Лорд и леди Шервуда. Том 3

– Так и есть, – ответил Робин, улыбаясь одними глазами. – Я попросил Мача заменить тебе вино в кубке.

– Зачем? – удивилась Марианна и вскинула на Робина потемневшие, ставшие подозрительными глаза. – Ведь я не привыкла к нему!

– Именно поэтому! Чтобы хоть так, с помощью нехитрой уловки, услышать, как ты любишь меня, – сказал Робин и, посмеиваясь над растущим изумлением и возмущением во взгляде Марианны, добавил: – Видишь ли, милая, с тех пор, как я позволил тебе вернуться к ратным делам, ты всей душой окунулась в жизнь Шервуда. То ты в засаде, то в патрулировании, то в объезде постов! Ты стала так уставать, что, вернувшись домой, замертво падаешь на постель и сил на ласковые слова у тебя уже не хватает. Если, конечно, не принимать за слова любви твое сонное бормотание, когда тебе снится, как ты сражаешься с ратниками шерифа.

Вилл, дослушав Робина, оглушительно расхохотался. Марианна долго мерила Робина возмущенным взглядом, вырвала руку из-под его ладони и вскочила из-за стола.

– Ты оскорбил меня, мой лорд! – прозвенел ее гневный голос, заставив всех замолчать. – Ты вынудил меня прилюдно забыть о сдержанности, а потом так же при всех обвинил меня в холодности! Это просто невыносимо. Стоит мне расслабиться и умилиться тому, какой ты добрый и ласковый, как ты мгновенно превращаешься в дикого зверя! Я словно потрепала за загривок волка, приняв его за домашнего пса!

Обернувшись к Мачу, она повелительно крикнула:

– Мечи мне и лорду Робину!

Стрелки восторженно зашумели, предвкушая забаву.

– Мэриан, да ты, похоже, всерьез разгневалась на меня? – рассмеялся Робин. – Полно! Стоит ли тебе ссориться со своим лордом и супругом?

Марианна стремительно обернулась к нему и, надменно вздернув подбородок, дерзко рассмеялась Робину в лицо:

– Что я слышу? Лорд вольного Шервуда испытывает постыдное малодушие и отказывается от поединка?

– Я? – Робин высокомерно вскинул бровь, схватил меч, брошенный ему через стол Мачем, и неожиданным молниеносным прыжком оказался на середине трапезной. – Прошу, моя леди! Это ты заставляешь меня ждать!

Марианна, выхватив свой меч из руки Мача, стремительно вышла из-за стола, подбадриваемая громкими возгласами стрелков, и встала перед Робином. Окинув ее внимательным взглядом, он насмешливо покачал головой:

– Леди! Твое нарядное платье будет тебя сковывать и замедлять движения. Я не хочу сражаться с тобой в таком неравном для тебя положении. Ступай, переоденься, если твой гнев еще не улегся!

– Наше положение равное! – заявила Марианна, задорно блестя глазами. – Твоя левая рука на перевязи, и она будет тебе мешать сохранять равновесие, мой лорд!

Робин нехотя пожал плечами и почти отвернулся от Марианны, словно в последний момент передумал, как вдруг сделал молниеносный выпад. Меч Марианны тут же прозвенел в ответ, отразив атаку Элбиона, и отвел удар в сторону.

– Что они делают?! – с тревогой воскликнул сэр Ричард, не спуская глаз с Робина и Марианны. – Ведь он может покалечить ее!

Несмотря на то что левая рука Робина неподвижно лежала в перевязи, грация и ловкость его движений ни на миг не заставили сэра Ричарда усомниться, что лорд Шервуда – чрезвычайно опасный противник и с одной рукой. Легкий силуэт Марианны казался сэру Ричарду тонким листком, кружившимся вокруг лорда Шервуда.

– Вот уж не беспокойтесь! – раздался в ответ смешок Вилла, не сводившего возбужденно блестевших глаз с Робина и Марианны и не забывавшего при этом отщипывать кусочки от ломтя хлеба и запивать их вином. – Он никогда не причинит ей вред, да и она – весьма достойный противник!

