Глава тринадцатая
Ей приснился замок, в котором она узнала родной Фледстан. Узнала, сама не понимая как: стены замка были обращены в руины, среди которых бродила она, Марианна. Свинцовое низкое небо сыпало моросящим дождем, и хриплые крики воронов были единственным, что нарушало безмолвие, царившее в мертвом замке. Марианну постепенно охватило отчаяние: она пыталась выбраться из каменных развалин, но те смыкались перед ней, замуровывая ее в пустом дворе разрушенного замка.
И вдруг рядом с ней появился Робин. Он снял с себя плащ, укрыл им промокшую до нитки Марианну и вскинул ее на руки. Нашептывая ей на ухо ласковые слова, он унес ее прочь из замка, и каменные груды расступались перед Робином как по волшебству. Он нес ее на руках долго, и его шаг оставался стремительным, а дыхание – ровным, словно ноша Робина была легка, как перышко. Когда же он поставил ее на ноги, Марианна увидела вокруг себя огромную поляну, посреди которой раскинул ветви неохватный могучий дуб. Она поняла, что они в Шервуде. Тучи расползлись по сторонам, открыв высокое ясное небо. Порывами налетал холодный ветер, воздух был чист и свеж. Плащ Робина и его рука, лежавшая у нее на плечах, согревали Марианну. Испытывая умиротворение и покой, она прильнула к Робину и, склонив голову ему на плечо, прошептала:
– Как хорошо! Ты только не покидай меня, любимый!
Он легонько сжал ладонями ее скулы, и она, запрокинув голову, увидела в его синих, как вечернее небо, глазах невыразимо ласковую улыбку. Запечатлев на лбу Марианны нежный поцелуй, он ответил:
– Я никогда не покину тебя! Что бы ни случилось, помни, что я всегда буду рядом с тобой.
– Что может случиться?! – спросила она, охваченная внезапной тревогой, и, широко распахнув глаза, посмотрела на Робина.
Но его уже не было с ней. Она осталась одна на поляне под вековым дубом, и только солнечные лучи ярким сиянием заливали прибитую дождем траву, на которой еще мгновение назад стоял Робин.
Марианна открыла глаза и поняла, что уже не спит. Сердце колотилось так быстро, словно хотело вырваться из груди. Она села на постели, увидела рядом с собой Робина, успокоившись, перевела дыхание и посмотрела вокруг.
Огонь в камине почти погас. Сквозь щелочку в ставнях пробивался тусклый свет. Вилл, наверное, давно проснулся и ушел: его постель на полу была пуста. А по ставням по-прежнему барабанил дождь.
– Моруэнн! – тихо сказал Робин, не открывая глаз.
– Что, милый? – спросила Марианна, склонилась над ним и всмотрелась в его лицо.
Но в полумраке комнаты его черты были едва различимы. Не дождавшись ответа, она дотронулась до его руки. Его пальцы молниеносно сомкнулись вокруг ее запястья, и Марианна невольно вскрикнула от боли: с такой силой сжал Робин ее руку. Что-то неразборчиво прошептав, он ослабил хватку, и она вдруг ощутила даже сквозь рукав платья, что пальцы у него горячие как огонь. Похолодев от недоброго предчувствия, Марианна положила ладонь на лоб Робина. Так и есть, Робина сжигал сильный сухой жар.
Не мешкая ни секунды, Марианна соскочила с постели и бросилась к камину. Она подбросила дров в ослабевшее пламя, зажгла свечи и оглянулась на Робина. Вот теперь, когда комната была ярко освещена, она увидела, как осунулось его лицо. Взяв кубок с лекарством, она присела рядом с Робином и попыталась приподнять его. Он хрипло и часто задышал, и тяжелый приступ кашля сотряс его тело. Заметив, что он тянется к повязке, чтобы ослабить ее или вовсе сорвать, Марианна поставила кубок на пол и перехватила его руку. Наконец кашель прекратился, и Робин тяжело обмяк в руках Марианны. Глотнув ртом воздуха, он открыл глаза, блестящие, словно расплавленные от жара, и посмотрел на Марианну. Она приставила кубок к его сухим обметанным губам, и Робин с трудом судорожными глотками выпил лекарство. Он смотрел на нее, ничего не говоря, но она по его глазам поняла, что все плохо, гораздо хуже, чем было накануне вечером. Высвободившись из ее рук, он вытянулся на постели и, слабо пожав ее пальцы, закрыл глаза. Новый приступ кашля – и Марианна увидела, как сквозь повязку проступила кровь.
