– Да, милая! Я подмечал в твоих глазах восторг, – ответил Робин и от души расхохотался. – Признаюсь, меня это сначала обескуражило, а потом позабавило. Ты единственная на свете женщина, которую можно покорить не куртуазными речами, а приказами военачальника!
– А ты? – рассмеялась в ответ Марианна. – Кто, кроме тебя, мог восхищаться в женщине отнюдь не женскими свойствами?
Продолжая смеяться, Робин заключил Марианну в объятия и поцеловал ее в шею.
– Сердце мое! – шепнул он. – Знаешь что?
– Что? – так же шепотом спросила Марианна, закрыв глаза, когда почувствовала прикосновение его губ.
– Сними с себя эту сорочку, пока я не порвал ее!
Рассмеявшись, Марианна сбросила свой единственный покров и нырнула обратно в объятия Робина, руки и губы которого немедленно завладели всем ее телом. Она плавилась, словно мягкий воск, в его ласках, а он опять был томительно нетороплив, окуная ее в экстаз, как в теплую воду. Потом ждал, пока она придет в себя, наблюдая за ее отрешенным лицом, и вновь заставлял загораться огнем. И она оживала, выгибалась в его руках, стараясь прильнуть к нему так тесно, как только могла, целовала обнимавшие ее руки, ловила ртом воздух, не слыша собственных стонов и шепота, в котором было только его имя. Лишь когда ее ладонь постучала по его плечу в знак того, что он довел ее до полного изнеможения, тогда он позволил себе закончить эту сладкую муку. И теперь уже она, успев очнуться, ловила его дыхание, в котором стон мешался с ее именем и вновь переходил в стон.
– Ты словно путник, измученный жаждой, – прошептала Марианна, когда он замер, уронив голову рядом с ее головой. – Если бы я была ручьем, ты не оставил бы ни капли воды!
– Истинная правда, – подтвердил Робин, и сквозь ресницы мелькнула полоска сини его приоткрывшихся глаз. – Ты так долго держала меня поодаль, что теперь я не выпущу тебя из постели. Знала бы ты, какой мукой было находиться рядом с тобой и не сметь прикоснуться! Стоило мне бросить взгляд в твою сторону, как меня сводила судорога от усилий не стащить тебя с седла и не уложить спиной на траву! У тебя хватит сил принести мне вина?
Она кивнула и, встав с постели, рассмеялась: он был прав, ее колени подгибались от слабости. Встретившись с ним глазами, она увидела в них знакомое ей тайное торжество победителя и рассмеялась вновь. Заметив, что она собирается подобрать с пола сорочку, он улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Робин! – только и смогла сказать Марианна в ответ.
– Принеси мне кубок с вином, – рассмеялся он и потянулся всем телом, – а там посмотрим!
Они снова пили вино вдвоем из одного кубка, а когда он опустел, Марианна поставила его на пол и прилегла рядом с Робином. Он прижал ее голову к своему плечу, Марианна обвила рукой его шею и тихо сказала:
– Могу я спросить тебя?
– О чем, мое сердце?
– Почему ты пошел во Фледстан, взяв с собой только Джона и Вилла? Это же чистое безумие: идти втроем сражаться против гарнизона ратников!
Пальцы Робина, лениво перебиравшие ее волосы, замерли и сжались. Марианна подняла голову и увидела, как изменилось его лицо, окаменело, глаза прищурились, глядя из-под ресниц пристально и жестоко.
– Я не собирался с ними сражаться – я хотел убить их там, где найду, любого из них, что мы и сделали. А для этого мне было достаточно помощи Джона и Вилла. Жаль, главного подлеца мне не достать, пока он прячется в Лондоне. Но, видит Бог, я встречусь с ним и тоже не стану вызывать на поединок!
Марианна невольно задрожала, догадавшись, что он говорит о Лончеме. Робин почувствовал ее дрожь и крепко прижал к себе. Заметив, как расширились и замерли глаза Марианны, он очень тихо предложил:
– Расскажи.