Вскоре сэр Ричард сам убедился в правоте Вилла. Клинки сверкали в ярком свете факелов, вспыхивая молниями. Лорда и леди Шервуда закружил в танце блестящий стальной вихрь. Гости разделились в симпатиях, и то одна половина трапезной взрывалась криками одобрения, то другая, когда намечался перевес в сторону Марианны или Робина. Сэра Ричарда, как и остальных гостей, невольно захватил поединок, в котором мастерство противников едва ли уступало друг другу. О том, что Робин на самом деле сдерживает Элбион, не позволяя себе применить всю силу, знали только Вилл, Джон и Статли и догадывалась сама Марианна, ловя дразнящую улыбку Робина.

Внезапным и сокрушительным ударом Робин выбил меч из руки Марианны, и она замерла. Не сводя с Робина глаз, Марианна прянула в сторону упавшего на пол меча, но меч Робина немедленно преградил ей путь.

– Помиримся, моя леди? – предложил Робин.

Вместо ответа Марианна тенью скользнула в сторону своего меча, не обращая внимания на нацеленный на нее Элбион. Заметив ее движение, Робин поспешил убрать меч, но Марианна все равно успела налететь на острие и, схватившись руками за грудь, рухнула на пол.

– Мэри!!! – крикнул Робин, отшвырнув Элбион, и упал на колени рядом с Марианной.

Окруженный подбежавшими стрелками, он осторожно приподнял ее и заглянул в неподвижное запрокинутое лицо. Вилл, растолкав всех, подскочил к Робину и попытался отнять руку Марианны от груди.

– Она не могла сильно пораниться! – прошептал он задрожавшими губами. – Я видел, что ты держал меч плашмя!

По губам Марианны скользнула улыбка, распахнув глаза, она звонко рассмеялась и обвила руками шею Робина.

– Помиримся, мой лорд! – воскликнула Марианна. – Теперь я знаю, что и ты еще не охладел ко мне!

Ее оглушило волной радостных голосов. Стрелки всерьез испугались, что она погибла или сильно поранилась, неосторожно задев грудью наточенное острие Элбиона. Робин, секунду помедлив, с силой схватил ее за запястье и, сам вскочив с колен, рывком поднял Марианну на ноги. Его губы крепко сжались, а глаза замерцали ледяной синью гнева.

– Ты перешла все границы, моя леди! – сказал он и, отпустив руку Марианны, вернулся за стол, намеренно не обращая на нее никого внимания.

Марианна получила весьма ощутимый шлепок от Джона и поймала укоризненный взгляд Вилла. Оставшись одна в центре трапезной, она, не смущаясь устремленных на нее взглядов, поправила волосы и отряхнула прилипшие к платью иголки лапника.

– Ты все еще сердишься на меня? – весело спросила она Робина, который в ответ едва повел взглядом в ее сторону и завел разговор с Виллом, не сказав Марианне ни слова.

Она беззаботно рассмеялась и, подхватив пышный подол платья, убежала из трапезной. Сэр Ричард заметил, что, несмотря на полное безучастие, которое Робин демонстрировал Марианне, стоило ей скрыться в коридоре, как лорд Шервуда подобрался, словно собирался вернуть ее. Но Робин лишь бросил равнодушный взгляд вслед Марианне и снова обернулся к Виллу.

Марианна вернулась в трапезную сама и очень быстро, с лютней в руках. По ее знаку Мач вынес на середину трапезной низкую скамейку, и Марианна расположилась на ней, расправив тяжелые складки платья. Стрелки стихли, не сводя с нее глаз, а она настроила лютню и подняла глаза на Робина.

– Мой лорд и супруг! – сказала она с нежной покорностью в голосе. – Чтобы вымолить у тебя прощение за недостойную шутку, я буду петь до тех пор, пока ты не сменишь гнев на милость!

Робин усмехнулся, но его взгляд против воли смягчился, уголки губ тронула улыбка.

– Пой, моя леди, и чтобы твой голос звучал нежнее и звонче, знай, что я никогда не мог долго сердиться на тебя.

Марианна улыбнулась ему в ответ с невыразимой радостью и пробежала пальцами по струнам.

Ее чарующий голос заполнил всю трапезную. Не сводя глаз с Робина, она пела, а звонкие малиновки трелями вторили переливам струн ее лютни. Сэр Ричард не мог оторвать от нее глаз, но она ни разу не посмотрела в его сторону. Тогда он украдкой обвел взглядом шервудских стрелков. Как они слушали ее, словно купались в волнах ее нежного голоса, как смотрели на нее! Суровые, отвергнутые законом воины смотрели на Марианну так, словно она была светлой волшебницей, эльфийской королевой, но только не обычной земной женщиной. Он искоса посмотрел на лорда Шервуда, помня, как тот разгневался на расшалившуюся подругу. Робин не сводил глаз с Марианны. Он и она смотрели друг на друга так, словно взгляды связывали их воедино и ограждали от всего остального мира.

Лютня под пальцами Марианны на миг смолкла, и Марианна, пленительно улыбнувшись Робину, сказала:

– Только тебе, мой лорд, и в твою честь!

Ее пальцы снова заскользили по струнам, и Марианна запела, глядя на Робина с той же нежной улыбкой:

Леди и друг ее скрыты листвой

Благоуханной беседки живой.

– Вижу рассвет! – прокричал часовой.

Боже, как быстро приходит рассвет!

Не зажигай на востоке огня,

Пусть не уходит мой друг от меня,

Пусть часовой дожидается дня!

Боже, как быстро приходит рассвет!

Милый, в объятиях стан мой сдави,

Свищут над нами в ветвях соловьи,

Сплетням назло предадимся любви!

Боже, как быстро приходит рассвет!

Дышит возлюбленный рядом со мной,

В этом дыханье, в прохладе ночной

Словно бы нежный я выпила зной.

Боже, как быстро приходит рассвет!

Леди прельстительна и весела

И красотой многим людям мила.

Сердце она лишь любви отдала.

Боже, как быстро приходит рассвет!¹

В полной тишине, словно заворожив своим голосом всех до онемения, она смолкла сама и отложила лютню. Покинув стол, Робин подошел к ней, и Марианна присела перед ним в глубоком почтительном реверансе. Он поднял ее, поцеловал в лоб и, обернувшись к стрелкам, громко воскликнул:

– Честь и слава госпоже вольного Шервуда!

Его возглас был подхвачен звоном поднятых кубков, и весь Шервуд громко приветствовал свою повелительницу. Робин подхватил Марианну и, легко удерживая ее одной рукой, вернулся вместе с ней за стол. Ее яркие, сияющие от счастья глаза случайно встретились с глазами сэра Ричарда, жадно прикованными к ее лицу, и он заметил, как в ее ясном взгляде мелькнула и тут же скрылась легкая тень огорчения. Но уже через миг она забыла о существовании гостя, который год назад всего лишь один, да и то неполный день пробыл ее нареченным, и опять смотрела только на лорда Шервуда – глазами, полными восхищения и нежного восторга.

Глава двадцать восьмая

За дверьми трапезной сгущалась последняя майская ночь. Дождь прекратился, и в трапезную теплыми волнами налетал ветер, напоенный запахами трав. Гости стали прощаться и разъезжаться из лагеря лорда Шервуда.

Марианна и Кэтрин поставили на стол, за которым еще оставались Робин и его друзья, блюда с лесной земляникой, маленькими печеньями на меду и потушили факелы. Трапезная теперь освещалась только пламенем, ярко пылавшим в очаге. Лапник, устилавший пол, источал смолистый аромат, малиновки смолкли, сонно нахохлившись, и просторная зала из праздничной и торжественной превратилась в уютную и тихую.

– Куда держите путь, сэр Ричард? – спросил Робин, выбирая из блюда с земляникой крупные сочные ягоды.

– В Ноттингем, – вздохнул сэр Ричард, сразу помрачнев после вопроса лорда Шервуда.

– В Ноттингем, – задумчиво повторил Робин. – Дозволено ли нам будет узнать, что за дела призвали вас в Ноттингем? – и, встретив взгляд гостя, пояснил: – Не сочтите мое любопытство пустым или бестактным. В Шервуде, чтобы продлить свою жизнь, надо быть осведомленным не только о делах шерифа или Гая Гисборна, но и о повседневных хлопотах столицы Средних земель.

– Вряд ли я смогу поведать что-нибудь, что заинтересовало бы вас, лорд Робин, – ответил сэр Ричард, который незаметно для себя самого стал обращаться к лорду Шервуда, как к благородному вельможе, проникнувшись достоинством его облика. – Я еду в Ноттингем по личному делу, которое касается меня и епископа Гесберта.

Он снова тяжело вздохнул и улыбкой поблагодарил Элис, наполнившую вином его кубок. Вилл обменялся с Робином быстрым взглядом и усмехнулся:

– Епископ Гесберт – слишком известная особа, чтобы его дела были для нас неинтересными! Как здоровье лорда епископа?