Сняв повязку, Марианна осмотрела рану. Она была чистая, без малейших следов воспаления, но кровоточила, открывшись от кашля, который разрывал грудь Робина снова и снова. Наложив на рану компресс с лечебной мазью, Марианна прикрыла его сверху сложенным в несколько раз куском чистой ткани, понимая, что перевязывать Робина, пока не прекратится кашель и не остановится кровь, бесполезно. Приложив ухо к его груди, она вслушалась в его дыхание и, подняв голову, с отчаянием прикусила губы и закрыла ладонью глаза. Но уже через несколько мгновений она отвела ладонь, и в ее глазах появились упорство и непреклонная воля. Пройдя вдоль пучков трав, развешенных вдоль стены, Марианна тщательно подбирала в уме травяной сбор, которым хотела сбить жар и смягчить кашель. Наконец она выбрала все, что ей было нужно, и, растерев травы, принялась готовить отвар. Почувствовав на себе взгляд Робина, она обернулась и попросила:
– Помоги мне! Ты ведь знаешь, что с тобой происходит!
– Назови мне травы, которые ты выбрала, – сказал он и, когда она перечислила ему все травы и их пропорции, на миг сомкнул веки. – Ты все делаешь правильно. Я сделал бы то же самое.
Пока отвар настаивался, Марианна сидела рядом с Робином и молча перебирала его горячие ослабевшие пальцы, прислушиваясь к его хриплому неровному дыханию. Ее сердце ныло отчаянной болью. Она надеялась на его совет, словно он мог придумать снадобье, которое оказало бы чудотворное воздействие. Но теперь ей приходилось рассчитывать только на свои знания и надеяться, что у Робина хватит сил одолеть новую напасть.
Отвар был готов, Марианна напоила им Робина и долго сидела возле него, не снимая ладони с его лба. Потихоньку жар стал умеряться, но все равно еще оставался более сильным, чем она ожидала, рассчитывая на действие трав. Робин незаметно уснул, продолжая сжимать в ладони ее пальцы.
В дверь постучали, словно в этом деликатном стуке был смысл, и на пороге появилась Кэтрин с подносом в руках. Позади нее Марианна увидела Эллен, Вилла и Джона. Джон только что вернулся из поездки по Шервуду и не успел переодеться – так он спешил узнать о состоянии друга. Когда он сбросил с головы капюшон, на его могучие плечи обрушился целый поток воды.
– Как дела, Мэриан? – бодро осведомился Джон, сверкнув белозубой улыбкой. – Вот Кэтти принесла тебе завтрак, а Вилл вновь заступает на пост охранять Робина. Ты поешь и ложись отдыхать в комнате Клэр, а Эллен побудет рядом с Робином вместо тебя.
Пока Джон говорил, Вилл и Эллен внимательно смотрели на хмурую, осунувшуюся Марианну. Им сразу бросилась в глаза бледность ее лица и очень не понравился взгляд, которым она смотрела на Джона. Она его слушала и не слышала.
– Что случилось? – спросил Вилл, оборвав Джона, и шагнул к Марианне. Заметив брошенные на пол узкие полосы ткани, которыми был перевязан Робин, он посмотрел на брата и, не обнаружив на его груди новой повязки, с тревогой и удивлением перевел взгляд на Марианну: – Почему ты сняла повязку? И почему не наложила новую?
– Нет смысла, – ответила Марианна. – У него сильный жар, рана снова кровоточит, и повязку пришлось бы постоянно менять, тревожа Робина. Он горит, Вилли!
Не совладав с собой, она закрыла лицо ладонями, из-под которых вырвался еле слышный всхлип.
– Подожди, не реви! – сказал Вилл, с неожиданным участием положив ладонь ей на плечо.
Но вместо того чтобы успокоить, дружеское, почти ласковое прикосновение Вилла, всегда сдержанного и холодного к Марианне, окончательно лишило ее самообладания, и она расплакалась.