– Рассказать?! – Марианна хрипло рассмеялась и покачала головой: – Не могу.
Она попыталась высвободиться из его рук, но он не позволил и, глядя ей в глаза, сказал:
– Мне ты можешь доверить все. Расскажи, что тебя мучает больше всего?
Марианна долго молчала, в ее глазах, устремленных на Робина, но переставших видеть его, отразилась целая буря чувств.
– Унижение, – проговорила она наконец. – Нагота и полная беспомощность – это было так унизительно! Нет никаких слов, чтобы описать всю его глубину. Я ждала смерти как спасения.
По ее лицу покатились слезы, вытирая которые, Робин очень бережно провел ладонью по скулам Марианны. Ждала смерти, не дождавшись, сама попыталась убить себя, а когда он воспрепятствовал и связал ее клятвой, с помощью оружия и ратной службы, неимоверным для женщины трудом вновь обрела достоинство. Но боль того унижения все равно оставалась, раз ей так тяжело далось только что сделанное признание.
Марианна нашла в себе силы улыбнуться Робину, и эта улыбка отозвалась в его сердце острой болью, куда больнее, чем ее слезы.
– Прости!
– Не извиняйся. Мне стало легче. Словно в мою грудь был забит гвоздь, а ты его сейчас выдернул.
Помедлив, он задал вопрос, который много раз летом задавал себе самому, поскольку ее до этой минуты спросить не мог:
– Когда ты решила стать вольным стрелком, ты ведь понимала, что окажешься в сугубо мужском окружении?
– Конечно!
– И тебе не было страшно?
– Нет. Во мне умерли все чувства, и страх в том числе. А может быть, напротив, он прятался глубоко внутри, и я, ощущая его, хотела именно так одержать над ним верх. Только дважды страх вырвался наружу. Один раз…
Марианна осеклась, и Робин помог ей:
– Я знаю – Вилл рассказал мне вчера. А второй раз?
– Когда ты заставил меня петь. Стоило мне замолчать, и я увидела, как на меня смотрят все… До того вечера никто не видел во мне женщину, и вдруг все словно прозрели. Зачем ты приказал мне взяться за лютню? – спросила она с легким упреком.
– Хотел услышать, что ты будешь петь, – улыбнулся Робин. – Выберешь ли ты боевые песни или любовные. Твой выбор подсказал бы, начало оживать твое сердце или нет, можно ли к тебе подступаться или восполнить запас терпения.
Марианна рассмеялась, но тут же вновь стала очень серьезной. Проведя кончиками пальцев по щеке Робина, она заглянула ему в глаза:
– Скажи, прикасаясь ко мне…
– …нет, не испытывал и не испытываю, – ответил он, не дав ей договорить, без слов понимая, о чем она спрашивает. – Никогда, ни одного мгновения.
Она продолжала молча смотреть на него, и тогда он признался со всей откровенностью:
– Больше всего на свете мне тогда хотелось обнять тебя и прижаться лицом к твоим коленям.
Брови Марианны дрогнули, но глаза жестко сузились:
– После того как отмыл меня?
– Нет, до того, как только привез тебя в дом Эллен, – спокойно ответил Робин, таким же спокойным взглядом глядя в ее глаза.
До того… Марианна вспомнила, как ей самой был отвратителен запах, пропитавший ее насквозь, запах потных, немытых самцов в одеждах с гербом Роджера Лончема. Она невольно поморщилась, словно он снова ударил ей в нос. Этот мерзкий запах даже смог заглушить травяной аромат, царивший в маленьком доме Эллен. И к ней, вот такой, он не побрезговал бы не то что прикоснуться – он касался ее, но прижаться лицом? Зачем?
Все ее чувства, воспоминания, вопросы Робин читал в глазах Марианны как в открытой книге.
– Чтобы и ты и я – мы оба – почувствовали себя, несмотря ни на что, единым целым, кем мы были и останемся, даже вопреки собственным действиям, в прошлом или в будущем, – не знаю, возможно, я так и должен был сделать. Но…
– Я бы закричала, – тихо, с такой же откровенностью ответила Марианна, – наверное, ударила бы тебя. Когда ты сказал, что должен осмотреть меня как врач, я уже тогда была готова наброситься на тебя с кулаками.
