****
– Что с тобой, парень? – тревожный голос лесничего, тряхнувшего Дэниса за плечо, заставил его очнуться. – Никак тебе плохо, малыш?!
– Да, лицо у тебя – краше в гроб кладут! – присоединился к лесничему йомен и оглянулся на хозяйку: – Эй, Мод! Похоже, ты сварила на этот раз чересчур забористый эль. Смотри-ка, парнишка совсем сомлел! Дай-ка ему что-нибудь, что проветрит парню голову. И мне заодно!
– Тебе – пару оплеух, – ответила Мод и, склонившись к Дэнису, заботливо обняла его за плечи. – Ты что, малыш, и впрямь выпил лишку? Или солнце макушку напекло?
Дэнис поднял голову и посмотрел в глаза хозяйки. В его сознание проник вначале неясный, но потом все более настойчивый голос: «Как бы ни было тебе тяжело, какая бы острая боль ни терзала тебя, никто – слышишь? – никто не должен видеть на твоем лице того, что происходит в твоей душе. Радостью можешь делиться, горе оставь себе одному. Ты понял меня?»
Да, он помнит наставление Робина и будет следовать ему неуклонно! Поэтому Дэнис нашел в себе силы улыбнуться. Успокаивая Мод, он похлопал ее по руке и сказал:
– Со мной все в порядке. Я просто не спал всю ночь, вот меня и разморило чуток.
– Ай да молодец! – расхохотался лесничий. – И ножи умеешь метать, и по ночам успеваешь баловать!
Мод вдруг несильно ухватила Дэниса за подбородок и недолго рассматривала юношу, а потом заглянула прямо в янтарные глаза. Ее брови сошлись к переносице, лицо опечалилось, ладонь ласковым движением скользнула по щеке Дэниса. Мод почти беззвучно сказала:
– Не уезжай, не попрощавшись! Мне надо кое о чем расспросить тебя.
Соседи Дэниса по столу забыли о юноше и вернулись к прежнему разговору.
– Вот вы сейчас все сокрушаетесь о его гибели, – неторопливо говорил лесничий, – а останься он жив, и опять никто бы не знал покоя. Я как-то видел его в маленькой гостинице возле стен Рэтфорда. Стоило ему переступить порог, и все, кто там находился, сразу почувствовали себя неуютно. Хотя то, что это был он, лорд Шервуда, мы узнали только тогда, когда он ушел. Он и пробыл-то всего несколько минут! Перекинулся с хозяином парой слов и был таков. А я до самой ночи не мог найти покоя. Взгляд у него такой, словно… – Лесничий поморщился, пытаясь отыскать правильные слова. – Словно он за одного мгновение распознает всю твою душу, и ты вдруг сам понимаешь, что в твоей душе что-то не так, неправильно! У него была огромная власть над людьми! Опасная власть.
– Не пойму, о чем ты сейчас толкуешь! – перебил его йомен. – Выходит, и хорошо, что Робин погиб? А к кому мы ходили, когда не у кого было искать защиты и справедливости? Кто помогал нам? Не он ли? А как же теперь?
– А теперь и бед не будет, значит, и помощь его не нужна, – с усмешкой заверил лесничий. – С чего бы королю чинить беды своему народу? Раньше были смутные времена, вот мы и не могли обойтись без Робина и его парней. Но сейчас-то смута закончилась!
– Да что мы его слушаем! – возмущенно оборвал лесничего Томас из Рэтфорда. – Еще бы ему не радоваться смерти Робина! Он же лесничий! Таким, как он, лорд Шервуда и вольные стрелки всегда были костью в горле.
Его слова подхватил согласный гул голосов, но лесничий в ответ на общее негодование лишь покачал головой.
– Почему я должен радоваться? – возразил он. – Я служу в Йоркшире, куда шервудские стрелки наведывались нечасто, и не ради охоты. Наши дороги с лордом Шервуда никогда не пересекались, кроме той встречи у Рэтфорда. Так что радоваться его смерти у меня нет причин. Больше скажу! Мне от всего сердца жаль и его, и леди Марианну!
При упоминании о Марианне воцарилось согласие.
