– И только поэтому ты его взял на службу? Да еще доверил ему охранять девочек? Реджинальд, ты же сам сказал, что Луизе еще не было двух лет! – воскликнул Лестер, не поверив своим ушам.
– Она так сказала свое «да», Артур, что ты на моем месте поступил бы точно так же, – сказал Реджинальд и, встретив недоверчивый и удивленный взгляд Лестера, усмехнулся: – Подожди! Вот перемолвишься с ней словом и сам поймешь, что Луизе никто не может ни перечить, ни противиться.
– И как он ладит с девочками?
– Гвен к нему относится прохладно, но ради Луизы не показывает своей холодности. А Луиза обращается с ним с абсолютной бесцеремонностью, словно он ее собственность. К нему же нареканий за все годы не было: он за обеих девочек жизни не пожалеет. За Луизу может убить, только если ему покажется, что ей грозит опасность. Она его маленькое божество, которому он служит так, будто от ее слова или взгляда зависит не жизнь, а спасение его души!
Словно привлеченная своим именем, перед ними появилась девочка. В длинном белом плаще поверх красного платья, с капюшоном, сброшенным на плечи, по которым рассыпались волны светлых волос, она шла к ним навстречу так, словно не касалась земли, а плыла по воздуху. Большие серебристые глаза, опушенные длинными ресницами, пристально смотрели на обоих мужчин, которые невольно остановились, не сводя с нее глаз. К Реджинальду и Лестеру подошел Солсбери и хотел что-то сказать, но, заметив девочку, замер как громом пораженный.
– Господи! – выдохнул он.
– Да, Луиза очень похожа на мать, – тихо ответил Реджинальд. – Вылитая Марианна, какой она была в этом возрасте.
Девочка подошла к ним, запрокинула голову и улыбнулась, повергнув Солсбери и Лестера в еще большее волнение.
– Дядя Артур! Граф Уильям! – нежным певучим голосом воскликнула Луиза. – Я рада приветствовать вас в Стэйндропе!
– Здравствуй, малышка Лу! – пришел в себя Лестер и поднял девочку на руки. – Я польщен тем, что ты помнишь меня, хотя мы с тобой виделись слишком давно!
– Это правда, – спокойно ответила младшая из сестер Рочестер, – если честно, то я не очень-то помню тебя!
– Но ты же сразу узнала меня! – улыбнулся Лестер, чувствуя себя не слишком уверенно под пристальным взглядом широко раскрытых светлых глаз.
– А меня ты видишь впервые, но знаешь, кто я! – воскликнул Солсбери, забирая Луизу из рук Лестера.
– Знаю, – подтвердила Луиза, без тени смущения разглядывая Солсбери. – Уильям Лонгспи, граф Солсбери, сын короля Генриха и брат короля Иоанна.
– Луиза! – предостерегающе покачал головой Реджинальд, поймав взгляд племянницы.
Та улыбнулась в ответ снисходительной и безмятежной улыбкой:
– Не беспокойся, дядя! Я не скажу ничего лишнего!
Но Реджинальд беспокоился, не зная, что Луиза посчитает лишним, а что нет. Поэтому он поймал взгляд Джеффри и коротким кивком приказал ему подойти. Солсбери тем временем жадно разглядывал нежные точеные черты лица Луизы. Она же заглянула ему в глаза и покачала головой:
– Я не она, граф Уильям. Ты должен перестать винить себя.
От неожиданности Солсбери едва не выронил девочку из рук, но Луиза успела ухватиться за его плечи и звонко рассмеялась, тряхнув светлыми волосами так, что они осыпали плечи и лицо Солсбери. Ласково проведя ладонью по его щеке, она сказала, по-прежнему глядя ему прямо в глаза:
– Жаль, что мы с тобой разминулись во времени. Но, значит, так и должно быть. Я всегда буду питать к тебе самое искреннее расположение. Не грусти больше, граф Уильям!
В это время подоспел Джеффри и без всяких церемоний забрал Луизу у Солсбери.
– Леди Лу, я потерял вас! – сказал он, с упреком глядя на девочку, которая спокойно отразила его взгляд.
– И почему ты винишь в том меня? Это ведь ты потерял, а я тебя видела все время, – сказала она и, разом позабыв и о дяде, и о его спутниках, махнула рукой в сторону открытой галереи на стене, к которой примыкал сад. – Пойдем туда! Там весело. Только давай не будем мешать Гвен!
– Что за странное дитя?! – воскликнул Солсбери, провожая взглядом Луизу, которая улыбнулась ему из-за плеча Джеффри. – Она словно читает мысли! Нет, даже не мысли, она будто видит душу насквозь! Она вообще играет, как обычные дети? Шалит?
– Еще как! – рассмеялся Реджинальд. – На днях пристроила бадью с водой над дверью в комнату Вилла, и, стоило тому открыть дверь, как его окатило с головы до ног. А все за то, что он отказался уступить ей свою лошадь, когда Луизе вздумалось проехаться верхом именно на ней!
Все трое мужчин расхохотались, и Реджинальд порадовался тому, что увел разговор в сторону от странностей Луизы, но оказалось, что преждевременно.
– Что она имела в виду, Уильям? – спросил Лестер, глядя на Солсбери. – В чем ты себя обвиняешь?
Лицо Уильяма Лонгспи помрачнело:
– В том, что не смог помочь леди Марианне. Мне нравилась твоя сестра, Реджинальд, но не подумай ничего дурного. Все эти годы она, как упрек моей совести, стоит у меня перед глазами – такая, какой я увидел ее на обеде, данном Ричардом в Ноттингеме. Я предлагал Робину в письме отправить ее в надежное убежище, из которого я забрал бы ее и отвез к тебе – в Стэйндроп или в Веардрун. Но он передал с гонцом на словах, что сам позаботится о ней. И вот чем все закончилось! Неужели он не понимал, что ей было опаснее оставаться с ним, чем покинуть его? Да ему было достаточно отправить ее в твой Фледстан, и она сейчас была бы жива, вместе с нами любовалась бы на своих дочерей, а моя душа пребывала бы в спокойствии. Мне не пришлось бы все эти годы ломать себе голову: что я не сделал, чтобы спасти хотя бы ее, раз уж спасти обоих было не суждено?
– Не мог он отправить ее во Фледстан, – глухо ответил Реджинальд и, когда Солсбери и Лестер вопросительно посмотрели на него, отрицательно покачал головой. – Нет, друзья! В нашей семье есть тайны, в которые я не хочу посвящать даже вас, доверяя вам и любя всем сердцем! Избавьте меня от расспросов. Робин тогда поступил правильно. Если бы не стрела, которой ее ранило, они смогли бы уйти от Бэллона. И у них не было бы надобности искать приют в той обители, будь она проклята!
Перебросив через руку полу тяжелого плаща, опираясь на руку Гилберта, Гвендолен поднялась по лестнице и остановилась на галерее. Внимание девушки привлек шум, который доносился снизу, из внутреннего двора замка.
– О! Здесь иные забавы! – весело воскликнул Гилберт, взмахом руки подзывая к себе друзей.
Ратники, прибывшие вместе со знатными гостями, чтобы развеять скуку и согреться в морозный день, затеяли шуточные состязания на мечах. Соревновавшихся в ратном искусстве было немало, но общее внимание привлекал поединок, в котором три ратника с гербом Лестера пытались одолеть единственного противника. Они кружили вокруг него, отыскивая малейшую брешь в защите, но перед ними непрерывно мелькали два длинных меча. Слуги, столпившиеся вокруг ратников, азартно подбадривали сражавшихся, встречая удачные выпады кого-либо из ратников Лестера громкими криками одобрения.
Но их противник был хладнокровен, ловок и владел оружием с несравнимо большим искусством. Удары ратников Лестера он успевал отбивать с беспощадной точностью и при этом комментировать их так, что каждое его слово вызывало взрывы хохота среди зрителей. Показывая всем видом, что ему надоело забавляться на потеху остальным, он одним ударом выбил мечи у двух ратников и собрался обрушить всю мощь своих мечей на последнего из противников. Но ратник под смех товарищей предпочел сразу признать себя побежденным.
– Право, что за молодец! – прошептала Гвендолен, которая, облокотившись о каменную балюстраду галереи, неотрывно наблюдала и за поединком, и за тем, кто вышел из него победителем.
Сама искушенная в ратном умении, любившая в детстве смотреть на тренировки ратников в Веардруне, и особенно на поединки, которые затевали отец и его брат, Гвендолен мысленно дала самую высокую оценку тому, как победитель владеет оружием.
Он стоял в кругу ратников, поигрывая мечами, и ждал, найдутся ли еще желающие поспорить с ним в воинском искусстве. На его губах появлялась и пропадала мгновенная улыбка, в которой явственно отражалось сознание собственного превосходства. Ратники, на которых обращался насмешливый, приглашающий взгляд победителя, в ответ отрицательно качали головами и, смеясь, поднимали руки, заранее признавая поражение.
– Кто он? – спросила Гвендолен, оборачиваясь к Гилберту.
– Кажется, я знаю, – ответил вместо брата Вилл. – Это командир личной охраны графа Солсбери, лучший ратник из всей его дружины. Я слышал, как граф Уильям отзывался о нем с похвалой, а похвала Уильяма Лонгспи дорогого стоит!
– А я слышал, что он полукровка! – насмешливо сказал юный Хьюго де Ласи. – Кто-то из его родителей был знатного происхождения, зато другой – самого низкого.
– Но мне сказали, что он удостоен рыцарского звания, – возразил Роберт, младший из братьев Невиллов.
– Мало ли! – протянул лорд Хьюго и искоса посмотрел на Гвендолен, давно владевшую всеми его помыслами.
Гвендолен, не слушая спор о превосходстве благородной крови над благородством духа, который немедленно завязался за ее спиной, неотрывно смотрела на того, кто послужил причиной этого спора. Вот он отложил в сторону мечи и набросил на плечи куртку с гербом графа Солсбери. До сих пор он оставался в легкой белой рубашке, заправленной в штаны, которые туго обтягивали его длинные мускулистые ноги. Гвендолен заметила, как на его высоких сапогах поблескивают шпоры. Значит, он и в самом деле посвящен в рыцари. Налетел порыв пронизывающего ветра, под которым слуги и ратники внизу и гости наверху одинаково поежились. Но командир дружины графа Солсбери, казалось, не замечал мороза, продолжая стоять в прежней горделивой позе.
«А он красив! – вдруг подумала Гвендолен. – Он очень красив!»
Словно в ответ на ее мысли, раздался насмешливый и тягучий голос Хьюго де Ласи:
– Милорды, не кажется ли вам, что глаза графини Гвендолен – эти прекрасные синие льдинки! – так увлеклись простым ратником, что впервые оттаяли?
Пролетел смешок, который тут же смолк, едва Гвендолен обернулась. Хьюго де Ласи, высоко подняв голову, с усмешкой, таившей вызов, невозмутимо смотрел ей в глаза, ожидая, что она скажет в ответ. Высокомерно пожав плечами, Гвендолен отвернулась от юноши и заметила двоюродную сестричку Алину, которая держала в руках букет роз.
– Дружочек, будь добра, дай мне один цветок, – ласково попросила Гвендолен.
Девочка с готовностью вытащила из букета самую большую пунцовую розу и протянула Гвендолен.
– Хочешь вколоть ее в волосы? – спросила Алина, с любовью и восхищением глядя на кузину.
– Нет, – ответила Гвендолен, поблагодарив девочку поцелуем.
Она выпрямилась и окинула взглядом собравшихся вокруг нее юношей.
– Милорды! – сказала она с пленительной улыбкой. – На охоте я слышала, как вы спорили о том, кто будет сидеть рядом со мной за столом. Так вот, я разрешу ваш спор. Тот, кто вызовет на поединок командира дружины графа Солсбери и сумеет одолеть его, получит в награду эту розу и право сопровождать меня к столу.
Юноши нерешительно замялись, и синие глаза Гвендолен, отыскав Хьюго де Ласи, устремились к нему взглядом, полным тайного значения.
– Я жду, милорды! – с усмешкой воскликнула Гвендолен, не слыша ни одного ответа. – Вот вам удобный случай доказать превосходство благородной крови над благородным духом. Неужели вы смелы только на словах?
Пять юношей во главе с Хьюго де Ласи, уязвленные пренебрежением, сквозившим в голосе Гвендолен, спустились во двор замка. Те, кто остался на галерее, в предвкушении увлекательного зрелища поторопились занять места возле балюстрады, откуда двор был виден как на ладони. Взрослые, снисходительно улыбаясь выдумке Гвендолен, стояли поодаль, ожидая начала поединка. Пятеро искателей ратной славы и благосклонности Гвендолен, понукаемые желанием и наказать высокомерную девушку, и получить обещанную награду, подошли к командиру дружины графа Солсбери.
Он обернулся, явно удивленный их окликом, выслушал, и на его лице появилось ироничное выражение. Вскинув голову, он посмотрел на галерею и неожиданно безошибочным взглядом отыскал Гвендолен. Их глаза встретились, и по его губам пробежала насмешливая улыбка. Небрежным движением плеча он сбросил куртку и жестом приказал стоявшему возле него ратнику подать отложенные мечи.
Леди де Ласи, мать юного лорда Хьюго, с тревогой посмотрела на Солсбери:
– Граф Уильям! Как бы ваш человек не принял всерьез своих противников!
– Не стоит беспокоиться, миледи, – заверил Солсбери, пряча улыбку. – Он не позволит лезвию даже поцарапать, не то что поранить! Но я опасаюсь, что розу, обещанную графиней Хантингтон, из пятерых не получит никто.
– Еще бы! – процедила леди де Ласи, высокомерно вздернув плечи. – Сколько лет командиру ваших ратников? Двадцать пять? А самому старшему из юношей едва минуло восемнадцать!
– А вы посмотрите вниз, миледи, – рассмеялся Солсбери. – Он только что предложил им сразиться против него одного впятером одновременно!
Подхватив мечи, командир дружины Солсбери жестом, в котором неуловимо проскользнула снисходительность, указал юношам приготовиться к поединку. Ратники, собиравшиеся было уйти в караульное помещение, вернулись. Одинаково решительное выражение лиц юных лордов вызвало у них усмешки: они-то на себе испытали искусство их противника. Один из ратников подал сигнал к поединку, и все пятеро юношей как один бросились в атаку.
Командир дружины Солсбери, не отступив ни на шаг, подставил один меч под мечи троих юношей и, увлекая их сильным движением в сторону, выбил из рук все три меча. Потом он молниеносно обернулся к двум оставшимся, чьи клинки сдерживал вторым мечом. Скользящим выпадом он отвел меч одного из юношей и коснулся острием груди противника так, что тот был вынужден признать себя побежденным. Хьюго де Ласи, оставшийся один, смело ринулся на противника, но был остановлен сплошной завесой стали, в которую превратились мечи, с невообразимой быстротой вращавшиеся в руках командира дружины Солсбери. На лице юного де Ласи отразилось такое замешательство, что его противник расхохотался. Убрав мечи в ножны, он поклонился всем пятерым юношам и взял свою куртку из рук молоденькой служанки, пробравшейся в круг ратников. Небрежно поцеловав девушку в щеку, от чего та залилась румянцем и заулыбалась, он скрылся в караульной. Ратники с гербом Солсбери поспешили следом за своим командиром.
– Что я вам говорил? – усмехнулся Солсбери, и его взгляд выразил явную гордость командиром своей дружины. – С моим парнем мало кто может потягаться!
– Давно я уже не видел такого отменного воина! – согласился Реджинальд. – Я слышал, что он по праву носит рыцарскую цепь и шпоры?
Солсбери склонил голову, подтверждая его слова.
– В таком случае, Уильям, представь его моим гостям и мне, – предложил Реджинальд, взяв Солсбери под руку. – Передай ему приглашение на обед от моего имени.
– Как тебе будет угодно, – ответил Солсбери и посмотрел на Реджинальда долгим и странным взглядом. – Ты действительно уверен, что хочешь увидеть его за своим столом?
