– Странно! Как прихотливы дороги судьбы! – эхом отозвался Эдгар. – Казалось, мы навсегда потеряли наследницу Робина, и кто бы мог подумать, что именно Дэнису было суждено найти ее, что ему она отдаст свое сердце?
Джон грустно улыбнулся и медленно покачал головой, не соглашаясь с Эдгаром:
– Ничего странного, старина! Это душа Вилла, нежно и преданно любившая Марианну, помогла Дэнису отыскать ее дочь. Все было предопределено, и едва ли Робин не знал об этом. Он ведь всегда и все знал, наш друг и лорд. Алан, у тебя далеко лютня? Спой нам что-нибудь!
Лютня была у менестреля Шервуда под рукой. Алан настроил ее, и она отозвалась напевом, которому вторил рокот морских волн.
Напой мне песню прошлых лет —
Боев, турниров и побед.
Чтоб в ней звенела сталь клинков,
Чтоб в ней на сбор рог звал стрелков,
Раздался звон удара в щит,
И замка высился гранит,
И пел лук длинный тетивой,
Роптал под ветром лес густой,
Стрела вонзилась в старый дуб,
Копыт раздался дробный стук,
И лунный свет в ночи сверкнул,
Дымком костер лесной вздохнул,
Любви послышался завет —
Напой мне песню прошлых лет!
Эпилог
По лугу во весь опор мчалась всадница на рослом гнедом коне.
Широкий белый плащ, окаймленный серебряной лентой, развевался и взмывал за ее плечами, как огромные крылья. Шлем и нагрудный панцирь ослепительно сияли светлым металлом, и такое же сияние окружало щит, прилаженный к левой руке всадницы. Луговые травы доходили до колен коня, а иной раз и до груди, но конь летел галопом, не стесняемый густыми высокими стеблями, разрезая траву грудью, как нос лодки разрезает морские волны.
На высоком берегу реки, которая широкой лентой протекала через луг, всадница осадила коня и легко соскользнула по его боку. Уронив с руки щит, она расстегнула замок плаща и бросила его поперек седла, подняла щит и прикрепила к седлу. Сняв шлем, она тряхнула головой, и светлые волосы упали ей на плечи, заструились длинными густыми волнами. Подставив лицо ветру, она замерла, с наслаждением вдыхая полной грудью воздух, густо напоенный ароматом трав и свежестью речной воды, и так стояла, остывая от быстрой скачки. Ее взгляд неспешно скользил взглядом по лугу, над которым гулял ветер, волнами нагибая и распрямляя темную зелень трав. Среди густой зелени яркими пятнами вспыхивали алые маки, белые ромашки, пронзительно синие васильки, щедро разбросанные по лугу. Сколько она ни смотрела на эти луга, никогда не могла насладиться их красотой до пресыщения.
Конь за спиной всадницы коротко заржал, и она, не оборачиваясь, сказала ему:
– Можешь погулять, но далеко не уходи: надо вернуть оружие и доспехи.
Конь фыркнул, покивал головой и, вытянув шею, дотронулся бархатистыми губами до щеки всадницы. Та рассмеялась, погладила коня по голове, потрепала по гриве и оттолкнула от себя.
– Мы с тобой молодцы!
Опустившись на траву, она отложила в сторону шлем и принялась расстегивать боковые пряжки панциря.
– Позволь мне помочь тебе, матушка! – раздался рядом с ней звонкий голос.
Всадница повернула голову, увидела дочь и ласково улыбнулась:
– Помоги, мое солнышко!
Вдвоем они быстро справились с застежками, и дочь помогла матери снять доспех. Оставшись в платье из тонкой белой ткани, всадница открыла девочке объятия, и та, заливаясь радостным смехом, влетела в них, прижавшись к матери и крепко обвив ее руками. Одинаково светловолосые, с глазами цвета ясного серебра, мать и дочь очень походили друг на друга, и улыбки, которыми они обменялись, без слов говорили о том, что они гордятся этим сходством.
– Ты подросла, моя милая! – сказала мать, окинув дочь внимательным любящим взглядом.
– А ты все такая же! Молодая и красивая, как сама Фрейя! – ответила дочь, не сводя с матери восхищенных глаз.
– Так нельзя говорить! – предостерегающе покачала головой мать, но ее губы по-прежнему дрожали в улыбке. – Обидишь богиню!
Дочь на мгновение замерла, вслушиваясь в шелест трав, и, смеясь, отрицательно покачала головой.
– Нет, она не рассердилась! Она рассмеялась, матушка, – и тут же с детской непосредственностью отвлеклась, указала рукой на шлем: – Можно мне его надеть?
– Ты же знаешь, что нет! – ответила мать, быстро перехватывая руку дочери.
– Знаю, но он такой красивый! – вздохнула дочь.
– Лучше помоги мне сложить доспехи на коня, – сказала мать, и дочь с готовностью покивала.
Женщина резко, по-мальчишески свистнула, подзывая гнедого жеребца, и тот примчался на зов. Отстегнув от пояса ножны с мечом, она прикрепила их к седлу, сняла брошенный раньше в седло плащ и расстелила его на траве. Мать и дочь аккуратно положили на плащ панцирь и шлем, свернули все в один большой узел и тоже прикрепили его к седлу с помощью широкого ремня. Женщина ласково похлопала гнедого по шее:
– Все, мой хороший! Отправляйся в путь и возвращайся ко мне!
Жеребец вскинул голову, скосив на всадницу горячие глаза, всхрапнул и помчался прочь, быстро исчезнув за горизонтом. Мать и дочь проводили его взглядами, обернулись друг к другу, и женщина подхватила девочку на руки:
– А теперь скажи мне, почему ты пришла?
– Очень соскучилась, матушка!
– Не боишься, что отец на тебя рассердится?
Дочь помотала головой, так что ее волосы взметнулись и опали светлыми волнами.
– Похвальная смелость! – улыбнулась мать. – Тогда тебе самое время обернуться.
Девочка так и сделала, и ее губы округлились от неожиданности:
– О!
Он стоял совсем рядом, всего в шаге от них, сложив руки на груди, с улыбкой в слегка прищуренных глазах, и неотрывно смотрел на дочь.
– Как же ты бесшумно ходишь! Появляешься, словно по волшебству. Ведь тебя только что не было здесь!
– Но ты же звала меня, стрекоза! А теперь удивляешься, что я пришел на твой зов?
Она потянулась к нему, и он, забрав девочку у матери, легко опустился на траву, не выпуская дочь из рук. Высвободив одну руку, он ухватил женщину за запястье и потянул книзу, чтобы она села рядом. Едва она это сделала, как девочка, оставаясь на коленях отца, прислонилась спиной к плечу матери и, выразив легким вздохом охватившее ее счастье, закрыла глаза.
– Значит, ты не боишься, что я рассержусь на тебя? Но ведь мы с тобой не раз говорили о том, чтобы ты не соскальзывала с грани без особенной надобности. Как ты объяснишь свое появление в этот раз?
Девочка распахнула глаза и посмотрела на отца.
– Я очень соскучилась, – тихо повторила она, – просто сил нет, как соскучилась!
– Луиза, Луиза! Ты уже достаточно большая, чтобы справляться со своими прихотями!
– Помнится, Гвен была младше меня только на год, когда ты сожалел о том, что ей пришлось быстро взрослеть, – надула губы Луиза. – Ты всегда любил ее больше, чем меня!
– Тебе не совестно говорить так, стрекоза? – спросил Робин, пристально глядя на младшую дочь.
Луиза виновато потупила глаза, но, заметив улыбку, притаившуюся в уголках его рта, обвила руками шею Робина и потерлась лбом о его щеку.
– Мне стыдно. Прости! – прошептала она, ласкаясь к нему. – Но я действительно очень соскучилась! Здесь я хотя бы могу обнять вас, побыть с вами вот так, как сейчас. Вы сами очень редко переходите грань, чтобы быть такими, как здесь! Только когда я болела, а это было давно. А так я могу только видеть и слышать вас, но не коснуться, не почувствовать ваше тепло!
– И я очень рад, Лу, что у тебя крепкое здоровье, – улыбнулся Робин и, прижав дочь к себе, вздохнул: – Ты же знаешь, родная, что нельзя ходить из одного мира в другой словно на прогулку. А ты в последнее время слишком часто здесь появляешься, злоупотребляя своими способностями! И как-то чересчур легко у тебя получается приходить в эти земли без моего разрешения или весомой причины!
Он краем глаза заметил, как рука Луизы невольно метнулась к груди и тщательно стянула ворот платья.
– Ну-ка, ну-ка! – воскликнул Робин и, отведя руку дочери, вытащил из-под ее платья подвеску с прозрачным кристаллом, который вспыхнул ярким светом, едва оказавшись в его ладони. – Вот оно что! Где ты его раздобыла?!
Луиза не ответила, строптиво сжав губы, но Робин сам догадался и, встретившись глазами с Марианной, неодобрительно покачал головой.
– Да, это я отдала его Лу, – призналась Марианна и ласково положила ладонь на голову дочери, – мне очень хотелось сделать ей подарок!
– Милая, но ведь теперь она с помощью этого камня приходит сюда, когда ей вздумается! Знания вовсе не означают мудрость, а Луиза еще ребенок, хоть и наделена Даром Хранительницы. Если она слишком часто станет появляться в Заокраинных землях, однажды они не отпустят ее обратно!
– Ну и пусть, – тихо сказала Луиза, опустив глаза. – Эти земли любят меня, а я буду только рада остаться с вами.
Робин печально усмехнулся и, обхватив ладонью подбородок Луизы, заставил девочку вскинуть голову и посмотреть ему в глаза.
– Будешь рада остаться ребенком, Лу?
– Почему обязательно ребенком? – Луиза пожала плечами. – Здесь я могу выбрать себе любой возраст и облик, который ему соответствует.
– Конечно, можешь, – согласился Робин, – но я не об этом. Ты не хочешь стать взрослой в том мире, которому сейчас принадлежишь? Не хочешь полюбить и познать ответную любовь? Не хочешь однажды взять на руки собственного ребенка?
Луиза долго смотрела ему в глаза, потом глубоко вздохнула и прилегла щекой на его руку.
– Хочу, отец, – сказала она, закрывая глаза.
– Тогда обещай мне убрать эту подвеску, как только вернешься, и носить ее как можно реже, – сказал Робин, гладя Луизу по голове, – а если наденешь ее, не дотрагивайся до кристалла с пожеланием оказаться здесь. И больше не приходи сюда, не спросив у меня разрешения. Обещаешь?
– Обещаю, – с протяжным вздохом ответила Луиза.
– Умница! – улыбнулся Робин и, заставив Луизу поднять голову и выпрямиться, поцеловал ее в светловолосую макушку. – А теперь перестань грустить и расскажи нам, что у вас нового.
Луиза задумалась и недоумевающе пожала плечами:
– Особенных новостей после нашей последней встречи не было, отец. Да ты ведь и сам, без моих рассказов, можешь узнать.
– Могу, но мне приятно послушать тебя, поэтому доставь мне удовольствие и расскажи. Как себя чувствует Гвендолен?
– Скучает по Дэнису: он недавно уехал во Фландрию вместе с графом Уильямом. А так чувствует себя хорошо, только сетует, что ее разнесло как корову.
– О, какие знакомые слова! – от души рассмеялась Марианна. – Это она сама так сказала?
– Нет, это Корвин так о ней отозвался, когда приезжал в Веардрун пару недель назад, а Гвен случайно услышала, – сердито ответила Луиза. – Пришлось влепить ему пощечину, чтобы впредь не смел говорить о моей сестре в подобном тоне!
– А ты быстра на руку! – тоже рассмеялся Робин. – Надеюсь, у вас с ним не дошло до драки?
– Ну что ты, отец! Он теперь важная персона – оруженосец! У него есть дела посерьезнее, чем дергать за косы глупых девчонок, которые только и знают, что вертеться у него под ногами, – фыркнула Луиза, надменно задрав подбородок.
– Ох, Лу! Смотри, не перегни палку! Корвина недаром прозвали львенком, когда он еще только начал ходить, – предупредил Робин, посмеиваясь одними глазами.
– Отец, я еще не решила, – ответила Луиза, сохраняя высокомерный вид, но Робин, не обманувшись, ласково дернул ее за кончик светлого локона:
– Все ты уже решила, стрекоза! Просто хочешь его помучить за то, что он не сразу оценил твой выбор. Развлекайся, но знай меру: в Корвине изрядный запас гордости. Он может долго терпеть, но потом так рыкнет, что ты не обрадуешься.
– Я не боюсь! – заявила Луиза, но по выражению ее глаз Робин понял, что дочь призадумалась над тем, что сейчас услышала.
Робин ласково провел кончиками пальцев по ее щеке, и Луиза замерла, угадывая слова, которые он сейчас скажет. Она с безмолвной мольбой посмотрела на отца, но он вздохнул и, улыбнувшись, тихо сказал:
– Тебе пора, малышка.
– Отец! Еще немного! – взмолилась Луиза, крепко сжав его руку в ладонях. – Пожалуйста!
Но Робин непреклонно покачал головой:
– Нет, милая, ты прилегла немного поспать после обеда, спишь уже довольно долго, и значит, скоро придут тебя будить. Ты ведь не хочешь поднять на ноги весь Веардрун, как в прошлый раз, когда тебя час не могли добудиться и уже не знали, что делать?
Луиза печально вздохнула и покивала головой, соглашаясь с отцом. Робин поцеловал ее в лоб и, чтобы она не оставалась такой печальной, ласково разрешил:
– Можешь рассказать о нашей встрече Гвен и передать ей поцелуй от меня и от матушки.
Луиза тут же повеселела, радостно засияла глазами и из объятий Робина перешла в объятия Марианны.
– Я люблю тебя, матушка! – прошептала Луиза, горячо целуя Марианну.
– Я тоже люблю тебя, милая, – сказала Марианна, ответно целуя Луизу. – Не позволяй Гвен сильно скучать и тревожиться.
Поймав строгий предостерегающий взгляд Робина, Марианна с большой неохотой выпустила дочь из объятий и глубоко вздохнула:
– Беги, детка! Отец прав: тебе пора возвращаться.
Луиза, помедлив, постояла перед ними, глядя на родителей, и побежала по лугу – сначала медленно, все время оглядываясь, потом во всю прыть, так что светлые волосы запрыгали у нее по плечам. Марианна махала ей вслед, пока Луиза не исчезла среди высоких луговых трав, залитых солнечным светом. Заметив, что в глазах Марианны блестят слезы, Робин обнял ее и прижал к себе:
– Не плачь, сердце мое!
Марианна провела ладонью по глазам, улыбнулась и, покивав, как Луиза, склонила голову Робину на плечо, невольно глядя на луг, где уже никого не было, и только травы клонились под ветром.
– Она права: так радостно прижать ее к себе, почувствовать, как бьется ее сердечко, тепло ее тела, мягкость волос! Мне тоже не хватает этого, Робин!
– Поэтому ты и надумала сделать ей такой подарок? Чтобы чаще встречаться с ней?
Теперь уже Марианна виновато смотрела на Робина таким же взглядом, каким смотрела Луиза, когда он вытащил у нее из-за ворота подвеску. Робин, не выдержав, рассмеялся:
– Ох, вы мои две непокорные женщины! Надеюсь, она сдержит свое обещание, иначе придется забрать у нее твою подвеску.
– Она сдержит, – улыбнулась Марианна, – ведь она твоя дочь, а ты всегда верен данному слову… Странно, Робин!
– Что тебе кажется странным, милая?
– Чувства, которые я испытываю. Заокраинные земли всегда представлялись мне миром, в котором царит безмятежность. Ее я и ощутила, когда пришла сюда. Наверное, потому, что сразу оказалась в твоих объятиях, не успев в полной мере почувствовать боль от разлуки с тобой. А потом…
– А потом ты обнаружила, что твое сердце бьется, как прежде, и страдает за тех, кто остался, точно так же, как раньше болело о тех, кто ушел, – договорил за нее Робин. – Все верно?
– Да, именно так, – ответила Марианна.
Робин выпустил ее из объятий, растянулся на траве, заложив руки за голову, и задумчиво посмотрел сквозь ресницы в высокое небо:
– Нигде нет полной безмятежности, сердце мое. Здесь ее больше, там было меньше. Но и здесь мы такие же живые люди, какими были там, поэтому нам присущи все чувства, радости и печали. И я этому рад. Ведь иначе ты перестала бы нуждаться во мне, а я в тебе.
Поджав под себя ноги, Марианна сидела рядом с ним, держа его за руку, и долго в молчании смотрела на бескрайнее море трав.
– О чем ты задумалась?
Она глубоко вздохнула, подняла брови, словно пыталась разгадать некую загадку, и сказала:
– О том, что это все-таки было – там, в прежнем краю.
Он перевернулся на грудь и поднес ее руку к губам, целуя и перебирая ее пальцы.
– Просто одна из многих историй, милая. Твоя и моя, наша общая, сплетавшаяся с историями тех, с кем мы встречались, кого знали, любили или не любили. Одна из историй, которая однажды началась, а потом закончилась и, может быть, забудется, а может быть, нет. Нить, вплетенная в большой узор, без которой он стал бы иным, но все равно продолжался бы, как продолжается сейчас.
– В то время как мы здесь, а не там, и в этом узоре больше нет нашей нити, – договорила Марианна, опуская глаза.
Робин внимательно посмотрел на нее и глубоко вздохнул:
– Наша нить, Моруэнн, никуда не исчезла! Она стала нитью Гвен, Лу, как потом станет нитью их детей. А тебе решительно нельзя так часто встречаться с Луизой! После ты часами грустишь и пребываешь в задумчивости.
Марианна скосила на Робина серебристые глаза и спросила:
– Тебе нелегко со мной?
Робин негромко рассмеялся, уронил Марианну на траву рядом с собой и заставил ее положить голову ему на плечо. Примяв ладонью растрепавшиеся под ветром светлые волосы Марианны, он поцеловал ее в висок и шепнул:
– Нет, мое сердце, и ты сама это знаешь. Мне с тобой легко, хорошо, и без тебя невозможно. Ровно так же, как и тебе, – со мной и без меня!
Они долго лежали в молчании, слушая шелест обступавших их трав, пока Марианна не попросила:
– Дай мне ответ на одну загадку!
– Какую?
– Почему ты позволил Гвен столько лет жить с единственным помыслом: осуществить возмездие? Ей и так нелегко пришлось, когда Реджинальд и Клэр отгородили ее от всех наших друзей, от самого ее дома! Ты ведь мог отговорить Гвендолен сам или с помощью Луизы, но не сделал этого и мне запретил вмешиваться. Почему?
Робин посмотрел в небо, которое ветер начал застилать облаками, и ответил:
– Потому что ей надо было испытывать сильное чувство, чтобы жить и стать такой, какой она стала. Ничего другого до встречи с Дэнисом у нее не было и быть не могло. Когда они встретились, в сердцах обоих любовь вытеснила ненависть. Всему был свой час, милая.
– Только поэтому?
Услышав в ее голосе тень сомнения, Робин рассмеялся. Привстав на локте, он посмотрел в лицо Марианны и бережно отвел светлую прядь с ее щеки.
– Что ж, мое сердце, я тоже бываю жестокосердным! – сказал он, глядя в ее глаза. – Мои чувства и стремления совпадали с тем, чего желали Дэнис и Гвендолен. Он нарушил данное обещание, поступился честью, подняв на тебя руку. Этого я простить не мог и не прощаю даже сейчас, когда для него все закончилось.
Марианна провела кончиками пальцев по щеке Робина, ничего не сказав в ответ. Она просто смотрела в его темно-синие глаза и против воли вспоминала тот его взгляд, когда он уходил от нее. Уходил, как ей думалось, безвозвратно.
– Перестань, – тихо сказал Робин, читая в глазах Марианны все мысли, которые проносились в ее голове. – Не было ни боли, ни страха, лишь страх за тебя, потому что я уже понимал, как он поступит, но ничем не мог ему помешать.
Она улыбнулась и порывисто прижалась губами к его ладони:
– Память – это дар или проклятие?
– Когда как! – усмехнулся Робин. – Нам скоро предстоит об этом поговорить, но не сейчас. Я вижу, на тебе наряд валькирии. Где ты была?
– Где же еще быть валькирии, как не над гущей сражения? – рассмеялась Марианна.
– Кого же ты привезла с собой? – помедлив, спросил Робин.
– Никого, – ответила Марианна. – Напротив, я отбила стрелу, нацеленную в грудь Корвина. Фрейя затем и послала меня, чтобы я приглядела за ним. Ее так покорило бесстрашие, с которым Луиза приняла посланный ей Дар, что она решила оберегать ее избранника, лишь бы Луиза не осталась без его любви и защиты.
Робин приподнял Марианну, чтобы заглянуть в ее лицо, и, улыбнувшись, сказал:
– Дева-воительница, Дева-вестница, Дева-валькирия… Кто ты на самом деле, милая?
Утонув в его синих глазах, она улыбнулась в ответ:
– Я твоя возлюбленная, и это моя суть, а все остальное – только лики, и не более!
Робин поцеловал ее и уложил так, чтобы Марианна устроилась головой у него на груди. Он обнял ее, и она закрыла глаза. Шелест трав, волновавшихся под ветром, плеск речных волн, накатывавших на белый песок и отступавших обратно, сплетались в тихую музыку. От этих вечных песен, у которых не было ни начала ни конца, в душе все утихало. Память о былых волнениях, тревогах, боли оставалась, но как о давно пережитых событиях. И с кем эти события произошли? Бесконечное и неспешное течение времени подобно реке несло по своим волнам тех, кому выпала честь окунуться в бескрайний простор Заокраинных земель и простершегося над этими землями неба. Мир, безмятежность, покой…
Но стук сердца Робина под щекой Марианны, хоть и оставался ровным, вселял неясное беспокойство. Марианна подняла голову и заглянула в любимое лицо. Робин о чем-то думал. Его мысли текли спокойно и неторопливо, но что-то было в этих мыслях, перечеркивающее покой и не позволявшее умиротворению стать всеобъемлющим.
Заметив взгляд Марианны, Робин скосил на нее глаза и вопросительно выгнул бровь:
– Что, милая?
– В последнее время ты очень задумчив, – ответила Марианна. – Прежде я решила бы, что ты обдумываешь какой-то поступок, который намерен совершить.
Выслушав ее предположение, Робин негромко рассмеялся:
– А сейчас ты считаешь подобное невозможным?
Марианна посмотрела на него внимательнее:
– Значит, возможно? Тогда расскажи мне, что ты задумал!
– Обязательно, сердце мое! Но чтобы разговор получился, нам нужны Вилл и Элизабет. Пойдем-ка поищем их!
Марианна согласно кивнула, и Робин, встав на колени, потянул ее за руку.
– Позови коней, – попросила она. – Отправимся на поиски верхом!
Робин окинул ее нежным и насмешливым взглядом и усмехнулся:
– Как же тебе нравится скакать на коне сломя голову, благо здешние луга словно созданы для такой всадницы, как ты! Ладно, будь по-твоему.
Он уже собирался свистом подозвать лошадей, как негромкий веселый голос предупредил его намерение:
– Жаль, что мы лишили Марианну удовольствия, поспешив на твой зов, но ваши поиски не затянутся!
Улыбаясь пронизанными солнцем янтарными глазами, Вилл смотрел на Робина и Марианну, стоя в шаге от них. Рядом с ним, рука об руку, прильнув щекой к его плечу, стояла Элизабет. Ее голова была украшена венком из ромашек и васильков, но венок был сплетен не слишком умело и почти рассыпался. Синие и золотисто-белые цветы выпадали из венка и скользили по длинным светлым волосам Элизабет, чему она ничуть не огорчалась. На ее милом лице сияла улыбка, полная нежности и любви.
Заметив взгляд Марианны, Элизабет рассмеялась и, дотронувшись до венка, который окончательно рассыпался от ее прикосновения, пояснила:
– Плела не я!
Она посмотрела на Вилла с той же улыбкой, и он улыбнулся в ответ:
– Я научусь, любимая, и не только плести венки для тебя, но и заплетать твои косы!
– Ты чудесно умеешь расплетать их, и этого умения мне вполне хватает! – смеясь, сказала Элизабет.
Всякий раз, глядя на нее, Марианна понимала, как беспредельно должен был тосковать Вилл по этой юной женщине – своей жене и Деве. От всего ее облика исходила единственная сила – сила любви к своему Воину и мужу. И Вилл смотрел на Элизабет с такой пронзительной нежностью, которая прежде была не свойственна ему. Порывистость, стремительность – все эти качества остались присущи Виллу в полной мере. Но сдержанность, с помощью которой он прятал свою печаль, покинула его, словно ее никогда и не было в привычках Вилла. Вновь обретя Элизабет, он весь излучал веселье и жизнерадостность. Его глаза искрились медовым янтарем, в котором утонули солнечные лучи. Вилл был счастлив, и не скрывал своего счастья, особенно когда смотрел на жену так, как сейчас.
Почувствовав взгляд мужа, Элизабет подняла на Вилла кроткие темно-карие, почти черные глаза. Не смущаясь Робина и Марианны, Вилл поцеловал ее и с улыбкой сказал:
– Лиз, милая, нам предстоит серьезный, судя по зову Робина, разговор. Не отвлекай меня, дорогая, и сама не отвлекайся!
Элизабет села на траву, а Вилл, тут же забыв, как пенял жене и требовал серьезности, вытянулся рядом с ней, пристроился головой на коленях Элизабет и, когда она ласково прижала ладони к его скулам, с довольным вздохом закрыл глаза.
– Ты вот так будешь слушать? – с улыбкой спросил Робин, наблюдая за ним.
– А почему нет? – не открывая глаз, рассмеялся Вилл и поцеловал ладонь Элизабет. – По-моему, я очень неплохо устроился. Говори уже! Мы все внимательно слушаем тебя.
– Хорошо, тогда к делу! – улыбнулся Робин. – Полученная награда воплощения дарует мне право возрождения. Это значит, что я могу покинуть Заокраинные земли.
Вилл приоткрыл глаза и внимательно посмотрел на брата.
– Но я также имею право выбрать любого из Воинов, который сам по себе лишен такой возможности, и пригласить его разделить со мной новый путь, если на то будет согласие того, кого я выбрал, – договорил Робин.
Глаза Вилла широко раскрылись, в них запрыгали лихие золотистые искры. Не отрывая взгляда от брата, Вилл рывком сел, опершись ладонями о траву, и вдохнул всей грудью.
– Когда?! – только и спросил он, и на его лице появилось выражение страстного нетерпения.
Глядя на брата, Робин рассмеялся:
– Я рад, что ты ни на миг не задумался о том, на кого пал мой выбор. Вижу, что и мне не приходится сомневаться в твоем согласии.
Марианна и Элизабет переглянулись, посмотрели на мужчин, и Марианна спросила:
– А что же с нами? Со мной? С Лиз?
Робин ласково усмехнулся и провел ладонью по лицу Марианны, глядя в ее встревоженные глаза:
– У вас, как у наших подруг, тоже есть право последовать за нами. Но это право, а не обязанность. Вы можете остаться здесь и ждать нашего возвращения.
– Лиззи, ты пойдешь со мной? – быстро спросил Вилл, бросив взгляд на Элизабет.
– Вилл! – нежным вздохом слетело с ее губ, и в этом вздохе выразилось все, что она хотела ему сказать: любовь, упрек в том, что он мог усомниться в ее желании разделить с ним новую судьбу, тревога, какой будет эта судьба.
Вилл, сузив глаза, долго смотрел на Элизабет, потом с тихим вздохом нырнул лицом в ее ладони.
– Как же ты умеешь произносить мое имя! – прошептал он, осыпая поцелуями руки Элизабет. – Тебе больше никаких слов не надо, чтобы я всегда понимал, что ты хочешь сказать. Наверное, этим ты и покорила меня!
Элизабет рассмеялась, глядя на мужа бесконечно любящим взглядом, и, склонившись, поцеловала Вилла в затылок.
Посмотрев на них, Робин улыбнулся, и, окунувшись в глаза Марианны, вопросительно изогнул бровь.
– Каким образом мы вернемся? – спросила Марианна.
– Самым обычным, – рассмеялся Робин, – как все люди появляются на свет.
– А что будет с нашей памятью? Она сохранится? – одними губами шепнула Марианна.
Но Элизабет услышала ее вопрос и тоже посмотрела на Робина, затаив дыхание в ожидании ответа. Не отрывая глаз от встревоженного лица Марианны, Робин едва заметно покачал головой:
– Нет.
Ее глаза широко распахнулись, тревожно блеснув серебром:
– Нет?!
Он вздохнул, дотронулся губами до ее лба и повторил:
– Нет, милая. Мы ничего не будем помнить из того, что с нами было. Но это благо, а не зло. Мы придем, не обремененные воспоминаниями о пережитых страданиях, испытанной боли, горестях, которые выпали на нашу долю. Так надо, чтобы наши сердца были чистыми, радостными, полными отваги. Назад оглядываться нельзя, и мы не сможем оглянуться.
– Что ты еще попросил у Одина? – поинтересовался Вилл, желая переменить разговор и отвлечь Марианну и Элизабет от грустных мыслей. – Ведь, наверное, что-то попросил, а он, как всегда, снизошел к твоей просьбе!
Робин весело улыбнулся: брат безошибочно угадал, что к своему праву он постарался добавить немного милостей.
– Я просил, чтобы мы с тобой вновь были братьями, а Марианна и Элизабет родились сестрами. Так нам будет проще найти их, а им будет легче ждать нас.
Поскольку ответ Элизабет был понятен, а Марианна продолжала молчать, Робин обернулся к ней и тихо спросил:
– Так что ты решила, сердце мое? Последуешь за мной или останешься здесь?
Марианна ласково провела ладонью по щеке Робина и с легким укором ответила:
– Почему ты вдруг усомнился во мне? Конечно, я последую за тобой. Иного и быть не может!
Она с решимостью вложила руки в ладони Робина, и он, улыбнувшись, притянул Марианну к себе и крепко обнял:
– Тогда все решено!
– Кроме одного – когда? – напомнил Вилл.
Робин улыбнулся его нетерпеливости и ответил:
– Не так быстро, Вилл, как тебе хотелось бы. Сначала я должен увериться, что Луиза в надежных руках. Только после того как они с Корвином станут мужем и женой!
Вилл хмыкнул и с усмешкой посмотрел на брата:
– И замечательно! Ты напрасно подозреваешь меня в торопливости. Я с удовольствием отдохну еще немного, а здешний покой успеет мне окончательно наскучить, так что заботы прежнего мира покажутся желанными!
– А нам необязательно возвращаться именно в прежний мир. Мы больше не прикованы к нему: все долги уплачены, и все оковы сняты! – рассмеялся Робин. – Миров много, можем выбрать любой. Мэриан, Лиззи, хотите отправиться туда, где водятся драконы? Там люди летают на них так же, как мы ездим верхом на лошадях! А хотите в мир, где живут прекрасные эльфы, мудрые волшебницы и злобные тролли?
– Хорошо быть любимцем верховного божества, Робин? – рассмеялся Вилл и весело посмотрел на Элизабет: – Ну что, любимая, хочешь родиться эльфийской принцессой?
Элизабет, ответив ему нежным взглядом, покачала головой:
– Все, чего я хочу, Вилл, – быть твой женой.
– Ты и есть моя жена, моя единственная, дарованная мне изначально! – сказал Вилл. – Что тебя заставляет тревожиться?
Элизабет кротко улыбнулась, но весьма многозначительно пожала плечами:
– Твоя любовь к женщинам там, где ты остался без меня.
– Да, за мной водилась такая слабость! – беззаботно расхохотался Вилл, но, мгновенно став серьезным, пристально посмотрел на Элизабет. Вскинув руку, он ласковым движением коснулся ее волос, щеки и шепнул, не отрывая глаз от ее лица: – Просто больше не покидай меня, милая. Я без тебя не могу.
Робин вскочил на ноги и подал Марианне руку:
– Теперь, когда мы обо всем условились, пойдем, милая, погуляем!
Вилл, не обманувшись в побуждениях, двигавших братом, оглянулся на Робина и безмолвным взглядом поблагодарил его за тактичность.
– Хорошей вам прогулки! Лиз, давай-ка я поучусь заплетать твои косы так же ловко, как это получается у тебя самой. Обещаю тебе быть прилежным учеником!
Слыша позади смех Вилла и Элизабет, Робин и Марианна неспешно пошли вдоль берега реки по песчаной кромке, разделявшей воду и луг. Марианна искоса смотрела на Робина, который задумчиво улыбался своим мыслям. Ветер ворошил его темные волосы, синие глаза устремились вдаль мечтательным взглядом. Они долго молчали, пока Марианна не спросила – тихо, почти неслышно:
– Почему?
Робин вдохнул полной грудью воздух, прохладный от речной воды, запрокинул голову, посмотрел в высокое предвечернее небо и улыбнулся.
– Почему? – повторил он и рассмеялся. – Милая, здесь чудесно! Красота Заокраинных земель превосходит все, что можно представить. Воздух свеж, а вода чиста и прозрачна, как горный хрусталь. Нет войн, болезней, старости. Девы здесь вновь юные и прекрасные, а воины – молодые и полные сил. Пиры великолепны, за столами царят музыка и смех, чертоги роскошны, ночи полны любви. Время уделяется не только праздности, но и делу. Здесь есть все, о чем только можно мечтать!