– Мало было королю смерти Робина! – тихо отозвался старый стрельник. – Или его слуги по собственному разумению переусердствовали, подняв руку и на леди Марианну? Мне не однажды доводилось видеть ее: и когда она была юной девушкой и приезжала в Ноттингем с отцом, и потом, когда стала графиней Хантингтон. Честно вам скажу: сердце переворачивалось в груди от ее красоты! Посягнуть на нее – все равно что совершить святотатство! Но, видно, такие времена! Все стало едино: сильный мужчина, слабая женщина – никто не заслуживает снисхождения! И он и она – одинаково грозный враг.
– А ты не так уж далек от истины, – отозвался лесничий. – Несмотря на всю миловидность, леди Марианну недаром прозвали Шервудской Волчицей. В ее груди билось не мягкое женское сердце! Если бы ее пощадили, то она не замедлила бы жестоко отомстить всем, кто повинен в гибели лорда Шервуда.
– Робин сам виноват в своей гибели! – буркнул Томас из Рэтфорда. – Разбив Гая Гисборна и королевских ратников, ему надо было, не мешкая, идти на Лондон. А он вместо этого распустил по домам всех своих стрелков, вот и поплатился за нерешительность!
Стрельник устало махнул рукой:
– Глупый спор! При чем здесь нерешительность? Кто и когда мог его заподозрить в нерешительности? Вспомните, с какой дерзостью он проник в темницу шерифа и выкрал из нее леди Марианну, когда епископ приговорил ее к костру? Все так и ахнули. Нет, он просто устал. То благородный граф, род которого может поспорить в древности с родом самого короля, наместник, чью волю чтили выше королевской, – и вдруг опять преступник, за голову которого назначают награду, чье имя выкрикивают во всех городах и селениях! Изгнанник, для которого нигде нет пристанища. Чье сердце выдержало бы?
– Да не таков он был, чтобы искать смерти! – раздраженно отмахнулся йомен и, подперев рукой щеку, горестно вздохнул: – Ах, Робин, Робин! Зачем ты поехал в ту проклятую обитель? Почему не постучался в любой дом? Ты же знал, как все любили тебя. Да каждый из нас был бы счастлив укрыть тебя от королевских слуг!
– Говорят, что король все же помиловал его, – осторожно заметил стрельник, – и немудрено! Разве можно долго гневаться на такого человека, как Робин? Но то ли королевский гонец в пути задержался, то ли что другое, а весть о помиловании запоздала. У меня племянница в прислугах у графини Линкольн. Так она рассказывала, что граф Реджинальд, который доводится братом леди Марианне, получив известие о помиловании Робина, во весь опор помчался в обитель, но опоздал. Успей он на пару часов раньше, и Робин с Марианной остались бы живы! Племянница говорила, что на графа Линкольна было страшно смотреть!
Дэнис перестал вслушиваться в разговор. Неосознанно приняв излюбленную позу Вилла – поставив одну ногу на скамью и облокотившись о стол, он молча потягивал душистый, пощипывавший язык и небо эль и молчал. О чем спорят эти люди? Что они знают? Что могут знать! Они только шли к Робину со своими бедами, где бы он ни был – в Шервуде или в Веардруне. Конечно, они благодарны ему за помощь! Но что значила их благодарность в сравнении с непомерной тяжестью ответственности за их судьбы, которую они так охотно перекладывали на его плечи? И сейчас они упрекают Робина в его же собственной гибели! О чем не знают, то домысливают и скоро сами уверуют в свои вымыслы, но даже на шаг не приблизятся к пониманию, каким на самом деле был Робин, какой была Марианна. Не поняв его, нельзя понять ее. Ведь они были друг другу под стать, потому и любили с такой силой, свободой и бесстрашием, ни на кого не оглядываясь, ничего не страшась. Давно ли сомкнулись вершины берез над могилой лорда и леди Шервуда, а сами их имена уже обрастают слухами, придуманными историями, чем угодно, только не правдой! Скажи он сейчас этим людям, что лесничий прав: живые Робин и Марианна им не нужны, – и как же они запротестуют, как начнут возмущаться! И в мертвых в них вцепятся так, словно в смерти Робин и Марианна потеряли право остаться собой, а должны стать такими, какими их хотят видеть те, кто при жизни не слишком-то знал лорда и леди Шервуда.