– Здоровье у него отменное, и его дела идут как нельзя лучше, – ответил сэр Ричард и, помолчав, добавил с горечью и нескрываемым гневом: – но полагаю, было бы кощунством добавить к сказанному слова «с Божьей помощью»!

Марианна, которая безмолвно сидела рядом с Робином, неожиданно посмотрела прямым взглядом в лицо сэра Ричарда и спросила:

– Какие дела, милорд, могли связать вас с епископом Гесбертом? Что может быть общего у честного рыцаря, каким я вас знаю, с человеком, не отягощенным излишним для его совести бременем благородства?

Ее певучий голос вызвал едва заметную дрожь, пробежавшую по лицу сэра Ричарда. Он поднял голову и впервые за вечер открыто встретился взглядом с Марианной.

– Увы, леди Марианна! – сказал он, не сводя с нее печальных глаз. – Если бы можно было избавиться от таких людей, как епископ Гесберт, наш мир обрел бы блаженный покой, о котором он грезит сейчас только в снах! За несколько лет до своей кончины мой отец, испытывая нужду в деньгах, заложил все свои владения обители Святой Марии. Я точно знаю, что он полностью рассчитался по долгам, но этой зимой епископ предъявил мне заемное письмо покойного отца и потребовал уплаты долга. Не знаю, каким образом это письмо оказалось у него в руках, но за столько лет долг оброс немыслимыми процентами и увеличился во много крат. У меня же нет никаких доказательств, что отец уже однажды расплатился с обителью. Любой суд – в Ноттингеме или в Лондоне – займет сторону епископа, который владеет заемным письмом, подлежащим возврату при погашении долга. Милостивый епископ Гесберт дал мне отсрочку до первого июня, которое наступит завтра, – и сэр Ричард мрачно усмехнулся.

– Тогда зачем вы едете в Ноттингем, если у вас нет никакой возможности вернуть долг? – спросил Вилл, пожимая плечами. – Епископ сам пришлет к вам слуг шерифа, чтобы они оповестили вас о смене владельца ваших имений.

– Я хочу вымолить у него еще одну отсрочку, – ответил сэр Ричард. – Допустить, чтобы земли, исконно принадлежавшие моему роду, перешли к этому ростовщику, который, несмотря на сан и положение, не побрезговал прибегнуть к обману!

Сэр Ричард тихо скрипнул зубами. Робин покачал головой, выражая сомнение в том, что надежда гостя оправдается.

– Пустая затея! Епископ заставит вас унижаться, а потом с наслаждением откажет. Как велик долг? – неожиданно спросил он.

– Четыре тысячи серебряных пенни, – ответил сэр Ричард и залпом выпил остававшееся в кубке вино.

– Ого! – изумленно присвистнул Алан. – Лорд Гесберт любит лакомые куски! Не удивлюсь, если его люди подкупили кого-то из ваших слуг, чтобы те выкрали заемное письмо, возвращенное вашему отцу после уплаты долга. Такую сумму вам могут ссудить только очень богатые люди! Есть ли у вас поручитель?

– Поручитель! – горько усмехнулся сэр Ричард. – Нынче бескорыстным поручителем может выступить разве что Святая Дева! Что ж! – и сэр Ричард со спокойствием, порожденным отчаянием, пожал плечами: – Мало ли рыцарей добывают себе хлеб копьем на службе у более удачливого и богатого господина?

– Гая Гисборна, например, – в тон гостю сказал Робин.

Лицо сэра Ричарда внезапно исказила судорога ненависти. Он метнул взгляд в сторону Марианны и гневно процедил сквозь зубы:

– Нет! Этому палачу я не стану служить, даже если буду умирать от голода! – оторвав взгляд от Марианны, он посмотрел на Робина: – Милорд, я не хочу, чтобы между нами осталась неясность, поэтому скажу сразу: мне нечем расплатиться с вами за обильный ужин и ночлег в Шервуде.

Услышав признание гостя, Робин пожал плечами.

– Сэр Ричард, разве мой друг, – и он кивнул в сторону Алана, – приглашая вас от моего имени, вел разговор о деньгах?

Не услышав ответа, он посмотрел на сэра Ричарда, который тревожно соображал, не оскорбил ли он своими словами хозяина Шервуда.

– Нет, о деньгах речи не было, – сам ответил Робин и насмешливо улыбнулся: – Вольно же сэру Рейнолду плести о нас небылицы!

– Шерифа никто и не звал в Шервуд, – проворчал Джон. – Он сам искал с нами встречи, вот и поплатился за навязчивость. Это ведь он, наверное, посвятил вас в порядки Шервуда, которые сам же и выдумал?

Ричард Ли кивнул в ответ:

– И он, и Гай Гисборн.

Его слова заглушил общий недобрый смех.

– Ну, этого пса мы накормим досыта без всякой платы! – скривил в усмешке губы Статли.

– Значит, вашим поручителем может стать только Святая Дева, – сказал Робин, возвращаясь к разговору о невзгодах гостя, и бросил на сэра Ричарда долгий задумчивый взгляд. – Не такой уж ненадежный поручитель, чтобы кто-нибудь не помог вам под ее слово!

– Кто-нибудь, но кто? – усмехнулся сэр Ричард. – Ваш друг правильно сказал, что подобной суммой располагает далеко не каждый. В Ноттингемшире, кроме епископа, я знаю только трех таких людей: Гисборн, шериф и его зять Брайан де Бэллон. Но никто из них не даст мне денег уже только потому, что все они дружны с епископом, – и сэр Ричард с досадой поморщился. – Прошу вас, оставим этот разговор!

– Отчего же! – хмыкнул Джон, искоса поглядывая на Робина, который о чем-то думал, скользя по стенам трапезной отрешенным взглядом. – Вы перечислили не всех! Есть еще и четвертый. А ему совершенно нет дела до расположения епископа! Мне кажется, что он сейчас как раз думает о том, не выручить ли вас нужной суммой. Я не ошибся, Робин?

Робин задумчиво посмотрел на Джона, перевел взгляд на сэра Ричарда и едва заметно склонил голову.

– Ты не ошибся, Джон, – подтвердил он. – Сэр Ричард, я полагаю, что смогу помочь вам вернуть долг епископу.

– Но, лорд Робин! – воскликнул пораженный сэр Ричард. – С какой стати?! И это слишком большая сумма, чтобы я смог быстро вернуть вам эти деньги.

Выслушав его, Робин рассмеялся.

– Ваш отец уже выплатил однажды долг! Будет только справедливо, если я потом рассчитаюсь не с вами, а с епископом Гесбертом.

Сэр Ричард, онемев от изумления, недоверчиво смотрел на лорда Шервуда. Робин улыбнулся и, несильно стукнув ладонью по столу, сказал:

– Значит, решено. Завтра днем вы будете иметь удовольствие наблюдать поразительную смену выражений лица епископа! Но у меня есть к вам одна просьба, сэр Ричард.

– Какая? – насторожился гость.

Заметив, как подобрался сэр Ричард, Робин снова рассмеялся:

– Нет, милорд! Я не предлагаю вам принять участие в моих делах, которые не слишком добродетельны в глазах нашей матери-церкви! Но я не хочу лишать себя, а заодно и своих друзей, удовольствия узнать, как воспринял епископ возвращение долга. Поэтому я дам вам в провожатые одного из моих стрелков, чтобы он посмотрел на все собственными глазами и потом в подробностях рассказал нам, как все прошло. Так что моя просьба ничем не ущемляет вашу рыцарскую честь.

Сэр Ричард смотрел на него, пытаясь понять, шутит лорд Шервуда или говорит серьезно. Лицо Робина сохраняло полнейшую невозмутимость, но в глубине его глаз сэр Ричард заметил игру лукавых смешинок. По-прежнему не сводя взгляда с Робина, он молча склонил голову в знак того, что готов исполнить его просьбу.

– Вот и отлично! – сказал Робин и, отвернувшись от гостя, поманил к себе Дэниса, который сидел возле отца и зевал во весь рот. – Малыш, принеси мне гитару. Я спою в честь первого летнего дня.

Мгновенно стряхнув с себя сон, Дэнис умчался выполнять просьбу Робина. Стрелки подтянулись поближе к своему лорду, пока он настраивал инструмент. Вилл тем временем что-то шепнул на ухо сыну, и тот помчался теперь в другую сторону – на поляну перед лагерем.

Робин пробежал пальцами по струнам, и, зачарованные его игрой и голосом, стрелки и гость не заметили, как пролетел почти целый час. Марианна вместе с подругами убирала со столов. Эллен то и дело шлепала ее по рукам и ворчала, что госпоже Шервуда не пристало заниматься хозяйством в праздник, да еще в нарядном платье. Робин вдруг обернулся к Марианне, и струны откликнулись под его пальцами особенно нежной мелодией:

Приди, любимая моя!

С тобой вкушу блаженство я.

Открыты нам полей простор,

Леса, долины, кручи гор.

Приди! Я плащ украшу твой

Зеленой майскою листвой,

Цветы вплету я в шелк волос

И ложе сделаю из роз.

Тончайший я сотку наряд

Из шерсти маленьких ягнят,

Зажгу на туфельках твоих

Огонь застежек золотых,

Дам мягкий пояс из плюща,

Янтарь для пуговиц плаща.

С тобой познаю счастье я.

Приди, любимая моя!

Для нас на берегу реки

Станцуют эльфов огоньки².

Желаний в сердце не тая,

Приди, любимая моя!³

Завороженная призывом его голоса и взгляда, не отрывавшегося от нее, пока он пел эту песню, Марианна подошла и опустилась возле него на колени. Когда он в последний раз провел пальцами по струнам, она безмолвно взяла его руку и прикоснулась губами к ладони, не сводя глаз с его лица. Он рассмеялся, отложил гитару и ласково провел ладонью по щеке Марианны.

– Ты доставила всем несказанное удовольствие сегодняшним праздником, моя леди! – с улыбкой сказал Робин и, окунувшись в ясные глаза Марианны, шепнул так, что только она услышала его: – Пойдем, мое сердце! Пора!

Его взгляд настойчиво напоминал Марианне о данном ею обещании, и ее дыхание невольно участилось. Он встал, поднимая ее за руку, но Вилл перехватил его, кивнув на открытые настежь двери трапезной.

– Еще рано, Робин! Смотри, какой костер развел Дэнис. Пойдем, посидим немного, а наши женщины пока позаботятся о ночлеге гостей, которые остались у нас до утра.

Робин понял, что Вилл хочет поговорить. По взглядам Джона, Алана и Статли он увидел, что те тоже не прочь обсудить дела, не откладывая разговор на утро. Поцеловав Марианне руку, он усмехнулся и сказал:

– Что ж, пойдем! Не пропадать же стараниям твоего сына!

Он вышел к костру, окруженный друзьями, и они сели на бревна возле огня. Дэнис привалился к боку отца, обхватив Вилла за руку, и отчаянно зевнул, щуря на огонь ясные, как само пламя, глаза.

– Ну и для чего тебе это понадобилось? – с места в карьер начал разговор Вилл, с неудовольствием глядя на брата. – Зачем ты решил опустошить казну Шервуда, чтобы помочь какому-то норманну?!

Все рассмеялись. В отличие от брата Вилл считал себя саксом, и иногда в нем вспыхивала непримиримая нелюбовь к норманнам, в которых он всегда видел завоевателей страны, принадлежавшей раньше народу его крови.

– Ты опять за свое, Вилли? – упрекнул его Робин. – И как ты только терпишь во мне половину норманнской крови? Король Ричард, кстати, вообще чистокровный норманн, но ты молчал, когда мы отдавали графу Пембруку деньги для его выкупа. К слову, граф Пембрук – тоже норманн! А что до тебя… Ну-ка, припомни генеалогическое древо нашего рода!

– И не подумаю! Имею я право хоть на одну слабость?! – рассмеялся Вилл. – В тебе же больше аквитанской, чем норманнской крови, за то и терплю тебя! Но ты не увиливай! Шервудские монеты слишком щедро омыты нашей кровью, чтобы мы расшвыривали их, словно милостыню!

– Для чего я это делаю? – переспросил Робин и усмехнулся, пожимая плечами. – Почему бы просто не помочь честному человеку? Или его вилланам, которых ждет рабство обители? Епископ Гесберт не будет для них таким же добрым хозяином, как Ричард Ли! А серебро было и останется нашим. Иначе епископу придется провести в аду несколько лишних столетий за обман и непомерную жадность.

– Ты потому и хочешь кого-нибудь отправить в Ноттингем, чтобы узнать о ближайших планах епископа? – спросил Статли.

Тот молча склонил голову, подтверждая его догадку. Вилл заметно оживился, его глаза заблестели тем опасным блеском, который всякий раз отличал взгляд брата лорда Шервуда, если предстояла дерзкая проделка. Статли с опаской посмотрел на него и переглянулся с Джоном, который с не меньшим опасением смотрел на Робина.

– И кто поедет с нашим гостем? – осторожно спросил Джон, снова окинул братьев подозрительным взглядом и предупредил: – Только без самоубийства!

– О чем ты говоришь! – с досадой воскликнул Робин. – И так ясно, что надо отправлять того, кто ни разу не был в Ноттингеме и не примелькался в частых стычках с ратниками шерифа!

– Не забудь еще о Гисборне! – многозначительно сказал Алан. – У него просто чутье на наши зеленые куртки, даже если их не видно под одеждами с цветистыми гербами.

– Сэр Гай после встречи с нами безвылазно засел в замке и даже перестал принимать гонцов шерифа! Он занят тем, что беспробудно пьет вино, а когда трезвеет, изводит жену презрением, – с усмешкой ответил Вилл. – В любом случае его завтра можно не принимать в расчет.

Робин недолго подумал и окликнул Дэниса. Когда мальчик оторвал голову от руки Вилла и сонно протер глаза, Робин сказал:

– Крестник, позови-ка своего приятеля!

– Робин, может быть, не надо посылать Мача? Он ведь еще сущее дитя! – встревожился Статли. – Лучше поеду я.

– Это ты – сущее дитя! – сердито ответил вместо брата Вилл. – Как раз тебя в Ноттингеме ждут с распростертыми объятиями! То, что для Мача, которого никто не знает, кроме сэра Гая и командира его дружины – а их завтра не будет в Ноттингеме, станет приключением, для тебя немедленно окончится виселицей! Ты-то памятен всему ноттингемскому гарнизону и самому сэру Рейнолду!

Дэнис, запыхавшийся и торжествующий от того, что так быстро выполнил поручение Робина, вернулся к костру. Он привел с собой Мача, который, держа мальчика за руку, прилагал все усилия, чтобы сохранить степенность.

– Ты звал меня, Робин? – спросил он, с волнением переводя взгляд с лорда Шервуда на его друзей.

– Вот что, мальчик мой, – сказал Робин, пристально глядя на Мача. – Я не приказываю тебе, и ты волен согласиться или отказаться. Я прошу тебя завтра съездить с Ричардом Ли в Ноттингем. Это опасное дело: ты окажешься в самом замке шерифа.

– Что я должен делать? – тут же спросил Мач, едва дождавшись, пока Робин договорит.

– Только слушать, Мач, и ничего больше, – улыбнулся Робин. – Пока сэр Ричард будет вести беседу с епископом, смотри и слушай: нам пригодится все! Но главное – как долго епископ намерен оставаться в Ноттингеме, какие у него планы. Он вскоре должен отправиться в Йоркшир. Мне надо знать, когда и по какой дороге.

– Ты узнаешь, Робин! – заверил его Мач.

Юноша невольно старался подражать лорду Шервуда и говорить так же, как тот: сдержанно и спокойно. Но его щеки пылали румянцем, выдавая волнение. Глядя на Мача, стрелки обменялись улыбками, заметив которые, Мач упрямо закусил губу.

– Ты узнаешь, Робин, – настойчиво повторил он, стараясь придать голосу как можно больше твердости и уверенности.

– Хорошо, мой мальчик, – ответил Робин, но улыбка тотчас сбежала с его лица. – Мач, когда вы приедете в Ноттингем и окажетесь в замке сэра Рейнолда, не снимай с головы шлем. Твое лицо никто не должен увидеть!

– Хорошо, Робин, – кивнул Мач.

– Может быть, тебе кто-нибудь нужен в помощь? – спросил Робин, не спуская глаз с Мача. – Если нужен, скажи кто.

Мач заглянул в глаза лорда Шервуда и был глубоко тронут его заботой и беспокойством, отразившимся во взгляде Робина. Минуту подумав, Мач решительно покачал головой.

– Без щенячьего задора, парень! – проворчал Джон, похлопывая себя ладонью по колену. – Без щенячьего задора!

– Это не задор, Малютка! – воскликнул Мач. – То, что сэр Ричард взял с собой оруженосца, который поленился снять шлем, вряд ли кого удивит. Если оруженосец сэра Ли – деревенщина, это повод для упрека сэру Ли, но не для подозрений. А два подобных невежи сразу привлекут к себе внимание и шерифа, и ратников. Разве кто-нибудь из наших стрелков, кроме меня, сможет показаться перед шерифом с открытым лицом?

– Разумно! – ответил Статли, снова не удержавшись от улыбки.

****

Сэр Ричард, которому Кэтрин показала купальню и маленькую комнату, где он сможет переночевать, освежился водой и против воли вернулся в трапезную. Незаметно для всех он встал так, чтобы его скрывал полумрак, и не сводил печальных глаз с Марианны.

Вот с ней заговорила белокурая статная девушка, которую он вспомнил: она была в свите Марианны в день его первой встречи с ней в Ноттингеме. Марианна что-то сказала подруге в ответ, и они обе рассмеялись, обнялись и обменялись поцелуями. Потом она поправила волосы, которые отливали светлым шелком в отблесках пламени очага.

Как же она хороша! Стоило увидеть ее, и в его сердце опять возродилась глухая боль, которую он испытал год назад, потеряв ее, когда уже обрел уверенность в счастье. Но был бы он счастлив с ней? Несмотря на то что она осталась по-прежнему желанной для него, сэр Ричард невольно усомнился в счастье не свершившегося брака, после того как провел день в Шервуде. В Ноттингеме, когда он впервые встретил Марианну, она мгновенно очаровала его и красотой, и достоинством, с которым держалась, и мягкостью, которую он счел отличительной чертой ее нрава.

Та Марианна, какой он увидел ее сегодня, оказалась ему совершенно незнакома. Он испытал неподдельное потрясение, когда она прилюдно и откровенно призналась в любви к лорду Шервуда, позабыв о сдержанности, приличествующей благородной даме. Их размолвка и поединок, устроенный на забаву гостям, шокировали его не меньше, чем ее неженское умение обращаться с оружием. Что если бы она, став его женой, вот так же повела себя в присутствии гостей или слуг? Сэр Ричард не мог даже представить, что он допустил бы подобную вольность, которую лорд Шервуда только приветствовал, охотно подыгрывая Марианне.

После первого замешательства, вызванного выяснением шервудской четой отношений в присутствии гостей, он догадался, что и ссора, и поединок, и гнев Робина на Марианну были не больше чем игрой, которая доставила удовольствие не только гостям, но прежде всего им обоим. И он, несмотря на глубокое убеждение, что подобная несдержанность умаляет достоинство, не мог не признать, что достоинство лорда и леди Шервуда не пострадало ни в малейшей степени. Во взглядах стрелков, прикованных к Робину и Марианне, он заметил только восторг и восхищение. Что бы они ни делали, для своих воинов они все равно оставались полноправными властителями вольного Шервуда.

Его смутил обмен Робина и Марианны откровенными взглядами, которые красноречивее слов говорили об их обоюдном стремлении оказаться в объятиях друг друга, особенно когда лорд Шервуда допел песню в ее честь. Пусть сэр Ричард и не расслышал, что Робин сказал Марианне, но был уверен: тот позвал ее в спальню. Ее готовность следовать этому зову, отблеск желания в ее глазах уязвили душу сэра Ричарда ревностью и завистью к лорду Шервуда. Но если бы она смотрела такими глазами на него, обрадовал бы его подобный взгляд или возмутил? Он хотел ее любви, но полагал, что на ложе женская любовь должна заключаться в уступчивости и покорности желанию супруга, и не более того.

Невольно он сравнил Марианну с прекрасным цветком, который видел только бутоном. От одного дыхания лорда Шервуда цветок раскрыл лепестки и засиял во всем великолепии. А с ним? А с ним зачах бы, не раскрывшись. Став его женой, она была бы хорошей хозяйкой и доброй матерью его детям, почтительной супругой, но навсегда осталась бы сдержанной. Раньше он был уверен, что иначе и быть не может, но сегодня понял: даже прожив с ней всю жизнь, он так и не узнал бы, какая она на самом деле, никогда не увидел бы ее такой, какой ее знает лорд Шервуда. Робин и Марианна были не только супругами, но и друзьями. Почтительность Марианны к мужу основывалась не на обычном соблюдении традиций. Она шла от души, от искреннего уважения к Робину, который в свою очередь считал ее едва ли не во всем равной себе.