– Ты была так слаба, что едва ли смогла бы сжать пальцы в кулак, – невесело улыбнулся Робин.
– Верно, – кивнула Марианна, – лишь поэтому я подчинилась тебе. Ты даже представить себе не можешь, какой стыд сжигал меня, пока ты ко мне прикасался.
Робин обнял ее и, прильнув губами к виску Марианны, покачал ее, словно ребенка:
– Милая, ты же знаешь, что целитель, делая свою работу, остается только целителем, пока не закончит ее.
– Да, я это знаю, – с усмешкой подтвердила Марианна. Высвободившись из его рук, она посмотрела Робину в глаза прямым немигающим взглядом, – но в ту ночь мои знания не спасали меня ни от боли, ни от стыда.
– Хорошо! – неожиданно легко сдался Робин и улыбнулся с едва заметным лукавством. – Представь, что я ранен. Ты будешь лечить меня или предпочтешь поодаль заливаться слезами?
Марианна зашипела, как рассерженная кошка, и больно шлепнула его по руке:
– Даже представлять не желаю!
– И все же? – настаивал Робин.
Она нахмурилась, недовольно сверкнув глазами, и нехотя ответила:
– Разумеется, лечить. Но надеюсь, что сие испытание меня обойдет стороной, а прежде всего – тебя!
Он выслушал ее отповедь, улыбнулся и едва ощутимым касанием провел ладонью по щеке Марианны.
– Как бы то ни было, родная, я ответил на твой вопрос. И впредь ни слова об отвращении или иной подобной глупости.
Она покивала в ответ, и вдруг вся озарилась улыбкой, как солнечным светом, а из ее глаз хрустальными горошинками посыпались слезы, оросив его грудь и руки.
– Что ты, Мэриан?! – вскинулся Робин, но Марианна легонько надавила ладонью ему на плечо, вынудив лечь.
– Я сейчас так счастлива! – прошептала она, улыбаясь сквозь слезы. – Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива, что мы с тобой снова вместе!
Он тихо рассмеялся, не сводя с нее глаз, исполненных нежным синим сиянием.
– Очень даже могу, мое сердце, потому что я тоже счастлив. Это ты едва ли представляешь себе, как я устал, все это время преодолевая единственное препятствие, разделявшее нас, – тебя саму. Мне не описать тебе всю глубину моего разочарования, когда я увидел в конце мая, как ты провела пальцами по седлу и они окрасились кровью. Я надеялся, очень надеялся, что ты все-таки окажешься в тягости. И куда бы ты делась тогда от меня – больше трех месяцев назад?
Улыбка мгновенно исчезла с ее лица, она вздрогнула и напряглась, как тетива лука:
– О чем ты жалеешь?! О том, что природа или твое лекарство избавили нас обоих от долгих сомнений?
– О том, что наша разлука продлилась, – ответил Робин и, став серьезным, сказал как отчеканил: – Мэриан, у рожденных тобой детей может быть только один отец – я. Запомни это навек.
Робин почувствовал, как она расслабилась, и, хотя слезы еще дрожали на кончиках ее ресниц, напряжение оставило Марианну. Сжав в ладонях ее лицо, он шепнул, завораживая ее синим омутом глаз:
– А о том, что произошло во Фледстане, постарайся забыть. Я понимаю, это непросто, но ты постарайся.
Не удовольствовавшись сказанным, Робин уложил Марианну на спину, принялся нежно целовать ее лицо, нашептывая ласковые слова, и целовал, пока ее глаза не закрылись, а дыхание не стало тихим и ровным. Прильнув щекой к руке Робина, Марианна задремала, слыша его убаюкивающий шепот, согретая теплом его тела.