Дэнис очнулся от размышлений, услышав злобное ржание Воина. Поставив кружку на стол, он с тревогой оглянулся на вороного и вскочил на ноги. Слуга Мод, залюбовавшись вороным красавцем, подошел к Воину и потрепал его по гладкому боку, не подозревая о нраве жеребца, который не терпел подобной дерзости. И сейчас юноша, бледный от страха, всем телом прижимался к столбу коновязи, а жеребец бесновался и бил копытами, не доставая до незадачливого смельчака всего несколько дюймов. Дэнис растолкал людей, бросившихся к коновязи, и схватил Воина за гриву. Все ахнули от ужаса: вороной вскинулся на дыбы, так, что ноги Дэниса потеряли опору. Лесничий, осыпая проклятиями злобную лошадь, рвал из колчана лук и стрелу. Но через несколько секунд укрощенный жеребец застыл, подчинившись твердой руке Дэниса, а главное – услышав его спокойный голос. Убедившись, что вороной окончательно успокоился, Дэнис кивнул пареньку, но тот не сразу решился проскользнуть мимо Воина, который тихо всхрапывал и косил в его сторону налитым кровью глазом.
– Ну и зверь! – воскликнул Томас из Рэтфорда, когда все перевели дух. – Ты бы избавился от него! За его стати и красоту тебе дадут немалую цену! Только потом не попадись на глаза его новому владельцу.
– Да, парень, – поддержал старый стрельник. – С таким злобным конем ты не оберешься хлопот. Он кого-нибудь покалечит, а расплачиваться придется тебе!
Дэнис, оглаживая коня по атласной шее, оглянулся на советчиков и холодно сказал:
– Не надо было тревожить его. Этот конь слишком благороден, чтобы терпеть чужую руку. Он много лет носил только одного всадника и мало кого признавал, кроме своего хозяина.
Взяв Воина под уздцы, Дэнис хотел отвести его в сторону и привязать поодаль, как вдруг поймал пристальный взгляд Мод. Хозяйка постоялого двора мыла посуду, когда крики и шум заставили ее бросить свое занятие и выбежать наружу, чтобы узнать, что случилось. И сейчас, когда переполох закончился, она, медленно вытирая фартуком влажные руки, переводила взгляд с Дэниса на Воина.
– А где же хозяин этого вороного? – вдруг спросила она. – Что с ним?
– Разве ты, Мод, встречала и прежде этого жеребца? – удивился йомен.
– Приметный конь! – тихо обронила она, не спуская настойчивых глаз с Дэниса. – Ну что же ты молчишь? Дэнис, так ведь тебя зовут? Скажи, наконец, это правда или все же досужие вымыслы?
Глядя в ее глаза, полные надежды и отчаянного ожидания, Дэнис глубоко вздохнул и ответил:
– Это правда, Мод. Его убили. Подло, по приказу Брайана де Бэллона, который уже знал о помиловании. И Марианну убили тоже, вместе с ним.
Едва прозвучало имя Марианны, как все наконец поняли, о ком идет речь, и заговорили разом, перебивая друг друга, забрасывая Дэниса вопросами. Он никому не отвечал, глядя на Мод, которая, больно прикусив губу, продолжала смотреть на него, но уже без надежды, глазами, полными слез. Дэниса требовательно подергали за рукав, и, когда он повернул голову, то увидел йомена.
– Парень, правда ли, что монахини отворили ему кровь якобы ради лечения, да и выпустили почти всю? И когда он понял, что умирает, то позвал друзей, из последних сил выпустил стрелу в окно и велел похоронить его там, где она упадет! Так ведь и было?
Дэнис сузившимися глазами смотрел на раскрасневшееся лицо йомена, в блестящие от возбуждения и любопытства глаза, и в его душе поднялась холодная волна гнева. Им, за исключением Мод, было важно не то, что Робина больше нет, а как он умер.
– Нет, не так, – жестко сказал Дэнис. – Не было никаких стрел, кроме той, которой ему прострелили руку, чтобы он выронил меч, и той, что застрелили Марианну, когда умер он. Достаточно? Или хочешь еще о чем-нибудь разузнать? Ты ведь умеешь стрелять? Как, по-твоему, умирающий человек в силах согнуть лук, чтобы сделать выстрел?