– Не реви! Почему начался жар? Ты плохо промыла рану? Стрела оказалась отравленной?
Взяв себя в руки, Марианна вытерла ладонями мокрое от слез лицо и отрицательно покачала головой:
– Нет, дело не в ране. Она чистая, и следов яда нет. Робин слишком долго пролежал на холодной сырой земле, пробыл под проливным дождем. Он простудился, у него сильный кашель.
– Ох! – с облегчением выдохнул Вилл, а вместе с ним Джон и Кэтрин. – Нельзя же так пугать, Марианна! От простуды в Шервуде еще никто не умирал!
Марианна посмотрела на него долгим взглядом, потом на Эллен и с невеселой усмешкой сказала:
– Ты не понимаешь, Вилл! А вот Нелли меня понимает и не разделяет твоего пренебрежения к простуде! Она бывает разная, и сейчас она очень глубокая – дошла до легких.
– Рана и болезнь, если не сбить жар и не унять кашель, начнут помогать друг другу и вместе мешать лечению, – глухо ответила Эллен на вопросительные взгляды Вилла, Джона и Кэтрин. – Жар и внутреннее воспаление поспособствуют кровоточивости раны. А рана не позволит более сильным лекарством ослабить воспаление, потому что усилится ток крови.
– И что же делать? – растерянно спросил Джон, утративший разом всю бодрость.
– Исходить из того что есть, – тяжело вздохнула Эллен. – Надеяться на то, что Робин справится с болезнью, несмотря на рану: он молод и силен. И молиться за него. Больше мы ничего не сможем сделать. Собери необходимые травы, Мэриан, я сама сделаю лекарство. А ты садись завтракать и постарайся немного поспать. На тебе лица нет от усталости.
Хотя Марианна и проспала несколько часов, но по ней было видно, что она очень устала и держится только благодаря силе духа.
– Спасибо, Нелли, но я останусь с Робином, – слабо улыбнувшись, сказала Марианна.
В ответ Вилл крепко взял ее за плечи и заставил подняться на ноги.
– Немедленно ешь и отправляйся спать! – приказал он.
– Ты не смеешь командовать мной! – резко ответила Марианна, посмотрев на Вилла глазами, полными негодования, но тот лишь усмехнулся в ответ:
– Не смею, если ты считаешь, что ко всем нашим бедам не хватает только твоего выкидыша!
Марианна залилась пунцовой краской. Не найдя слов от возмущения, она лишь беззвучно открывала и закрывала рот, сжигая Вилла сердитым взглядом.
– Делай то, что я сказал! – подбодрил ее Вилл, сопроводив слова несильным шлепком, которым подтолкнул Марианну к столу. – И не алей, ровно маков цвет! Тебя скоро так разнесет, что только слепой не заметит твоей беременности.
– Да, я помню. Как корову, – ответила Марианна.
Она демонстративно отвернулась от Вилла и села за стол. Вилл насмешливо фыркнул, откровенно забавляясь ее гневом. Кэтрин заботливо подсовывала Марианне лакомые кусочки, не забывая наполнять кубок теплым молоком, и Марианна сама не заметила, как съела вдвое больше обычного. Усталость и дремота охватили ее с новой силой, и она, с трудом шевеля губами, объяснила Эллен состав необходимых отваров, когда и в какой последовательности давать лекарства Робину и несколько раз взяла с Эллен слово немедленно разбудить ее, если состояние Робина ухудшится. Она уже спала на ходу, когда Кэтрин отвела ее в комнату Клэренс. Едва ее голова коснулась постели, как Марианна провалилась в беспробудный сон, не почувствовав, как Кэтрин бережно укрывает ее меховым покрывалом.
Проводив Марианну взглядом, Джон посмотрел на Вилла и насмешливо улыбнулся:
– Я восхищен тем, как ты умеешь утешить женщину. Ух, как она на тебя вскинулась! Слезы просохли в один момент!
– Любая женщина – это замок. Надо лишь правильно подобрать ключ, и она превратится в лютню. А дальше только перебирай струны и играй любую мелодию, – хмыкнул в ответ Вилл.
Теперь, когда Марианна ушла, с Вилла слетело все напускное спокойствие. Сев рядом с Робином, он взял его тяжелую горячую руку в свои ладони и с тревогой вгляделся в лицо брата, пылавшее сухим жаром. Веки Робина дрогнули, он облизал сухие воспаленные губы и открыл глаза. Его взгляд прояснился, и пальцы Робина слабо сжали руку Вилла. Угадав, что Робин хочет что-то сказать, Вилл наклонился к самому его лицу.
– Передай мне немного сил, – и после недолгого молчания Робин сказал уже более громким голосом: – Достаточно!
– Эллен и Марианна сказали… – начал говорить Вилл.
– Я слышал, – ответил Робин, оборвав брата. – Они сказали правду. Поэтому садись за стол, бери пергамент, перо и чернила и пиши то, что я тебе скажу.
Вилл расстелил на столе лист пергамента, занес над ним перо и вопросительно посмотрел на Робина. Тот после недолгого молчания стал диктовать слабым, но размеренным голосом:
– Я, Роберт Рочестер, унаследовавший после смерти отца – Альрика Рочестера – титул графа Хантингтона и права на владения рода Рочестеров, в присутствии свидетелей признаю и заявляю о том, что состою в супружеских отношениях с леди Марианной Невилл. Означенная леди Марианна связана со мной не обрядом бракосочетания, но договором о помолвке, оглашенным в церкви после его заключения. Я признаю и заявляю, что ребенок, которым тяжела леди Марианна и который должен родиться в конце мая следующего года, зачат мной и на моем ложе. Опасаясь близкой кончины, из-за которой я могу не успеть сочетаться с леди Марианной браком по всем законам нашей матери-церкви…
– Я тебя сам убью! – прорычал Вилл, не останавливая быстрого бега пера. – Близкой кончины! Только попробуй скончаться!
– Я подтверждаю свое отцовство, – продолжал Робин, не обращая внимания на возмущение брата. – И в силу договора о нашей помолвке считаю это дитя своим наследником со всеми полагающимися правами на титул и владения моего рода. Ставь дату, подписывайся и дай подписать Джону.
– Если бы я предвидел, с какой целью ты в Локсли обучал нас грамоте, то никогда не стал бы с тобой связываться, – вздохнул Джон, подписывая пергамент следом за Виллом.
Забрав у Джона перо, Вилл обмакнул его в чернила, молча вложил в руку Робина и поднес пергамент к его глазам. Пробежав глазами по строчкам, Робин с трудом поднял руку, поставил подпись и выронил перо на постель.
– Достань перстень с гербом и запечатай.
Когда Вилл опечатал пергаментный свиток, Робин поманил его к себе настойчивым взглядом.
– Вилл, Эдрик должен вот-вот известить об исполнении моего поручения. Если на то, что мы с тобой обсуждали, придет согласие, ты выполнишь все, как было задумано. Кроме этого ты ознакомишься со всеми документами, которые остались у Эдрика от нашего отца. Какое бы решение ты потом ни принял, я заранее одобряю его, – говорил Робин, глядя блестевшими от жара глазами в угрюмые глаза Вилла, и сжал его руку. – У меня есть к тебе только одна просьба: позаботься о Марианне. Ты понимаешь, о чем я говорю.
– Нет! – покачал головой Вилл, и сжатие пальцев Робина стало сильнее.
– Да! – выдохнул Робин. – Да, если это не претит твоей душе. Никто, кроме тебя, не сможет дать ей утешение. Иначе она воспользуется привилегией, дарованной Девам.
Его дыхание заметно затруднилось: спор с Виллом отбирал у Робина силы. Понимая это, Вилл болезненно поморщился и стиснул руку Робина.
– Замолчи, прекрати! – гневно прошептал он, вглядываясь в глаза брата. – Ты справишься! Вспомни, рана, которую ты получил в Локсли, была куда опаснее, но ты выжил, ты совладал с ней! Ты столько раз смотрел смерти в лицо, что и сейчас она не сможет взять верх над тобой!
По бледным губам Робина пробежала улыбка. Он смотрел на Вилла такими спокойными и ясными глазами, что Вилл был вынужден подавить в груди едва не вырвавшийся стон отчаяния. Младший брат, действительно, столько раз был в шаге от смерти, что и сейчас он не мог не почувствовать ее присутствия, потому и говорил, и делал так, словно она стояла за плечом Вилла и в хладнокровном ожидании смотрела на Робина. Но по упорству, отразившемуся в глазах брата, Вилл понял, что его воля не сломлена и он принимает вызов смерти, которая не смогла до сих пор заставить его признать себя побежденным.
– Вилл, тогда у меня не было Марианны. Сейчас она есть. Если ты не пообещаешь мне сберечь ее, все мои силы уйдут на мысли о ней, о том, сколько она сможет продержаться. Я прошу тебя! Я должен быть спокоен за нее и нашего будущего ребенка. А дальше – все в твоей воле.
Он пристально и требовательно смотрел на Вилла, и тот, не выдержав, покорно склонил голову.
– Я даю тебе слово, что позабочусь о ней так, как ты пожелал, – сказал Вилл и заново стиснул руку Робина. – Но и ты обещай мне, брат!
Он оборвал себя на полуслове, увидев, что Робин, едва добившись его согласия, снова провалился в забытье.
****
Эллен разбудила Марианну, когда день клонился к вечеру.
– Что? – только и выдохнула Марианна, садясь на постели, едва Эллен дотронулась до ее плеча.
– Плохо, – призналась Эллен, отводя взгляд от вопросительного и тревожного взгляда Марианны. – Жар усилился, и рана кровоточит с новой силой.
Едва дослушав ее, Марианна опрометью бросилась вон из спальни Клэренс. Она увидела, что дверь в их с Робином комнату открыта и там полно стрелков. Все они столпились возле постели Робина, который метался в бреду. Вилл с трудом удерживал брата, сотрясавшегося в приступах беспощадного кашля. Полотняный компресс на груди Робина снова набух кровью. Метнувшись к столу, Марианна открыла один из флаконов и смешала лекарство с водой. Она поднесла кубок к горячим, потрескавшимся от жара губам Робина. Он сделал глоток, потом второй и в изнеможении уронил голову на руки Вилла. Его дыхание стало легче, он что-то прошептал, открыл воспаленные глаза и обвел стрелков невидящим взглядом. Марианна, оглянувшись, тихо сказала:
– Вас здесь слишком много, а ему трудно дышать. Возвращайтесь в трапезную.
Когда они все, повинуясь ее приказу, пошли к дверям, Марианна неожиданно для себя самой удержала Вилла, схватив его за руку.
– Останься! – сказала она, глядя ему в глаза. – Мне нужна твоя помощь.
Вилл молча в знак согласия сжал ее руку, и она почувствовала, как возвращается уверенность, переданная ей теплом его руки.
Вечер перешел в ночь – ночь ее отчаянной борьбы за жизнь Робина. Она поила его лекарствами, меняла компрессы, пропитанные лечебными настойками и мазями, которые должны были остановить кровь. Должны, но не останавливали. Ее сердце разрывалось от боли при виде иссушенных жаром губ Робина, кривившихся в мучительном оскале, пытаясь схватить хотя бы глоток воздуха, от недостатка которого хрипели и клокотали легкие в его груди. Он то приходил в себя, то снова терял сознание. Его руки, которые всегда уверенно ложились на рукоять меча, легко сгибали тяжелый лук, укрощали любого коня, сейчас беспомощно теребили покрывало, хватаясь то за руку Марианны, то за руку Вилла. В середине ночи глаза Робина широко распахнулись, почернев от боли, и Робин посмотрел на Марианну так, словно принял, наконец, понимание предела своих сил.
– Ласточка, дай мне маковый сок! – прохрипел его шепот.
До этой просьбы она всем сердцем надеялась, что у него хватит сил справиться и с раной, и с болезнью. Но теперь она поняла, что силы Робина на исходе.
К рассвету рана перестала кровоточить, прекратился душивший Робина кашель, но Марианна не почувствовала себя победительницей. Робин больше не приходил в себя. Его черты стали неумолимо заостряться, лицо залила смертельная бледность, и ниточка пульса на его запястье постепенно, но неуклонно истончалась и слабела.
На рассвете он открыл глаза – они были спокойные, и в них начала проступать отрешенность небытия. Он долго смотрел на Марианну, из глаз которой текли слезы, капая ему на лицо. Его пальцы с трудом легли поверх ее руки, и губы Робина дрогнули, но Марианна не услышала его слов. Лишь по его взгляду она догадалась, что он просит у нее прощения за то, что уходит. Когда он увидел, что она поняла все, что он пытался, но не смог сказать, Робин закрыл глаза, и уголки его губ тронула слабая улыбка, при виде которой Вилл, не совладав с собой, стремительно вышел из комнаты.
Выйдя в трапезную, Вилл увидел, что она полна народу. В эту ночь не спал весь Шервуд, и, кроме стрелков самого Робина, в трапезной были стрелки из других отрядов, а те, кто не поместился, заполнили всю поляну и ждали вестей о лорде Шервуда, не обращая внимания на проливной дождь.
– Как Робин? – спросила Эллен и по лицу Вилла поняла, что услышать от него хорошие новости не придется.
– Хуже некуда, – ответил Вилл, – впал в забытье и не приходит в себя. Марианна даже не может напоить его лекарством: оно выливается изо рта.
Кэтрин горестно охнула и закрыла ладонями лицо. Ее плечи затряслись от рыданий. Джон обнял жену и прошептал ей на ухо ласковые слова утешения. Клэренс, сжимая руку Статли, неотрывно смотрела на старшего брата, словно ждала, что он сейчас передумает и скажет совсем иное, то, что всех обрадует и вселит надежду.
Из открытых дверей трапезной послышался приближающийся стук копыт, и все подумали, что это очередной сменившийся с дозорного дежурства стрелок примчался узнать о состоянии лорда Шервуда. Но в трапезную влетел отец Тук.
– А вот и я! – сказал он, еще не зная, что произошло, и не понимая, почему ночью никто не спит, поляна полна стрелков и все смотрят на него очень странно и далеко не дружелюбно. – Решил не ждать утра, чтобы успеть застать Робина, пока он не ушел.
– Пока он не ушел? – переспросила Клэренс и, вскочив на ноги, загородила священнику дорогу. – Я не пущу вас к нему, святой отец! Если вы решили, что пришло время последних обрядов, то пока вас не призовет Марианна, вы и шагу не ступите к Робину!
Отец Тук, широко открыв изумленные глаза, слушал гневную речь сестры лорда Шервуда и, когда она замолчала, даже потряс головой, словно отгонял от себя наваждение.
– Ничего не понимаю! Что у вас опять стряслось? Я всего лишь привез Робину ответы на послания, с которыми он отправил сэра Эдрика в Аквитанию! Я же знаю, с каким нетерпением Робин их ждал!
Вилл глубоко вздохнул и протянул к священнику руку, безмолвно предлагая отдать ему то, что отец Тук привез для Робина. Эллен тем временем вполголоса объяснила священнику, что происходит, и тот понял, почему на него так накинулась Клэренс. Помрачнев, отец Тук вынул из-под плаща два пергаментных свитка с большими сургучными печатями и отдал их Виллу. Тот сломал печати и быстро пробежал глазами оба документа. Свернув пергаменты обратно в свитки, Вилл потряс одним из них перед лицом отца Тука:
– Почему ты не сделал этого сам? Что тебе в епископе, если ты был другом для Робина, в чем уверял его и нас всех?
Отец Тук нахмурился, но ничего не ответил, отведя в сторону и виноватые, и непреклонные глаза. Эллен ласково погладила священника по руке и покачала головой.
– Боже, спаси Робина и сохрани ему жизнь! Заступись за него, Святая Дева! – шептала она, и отец Тук, а за ним и остальные перекрестились. – Могущественный Один и златокудрая Фрейя, явите ему свое милосердие!
Отец Тук снова поднес пальцы ко лбу, но, вникнув в последние слова Эллен, даже охнул от возмущения. А Вилл замер, испугав Эллен взглядом, которым смотрел на нее: неподвижным, ошеломленным, таким, словно услышал некое откровение.
– Фрейя! – прошептал он и хлопнул себя свитками по лбу. – Как же я мог забыть!
Не отвечая на посыпавшиеся со всех сторон вопросы, Вилл бросился к постели Робина.
