – сказал Робин, едва настоятельница замолчала. – В монастыре должен быть запас лекарств и все, что требуется для перевязки.
Настоятельница посмотрела на Марианну, которая неподвижно лежала на руках Робина, уронив голову ему на плечо. Услышав в голосе Робина беспокойство, мать Элинор одарила его улыбкой, которая говорила о том, что путники не могли найти для больной приюта лучшего, чем ее обитель.
– Вам нет нужды волноваться, сын мой! В нашей обители есть лекарства. И хотя наша врачевательница недавно скончалась, новая сестра-травница достаточно умелая, чтобы справиться с перевязкой и лечением. Сестра, – настоятельница обернулась к монахине, – разбудите сестру Бриджет, скажите, что нужна ее помощь.
Переступив порог комнаты, указанной сестрой Агнессой, Робин первым делом положил Марианну на кровать и снял с нее насквозь мокрый плащ. Дотронувшись губами до ее лба, он ощутил тепло, коснулся губ Марианны и уловил ее слабое дыхание.
– Все будет хорошо, – прошептал Робин, хотя Марианна, оставаясь в забытьи, не могла его слышать. – Потерпи еще немного, родная.
Он снял с нее одежду, обтер Марианну полотенцем и укрыл теплым покрывалом из мягкой шерсти. Едва Робин успел умыться сам, как на пороге появилась настоятельница и монахиня с большой шкатулкой в руках.
– Вот сестра Бриджет, – услышал Робин певучий грудной голос настоятельницы. – Она позаботится о больной.
– Я все сделаю сам, – сказал Робин, откладывая полотенце.
На лицах настоятельницы и травницы отразилось замешательство.
– Сын мой, – увещевательным тоном сказала мать Элинор, – вы мужчина. Какое бы участие вы ни принимали в вашей спутнице, не следует забывать о приличиях!
– Эта женщина – моя жена, – ответил Робин непреклонным тоном, отметая все возражения, – а я обучен врачеванию.
Уступив ему против собственной воли, настоятельница молча кивнула сестре Бриджет. Робин занялся раной Марианны, и участие монастырской травницы свелось только к тому, чтобы держать перед Робином шкатулку, из которой он доставал нужные ему флаконы с лекарственными настоями. С невольным удивлением обе монахини наблюдали за его руками, которые с привычной сноровкой промыли рану, наложили на нее пропитанный бальзамом компресс и перевязали Марианну.