Не выдержав его насквозь пронизывающего взгляда, йомен невольно попятился, и Дэнис презрительно усмехнулся. Оставив в покое злосчастного йомена, попавшего ему под руку, Дэнис окинул ледяным взглядом остальных. В наступившей тишине его голос, оставшийся негромким, звучал отчетливо и беспощадно:
– Что вы тешите себя россказнями? О чем сейчас рассуждаете? Вы же ничего – ничего! – о нем не знаете! Все годы вы занимались тем, что взваливали на него свои горести. Но кто из вас хотя бы однажды задумался о том, а сколько у него сил? Может быть, вам самим стоило попробовать помочь себе, взять судьбу в собственные руки, а не бежать к нему, требуя помощи и защиты? Нет! Зачем? Ведь тогда придется и ответ держать самим, а так отвечать за вас будет он! Ему же было не привыкать ни к опасности, ни к боли, ни к вашей затаенной ненависти, ни к вашему жалкому восхищению. Почему он не пошел на Лондон! Почему не постучался в любой дом! – Дэнис задохнулся, его голос дрогнул и зазвенел оборвавшейся струной. – Да потому, что он изверился в вас! И перестаньте болтать почем зря о невиданной любви к нему! Как только ваши языки повернулись утверждать подобное? Ведь вы его предали! Вспомните, как вы требовали, чтобы он вернулся в Шервуд. А когда он вернулся, вы его бросили и разбежались, стоило королю объявить о помиловании. Но вы же знали, что его король обошел милостью, так почему же вы его бросили, если любили его, как сейчас уверяете друг друга? Впервые ему, а не вам нужна была помощь, и как вы ему помогли? Да, его предали в той обители, но сначала его предали вы. Что вы тут говорили о них? Один его взгляд лишал покоя? От ее красоты болело сердце? Ну так утешьтесь! Теперь у вас никогда и ничего не будет болеть. Теперь вы зарастете ряской в своем покое!
Он замолчал, и люди тоже долго молчали. Только Мод, бессильно опустившись на табурет, тихо плакала, закрыв лицо ладонями.
– Нельзя так всех – одним гребнем! – наконец сказал старый стрельник. – Ты жесток и несправедлив, парень. Робин таким не был.
Дэнис беззвучно рассмеялся одними губами, но не лицом, по-прежнему жестким и неуступчивым.
– Так его и нет больше! Он был один – почему же вас надо чесать разными гребнями?
Опустив глаза на Мод, он накрыл ладонью ее плечо и мягко, но настойчиво сжал его:
– Не плачь, слышишь? При всех не плачь.
Она запрокинула голову, сквозь слезы улыбнулась ему и на миг прикрыла глаза в знак того, что сделает так, как он ее попросил. Дэнис улыбнулся в ответ и положил на край стола серебряную монету.
– Спасибо за обед, хозяюшка!
В одну секунду вскочив в седло, он пришпорил Воина и, лихо свистнув, помчался прочь по дороге. Проводив его взглядом, лесничий склонился к уху Мод и шепотом спросил.
– Сын Вилла Скарлета, – ответила Мод, тоже провожая всадника взглядом, пока он не скрылся за поворотом, и, вздохнув, с грустью улыбнулась: – Весь в отца! И обликом, и нравом. Значит, все-таки правда, и Робина больше нет…
Она встала и, зажав в ладони монету, оставленную Дэнисом, медленно пошла к дому, не слыша ни одного из вопросов, которые сыпались и сыпались на нее со всех сторон.
****
Оставив постоялый двор за спиной, Дэнис свернул с дороги в лес. Он хотел повидать Эллен, которая тоже покинула Веардрун и вернулась в свой дом в глуши Шервуда. Оказавшись на развилке тропинок, одна из которых вела к дому Эллен, а вторая – к старому монастырю, Дэнис не удержался и повернул Воина в сторону лагеря лорда Шервуда. Вороной, почувствовав близость дома, прибавил прыти в свою и без того резвую рысь. На середине пути Дэнис ощутил едва уловимую в воздухе горечь и распознал в ней запах гари. Встревожившись, он послал вороного в галоп, и, когда жеребец вынес его на поляну перед лагерем, у Дэниса от острой рези в глазах проступили слезы. Он неосторожно сделал глубокий вдох и согнулся над шеей коня в приступе надрывного кашля.
Брайан де Бэллон не удовольствовался убийством лорда и леди Шервуда. Он позаботился и о том, чтобы старый монастырь никогда и никому больше не послужил домом. Справившись с кашлем и протерев глаза, Дэнис посмотрел по сторонам и проклял Бэллона самыми страшными проклятиями, которые пришли ему на ум. Огонь, наверное, бушевал не один день: даже деревья, окружавшие стены, обуглились, хотя росли не вплотную, а в нескольких шагах. От самого монастыря остались груды камней, покрытых густым слоем сажи. Деревянные балки сгорели в огне, и стены обвалились. Над почерневшими руинами кое-где курились слабые струйки дыма: то, что оказалось заваленным рухнувшими стенами, еще продолжало тлеть.
Бросив последний взгляд на пепелище, Дэнис повернул Воина в обратный путь. Вороной пробежал несколько шагов и вдруг остановился – так резко, что Дэнис чуть не вылетел из седла. Вытянув шею и вскинув голову, Воин громко, призывно заржал и замер, чутко наставив уши, но только собственное эхо прозвучало ему в ответ.
– Пойдем, Воин! – вздохнул Дэнис и похлопал вороного по шее. – Его здесь нет. Мы с тобой еще заглянем к нему, прежде чем отправимся дальше.
Пустив коня неторопливой рысью, Дэнис глубоко ушел в свои мысли и пропустил тот момент, когда Воин испуганно заржал и внезапно шарахнулся в сторону. Не удержавшись в седле, Дэнис смог приземлиться так, как его учили, – избежав сильных ушибов, но увидел прямо перед собой оскаленную медвежью морду. Прежде чем он успел опомниться, чья-то сильная рука схватила его за шиворот и отбросила в сторону. Перекатившись через бок и вскочив на ноги, Дэнис увидел со спины высокого широкоплечего мужчину. Медведь, встав на задние лапы, сдавил его в захвате и подломил под себя. Выхватив из-за пояса нож, Дэнис бросился на помощь своему неожиданному спасителю, которого медведь мял всей своей тушей. Замахнувшись над загривком зверя, Дэнис опоздал на какую-то секунду: медведь обмяк и замер, уронив голову. Но тот, кто убил медведя, похоже, сам нуждался в помощи, если был еще жив: медведь лежал неподвижно, как и человек, которого он придавил. Дэнис, напрягая все мышцы, стиснув от напряжения зубы, с неимоверным трудом отвалил медвежью тушу и склонился над своим спасителем. У того все лицо было залито кровью – медвежья лапа прошлась по щеке, разрезав ее когтями до кости. Еще больше пострадал правый бок, на котором сквозь разодранную одежду зияли продольные раны, обильно сочась кровью.
Не мешкая, Дэнис стащил с себя куртку, следом за ней – рубашку и порвал ее на полосы. Кое-как перевязав раненого, он перевернул его на спину и по другой половине лица, которая не пострадала от медвежьих когтей, узнал Джеффри.
– Опять ты! – выдохнул Дэнис. – Что же ты все время подворачиваешься под ноги!
Джеффри отозвался сдавленным стоном, и Дэнис упрекнул себя. Если бы давний недруг не оказался поблизости, то еще неизвестно, чем закончилась бы битва с медведем для самого Дэниса. Он попытался подозвать вороного, но Воин, подбежав, остановился в нескольких шагах и, прижав уши к голове, косился на мертвого медведя и упорно отказывался подойти ближе. Дэнису пришлось подтащить Джеффри к коню, но сил поднять его в седло не хватило. К счастью, Воин сам понял, что нужно сделать, и лег на землю. Дэнис взвалил на него раненого и, когда Воин поднялся, повел коня в поводу быстрым шагом к дому Эллен.
Оглядываясь на Джеффри, он видел, что кровь не остановилась, а продолжает сочиться, пропитав все повязки. Дэнис очень надеялся, что Эллен будет дома. Его собственных умений хватило, чтобы перевязать раны, но обработать их он бы не сумел при всем старании.
Его надежды, к огромному облегчению, оправдались: Эллен копалась в огороде. При виде Дэниса и неподвижного окровавленного тела, лежавшего поперек седла, она всплеснула руками и бросилась навстречу. Не задавая вопросов, Эллен помогла снять раненого с коня, затащить его в дом и уложить на кровать. Отправив Дэниса за родниковой водой, она сняла наложенные юношей повязки, осмотрела раны и недовольно покачала головой.