Марианна даже не заметила, как Вилл ушел. Она сидела рядом с Робином и смотрела на его неподвижное лицо, на котором черными тенями выделялись закрытые запавшие глаза. Его лицо, утратив привычное выражение непроницаемости и уверенного спокойствия, казалось сейчас совсем юным. Лорд Шервуда и был моложе многих своих стрелков.
Пальцы Марианны бессильно скользнули по щеке Робина – горячей, словно языки пламени. Но он не отозвался на ее прикосновение. Она вспомнила, как еще утром позапрошлого дня она так же провела рукой по его лицу, и любимые бездонно-синие глаза распахнулись и согрели ее ласковым светом. Он сонно потянулся к ней и привычно обнял, прижал к груди, которую сейчас уже почти не мучило хриплое тяжелое дыхание. Короткое рыдание без слез вырвалось из горла Марианны.
– Робин! – прошептала она, скользнув на колени рядом с постелью, и прижала его неподвижную руку к своим губам. – Робин, ведь ты обещал мне, что не оставишь меня! Милый, сдержи обещание! Сколько я знаю тебя, ты неизменно был верен данному слову!
«Я никогда не покину тебя! Что бы ни случилось, помни, что я всегда буду рядом с тобой», – эхом пролетело в ее голове, и тогда Марианна разрыдалась, вспомнив свой сон.
Всегда придет в снах – на ее зов или по своей воле. Всегда отразится в чертах сына или дочери. Но никогда наяву. Уронив голову на край постели, Марианна целовала солеными от слез губами руку Робина, безустанно повторяя его имя, шептала ласковые, полные любви и мольбы слова. Но его руки, в кольце которых она находила и страсть, и нежность, руки, чья сила дарила ей покой и защищала от всего мира, оставались неподвижными. С полуоткрытых запекшихся от жара губ Робина не сорвалось ни единого слова в ответ, и лишь слабеющее, уже почти не различимое дыхание оставалось единственным признаком угасающей жизни.
Тяжелая рука мягким теплом легла на плечи Марианны, и она, обернувшись, увидела Вилла.
– Как он? – тихо спросил Вилл, опускаясь на колени рядом с Марианной.
– Что там был за шум? – спросила Марианна, не ответив на вопрос.
– Отец Тук приехал.
У Марианны задрожали ресницы. Разум начал борьбу с сердцем. Сердце надеялось, а разум осторожно напомнил, что она испробовала все, что могла, и теперь время целителя ушло, уступив место часу священника. Марианна запрокинула голову, чтобы проглотить слезы, и заставила себя сказать:
– Позови его.
Ответом ей было молчание. Она посмотрела на Вилла и увидела, что он смотрит на нее так, словно она произнесла приговор.
– Позвать отца Тука? Ты – ты! – просишь его позвать? Значит, все? И никакой надежды? – Вилл стиснул ладонями лицо Марианны и лихорадочно вглядывался в ее глаза. – Нет, Саксонка! Теперь все зависит только от тебя! Спаси его. Если он умрет, никто и никогда не будет любить тебя так, как любит он. Клэр сойдет с ума от горя – он для нее и брат, и Бог! Спаси его ради себя, ради нее, ради меня!
Он уговаривал ее так неистово, словно она нуждалась в уговорах. Она никогда не могла и подумать, что Вилл, сдержанный, немногословный и резкий в речах, способен на такие горячие чувства. Тронутая его нескрываемым страданием, она медленно провела рукой по щеке Вилла и слабо усмехнулась. Его уговоры походили на мольбу ребенка, который верил во всемогущество взрослых или волшебников.
– Я сделала все, что могла, все, на что я была способна, – тихо ответила Марианна и хотела высвободиться, но пронзительный, требовательный взгляд Вилла заставил ее замереть.
Он смотрел на нее так, что она поняла: его слова не были всплеском отчаяния или смятения. Вилл знал, о чем говорил, в отличие от нее.
– Я не знаю, что я могу сделать! – прошептала она, вглядываясь в неуступчивые глаза Вилла.
– Но ты должна знать! – сказал Вилл и, взяв ее за руки, настойчиво повторил: – Именно ты! Ведь ты – его Светлая Дева, и только ты можешь сейчас вырвать его у смерти. Не может быть, чтобы тебе не передали этого знания! Вспомни, что тебе рассказывали о том, как ты можешь спасти жизнь своего Воина, когда исчерпаны все другие средства! Проси Фрейю!