– А что, его имя и род оставляют желать лучшего? – спросил Реджинальд, пытаясь понять причину улыбки Солсбери.
– Нет! У него славное имя, и род замечательный! – покачал головой Солсбери и уже открыто рассмеялся, похлопав Реджинальда по плечу. – Сделаю, как ты сказал, только потом не пеняй мне!
Реджинальд не успел попросить Солсбери объяснить его загадки, отвлекшись на заключительную часть представления, которое затеяла Гвендолен. Пятеро юношей, потерпев поражение, медленно поднимались на галерею, и чем меньше оставалось ступенек, тем тяжелее становилась их поступь. На последней ступеньке их ждала Гвендолен с розой в руках и не сводила с юношей глаз, в которых горело холодное торжество. Все гости невольно смолкли, устремив взгляд на девушку и яркую розу в ее пальцах. В полной тишине юноши поднялись на галерею и, выстроившись в ряд, замерли перед Гвендолен. Она вдруг подняла руку над балюстрадой и разжала пальцы. Роза полетела вниз, кружась и вспыхивая на солнце то темной зеленью листьев, то красными огоньками лепестков.
Не сказав ни слова пристыженным поклонникам, Гвендолен взяла под руку Вилла и, весело болтая с ним, пошла прочь. Вилл, поддерживая разговор, заметил, что сестра, сохраняя на лице безмятежное выражение, на самом деле была крайне взволнована. Прежде чем скрыться в дверях, которые вели во внутренние покои замка, Гвендолен бросила взгляд во двор. Она увидела, что командир дружины Солсбери стоит возле двери караульной и неотрывно смотрит на нее, Гвендолен. Красная роза лежала у его ног, но он не сделал ни малейшего движения, чтобы поднять ее. Встретившись с Гвендолен взглядом, он усмехнулся и едва склонил голову в знак приветствия.
Попрощавшись с Виллом, Гвендолен поспешила к себе. Обнаружив в своих покоях из служанок только Бренду, она в душе обрадовалась.
– Бренда, немедленно отыщи командира ратников графа Солсбери и передай ему, что я хочу его видеть!
Бренда была с ней одних лет, и по юности ее не удивили ни приказ Гвендолен, ни так очевидно проявляемое госпожой нетерпение. Вот если бы на ее месте оказалась Джейн, которая была нянькой Гвендолен с младенчества, та принялась бы долго выговаривать, что ей не следует принимать в своих покоях какого-то ратника, да еще наедине, чтобы не вызвать толков разного рода. Джейн сказала бы много слов и вдобавок отказалась бы выполнить приказание Гвендолен, пригрозив тем, что узнает у графа Линкольна, надо ли ей подчиняться приказам ветреной девчонки, которой Гвендолен, по глубокому убеждению Джейн, оставалась до сих пор. Бренда же только осведомилась:
– Вы сами изволите спуститься к нему?
– Нет, проводи его сюда, – ответила Гвендолен и с трудом удержалась от улыбки: Бренда и впрямь не видела ничего опрометчивого в ее распоряжениях.
Служанка убежала, а Гвендолен сняла теплый плащ и бросила его на сундук. Голова устала от тяжелой прически, и она вынула из кос заколки и распустила волосы по плечам. Как хорошо! Но скоро обед, и придется вновь укладывать волосы, надевать парадное платье, вести чинные светские беседы. Но сейчас, хотя бы полчаса, пусть даже четверть, она побудет собой.
В ее покоях было так тепло, что Гвендолен почувствовала, как ее начинает клонить в сон, несмотря на волнение. В огромном камине горел целый яблоневый ствол, а цветные стекла окон узорами расписал иней. Она нетерпеливо постучала пальцами по оконной створке. Почему же так долго? А что если он отказался прийти? И ее ожидание напрасно?
За спиной скрипнула дверь, и она поспешила обернуться.
Он закрыл за собой дверь и остановился, склонил голову, не поклонившись, а лишь обозначив поклон. Его глаза встретились с глазами Гвендолен, и минуту они молча смотрели друг на друга.
– Вы посылали за мной, – сказал он так, словно не спрашивал, а утверждал.
У него был немного глуховатый голос, ровный и очень спокойный, но Гвендолен была уверена, что этот голос может повыситься и громовым раскатом перекрыть шум любого сражения. Весь облик командира ратников графа Солсбери выражал полную невозмутимость. Ни удивления, которое должно было вызвать неожиданное приглашение, ни излишней почтительности перед ее титулом, о котором ему, несомненно, было известно. Так, обычная вежливость, и ничего больше. Словно он только и делал, что посещал покои знатных девиц в самое неурочное время и с нарушением всех правил, диктуемых приличиями.
Гвендолен молча указала ему на кресло. С прежней изысканной вежливостью он подождал, пока она сядет сама, и сел напротив. Его взгляд выразил ожидание объяснений: зачем графиня Хантингтон пожелала увидеть его? Этот взгляд и молчание гостя невольно повергли Гвендолен в смятение. Надо было что-то сказать, и она, приложив все усилия к тому, чтобы голос остался ровным, произнесла:
– Я пригласила вас, милорд, чтобы лично выразить восхищение вашим ратным искусством. Наблюдая за вами, я получила искреннее наслаждение.
Едва уловимо подавшись корпусом вперед, он выслушал похвалу, и на его лице появилось выражение какой-то подозрительно глубокой почтительности. Особенно подозрительной, если учесть, что в то же мгновение по его губам промелькнула и скрылась дразнящая, насмешливая улыбка. Но когда он заговорил, в его голосе не было ничего, кроме обычной вежливости:
– Благодарю вас, ваша светлость! Но вы наблюдали за обычной забавой ратных людей, которые не знали, чем себя занять, вот и решили немного размяться. Право же, дурачества, которые вам довелось увидеть, не стоят ваших похвал. Впрочем, может быть, вы имели в виду поединок с вашими друзьями? Тогда простите мою дерзость, но…
– Почему вы решили, что хвастунишки, скрестившие с вами мечи, мои друзья? – холодно осведомилась Гвендолен.
Не хватало еще, чтобы он и впрямь решил, что эти юноши, которые не постеснялись принять его предложение сразиться с ним одним впятером, действительно входят в число ее друзей!
Его лицо выразило досаду, и он поправился так, что Гвендолен подскочила в кресле:
– Простите, конечно же, не друзья, а поклонники вашей несравненной красоты. Ведь им так хотелось получить розу из ваших нежных рук!
Эта ленивая небрежность в голосе, насмешливо растянутые слова и откровенная усмешка в глазах подействовали на Гвендолен, как ожог. Но она вовсе не собиралась устраивать словесную перепалку. А он, затенив глаза ресницами, с прежней усмешкой ждал, как она отзовется на его слова. Гвендолен сделала вид, что пропустила их мимо ушей, и хлопком ладоней позвала Бренду. Джейн недаром потратила столько времени, чтобы вышколить юную служанку графини Хантингтон, и Бренда немедленно появилась из соседней комнаты с подносом, на котором стояли кубки, наполненные горячим вином с корицей, и блюдо с маленькими пирожными. Он кивком поблагодарил девушку, взял кубок и непринужденно поднес к губам.
Гвендолен пила мелкими глотками вино и из-под опущенных ресниц разглядывала гостя так, чтобы он не заметил ее взгляда. «Полукровка», – вспомнила она, как Хьюго де Ласи презрительно отпустил это пренебрежительное словцо в его адрес.
Полукровка… Но он был иным, отличным от тех, в ком смешалась простая кровь с благородной и кого Гвендолен доводилось видеть прежде. Те всегда чувствовали себя чужими и среди знати, и среди простонародья. А он, напротив, держался с врожденной непринужденностью. Он сидел в раскованной, свободной позе, полной достоинства и изящества, высокий и стройный, и ей доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие любоваться им: скупыми и точными движениями, правильными чертами мужественного лица, красивыми смуглыми руками, открытыми до локтей из-под завернутых рукавов белой рубашки.
Он оставался в той же куртке ратника с гербом графа Солсбери, небрежно расшнурованной у ворота. Но Гвендолен легко могла представить его не только в обществе ратников, с которыми он, должно быть, проводил большую часть времени, но и в богатом наряде среди знати. И главное, что завораживало в нем, это ощущение спокойной, уверенной силы, которое исходило от всего его облика. Он пил вино и скользил взглядом по убранству покоев, а Гвендолен смотрела на него. И вдруг он посмотрел ей прямо в глаза.
У него были такие глаза, что Гвендолен вспомнила леопарда, которого видела, когда гостила у графа Лестера. Она тогда долго простояла возле клетки, не в силах отвести взгляд от чудесного животного. Леопард скользил по клетке плавными, изящными движениями, и его сильное грациозное тело словно перетекало из угла в угол. Гвендолен показалось, что не она рассматривает леопарда, а он ее, и через недолгое время, утратив к ней всякий интерес, взгляд леопарда устремился сквозь нее куда-то вдаль, словно зверь видел то, чего не видела Гвендолен. Стоя возле клетки, она вдруг вспомнила отца, которого мать иной раз в шутку называла леопардом. Вот и в госте Гвендолен было нечто, что делало его схожим с этим опасным и красивым хищником.
– Ваша светлость, вы смущаете меня таким пристальным взглядом, – сказал он.
На самом деле смутилась она, а не он. Гвендолен даже почувствовала, как ее лицо залил румянец. Все уловки скрыть взгляд оказались напрасными. Он так же, как Гвендолен, из-под ресниц наблюдал за ней, но с куда большим успехом. Она его взгляда не почувствовала, пока он не посмотрел ей в глаза и не счел нужным осадить ее. Она пыталась вернуть лицу выражение спокойствия, а он наблюдал за ней с откровенной усмешкой и не скрывал удовольствия от ее смущения. Не сумев найти слов для достойного ответа, она просто улыбнулась: что взыскать с любопытной девчонки? Взяв кувшин с вином, который Бренда предупредительно оставила на столике, Гвендолен наполнила его опустевший кубок.
– Для чего же было утруждаться самой? – спросил он, заломив бровь. – Не проще ли было позвать служанку?
– Вы мой гость, милорд, – сдержанно возразила Гвендолен, но не удержалась, вспомнив молоденькую девушку, которая во дворе подала ему куртку, глядя на него, как на божество. – Впрочем, я понимаю причину вашего недовольства. Вы, должно быть, избалованы вниманием служанок.
Его рука, взявшая кубок из ее рук, на миг замерла. Он вскинул голову, смерил Гвендолен долгим взглядом, и его губы сложились в ленивую и невозможно самодовольную улыбку.
– Среди них встречаются прехорошенькие девчонки! – нагло заявил он и пригубил кубок, по-прежнему не сводя с Гвендолен глаз.
Он скользил по ней взглядом, словно оценивал графиню Хантингтон, стоит ли она той смазливой девчонки во дворе замка, и Гвендолен, не выдержав, раздраженно воскликнула:
– Прекратите снимать с меня мерку! Общество служанок, милорд, дурно повлияло на ваши манеры!
Он ухмыльнулся, откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.
– Вы просто никогда не бывали и близко в обществе мужчин, а не сопливых мальчишек, иначе бы не сочли мои манеры отталкивающими, – сказал он и расхохотался, когда Гвендолен уставилась на него с немым возмущением. Поставив кубок на стол, он глубоко вздохнул и, дразня ее насмешливой улыбкой, добавил: – Вы чересчур высокомерны, но слишком неопытны, чтобы заставить меня краснеть за самого себя. Займитесь воспитанием своих поклонников, за каждого из которых я не дам и ломаного пенни. Может быть, этот труд больше окажется вам по силам.
Что он себе позволяет?! Гвендолен постаралась улыбнуться как можно прохладнее и пожала плечами со всей надменностью, какую только могла выразить.
– Вы назвали высокомерной меня, а сами окатили презрением тех глупых юнцов. Кто из нас высокомернее, милорд?
– Презрением? – переспросил он и снисходительно улыбнулся. – Что вы, госпожа! Я питаю к ним глубокое сожаление. Они так жаждали получить от вас награду, бросались на меня, как молодые щенки, и даже не подозревали о том, какое унижение их подстерегает, да еще у всех на глазах! Вы умеете поставить людей на место!
Что это? Одобрение или новая насмешка?
– Откуда у вас была такая уверенность в победе? – как можно язвительно осведомилась Гвендолен. – Вы к тому времени устали, а их было пятеро. Но вы как будто заранее знали, что одержите над ними верх!
Он рассмеялся, не обращая внимания на ее тон, и ответил с прежней самоуверенностью:
– Конечно, знал. Я столько раз сражался, защищая мечом и свою, и чужую жизнь, что проучить знатных юнцов для меня не составляло никакого труда.
– Несомненно! – подхватила Гвендолен. – Они сражались с вами не на смертном поединке, а всего лишь ради моей розы. Вам, прирожденному воину, такой порыв, наверное, чужд. Вы бы не стали обнажать меч из-за подобного пустяка.
Он посмотрел на нее как на ребенка: ласково и вместе с тем снисходительно. Потом улыбнулся, и обворожительная, внезапно нежная улыбка так преобразила его черты, что Гвендолен просто не смогла оторвать от него глаз.
– О чем вы, прекрасная леди? – отозвался он, мечтательно глядя поверх ее головы куда-то вдаль. – Чтобы получить награду из рук возлюбленной, будь то роза или просто ласковое пожатие, я бы сражался с большей отвагой, чем если бы только защищал свою жизнь.
– Раз так, почему же вы смеетесь над своими неудачливыми противниками?
– А вы не понимаете? – и он усмехнулся. – Потому что они приняли мое предложение сразиться впятером против одного без малейшего сомнения. Вы должны быть благодарны мне за то, что я одержал над ними верх. Представить себе не могу, как бы вам в противном случае удалось разделить свою благосклонность сразу между пятерыми?!
«Ах вот ты какой?!» – подумала Гвендолен, испытывая в душе удовольствие от взаимных поддразниваний и радость от одного только вида гостя, и решила показать коготки:
– Милорд, вы забылись, где вы и с кем!
Он замер, как от удара, и медленно произнес, словно говорил не с ней, а отвечал на какие-то свои мысли:
– Увы, ваша светлость! Кажется, я и впрямь забылся. Вернее, замечтался.
Его лицо окаменело. Он легко поднялся на ноги и отвесил ей неожиданно глубокий поклон.
– Я забылся, – уже бесстрастным тоном, в котором не осталось и искры тепла, подтвердил он. – Вы – наследница знатного и глубоко почитаемого мной рода. А я, – он пожал плечами, – хоть и ношу рыцарскую цепь, всего лишь командую ратниками графа Солсбери. Разница между вами и мной очевидна. Замечу, однако, что и вы поступили крайне опрометчиво, приняв меня в ваших покоях наедине. На мою скромность вы можете положиться. Но узнай об этом визите ваш опекун граф Линкольн либо кто другой из его знатных гостей, едва ли бы вы нашли такое же понимание.
Он отчитывал ее, как девчонку, а она… Она слушала его изменившийся голос, от которого так и веяло холодом, не в силах оторвать взгляд от его лица, глаз, которые выражали огромную, невозможную гордость, решительной и надменной линии рта, и ее сердце млело от радости. Впервые за столько лет, прошедших со дня гибели родителей, с тех пор, как она никогда не видела их друзей, не переступала порог Веардруна, Гвендолен слушала этот холодный и суровый голос и испытывала невозможную, беспредельную радость, всеми силами пытаясь удержаться от слез.
Он замолчал, бросил на нее прощальный взгляд и пошел к дверям. Почему? Неужели он не узнал ее? Неужели сейчас за ним закроется дверь, и она опять останется одна, как тот леопард, запертый в клетку? Гвендолен вскочила с кресла и, не помня себя, закричала:
– Остановитесь! Прошу вас!
Он замедлил шаг, остановился и обернулся к ней, вопросительно изогнув бровь. Неведомая сила бросила Гвендолен к нему, она схватила его за руки и, глядя ему в глаза, с мольбой прошептала:
– Дэнис! Неужели ты вот так и уйдешь?!