– Возьми в сундуке чистую одежду и вымойся в ручье, – велела она, когда Дэнис принес бадью, полную воды. – Сам-то не ранен?
– Нет, – ответил Дэнис, – это его кровь.
Пока он копался в сундуке, Эллен омыла лицо раненого и тоже узнала его. Протяжно присвистнув, она оглянулась на Дэниса. Тот в ответ на ее вопросительный взгляд лишь пожал плечами.
– Сам удивился! – сказал он. – Тебе надо помочь с ним?
– Справлюсь, – ответила Эллен. – Иди к водопаду – там удобнее мыться.
Когда Дэнис вернулся, она уже промыла чистой водой раны, наложила на них лекарственную мазь и, перевязав раненого, укрыла его. Приставив к губам Джеффри кружку с водой, Эллен заставила его сделать несколько глотков. Закончив хлопотать над раненым, она обернулась к Дэнису, и ее сердце больно сжалось.
Сидевший за столом в раскованной позе, расправив широкие плечи и прислонившись затылком к стене, – как же он был похож на отца, каким тот был в возрасте Дэниса! Даже пальцами по рукояти меча он пристукивал в точности, как это делал Вилл, когда о чем-то думал. Услышав невольный вздох Эллен, Дэнис скользнул по ее лицу взглядом, которым, казалось, прочел все ее внезапные мысли, и невесело усмехнулся, отчего его сходство с Виллом стало еще больше.
– Увидела Воина и вдруг подумала, что случилось чудо! – тихо сказала Эллен, садясь за стол напротив Дэниса. – В памяти стоит дорога, которой мы везли его и Марианну в церковь к отцу Туку. И все равно мелькнула безумная мысль: вот пришел ты, а следом за тобой идут и они – живые, веселые, такие, как всегда!
Дэнис ничего не ответил, лишь поставил локти на стол и лег подбородком на сомкнутые кисти рук.
– Ты уже видела, во что Бэллон превратил наш лагерь?
– Конечно! – вздохнула Эллен. – Удивительно, что мой дом уцелел! В ночь, когда он гнался за нами, ему, видно, было не до поджогов. А потом, наверное, дорогу не нашел или так торопился, что решил не мелочиться.
– Когда ты собираешься вернуться в Веардрун? – спросил Дэнис.
Эллен тяжело пожала плечами:
– Не знаю, Дэн. Поживу пока здесь. Не хочу уезжать от них далеко.
– Жить одной в лесу опасно, Нел, – тихо сказал Дэнис. – Завтра начнется октябрь. Скоро зима – рискуешь умереть голодной смертью.
– Я все понимаю, но пока хочу побыть в Шервуде. А для охраны я прихватила из Веардруна Артоса. Этот пес волчью стаю порвет, не то что злого человека, доведись тому сюда заглянуть.
– И отец Тук неподалеку, – улыбнулся Дэнис, но Эллен не приняла его улыбку и шутливый тон.
– Это для меня не имеет значения. Я так ему и сказала в день похорон. Не могу больше и не хочу. Не от кого теперь прятаться за отцом Туком, а от себя самой все равно не убежишь. Нет смысла и дальше бегать!
– Вот как! – вздохнул Дэнис, выслушав ее признание. – А что тебе на это сказал отец Тук?
– Огорчился, – ответила Эллен, – но не настаивал. Что, не догадывался?
– Нет, – Дэнис отрицательно покачал головой. – Ты надежно укрылась за спиной отца Тука. Полагаю, что никто в Шервуде или в Веардруне не разгадал твоих истинных чувств, если уж и крестный, и отец Тук пребывали в неведении.
– Марианна все поняла почти сразу, а Робину я сама открыла сердце в его почитай последние дни, – печально откликнулась Эллен, – словно предчувствовала, что ему немного осталось. Столько лет таилась, и вдруг потянуло открыться! Как будто я знала, что иного случая не представится.
Она низко склонила голову, роняя крупные слезы на стол. Дэнис смотрел на нее с откровенным сочувствием, не находя слов для утешения.
– Тогда тем более, Нелли, перебирайся в Веардрун! Как ты будешь одна? – настойчиво повторил он, но Эллен с не меньшей настойчивостью возразила:
– Пока мне лучше здесь. Джон обещал вскоре наведаться, да и не одна я теперь твоими заботами, – и она кивнула в сторону Джеффри.
– Он быстро поправится? – спросил Дэнис.