Марианна задумалась, воззвала к памяти, и там что смутно забрезжило. Мать говорила ей, но что? Марианна в отчаянии закрыла лицо ладонями: нет, она не помнила. Но она вспомнила, что ей говорил Робин: те, кто ушел в Заокраинные земли, могут прийти на зов. Могут, но в снах, а ведь она не спит, и времени не осталось! И тогда она вспомнила главное: Воины, ставшие воплощением Одина, и Хранительницы не зависят от снов или яви. Они приходят на зов всегда.
– Матушка! – закричала Марианна, как в детстве. – Мама, помоги мне!
Ее крик разлетелся по всему зданию, не миновав ни одного уголка. Услышав его, стрелки из трапезной бросились к комнате лорда Шервуда и, распахнув дверь, столпились на пороге, не смея переступить его. Они смотрели во все глаза, но не видели то, что видели Вилл и Марианна. Возле изголовья Робина возникло серебристое сияние, которое постепенно соткалось в очертания молодой женщины. Марианна увидела нежные черты, большие светлые глаза, как у нее самой, которые устремились к ней любящим взглядом. Невесомая ладонь матери провела по заплаканному лицу Марианны.
– Не плачь, моя девочка! – услышала она нежный голос. – Еще не поздно удержать твоего возлюбленного. Ты только вспомни, чему я тебя учила!
– Матушка, я сделала все, что было в моих силах! – вслух прошептала Марианна. – Но все оказалось напрасным!
– Моруэнн, дочь моя, разве я учила тебя лечению только лекарствами? – голос леди Рианнон стал строгим, но все равно полным любви и сожаления. – Впрочем, это моя вина, и не мне укорять тебя. Я слишком рано оставила тебя, но о том, что ты ищешь сейчас, я рассказывала тебе. Вспомни, дочь, о пути к Фрейе! Мне самой не довелось воспользоваться этим знанием, но тебе я его успела передать. Вспомни, Моруэнн! – настойчиво повторила леди Рианнон.
– Да, матушка! – улыбнулась Марианна: она вспомнила.
– Просьба к Фрейе очень опасна: она потребует от тебя дар взамен своей помощи. Этот дар может быть и велик, и тяжел! Ты готова?
– Да, – твердо и в полный голос ответила Марианна и выпрямилась, готовая принять все.
Глядя в мерцающие глаза матери, она уверенно положила ладонь на грудь Робина, почувствовала слабеющее биение его сердца и устремилась сознанием вглубь его разума. Ей показалось, что она бредет в кромешной тьме, которую едва рассеивал слабый свет. Вот она – крохотная искра жизни, его угасающее сознание! Марианна взяла ее в ладони, поднесла к лицу и согрела своим дыханием. Искорка отозвалась мерцанием и согрела ответным теплом. Марианна приложила ее к груди, к самому сердцу.
– Робин! – позвала она и почувствовала, как их сердца забились в такт, как ее силы перетекают в сердце Робина.
О как же мало у него оставалось сил! Голова Марианны началась кружиться от слабости – так мощно Робин забирал ее силы. Но, как в награду, перед ее взором медленно возникли очертания его силуэта. Он проступал из темноты, которая обволакивала его, и вот уже она смогла различить черты его лица. Он медленно открыл глаза, и она увидела, какие они усталые, как он обессилен борьбой со смертью. Он смотрел на нее, но не узнавал, кого видит перед собой.
– Пробудись, мальчик! Ты еще слишком молод, чтобы оставлять этот мир! – пронесся вздох леди Рианнон. – Пробудись, Рандвульф! Позови его, Моруэнн! Он услышит сейчас только тебя!
– Рандвульф! – послушно повторила Марианна.
Он посмотрел в ее сторону, его взгляд прояснился, и на усталом лице появился слабый отблеск улыбки.
– Идем, – тихо сказала Марианна.
Он доверчиво подал ей руку, и она повела его, поддерживая и продолжая согревать теплом своего сердца. Впереди засиял яркий свет, и Марианна, невольно заслонив рукой глаза, остановилась и громко воззвала: