– Благословляю тебя, сынок! А теперь мне пора.
– Отец! – умоляюще прошептал Дэнис, прижимаясь губами к ладони Вилла.
– Перестань, ты уже не тот мальчишка, каким был, когда я впервые взял тебя в Шервуд, – с улыбкой в голосе ответил Вилл и ласково встрепал сыну волосы. – Еще одно, Дэнис. Ты помнишь, как создавать магический круг?
– Конечно! Ведь ты научил меня, – ответил Дэнис. – Правда, мне еще ни разу не приходилось творить его.
– Вот и пришло время применить мою науку на деле. Ты ведь понимаешь, о чем я?
– Да, отец, понимаю и сделаю так, как ты учил.
Дэнис хотел спросить отца о Робине и Марианне, но Вилла уже не было рядом. Он глубоко вздохнул и проснулся. Впервые за минувшие дни – кровавые, страшные – у него на сердце было легко и спокойно. Ночная мгла только начинала светлеть, но Дэнис не стал ждать, пока рассветет. У него было много дел – и никаких причин, чтобы откладывать начало нового дня.
****
Эллен, проснувшись на рассвете, едва успела привести себя в порядок, проверить раны Джеффри и помочь ему с утренними надобностями, как Дэнис уже вернулся из леса со связкой из пяти диких гусей. Сам он был собран, деловит и свеж, полон сил и готовности отправиться в путь. Пока Эллен готовила ему завтрак, Джеффри слабым движением руки поманил Дэниса к себе.
– Рад, что ты очнулся, – сказал Дэнис, присаживаясь рядом на край постели. – Иначе так и пришлось бы уехать, не сказав тебе ни слова благодарности.
– Ничего, я бы не остался в обиде на тебя, – усмехнулся Джеффри и тут же поморщился от боли в щеке.
Глядя на него, грозного командира дружины Гисборна, Дэнис не удержался от улыбки. Слишком забавно он выглядел в повязке, что плотным слоем обхватывала голову, закрывая половину лица, и увенчивала макушку Джеффри изящным бантиком, в который Эллен завязала кончики узких полотняных полос. Проследив взгляд юноши и догадавшись, что насмешило Дэниса, Джеффри понимающе хмыкнул:
– Конечно, подпусти женщину к мужчине, когда у него нет сил, и она тут же сотворит из него посмешище!
– Смотри, не обижай Эллен! – спрятав улыбку, предупредил Дэнис.
– Я сейчас и кошку не смог бы обидеть! – с кривой улыбкой ответил Джеффри и, став серьезным, сказал: – Хоть я вчера и был слишком плох, но все же смог отчасти расслышать, о чем ты поведал хозяйке. Подожди с отъездом, дай мне время окрепнуть и подняться на ноги.
– Зачем? – спросил Дэнис, внимательно глядя на него.
– Я отправлюсь с тобой и помогу тебе, – твердо сказал Джеффри.
Когда Дэнис медленно покачал головой, отказываясь от его предложения, Джеффри нащупал руку юноши и сжал ее со всей силой, на которую был способен.
– Даже сейчас ты не представляешь, насколько хитер, хладнокровен и опасен Брайан де Бэллон! Ты слишком юн и неопытен, чтобы встретиться с таким врагом в одиночку. Только он узнает о том, что ты где-то рядом, – ты и моргнуть не успеешь, как он позаботится о твоей смерти!
– Нет, – непреклонно ответил Дэнис. – Я уеду сегодня же, сейчас. Прежде чем Бэллон услышит обо мне, пройдет достаточно времени, чтобы я и повзрослел, и набрался опыта.
Глядя на его спокойное лицо, выражавшее всю ту же непреклонность, Джеффри угрюмо спросил:
– Почему ты отказываешься от моей помощи? Я ведь вижу, что ты не испытываешь ко мне ни ненависти, ни враждебности!
– А должен бы! – усмехнулся Дэнис. – До сих пор помню, как ты держал нож у моего горла, когда я мальчишкой угодил в руки твоего господина, и он торговался с лордом Робином, меняя свою жизнь на мою.
– Но я даже не поцарапал тебя.
– Потому что он не дал тебе такого приказа.
– И не пришлось бы давать, – спокойно ответил Джеффри и бросил на Дэниса быстрый взгляд. – Неужели у тебя были сомнения в том, что твоя жизнь значит для графа Роберта много больше, чем возможность свести счеты с сэром Гаем?
– Вижу, ты неплохо изучил моего крестного! – заметил Дэнис и, глядя на Джеффри, спросил так, словно обвинял во всех смертных грехах: – Как ты мог служить ему столько лет?! Если бы я не узнал тебя немного за последний месяц, то не удивлялся бы. А сейчас я не понимаю, как ты мог? Да еще с такой преданностью!
Джеффри с тяжелым вздохом откинулся на подушку и посмотрел мимо Дэниса в никуда.
– Слишком долго объяснять, а сил у меня сейчас мало, – сказал он, перевел взгляд на Дэниса и печально улыбнулся. – Радуйся, что тебе никогда не доведется испытать привязанность к тому, кто не соткан сплошь из достоинств.
– А в Гае Гисборне было хотя бы одно хорошее свойство? – осведомился Дэнис. Сузив глаза, он пристально посмотрел на Джеффри и тихо спросил: – Скажи, почему ты дал им уйти из Ноттингемского замка? Не поднял тревогу? Ты понимаешь, о чем я?
– Да, – так же тихо ответил Джеффри.
– Ведь именно Хьюберт, доводившийся тебе сводным братом, привез письмо сэра Реджинальда в Шервуд. Значит, он получил его от тебя, ни от кого другого! Ты все понимал, но ни шаг не отступил от приказа сэра Гая! Отец говорил, что ты тоже был рядом, когда ее пытали. Все видел от начала и до конца, но не думаю, что ты хотя бы слово сказал в ее защиту!
– Мое слово в тот час не имело никакого значения, – глухо ответил Джеффри. – Оно бы ничем не помогло леди Марианне, только усилило бы ярость сэра Гая.
– Тогда почему же потом, столкнувшись с лордом Робином и его друзьями лицом к лицу, ты просто отступил в сторону и сделал вид, что ничего не заметил? Ведь их было всего шестеро, не считая самой Марианны!
Джеффри утомленно закрыл глаза. В его памяти та давняя ночь ожила столь отчетливо, что у него в ушах снова зазвучали стук топоров и визг пил мастеровых, которые сооружали эшафот. Он как наяву увидел лицо лорда Шервуда, застывшее в запредельном напряжении, его глаза, казавшиеся черными, и отблески факелов в этих глазах, впившихся в него безмолвным взглядом. Прядь светлых волос, выбившаяся из-под плаща, который укрывал ношу, лежавшую на руках лорда Шервуда…
– Сэр Гай был уверен, что он не станет так просто сдаваться, а непременно отважится на какую-нибудь дерзкую выходку, – шевельнулись губы Джеффри. – Я полностью разделял его уверенность и только гадал, что же предпримет граф Роберт. Но когда я столкнулся с ними в воротах и узнал его… Когда он вот так вышел и встал передо мной! Настолько отчаянно бесстрашной вылазки в Ноттингем от него не ждали ни сэр Гай, ни я сам. Он вызвал у меня такое восхищение, что выдать его казалось мне кощунством, худшим из предательств, хотя я служил не ему. И леди Марианна… Если мое молчание было единственным, чем я был в силах помочь спасти ее от костра, то мог ли я поступить иначе?
Он в упор посмотрел на Дэниса, и тот, прочитав все недосказанное в серых, как пасмурное небо, глазах Джеффри, отвел взгляд и молча кивнул.
Эллен коснулась ладонью лба Джеффри и нахмурилась:
– Жар! Этого я и опасалась. Значит, все-таки воспаления не избежать! – она опустила глаза на Джеффри и постаралась улыбнуться как можно ободряюще: – Готовься к борьбе! Теперь все будет зависеть не только от лекарств и моего умения, но и от того, как сильно ты захочешь жить.
Он посмотрел на нее с таким волнением, словно из взрослого, повидавшего жизнь мужчины превратился в ребенка:
– Как скоро я умру? Мне важно знать!
Рассмеявшись, Эллен не выдержала и, успокаивая, провела ладонью по его щеке, не пострадавшей от медвежьих когтей. Но ее лицо, когда она вышла провожать Дэниса, стало таким встревоженным, что Дэнис спросил:
– С ним все обойдется, Нелли?
Эллен в ответ задумчиво покачала головой.
– Надеюсь! Жар слишком быстро растет! – она бросила взгляд на Дэниса и с раздражением воскликнула: – Ну что ты так смотришь на меня? Я не волшебница. У меня нет знаний Робина или Марианны, а ты мне все равно ничем не поможешь. Сделаю все, что в моих силах. Лишь бы он сам не сдался!
Чтобы как-то отвлечь ее, Дэнис сказал, что в Веардруне появился еще один ребенок, и, когда Эллен вопросительно подняла брови, пояснил:
– Моя сестричка Вильямина. Тиль сама пригласила Мартину вместе с дочерью в Веардрун. Сказала, что у них нет причин для вражды, если уж довелось любить одного мужчину, а дочь Рочестера должна воспитываться в Веардруне. Граф Линкольн тоже был доволен, что Мартина с детьми покинет его резиденцию. Скажу тебе, что появление малышки Вил вызвало сильное оживление у всех обитателей Веардруна! – и Дэнис расхохотался.
– Что тебя так развеселило в этой истории? – спросила Эллен, невольно заулыбавшись, настолько заразительным был смех Дэниса.
– То, как все обомлели, едва увидев Вильямину.
– Она так сильно похожа на отца?
– Нет, Нелли, на деда, – продолжал веселиться Дэнис. – Уж глаза-то ей точно достались в наследство от графа Альрика.
Эллен с недоумением посмотрела на юношу и, вдруг догадавшись, ахнула, прикрыла ладонью рот и рассмеялась.
– Крестный рассказывал, что сам был ошеломлен, когда впервые увидел ее! Думал, как ему объясняться с Марианной, когда та увидит малышку Вил. Если бы не темные волосы, Вильямину можно было бы смело признать за родную сестру Гвендолен – так они похожи. К тому же и возраст у них почти одинаковый – разница ровно такая, какая была между отцом и крестным.
– И как же Гвен отнеслась к новой сестричке, да еще похожей на нее? – смеясь, спросила Эллен.
Дэнис вздохнул и перестал улыбаться.
– Они не увиделись друг с другом, – сказал он. – Мартина покинула Стэйндроп раньше, чем граф Линкольн привез туда Гвендолен, а приехала в Веардрун, когда они уже уехали.
Он подозвал вороного и стал седлать его.
– Почему ты взял себе Воина, а не Эмбера? – полюбопытствовала Эллен.
– Эмбера я оставил Корвину, как и отцовский меч, – ответил Дэнис. – Да и кто, кроме меня, смог бы ездить на Воине? Он больше никого к себе не подпускает.
– Корвин еще слишком мал для такого рослого коня, как Эмбер, – грустно улыбнулась Эллен.
– Нет, – усмехнулся Дэнис, и в его глазах мелькнула гордость за младшего брата, – Корвин так не считает, и Эдрик с ним согласен. Он уже начал учить Корвина ездить верхом, и именно на Эмбере. А тот ходит под братом так, словно вместе с Эдриком приглядывает, как бы Корвин невзначай не соскользнул с него. Они подружатся – Корвин и Эмбер!
Закончив седлать Воина, Дэнис прикрепил к седлу дорожную сумку, ножны с мечом, колчан с луком и стрелами, забросил в седло плащ. Сборы были закончены. Он повернулся к Эллен и положил ладони ей на плечи:
– До встречи, Нелли! Успей до зимы перебраться в Веардрун. Желаю тебе успеха в лечении нашего гостя. Я буду скучать по тебе.
– Береги себя! – взволнованно ответила Эллен, крепко обняв юношу. – Давай о себе знать! И удачи тебе во всем, Дэн!
Он улыбнулся, поцеловал ее в лоб, как старший младшую, и вскочил на коня. Воин негромко заржал, словно тоже прощался с Эллен, и понес Дэниса коротким галопом по тропинке. Эллен смотрела им вслед и махала рукой, пока конь и всадник не скрылись за деревьями.
Теперь для Дэниса в Шервуде оставалось только одно место, куда ему надо было попасть, и одно дело, которое он должен был сделать. Увидев на пригорке россыпь цветов – последних цветов минувшего лета, Дэнис спрыгнул с коня и нарвал большую охапку, столько, сколько мог унести. Не садясь в седло, он дошел до березовой рощи.
Стоило ему миновать первый ряд тонких белых стволов, как его окружили тишина и прозрачная тень. Птичий щебет остался за спиной, и только легкий шелест берез нарушал безмолвие, царившее в роще. Часть цветов Дэнис положил на могилу матери и сестры и, недолго постояв, подошел к двум другим могилам. Одна уже поросла травой, а вторая была совсем недавней. Но обе были отмечены надгробными камнями, о чем позаботился Джон, как и об именах, высеченных на каждом камне. Джон предпочел родовым именам те, под которыми их знали в Шервуде. На камне Вилла было высечено: «Скарлет». Сначала он носил это имя как доставшееся от матери, а потом все забыли об этом, когда Вилл оправдал значение имени беспощадностью к врагам3. На камне, вкопанном в землю в изголовье могилы Робина и Марианны, тоже были только их имена и титулы – не графские, а другие, настоящие: «Лорд и леди Шервуда».
Остановившись между могилами, Дэнис тихо сказал:
– Здравствуй, отец! И ты здравствуй, крестный! Тебе, леди Мэри!
И он рассыпал цветы так, чтобы они укрыли всю могилу Робина и Марианны. Бесшумно опустившись на траву, Дэнис долго сидел между дорогих его сердцу могил. Но в его душе больше не было прежнего отчаяния – оно сменилось светлой печалью.
Воин дотронулся до плеча Дэниса, заставив очнуться. Дэнис погладил вороного по широкой скуле и поднялся на ноги. Подойдя к камню с именем Вилла, он обнял его. Надгробный камень холодил щеку, а Дэнису чудилось тепло отцовского плеча.
– Я помню наш разговор этой ночью, отец, – прошептал он. – Будь спокоен за меня: все останется за порогом. И сейчас я сделаю то, что ты мне велел.
Дэнис выпрямился, углубился внутренним взором внутрь собственной души и впервые в жизни обратился к силам и знаниям, которые требовались ему, чтобы заключить место упокоения шервудских стрелков в магический круг. Что бы ни случилось, отныне никто и никогда не сможет проникнуть в эту рощу со злым умыслом, посмев потревожить сон лорда и леди Шервуда и тех, кто лежит рядом с ними.
Завершив создание магического круга, Дэнис приложил пальцы к губам и дотронулся рукой до камня с именами Робина и Марианны. Ему почудилось, что к его лбу ответно прикоснулись теплые губы, послышался нежный и ласковый голос:
– До свидания, мальчик! Спасибо тебе за цветы.
Он провел по лицу ладонью, и голос Марианны растаял в воздухе, улетев дуновением ветра. Взяв коня за повод, Дэнис вывел его из рощи. Проверив еще раз, надежно ли прикреплены к седлу меч в ножнах, колчан и сумка, он легким движением вскочил на коня, и Воин заплясал под ним, готовый сорваться в галоп. Путь предстоял долгий, и Дэнис не торопясь, обстоятельно натянул на руки перчатки, расправил поводья и, вскинув голову, посмотрел вперед ясными, чуть прищуренными глазами, словно брал далекий прицел.
– Ну что ж, Брайан де Бэллон! – сказал он. – Где бы ты ни был, каким бы могущественным ты ни стал, я найду тебя. И тогда ты вспомнишь о своем преступлении! Ты сам вынес себе приговор, а я позабочусь, чтобы он был исполнен.
Дэнис кольнул шпорами вороного, и тот понес его резвым галопом по тропинке, что вела к речному броду, а после него к дороге, которая за Ноттингемом сливалась с другой – широкой и оживленной дорогой в Лондон.
Лондон
Глава первая
– Король Иоанн принял решение объявить победителем турнира благородного рыцаря Брайана де Бэллона!
Герольд немного выждал, вскинул руку, обрывая пронзительное пение труб, и продолжил:
– Сэр Брайан! Вам предлагается назвать имя дамы, из рук которой вы желали бы получить венец доблести!
Брайан де Бэллон, восседавший на могучем гнедом коне, выслушал слова герольда с горделивым и властным видом и, когда тот смолк, почтительно поклонился королю. Сняв шлем, который немедленно забрал побежавший к нему оруженосец, Бэллон с наслаждением подставил лицо теплому весеннему ветру – намокшие от пота прядки волос прилипли к его лбу. Он медленным взглядом обвел помосты, украшенные полотнищами с английскими львами и пестревшие пышными нарядами знатных дам и девиц. Неторопливо, не поступаясь ни единой минутой триумфа, завоеванного сегодня в неоднократных поединках, Бэллон наконец обернулся к герольду. Он уже собирался назвать имя избранной им дамы, как вдруг над ристалищем пролетел звонкий возглас:
– Остановитесь!!!
В голосе звучали тревога и волнение, словно все те, кто наслаждался зрелищем турнира, слепо и сообща готовились завершить праздничный день чудовищной и непоправимой ошибкой.
– Государь! Благородные лорды и дамы! Неужели венец доблести увенчает голову человека, который низостью и подлостью запятнал звание рыцаря?!
Над помостами прокатился гул удивленных возгласов. Ошеломленный тем, что услышал, Бэллон обернулся на голос. На галерее, примыкавшей к королевскому помосту, стояла девушка. Выпрямившись во весь рост, она указывала рукой на Бэллона, не обращая внимания на устремившиеся к ней взоры.
– Кто ты такая, леди?! – с удивлением спросил Бэллон, тщетно пытаясь разглядеть лицо девушки, скрытое тонкой прозрачной вуалью. – В чем ты обвиняешь меня перед королем?! Я не знаю тебя!
– Да, сэр Брайан, – долетела до него легкая усмешка, – ты не знаешь меня. Зато я тебя знаю!
Ряды гостей охватило волнение: настолько уверенно и твердо звучал голос девушки. Былой триумф Бэллона, обещанная ему королем награда – до времени все оказалось забытым. Никто и никогда прежде не бросал подобных обвинений прилюдно, перед всем двором короля Иоанна, в присутствии самого короля.
Король подозвал к себе герольда и вполголоса сказал ему несколько слов. Выслушав приказ, герольд поспешил на галерею, где была девушка.
– Леди, кем бы вы ни были! Король приказывает вам немедленно предстать перед ним и дать объяснения столь дерзкому поступку.
Не смутившись и в самой малости, девушка склонила голову с истинно королевским достоинством. С места по ее правую руку поднялся мужчина, в котором герольд сразу узнал благородного графа Линкольна. Предложив девушке руку, граф Линкольн подвел ее к королевскому помосту. Очутившись перед Иоанном, девушка вместо обычного реверанса преклонила колено, и Бэллон, не сводивший с нее глаз, понял, что его обвинительница – не просто благородная девица. Она – вассал короля.
– Кто вы, леди? – спросил Иоанн, устремив на девушку властный взгляд, и сделал ей знак подняться. – В чем вы обвиняете сэра Брайана де Бэллона?
Опираясь на руку графа Линкольна, девушка выпрямилась и без страха или смущения посмотрела Иоанну прямо в глаза. Прозрачная дымка вуали скрадывала ее черты, но Иоанн – ценитель женской красоты – отдал должное и тому, что смог различить: изящный очерк скул, большие глаза, тяжелая россыпь длинных светлых волос.
– Государь, позвольте представить вам мою племянницу и воспитанницу леди Гвендолен Рочестер, графиню Хантингтон, – сказал граф Линкольн, сопроводив свои слова сдержанным поклоном.
– Леди Гвендолен Рочестер? – перепросил Иоанн и окинул девушку куда более внимательным взглядом. – Так что же послужило причиной ваших обвинений, леди Гвендолен? Такие слова, да еще сказанные прилюдно, сильно задели доброе имя Брайана де Бэллона.
Девушка откинула с лица вуаль. Обернувшись к Бэллону, она протянула к нему руку и во всеуслышание заявила:
– Брайан де Бэллон! Перед лицом нашего милостивейшего короля и собравшихся здесь знатных господ я, леди Гвендолен Рочестер, графиня Хантингтон, обвиняю тебя в том, что без малого восемь лет назад ты подло убил моего отца – графа Роберта Рочестера и леди Марианну Рочестер – его супругу и мою мать!
– Роберт Рочестер? – медленно повторил Бэллон и бросил взгляд в сторону Иоанна. – Государь, с каких пор в Англии стали обвинять честных людей в убийстве тех, кто объявлен вне закона?
Этот вопрос только усилил гул голосов. Зрители турнира оживленно переговаривались между собой. Королевский двор давно не был свидетелем подобного скандала. Сначала отказ юной леди Рочестер признать за Брайаном де Бэллоном право именоваться рыцарем, следом из небытия проступило почти забытое имя мятежного графа Хантингтона.
– Да, мой отец был объявлен вне закона, – не смутившись ни на мгновение напоминанием Бэллона, подтвердила девушка. – Но ты убил его, зная, что наш милостивый государь Иоанн даровал прощение моему отцу. Единственная свидетельница твоего преступления перед смертью рассказала, как ты похвалялся перед леди Марианной в том, что знал о помиловании графа Хантингтона, которого подло убили по твоему приказу и с твоей помощью. А потом ты убил и саму леди Марианну. Нарушив слово, данное графу, поправ все понятия чести, ты сам, собственной рукой застрелил мою мать!
Силясь преодолеть смятение, в которое его поверг гнев, нараставший в голосе Гвендолен, Бэллон в растерянности посмотрел на Иоанна. Но король ответил холодным взглядом и осведомился так, словно был поражен тем, что услышал:
– Все это правда, сэр Брайан? Вы признаете обвинения, которые вам предъявила леди Гвендолен Рочестер?
Бэллон понял, что напомнить Иоанну о его собственном приказе значило бы немедленно подписать себе смертный приговор. Он горько пожалел, что оставил в живых настоятельницу монастыря. Болтливую старуху, должно быть, охватил приступ раскаяния, и вот он стоит перед королем и титулованной девчонкой, которая терзает его ледяным взглядом синих глаз. Словно ему было мало снов, в которых его преследовал подобный взгляд точно таких же глаз! Король не заступится, и Бэллон мог рассчитывать только на себя. Общее молчание собравшихся лордов и дам подсказало ему, что с каждой секундой его замешательства симпатии двора все больше и больше склоняются в пользу юной графини Хантингтон.
– Ложь! – обрел он наконец голос и впился глазами в лицо Гвендолен. – Все, от первого до последнего слова! О том, что Роберт Рочестер получил помилование, я узнал только через несколько дней после его смерти. Я всего лишь исполнил долг, преследуя того, кому отказывали в защите английские законы.
– А леди Марианна? – ровным голосом осведомился граф Линкольн. – Какой закон нарушила она, что ты убил и ее, сэр Брайан, да еще собственноручно?
– Боже милостивый! – воскликнула королева. – Неужто, сэр Брайан, вы – мужчина и рыцарь – осмелились поднять руку на слабую женщину?!
– Леди Марианна! – выдохнул Бэллон и с затаенной мольбой о помощи посмотрел на короля. – Государь, разве при дворе были мало наслышаны об этой женщине?!
Иоанн равнодушно пожал плечами, всем своим отчужденным видом давая понять, что не намерен и в малости помочь ему отвести обвинения юной графини Хантингтон.
– Я упомянула о том, что ты оставил в живых свидетеля, – ледяным голосом отчеканила Гвендолен. – Настоятельница монастыря присутствовала при том, как твои ратники вместе с тобой убили графа Роберта Рочестера. А ведь граф отказался от сопротивления ради спасения леди Марианны, добровольно сложил оружие, чтобы сдаться тебе. Но ты заявил ему, что не примешь его сдачу, когда он уже был безоружным!
– Безоружным?! Ваш отец?! – по губам Бэллона пробежала ироничная усмешка. – Уверяю вас, юная леди, что он был вооружен и оказал достойное сопротивление, прежде чем с ним удалось справиться!
– Да, – с горечью ответила Гвендолен, – после того как ты не пожелал принять его сдачу, все, что мог сделать мой отец, – умереть в сражении, как и подобает воину. Но твои люди одолели его только тогда, когда ты предательски прострелил ему руку, чтобы он выронил меч.
– Ваш отец был объявлен вне закона! – прорычал Бэллон, взбешенный прилюдным рассказом о его былых деяниях.
Этому рассказу внимали все, затаив дыхание. Того, что уже сказала Гвендолен Рочестер, было достаточно, чтобы тот, кто подал бы Бэллону руку, рискнул тем самым потерять уважение цвета английской знати.
– Ты знал о том, что граф Хантингтон был помилован и восстановлен в правах, – с беспощадной улыбкой Гвендолен отмела довод Бэллона и попытку обелить себя. – Настоятельница до единого слова слышала все, что ты говорил леди Марианне над телом моего отца, как хвастался перед ней своей подлостью. Она свидетельствовала, что именно ты застрелил из арбалета леди Марианну, а моя мать не была объявлена вне закона, не угрожала тебе оружием. Она была больна и совершенно беззащитна, но тебя не остановило даже это обстоятельство!
– Где же ваша свидетельница, леди? – с кривой усмешкой поинтересовался Бэллон, невольно отметив, какая тишина воцарилась на ристалище: все боялись упустить хотя бы слово из тех, которыми обменивались Бэллон и Гвендолен.
– Она умерла, не найдя в себе сил пережить соучастие в твоем преступлении, сэр Брайан.
– А! – и Бэллон, к которому немедленно вернулось самообладание, расхохотался.
– Но перед смертью успела поведать о твоем подлом деянии, – договорила Гвендолен.
– Кому? Вам?! – уже с откровенной издевкой спросил Бэллон и посмотрел на Иоанна. – Государь! Леди Гвендолен Рочестер обвинила меня голословно. У нее нет никаких доказательств, и я требую для нее наказания за клевету, которую она совершила в присутствии вас, королевы, благородных лордов и дам!
Иоанн перевел взгляд на Гвендолен и вопросительно поднял бровь. Гвендолен в ответ стремительно преклонила колено и припала губами к руке короля.
– Государь! Я взываю к вам о справедливости! Единственная свидетельница давно мертва, но я призываю в свидетели Господа и прошу вас о Божьем суде!
Выслушав ее просьбу, Иоанн откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел на Бэллона, потом на графа Линкольна, который ответным взглядом поддержал просьбу племянницы. Даже Уильям Лонгспи, граф Солсбери, его брат, в преданности которого Иоанн не сомневался, всем видом выражал согласие с юной графиней Хантингтон. А о графе Пембруке, которого почитали образцовым рыцарем во всей Европе, и говорить не приходилось!
– Что ж, пожалуй, это неплохой способ разрешить спор сэра Брайана и леди Рочестер, – наконец сказал Иоанн. – Быть по сему!
Он кивнул Гвендолен, и она поднялась, не сводя с Брайана де Бэллона глаз, синь которых выстудил лед. Ее губы сложились в торжествующую улыбку – она долго, очень долго ждала этого дня!
– Сэр Брайан, леди Гвендолен! Я назначаю Божий суд оружием, и он состоится завтра после утренней мессы, – провозгласил Иоанн. – Леди Гвендолен, кого вы изберете своим защитником?
– Государь, у меня есть защитник, который выступит против сэра Брайана от моего имени, – незамедлительно ответила Гвендолен.
– Вы уверены в том, кого избрали? – спросил король. – Сэр Брайан – искушенный боец. Вы сами могли сегодня убедиться в его ратном умении!
– Да, но я убедилась и в том, что он не превосходит ни воинским искусством, ни отвагой моего защитника, – заявила Гвендолен.
Король посмотрел на нее долгим взглядом и сделал знак, позволяя Гвендолен и графу Линкольну удалиться. Когда Гвендолен, опираясь на руку дяди, покинула королевский помост, Бэллон, спрыгнув с коня, преградил ей дорогу.
– Хотел бы я знать, леди Гвендолен, кто из моих врагов решил напомнить о том, что я и сам уже начал забывать? – с нескрываемой злобой спросил он.
Холодный взгляд графа Линкольна держал Бэллона на расстоянии от графини Хантингтон. Она же, услышав вопрос, усмехнулась.
– У тебя много врагов, Брайан де Бэллон, – подтвердила она, устремив на него пронизывающий насквозь взгляд. – Но я – не орудие в чужих руках. Все эти годы у тебя был враг, который ненавидел тебя больше остальных, который желает твоей смерти как самого высшего блага!
– Кто же это? – недоверчиво усмехнулся Бэллон.
– Я, – ответила Гвендолен и вдруг сделала шаг в сторону Бэллона. – Посмотри в мои глаза, убийца! Ты солгал, утверждая, что обо всем забыл. А как часто ты видел во сне такие же глаза, как сильно их взгляд терзал твою прокаженную совесть?
– Волчье отродье! – пробормотал Бэллон, заслоняя лицо ладонью и отступая от Гвендолен. Он вдруг повел взглядом в сторону королевского помоста и спросил: – Если вы так жаждете отомстить за смерть родителей, если вам известно все, что услышала от меня мать Элинор, почему же вы, бесстрашная леди Гвендолен, ограничились обвинениями только в мой адрес? Ведь я всего лишь слуга короля!
Гвендолен стремительно обернулась к графу Линкольну.
– Что сделал король?! – отрывисто спросила она, впившись взглядом в бесстрастное лицо графа Линкольна.
Реджинальд брезгливо посмотрел на Бэллона и крепче сжал руку племянницы.
– Разве ты не видишь, Гвен, что этот человек настолько утратил представление о чести, что боится сам отвечать за совершенную им подлость? Он просто хочет сейчас отомстить тебе и навлечь на тебя гнев Иоанна, если ты обратишься к королю с подобным вопросом. Ты – в силу титула – вассал короля, Иоанн – твой сюзерен, и у тебя нет оснований нарушать вассальную присягу, которую я приносил королю от твоего имени. Идем! Тебе не о чем говорить с клятвопреступником и убийцей!
Когда они были в барке, которая скользила по глади Темзы, устремившись к дому графа Линкольна, Реджинальд подозвал к себе высокого широкоплечего человека. Он и прежде был все время неподалеку от графа и, прежде всего, от Гвендолен, но оставался незаметным как для них, так и для остальных. На нем поверх одежды было такое же сюрко с гербом графа Линкольна, как и на ратниках, но под полотняным сюрко не было кольчужного. По знаку Реджинальда он сел на скамью напротив графа и молча устремил на него бесстрастный взгляд темно-серых глаз.
– Ты все слышал и видел, – сказал Реджинальд и, получив в ответ безмолвный кивок, посмотрел вперед, на нос барки, где Гвендолен, опустив пальцы в воду, ловила упругое течение речных потоков.
«Разговаривает с рекой», – понял Реджинальд и усмехнулся с едва заметной печалью: для него разговор с природой окончательно стал невозможным. Даже с помощью племянницы он ничего не мог понять из ответов стихий, хотя они слышали его, как и прежде.
– Не своди глаз с леди Гвендолен, не отходи от нее ни на шаг, – приказал Реджинальд, вновь посмотрев на того, кто сидел перед ним. – Тебе хорошо известно, на что способен Брайан де Бэллон, Джеффри. Я не хочу, чтобы прямо сегодня ее нашли мертвой в моем же саду или утром в ее собственной постели.
– Вы можете быть спокойны, ваша светлость, – заверил Джеффри. – Я буду рядом с леди Гвендолен как обычно.
Реджинальд внимательно посмотрел на личного охранника племянницы и, проникнувшись его уверенностью, потрепал Джеффри по руке. Тот склонил голову в поклоне и через миг был рядом с Гвендолен, за ее спиной.
– Чего тебе? – не оборачиваясь, спросила Гвендолен.
– Вам следует уйти с палубы, госпожа.
Она обернулась, смерила Джеффри не слишком теплым взглядом и осведомилась:
– Почему?
– Чтобы уберечься от стрелы, которая может сразить вас как с берега, так и с любой лодки, – ответил он и подал ей руку, помогая подняться. – Бэллон – человек действия. Знай он, кто завтра сразится с ним от вашего имени, опасность грозила бы прежде всего вашему защитнику. Но вы не открыли имя, поэтому у него один выход – убить вас до Божьего суда.
– Тем самым он обесчестит себя уже окончательно! – усмехнулась Гвендолен, но поднялась на ноги, не приняв помощь Джеффри.
Он немедленно встал так, чтобы закрыть ее собой от прицела возможного лучника, и прикрывал Гвендолен, пока они не оказались на корме, под навесом, надежно закрывшим и Гвендолен, и Джеффри от посторонних глаз.
– Вы ошибаетесь, госпожа, – сказал Джеффри. – Если вы умрете до Божьего суда, дело будет представлено таким образом, что вас саму сразила Господня кара за наветы, которые вы возвели на Бэллона перед лицом короля.