Она проснулась под вечер. Открыв глаза, Марианна увидела, что Робин, уже одетый, склонился над столом и, тихо насвистывая незнакомую ей мелодию, меняет тетиву на своем длинном и мощном луке. Бесшумно оставив постель и подкравшись к нему, Марианна прижалась щекой к его спине. Робин рассмеялся и обнял ее одной рукой.
– Я всегда любовалась тобой, когда ты стрелял, – призналась Марианна, потершись щекой о его плечо. – Ты целишься так небрежно, почти не глядя, потом резко отпускаешь тетиву – и стрела точно поражает выбранную тобой цель!
– Я всего лишь красовался перед тобой, ласточка, – рассеянно ответил Робин, вновь склоняясь над луком. – Ты и сама отличная лучница и стреляешь очень метко.
– Но не так метко, как ты, – возразила Марианна. – Я помню много твоих выстрелов, когда ты без малейшего усилия из любого положения попадал в цели, до которых мои стрелы даже не долетели бы!
Она вздохнула с сожалением. Услышав ее вздох, Робин обернулся, посмотрел на Марианну долгим, странным взглядом и рассмеялся.
– Сердце мое, я бы удивился, если бы оказалось иначе!
Она обвила его шею руками и шепнула ему на ухо:
– Знаешь, когда я узнала тебя в Ноттингеме?
– Когда вручала мне стрелу Веланда?
– Нет! Когда ты вскинул лук. Немощный старик сразу исчез. И я испугалась, что тебя узнает кто-нибудь еще, и удивилась, что никто, кроме Клэренс, не узнал.
– Гай узнал, правда, не сразу, – ответил с усмешкой Робин. – Если бы ты не увела его, он бы через пару мгновений сообразил, что это я, и никто иной.
– Как же ты мог так рисковать? – упрекнула его Марианна. – Ведь ты должен был знать, что Гай будет там!
– Я знал, что будет, как и то, что он способен разглядеть меня в любом обличье. Но мне известны и его привычки: он терпеть не может состязания лучников, считая их низкой забавой простонародья. Поэтому он остался в шатре, как я и ожидал.
– И для чего тебе был нужен такой риск? Неужели ради того, чтобы никто другой, кроме тебя, не получил бы стрелу Веланда?
Робин посмотрел на нее с улыбкой в глазах и отрицательно покачал головой.
– Нет, Мэри! Ради того чтобы увидеть тебя и хотя бы несколько минут побыть с тобой рядом, услышать твой голос и коснуться твоей руки. То, что ты узнала меня, было неожиданностью, но и бесценным подарком!
– И ты думаешь, что я поверю тебе? – рассмеялась Марианна.
– Милая моя, – усмехнулся Робин, и его глаза стали серьезными, утратив и тень улыбки. – А поняла ли ты, что я едва не увез тебя, когда ты провожала меня в начале весны в Шервуд, и подхватил тебя в седло почти на мосту твоего замка? На то, чтобы не пришпорить Воина, у меня ушли последние крохи благоразумия.
– Не последние! – возразила Марианна и напомнила: – А письмо? Из каких соображений ты его написал?
– Да, письмо! – усмехнулся Робин, вернувшись в те дни, о которых они вспоминали. – После которого я каждый день заставлял себя разглядывать свою комнату и твердил себе, что не имею права увлечь тебя за собой в Шервуд. Что скромное убранство моего жилища не может заменить тебе роскошь твоих покоев, как жизнь в лесу не заменит привычной для тебя жизни.
– Долго ты себя уговаривал? – улыбнулась Марианна, заглядывая в его отрешенные глаза.
– Нет, как помнишь! Однажды ты приснилась мне в одеждах послушницы и сказала, что собираешься принять постриг. Я принялся отговаривать тебя, и тогда ты предложила мне назвать того, за кого тебе следует выйти замуж, сказав, что последуешь моему совету безоговорочно и выбросишь из головы все мысли о монастыре.
– И какое же имя ты назвал? – спросила Марианна, внимательно глядя на Робина.
– Никакого! Я рассердился на тебя за этот вопрос. И тогда ты сказала, что я сам понимаю, что никто, кроме меня, не может стать твоим мужем. Но раз я отказался от тебя, то у тебя нет другого выхода, кроме как постричься в монахини.
– Что же было дальше в твоем сне? – прошептала Марианна, поразившись, насколько же крепкими узами они были связаны еще тогда, когда не были вместе: ведь она действительно собиралась принять обет послушания.
– Я спросил, что нужно сделать, чтобы никогда больше не видеть тебя в монастырских одеждах. И знаешь, что ты мне ответила?
Он посмотрел на нее так, словно ждал ответа, как будто тот разговор происходил наяву, а не во сне. Она легонько сжала ладонями его скулы, дотронулась губами до его губ и ответила в точности так же, как ответила в его сне:
– Знаю. Я сказала: снять их с меня.
Теперь он оказался ошеломлен. Ответив на ее поцелуй, он обнял тонкий стан Марианны и прижал ее к себе с такой силой, словно боялся, что она сейчас исчезнет, как в его сне, стоило ему вызволить ее из плотных одежд послушницы.
– Да, ты так и ответила. А потом растаяла, словно туман, в моих руках, едва я обнял тебя. Я проснулся, снова оглядел свою комнату и вдруг понял, что для тебя имею значение только я сам. Ты никогда не упрекнешь меня в том, что я заставил променять тебя Фледстан или любой из твоих замков на Шервуд. Понял, что перестану жить так, словно каждый мой день – последний, потому что рядом со мной будешь ты, и ради того, чтобы не оставить тебя одну, я сумею разминуться со Смертью.
– Наверное, ты удивишься, но я действительно хотела уйти в монастырь.
– Нет, не удивлюсь. Тем же утром я виделся с Клэр, и она обмолвилась о твоем намерении. Я сделал вид, что не услышал, чем вывел ее из себя. Ох, как Клэр напустилась на меня! Как упрекала! Брат, говорила Клэр, ты же любишь ее, и она любит тебя, так почему ты решил отказаться от нее? Ты же никогда и ничего не уступал без боя! Я ответил ей, что ты не военный трофей, но она не хотела меня слушать. На следующий день я отправился к отцу Туку, надеясь уговорить его помочь мне увидеть тебя. Однажды, когда не осталось сил молча носить бремя любви к тебе, я ему во всем исповедался. И он убедил меня в том, что мои чувства рождены нечаянной встречей с тобой, твоей красотой и очарованием, знанием о нашей помолвке, злостью на то, что тебя преследует Гай, азартом преодолеть разделяющие нас с тобой препятствия. Он тогда много чего наговорил и даже сумел заставить меня почти смириться с тем, что ты для меня недостижима. И когда я попросил его устроить мне встречу с тобой, он чуть с ума не сошел! Даже пригрозил, что обо всем расскажет твоему отцу, чтобы тот пресек саму возможность наших встреч. И в самый разгар нашего спора в церковь вошла ты…
– И ты назвал мое появление знаком Судьбы, – вспомнила Марианна.
– А разве можно было назвать это иначе? Когда я поцеловал тебе на прощание руку, ты едва ощутимо сжала мои пальцы, и я понял, что ты приехала к отцу Туку за тем же, что и я, – попросить его помочь увидеться со мной. Я ждал тебя у церкви, и в моей душе царили такое спокойствие и такая уверенность, что правы мы с тобой, а не весь остальной мир, который внушал нам, что мы не можем быть вместе!
– Именно этим и занимался отец Тук, – рассмеялась Марианна, – а я слушала и думала только о том, что ты ждешь меня, что я сейчас выйду из церкви и увижу тебя.
– Ты появилась и пошла ко мне, как сама Фрейя. Даже трава не приминалась под твоими шагами, – тихо говорил Робин. – Я смотрел на тебя и думал: будь что будет, она моя, и я никому не уступлю ее!
Он опустил на нее глаза, и их губы слились в поцелуе.
– В тот день Клэр сказала мне, что ты любишь меня. И я забыла о монастыре, желая только одного: увидеть тебя и сказать, как давно я тебя люблю и как пуста и бессмысленна моя жизнь без тебя!
Робин улыбнулся и, отстранив Марианну, сказал:
– Значит, нам обоим следует поблагодарить мою сестру, когда мы вернемся домой!
– Так и сделаем! – рассмеялась Марианна и, заломив руки за голову, потянулась всем своим гибким юным телом.
Поймав ее в объятия, он заявил:
– Знаешь, я очень голоден! А ты? – встретившись с ее удивленным взглядом, он рассмеялся, угадав, что она неправильно поняла его. – Если мы поторопимся, то успеем домой к ужину.
Рассмеявшись в ответ, она принялась одеваться. Ее взгляд упал на сорочку, которая так и осталась лежать на полу возле кровати, и Марианна не удержалась от любовной насмешки:
– А сколько было грозных обещаний расправиться с этим несчастным куском ткани, если я его надену! И вот всего лишь обычный голод пересилил жажду иного рода!
Робин повел в ее сторону глазами и усмехнулся.
– Дразнишься? Очень опрометчиво с твоей стороны!
– Ничуть! – ответила Марианна, надевая через голову куртку и застегивая ремень. – Если я правильно помню, сегодня твоя очередь проверять дозорных. Так что я ничем не рискую.
Робин обвел ее ласкающим взглядом с головы до ног, поцеловал в кончик носа и с улыбкой сказал:
– Посмотрим.
****
Джон и Вилл сидели друг напротив друга за столом в трапезной, где Кэтрин и Клэренс накрывали столы к ужину, когда Робин и Марианна показались на тропинке, что вела из леса к лагерю. Робин спрыгнул с коня и подал руку Марианне. Она соскользнула с седла, оказавшись в его объятиях, и он прижался к ее губам долгим поцелуем, не торопясь отпускать.
– Как ты думаешь, чью свадьбу мы вчера праздновали? – спросил Вилл, не сводя глаз с Робина и Марианны. – Мне казалось, что Алана и Элис. Но, может быть, я ошибся? Что скажешь?
Поймав его взгляд, Джон обернулся, увидел Робина, который шел к дверям об руку с Марианной, и расплылся в довольной улыбке.
– Скажу, что мы в самом скором времени отпразднуем еще одну свадьбу! – радостно ответил он и, повернув голову к Виллу, перестал улыбаться.
Вилл пристально смотрел на него взглядом, в котором смешались досада и горечь.
– Забыл поблагодарить тебя, Джон! – тихо сказал Вилл так, словно о чем-то вспомнил.
– За что? – насторожился Джон, не слишком поверив, что его сейчас действительно поблагодарят.
– За ваш со Статли заговор молчания, – усмехнулся Вилл. – Вы обо всем знали, и никто из вас не удосужился сказать мне хотя бы слово! Как не быть благодарным друзьям, из-за молчания которых я опрометчиво едва не завладел сердцем той, что принадлежит моему брату и лорду!
– Сердцем, Вилли? – переспросил Джон, выхватив главное слово из того, что сказал Вилл.
– Провались ты! – резко ответил Вилл, отвернувшись от проницательных глаз Джона, и, встав из-за стола, пошел навстречу Робину.
Братья остановились друг перед другом, обменялись взглядами, не сказав ни слова, и Вилл протянул Робину руку, которую тот крепко пожал. На Марианну Вилл не посмотрел, словно не заметил ее. Робин подошел к Клэренс и прошептал ей что-то на ухо. Она взглянула на него и на Марианну, улыбнулась, кивнула и, не удержавшись, обняла Робина и поцеловала его в щеку.
Вилл, почувствовав на себе настойчивый взгляд Марианны, нехотя встретился с ней глазами и, уступая ее безмолвной просьбе, кивнул в сторону очага.
– Хотела о чем-то поговорить? – усмехнулся Вилл, когда они отошли к очагу, оказавшись от всех, кто был в трапезной, в отдалении. – Я слушаю тебя.
Он посмотрел ей в глаза спокойным открытым взглядом.
– Вилл! – испытывая неловкость, произнесла Марианна. – Я хочу извиниться перед тобой. Тот разговор, что был у нас вчера…
Вилл понял и рассмеялся не слишком добрым смехом, прервав Марианну:
– Забудь о нем, Саксонка! Это была всего лишь блажь. Я довольно много выпил и искал женщину на ночь. А выбирать было не из кого: невеста друга, жена друга, родная сестра, Мартина, которую я терпеть не могу! Вот и все объяснение, почему я заговорил с тобой.
Его слова были намеренно и откровенно оскорбительными. Заметив, как потемнели от гнева глаза Марианны, Вилл, перестав улыбаться, напомнил:
– Откровенность за откровенность, Саксонка! Я был с тобой откровенен, когда мы разговаривали до обеда, а чем ты мне ответила? Умалчиванием? Радуйся, что не попала в беду! Я бы никогда не простил тебе, если бы из-за тебя брат лишил меня дружбы и доверия!
Смерив ее холодным взглядом, Вилл хотел вернуться за стол, но подошел Робин. Бросив на Вилла и Марианну один лишь взгляд, Робин понял, что произошло и почему губы Марианны подрагивают от обиды и гнева. Обняв Марианну, Робин сжал ей локоть в безмолвной просьбе не обижаться на Вилла. Марианна в ответ склонила голову.
Встретившись взглядом с Робином, Вилл вопросительно приподнял бровь.
– Проверишь дозоры? – спросил Робин.
– А чей сегодня черед? – усмехнулся Вилл, прекрасно помнивший очередность.
– Мой, – улыбнулся Робин.
Вилл улыбнулся в ответ и согласно кивнул:
– Ладно, братец! Будешь мне обязан!
Как будто только сейчас обратив внимание на Марианну, Вилл неожиданно отвесил ей глубокий изящный поклон и громко воскликнул:
– Долгих лет тебе, леди Шервуда!
Заметив, как губы Марианны приоткрылись для резкого ответа, Робин поторопился увести ее из трапезной.
– Осторожно, стол! – воскликнула Кэтрин.
– Поздно! – сказал Вилл, наблюдавший за тем, как младший брат налетел на угол стола, за которым сидел Джон, и, поморщившись, потер ушибленное место.
– Эй, Робин! – крикнул ему вслед Джон. – Вы не будете ужинать?
– Что ты кричишь? Ты ведь уже знаешь, как он ужинает, когда не хочет выпускать ее из постели, – усмехнулся Вилл и указал взглядом на Клэренс, которая собирала на большое блюдо разную снедь для Робина и Марианны. – Поэтому замени его на ужине, а я поехал проверять посты. Клэр, прихвати для них вино или сидр!
– Забыла спросить тебя, Вилл! – привычно огрызнулась на него Клэренс, и в ответ Вилл так же привычно улыбнулся.
– А ты? Как же твой ужин? – с беспокойством спросила Кэтрин, придержав Вилла за руку.
– Я не голоден, – ответил он, забирая со скамьи оружие. – Собери мне чего-нибудь с собой, и достаточно.
Джон наблюдал за сборами друга, и в его глазах отразилось неприкрытое сочувствие Виллу.
– Хочешь, я поеду, а ты оставайся, – предложил он.
Вилл обернулся к Джону, и тот поторопился придать взгляду простую дружелюбность. Зная, насколько Вилл горд, он прекрасно понимал: просто дать понять, что его волнение не осталось незамеченным, не говоря уже о сочувствии, значило серьезно задеть гордость старшего брата лорда Шервуда и нарваться на неприятности.
– Нет, не хочу! – сказал Вилл. – Где-то здесь бегает Мартина, пытаясь отыскать Робина. Вот ты и утешишь ее, когда она узнает, где он и с кем. Слез будет целый поток, так что, Кэтти, после поменяй мужу рубашку: эта промокнет!
Расхохотавшись, Вилл вышел из трапезной и свистом подозвал коня.