Эллен задумчиво покачала головой:
– Нет, Дэн. Он может вообще не поправиться. Раны от медвежьих когтей заживают долго и тяжело. Медведь – зверь не слишком чистоплотный, и с когтей в рану попадает столько грязи, что воспаления не избежать. Если оно будет очень сильным и отравит ему всю кровь, он умрет.
– Сделай все, чтобы он остался жив, – попросил Дэнис и, когда Эллен многозначительно усмехнулась, согласно склонил голову. – Да, Нел, он был у Гисборна правой рукой. Но не схватись он с медведем, на этой постели сейчас лежал бы я, и то, если бы Артос нашел меня в лесу.
– Я постараюсь, Дэн. И без твоей просьбы я бы не оставила его без лечения. Не наблюдать же равнодушно, как он умирает! Хотела бы я знать, что он забыл в Шервуде!
– Узнаешь, когда он сам будет в силах тебе рассказать. Заодно спросишь, как он оказался в Кирклейской обители в тот день.
– Об этом-то я знаю, – вздохнула Эллен. – Слышала, как он по дороге к собору рассказывал Эдгару. Узнал, что к Бэллону приезжал посыльный от настоятельницы и Бэллон сразу же отправился в дорогу с большим отрядом ратников. Он бросился другой дорогой в монастырь, надеясь опередить Бэллона и предупредить Робина об опасности, но не успел. Приехал к обители ровно в ту минуту, когда Бэллон покидал ее. Никогда бы не подумала, что верного помощника сэра Гая беспокоила жизнь Робина!
– Отец говорил мне, что, когда он приезжал в Шервуд парламентером от Гисборна и Бэллона, Робин предложил ему остаться с нами. И у него было такое лицо, словно Робин одарил его милостью, о которой он мечтал, наверное, только в снах.
Они помолчали, потом Эллен спросила:
– Как там сейчас – в Веардруне?
По лицу Дэнису пробежала печальная улыбка:
– Тихо и светло – как в безлюдном соборе. Все говорят вполголоса и даже ходить стараются на цыпочках. Хорошо хоть уломали Эдрика снять траурные убранства! А то совсем было тошно.
– А что девочки? Неужели правда, что Реджинальд запретил всем, кто знал Робина и Марианну, даже напоминать о себе Гвен, не то что пытаться увидеть ее или малышку Лу?
– Правда, – тихо ответил Дэнис. – И он больше не Реджинальд для нас, Нелли. Он – его светлость граф Линкольн, сэр Реджинальд Невилл. На что Эдрик всегда был верным слугой Рочестеров, но и ему приказано слать отчеты из Веардруна не напрямую леди Гвендолен, а ее опекуну. Граф Линкольн и своей бабке отказал, предложив ей на выбор: вернуться в Уэльс или остаться в Веардруне. Леди Маред напомнила, что у него на воспитании не только Гвен и Лу, но и ее валлийские внуки – дети принца Ллевелина. Сэр Реджинальд даже слушать ее не стал.
– Надо же! – Эллен осуждающе поджала губы. – Никогда прежде не замечала в нем подобной жестокости! Неужели смерть Робина и Марианны настолько его изменила?
– Скорее, довершила перемены, которые с ним происходили, – задумчиво сказал Дэнис. – Он просто стал таким же, как Клэренс, и, как она, теперь тоже боится страданий и боли. Но, к чести графа Линкольна, в отличие от супруги он боится не за себя, а за Гвендолен и Луизу и свято уверен, что, отгородив девочек от прошлого, он спасет их.
– Может быть, он прав? Это мы, оглушенные болью, хотели бы утешиться хоть тем, что рядом с нами росли бы дети Робина и Марианны. А нужны ли мы девочкам? Луиза еще несмышленая малышка, она даже не будет помнить родителей. К чему обременять ее печалями прошлого, которого для нее и не было? Гвендолен еще тоже не слишком-то велика. Новые места, другие люди – она отвлечется и быстрее забудет о своем горе.
– Не знаю, – ответил Дэнис, – может быть. В любом случае, граф Линкольн не оставил выбора ни девочкам, ни нам.
Он бросил взгляд в окно, и Эллен поторопилась сказать:
– Оставайся ночевать, Дэн! Уже почти вечер, куда ты поедешь на ночь глядя?
Дэнис мог бы ответить, что до ночи еще далеко, а на дороге много постоялых дворов, но понял, что ей хочется, чтобы он побыл вместе с ней, и согласился. Она быстро собрала на стол незамысловатый ужин, и Дэнис решил встать пораньше и настрелять для Эллен какой-нибудь пернатой дичи, тем более что он привез ей еще один рот.
– Куда ты теперь направишься? – спросила Эллен, с грустной нежностью наблюдая, как Дэнис ест.
– В Лондон, – ответил Дэнис, и по жесткому прищуру его глаз она поняла, что ему понадобилось в Лондоне.
– Дэн, он наверняка укрылся при дворе короля. Тебе до него не добраться.
– А я не тороплюсь, – ответил Дэнис. – Рано или поздно я доберусь до него!
Эллен сокрушенно покачала головой:
– Не трать свои годы на месть, Дэнис! Она того не стоит, чтобы иссушить ею душу и положить ради нее жизнь.
– Месть – нет, а возмездие стоит, – сказал Дэнис так, что Эллен поняла: отговаривать бесполезно.
– Да и что мне делать в Веардруне? – помолчав, спросил Дэнис. – Бродить по нему в воспоминаниях? Смотреть, как плачет Тиль, стоит ей бросить взгляд на меня? Она и так за несколько дней постарела на добрый десяток лет.
Он задумался, постукивая пальцами по краю стола. Эллен, подперев рукой голову, долго смотрела на Дэниса грустным ласковым взглядом.
– Как же ты собираешься добраться до него? Ведь само твое имя закроет тебе любой подступ ко двору короля!
– Пока и не смогу добраться, – нахмурившись, ответил Дэнис. – Путь будет долгим. Граф Линкольн дал мне рекомендательное письмо, и на том спасибо.
– Чем оно тебе поможет и кто его станет читать? – с усмешкой возразила Эллен.
– Вот мне и надо вначале найти того, для кого рекомендация графа Линкольна будет иметь больше значения, чем мое имя, – сказал Дэнис.
Спать он отправился на сеновал. Расстелив плащ поверх пахучего колкого сена, Дэнис только разулся и снял с себя пояс и улегся в одежде, как был. Устав от долгой дороги и событий, на которые оказался богат уходящий день, он сразу провалился в глубокий сон.
****
Ему приснился отец. Дэнис увидел Вилла совсем молодым – моложе, чем тот был во время первого пребывания Дэниса в Шервуде, словно годы упали с его плеч. Вилл опустился на сено рядом с сыном и, улыбаясь, не сводя с него ясных, полных сдержанной нежности глаз, молча гладил Дэниса по голове, по лицу, а Дэнис, как котенок, подставлял голову под его ладонь, замирая от ласки отцовской руки.
Прикосновения Вилла исцеляли сердце Дэниса, освобождая от скопившейся горечи, изгоняя боль. Когда ладонь Вилла замерла на его щеке, Дэнис, боясь, что отец сейчас уйдет так же внезапно, как появился, лег головой ему на колени и крепко обхватил руками стан Вилла. Ему отчаянно хотелось побыть рядом с отцом еще хотя бы совсем немного, но он понимал, что не в силах удержать Вилла и тот пробудет с сыном столько, сколько решит сам.
– Все, мой мальчик, хватит, – услышал он голос отца и, когда повернулся к нему лицом, замерев от мысли, что Вилл сейчас все-таки уйдет, увидел улыбку в медовых глазах и понял: отец говорит о другом.
– Довольно горевать, изводя себя воспоминаниями, которые только ослабляют тебя, – продолжал говорить ему Вилл. – Вспоминай лишь о том, что принесет тебе радость и заставит улыбнуться. У тебя начинается своя жизнь, Дэн, – взрослая, самостоятельная жизнь мужчины. Боль прежних дней – груз, ненужный тебе. Оставь его за порогом, не бери с собой.
Дэнис улыбнулся, кивнул и, снова прижавшись щекой к ладони отца, закрыл глаза. Пусть жизнь, о которой сказал отец, начнется с рассвета, а пока ему было так хорошо вновь почувствовать себя маленьким мальчиком в сильных объятиях отца – самых надежных, которым подвластно защитить от всего мира! Вилл усмехнулся и, склонившись над сыном, дотронулся губами до виска Дэниса: