****
Очнувшись, я увидела над собой светлый полотняный полог. К моему лицу очень близко склонилось мужское лицо, заворожившее меня густой синевой глаз, в которых отражались ожидание и беспокойство.
– Наконец-то вы пришли в себя! – услышала я уже знакомый мне голос.
Граф Роберт выпрямился, легко поднялся с колен и, оставив меня на мгновение, вернулся с кубком в руке.
– Выпейте, леди Беатрис, вам станет лучше.
Подведя ладонь под мою голову, он помог мне приподняться и приставил кубок к губам. Я послушно выпила горькую жидкость, и в груди разлилось благостное тепло. Дышать стало гораздо легче.
– Что со мной случилось?
– У вас пошла горлом кровь, вы потеряли сознание и чуть не упали с лошади. К счастью, вас успели подхватить, – ответил он.
– А где я сейчас?
– В моем шатре. Я приказал разбить лагерь.
– Ради меня?
Он улыбнулся, и я невольно ответила тем же: такой невыразимо обаятельной была его улыбка.
– Не могли же мы бросить вас в таком состоянии! – сказал граф Роберт.
Отставив в сторону пустой кубок, он взял мою руку, внимательно осмотрел ее и поднял на меня глаза.
– Вы позволите мне послушать, что происходит с вашими легкими? – спросил он, и я вспомнила: он не только наместник короля, граф и воин, но и врач.
Я прикрыла глаза в знак согласия, он растянул ослабленную шнуровку моего платья и распахнул сорочку. Заметив мое смущение, граф Роберт ласково и ободряюще улыбнулся, склонил голову и прижал ухо к моей груди.
Я почувствовала тепло его щеки, невольно вдохнула запах мягких темных волос – они пахли родниковой водой и травами, – и сердце забилось быстрее. «О чем ты думаешь, глупая?» – укорила я себя, и все равно не могла не признать, что мне приятно его прикосновение.
Он поднял голову и медленно запахнул на мне сорочку и платье. Его лицо было очень печальным, и такими же печальными стали глаза. Немного робея, я дотронулась до его руки:
– Ваша светлость, я все о себе знаю. Лекари сказали мне, что я больна чахоткой.
– Как давно они это сказали, леди Беатрис?
– Год назад.
Он невесело улыбнулся:
– Боюсь, они опоздали примерно на полтора года.
– Какая разница? Ведь чахотка неизлечима!
– Если поймать ее в самом начале, то с помощью правильно подобранных лекарств удается держать ее в узде годы и годы, – вздохнул граф Роберт.
– Зачем оттягивать то, что все равно неизбежно?
– Чтобы жить, леди Беатрис. Ради того, кому вы нужны.
Лайонел! При мысли о сыне я опечалилась, и тут же в груди раздалось угрожающее хриплое бульканье. Граф Роберт немедленно положил ладонь мне на грудь. От нее разлилось едва ощутимое тепло, и я почувствовала, как дыхание успокоилось, а звуки в груди стихли.
Наши глаза встретились, и я попросила:
– Скажите мне правду, ваша светлость. Я не боюсь услышать ее.
Граф Роберт провел ладонью по моей голове, и никогда еще ни один мужчина не касался меня так ласково.
– Вы мужественная женщина, леди Беатрис. Правда неутешительна: от ваших легких почти ничего не осталось.
Я нашла в себе силы улыбнуться ему, лишь бы он перестал быть таким печальным из-за меня.
– Мы все однажды умрем, ваша светлость. Бояться надо не смерти.
– И вы ее не боитесь, – понимающе улыбнулся он и, поцеловав меня в лоб, поднялся с колен. – Оставьте церемонное обращение ко мне, леди Беатрис. Я отправил гонца в замок вашего супруга, – его голос принял деловитый тон, и я поняла, что граф Роберт хочет отвлечь меня от горьких мыслей. – Конечно, я мог бы и сам доставить вас в замок Гая, но, полагаю, это было бы неправильно и много опаснее для вас.
Как непринужденно слетело с его губ имя моего супруга, словно Гай был одним из его знакомых, но не врагом!
– Вы правы. Мой супруг все равно за мной не приедет, предпочтет кого-нибудь прислать вместо себя, – ответила я и призналась: – Не ожидала, что вы узнаете меня!
– Как же я мог не узнать вас, леди Беатрис? С моей стороны было бы черной неблагодарностью забыть женщину, которой я обязан жизнью. Вы держались с поразительной смелостью в той ситуации, весьма непростой для вас.
Мне было приятно, что он похвалил мою смелость и отозвался обо мне так, словно я по собственной воле принимала участие в его освобождении. Но я честно сказала:
– Вообще-то мне было страшно как никогда, граф Роберт. Я отчаянная трусиха.
Он бросил на меня очень внимательный взгляд и покачал головой:
– Нет, леди Беатрис, вам присуща смелость. Не та, которая охватывает человека в краткие минуты опасности, а та, что поддерживает его долгие годы.
Больше он ничего не сказал, но я поняла его мысль: смелость жить с таким человеком, как мой супруг. Днями раньше я возмутилась бы и начала возражать, убеждая его в достоинствах Гая, а сейчас промолчала и спросила о другом:
– Граф Роберт, ваша супруга… Я знаю, что она с вами, но в шатре ее нет. Почему?
Он грустно улыбнулся и ответил:
– Марианна решила, что ее вид взволнует вас и кровотечение возобновится.
– Это не так. Прошу вас, позовите ее. Я очень хочу увидеть леди Марианну! Мне надо поговорить с ней, если вы позволите.
– Значит, ваш гнев на нее остыл? – уже с иной, лучезарной улыбкой осведомился граф Роберт.
Встретившись с ним глазами и прочитав в них полное понимание всех моих чувств, я неожиданно рассмеялась беспричинным веселым смехом. Мне было так хорошо и легко в обществе графа Роберта! Рядом с ним не оставалось места печальным мыслям, ничему, кроме светлой и тихой радости.
Откинув полог, он произнес ее имя, и в шатре появилась леди Марианна. Было ли тому причиной солнце, светившее ей в спину, но она показалась мне окруженной ореолом света.
– Мэриан, у нашей гостьи мало сил. Не позволяй ей говорить слишком долго! – сказал граф Роберт. – На столе кубок с лекарством – напои ее через половину часа.
Полог сомкнулся за его спиной, и мы с леди Марианной остались в шатре вдвоем. Она подошла ко мне, опустилась на колени и осторожно взяла мою руку в свои ладони, не сводя с меня глаз. Я вдруг заметила, какие у нее необыкновенные глаза: большие, цвета светлого серебра, слишком светлые, чтобы их можно было назвать красивыми, но такие они и были – завораживающие странной своей красотой.
– Стоило вам увидеть меня, и вы потеряли сознание, – прозвучал ее певучий, такой обворожительный голос. – Вспомнили тот давний день, когда я взяла вас в заложницы?
– Я никогда его и не забывала, – ответила я.
Ее лицо омрачилось. Перевернув правую ладонь леди Марианны, я увидела на ней едва приметную узкую полоску.
– Вы в самом деле порезали руку тогда? – спросила я. – Зачем?
Леди Марианна бросила взгляд на свою ладонь и грустно улыбнулась:
– Чтобы пошла кровь. Однажды мы с братом моего мужа попали в засаду. Со мной удалось справиться быстро, а Вилл занял бы больше времени. Он ведь очень искусный воин! Чтобы вынудить его сложить оружие, Гай приставил мне к горлу нож и предложил Виллу выбирать: умереть в бою, но увидеть, как прежде убьют меня, либо сдаться добровольно. Я знала, что угроза пустая, – не за тем Гай захватил меня, чтобы сразу убить. Но он оцарапал ножом мне шею, и Вилл сдался при виде моей крови. В Руффорде Гай не поверил, что я убью вас. Чтобы он перестал сомневаться, я повторила то, что сделал он сам. Но причинить вред вам я не могла, поэтому у меня оставался единственный выход: выдать свою кровь за вашу.
– Он сильно досадовал, что сразу не разгадал вашу уловку! – усмехнулась я.
Леди Марианна вскинула на меня глаза.
– Леди Беатрис, я очень виновата перед вами и рада возможности попросить прощения за то, что вовлекла вас в войну, в которой вы не участвовали, да и не должны были участвовать.
– Если бы можно было повернуть время вспять, вы поступили бы иначе? – спросила я и, увидев, как ее глаза сузились и приняли отблеск стали, уверенно ответила: – Нет. Вы сделали бы то же самое, как тогда. Почему же вы просите прощения за то, в чем не раскаялись? Дело ведь не в вас, а в моем супруге. Будь Гай иным, вам не пришлось бы угрожать ему моей смертью, чтобы он освободил графа Роберта.
Леди Марианна глубоко вздохнула и высоко подняла голову.
– Да, я не раскаиваюсь и не оправдываюсь. Возможно, располагай мы в тот день большим запасом времени, то нашли бы иной выход. Но время было на исходе. Мы не успевали добраться до Руффорда раньше Гая. Как только бы он обнаружил, что меня нет с Робином и Джоном, то сразу понял бы, что я отправилась в Шервуд за помощью, и казнил бы обоих прямо в Руффорде.
– Почему граф Роберт остался в Руффорде, а вас отослал?
– Джон был ранен и потерял много крови. Кому-то надо было остаться с ним, и тот, кто оставался, рисковал попасть в руки Гая. Поэтому Робин остался с Джоном, а мне приказал мчаться в Шервуд и привести стрелков.
– Вы сильно опасались за жизнь графа Роберта?
– Очень сильно, леди Беатрис! Я ведь знаю, как Гай ненавидит его.
Ей ли не знать, если силу этой ненависти она испытала на себе!
– Но потом я не могла найти себе места. Мало того что я навлекла на вас гнев Гая, но и заставила переволноваться до обморока. Если бы у вас случился выкидыш, я бы не простила себе такой беды. Когда я узнала, что у вас родился сын, у меня камень с души упал.
– Вы были рады рождению моего ребенка, зная, что его отец – Гай, по чьей вине вы потеряли собственного сына? – переспросила я, не в силах в это поверить.
Лицо леди Марианны приняло замкнутое выражение, она глухо сказала:
– В том несчастье есть немалая доля моей вины. Я допустила непростительную оплошность, попала в засаду не только сама, но и увлекла в нее Вилла, поставила под удар жизнь Робина. Он ведь пошел на смертельный риск, вызволяя нас из Ноттингема.
– Разве граф Роберт мог поступить иначе?
Она улыбнулась с такой любовью при имени мужа, что я с трудом удержалась от слез.
– Нет, леди Беатрис, не мог. Но, не забудь я при виде письма брата об осторожности, не нарушь приказ Робина из-за желания расспросить якобы гонца Реджинальда, Робину не пришлось бы рисковать собой, а наш сын родился бы в положенный срок живым и здоровым.
Я ждала, что она заговорит о пытках, которым ее подвергли по воле моего супруга, но об этом леди Марианна так и не обмолвилась. Она заставила себя улыбнуться и очень нежно сказала:
– У нас родилась дочь, наша малютка Гвендолен, и Робин в ней души не чает. Жаль, что она наш единственный ребенок.
– Пока единственный, – поправила я леди Марианну. – Вы молоды, будут и другие дети, а среди них и сыновья.
Она ничего не ответила и, выполняя указание графа Роберта, напоила меня лекарством.
– Леди Марианна, вы говорили так, словно вины Гая в потере вами сына не было вовсе, но ведь это не соответствует истине. Если уж следовать вашему примеру, то и я должна признать, что сама виновата в том, что угодила к вам в заложницы.
– В чем же вы усматриваете свою вину? – ласково спросила леди Марианна, глядя на меня с доброй снисходительностью, словно я была маленькой девочкой, случайно вмешавшейся в дела взрослых.
Я тоже могла повиниться в неосторожности: ведь моя прогулка была верхом легкомыслия. Леди Марианну хотя бы оправдывало желание получить известия о брате, у меня же подобного оправдания не было. Но я предпочла сказать главное:
– В том, что вышла замуж за Гая Гисборна, чем и навлекла на себя все свои несчастья.
Леди Марианна ответила мне долгим внимательным взглядом.
– Он жестоко обходится с вами, леди Беатрис?
Не так, как с вами, хотелось ответить мне, но, поскольку она до сих пор в нашем разговоре ни разу не коснулась того, о чем мне поведал дядя Роджер, я ответила иначе:
– Он равнодушен ко мне и всем своим отношением, даже видом дает понять, что я не жена, а обуза.
– Но вы-то неравнодушны к нему, – тихо заметила леди Марианна. – Я помню, как сильно вы были влюблены в него, не могли скрыть ревность, стоило ему заговорить со мной.
– А вы, леди Марианна? Вы были влюблены в Гая? – спросила я, не спуская с нее глаз.
Она медленно покачала головой:
– Нет, леди Беатрис, ни одного дня. Еще до того как я познакомилась с Гаем, судьба свела меня с Робином, и я влюбилась в него с первого взгляда, не зная о том, кто он на самом деле, что мы с ним обручены. Я взывала к рассудку, напоминая себе, что лорд Шервуда, объявленный вне закона, заочно приговоренный к казни, никогда не сможет стать моим мужем. Но поладить с сердцем разум так и не сумел.
Она говорила, а ее глаза сияли, губы мечтательно улыбались, и лицо осветилось изнутри волшебным сиянием драгоценного камня. Мне стало очень тепло, словно я долго мерзла и меня вдруг пригласили погреться к костру.
– Тогда, в Ноттингеме, вручая награду, вы знали, кому ее вручаете? – спросила я еле слышно, лишь бы не спугнуть этот волшебный огонь, не погасить его нечаянным дуновением.
– Конечно, – с прежней очень нежной улыбкой ответила леди Марианна, – я узнала его, как только он вскинул лук, до его самого первого выстрела!
– Гай так и не смог понять причину, по которой граф Роберт решил принять участие в том состязании, зная, что сильно рискует быть схваченным.
Она посмотрела на меня сквозь ресницы, улыбнулась, и я поняла: причина заключалась в ней одной. Граф Роберт хотел повидать ее и повидал, отмахнувшись от мыслей об опасности для себя самого.
Леди Марианна открыла мне свое сердце, и в ответ мне захотелось довериться ей.
– Вы сказали, что я неравнодушна к Гаю. Так и было, леди Марианна. Я очень сильно любила его, даже когда он окончательно охладел ко мне, отвернулся от меня.
Она чутко уловила, что я говорю о своей любви в прошедшем времени, и спросила:
– Что изменилось?
– Я поняла, что не знаю его, что представляла себе Гая совершенно другим, и теперь пребываю в полной растерянности. Леди Марианна! Вы просили у меня прощения, но это я должна…
От волнения у меня начался кашель, и леди Марианна поспешно положила пальцы поверх моих губ, заставив меня умолкнуть. Ее тонкие пальцы были теплыми и пахли соком имбирных стеблей. Я глубоко вдохнула этот запах – и кашель прошел.
– Я обязана сказать вам! В обители, из которой я возвращаюсь, я встретила своего дядю – Роджера Лончема.
Леди Марианна вздрогнула, едва я произнесла это имя, и от ее лица отлила кровь. Не дав ей отдернуть руку, я горячо воскликнула:
– Он раскаялся, горько раскаялся в том, как обошелся с вами! Он рассказал мне, что вас пытали и потому вы потеряли сына. Я все знаю, леди Марианна! И теперь я прошу у вас прощения за всех моих родственников, которые причинили вам столько несчастий!
Леди Марианна улыбнулась задрожавшими побледневшими губами и, низко склонившись надо мной, поцеловала меня в лоб.
– Бедное невинное дитя! – услышала я ее шепот. – Ты никому не делала зла, тебе ли просить прощения?
За пологом послышались голоса, и в шатер вернулся граф Роберт в сопровождении мужчины, в котором я узнала одного из вольных стрелков. Вилл – так его называла леди Марианна.
– Мой брат сэр Уильям Рочестер, – кратко отрекомендовал его граф Роберт.
– Леди Беатрис! – склонил голову в быстром поклоне сэр Уильям.
Они посмотрели на леди Марианну, и она поднялась с колен.
– Что случилось, Робин? – с тревогой спросила леди Марианна.
– Я только что получил письмо. Король Ричард ранен стрелой. Сначала рану сочли неопасной, но она воспалилась, и состояние короля таково, что лекари уже не надеются на благополучный исход.
– Король Ричард умрет? Кто же унаследует трон?
– Претендентов двое: принц Джон, разумеется, и племянник короля Артур Бретонский.
– Но ведь он еще очень юн!
– Вот именно, а принц Джон слишком долго томился в ожидании короны. Все будет зависеть от того, кого поддержат лорды королевства. Я должен немедленно ехать в Лондон, Мэриан, а тебе надлежит вернуться в Веардрун.
Леди Марианна неотрывно смотрела на графа Роберта, и он, успокаивая, взял ее за руки, привлек к себе и поцеловал в лоб, а потом в губы, не стесняясь брата и меня.
– Все будет хорошо, милая, обещаю тебе!
Они улыбнулись друг другу, и такими светлыми были их лица, что я не могла отвести глаз. Я поняла, что не только она, но и он полюбил ее в самую первую встречу и любовь их ничуть не остыла за годы, минувшие с того далекого дня.
В шатер с поклоном вошел ратник и о чем-то шепнул графу Роберту.
– Пусть войдет, – сказал граф Роберт и обернулся ко мне: – Ваш супруг прислал за вами, леди Беатрис.
В шатре появился Джеффри. Он поприветствовал графа Роберта и леди Марианну таким почтительным поклоном, которым на моей памяти никогда не удостаивал Гая. Но сэр Уильям получил от Джеффри лишь едва заметный и довольно небрежный кивок, что совершенно не обескуражило брата графа Роберта, который и сам рассматривал Джеффри с бесцеремонным любопытством.
– Что, сэр Гай не отважился явиться лично? – с иронией спросил сэр Уильям.
– А вы горели желанием встретиться с ним, лорд Уильям? – с не меньшей иронией осведомился в ответ Джеффри.
– Напротив! Такого желания нет ни у моего брата, ни у моей жены, ни у меня, – сказал граф Роберт, устремив на Джеффри спокойный взгляд. – Но отсутствие твоего господина, возможно, огорчило леди Беатрис.
– Нет, граф Роберт, я вовсе не огорчена! – откликнулась я словами, неожиданными для меня самой.
Джеффри осторожно вскинул меня на руки и хотел покинуть шатер, но я остановила его.
– Граф Роберт! Леди Марианна! Наверное, мы с вами больше никогда не увидимся, во всяком случае на этом свете. Я желаю всего самого доброго вам обоим, и да хранит вас Господь от любого зла!
– Вознаградит он и вас за доброе сердце, леди Беатрис, – ответил граф Роберт, а леди Марианна поцеловала меня в щеку, как сестра целует сестру.
На этом я с ними рассталась. Джеффри поднес меня к лошади и, не выпуская из рук, сел в седло. Как только мы покинули лагерь графа Роберта, нас окружили наши ратники, до той минуты державшиеся поодаль. По знаку Джеффри отряд двинулся резвой рысью. Мне очень хотелось оглянуться хотя бы на шатер графа Роберта, если не на него самого, но я сдержалась. Прикрыв глаза, я прислонилась затылком к плечу Джеффри и поймала себя на том, что улыбаюсь. Меня ждала встреча с Гаем, но впервые она совершенно не волновала меня, не вызывала ни радости, ни страха. Такое чувство, что вместе с лекарством граф Роберт напоил меня тем, что исцеляет и от самого Гая, и от любых чувств, связанных с ним.
– Он удивительный человек! – вдруг услышала я негромкий голос Джеффри. – Рядом с ним и дышится привольнее, и плечи сами собой расправляются. Вы ведь это тоже почувствовали?
– Да, Джеффри, – так же тихо ответила я. – Само его присутствие дарит радость и наполняет душу светом. Одного не могу понять: за что мой супруг так ненавидит графа Роберта?
– За превосходство во всем, – сказал Джеффри с такой убежденностью, словно размышлял над тем же вопросом долгие годы. – А то, что граф Роберт превосходит сэра Гая без всяких стремлений к тому, просто в силу своих достоинств, лишь усугубляет его ненависть.
– Джеффри, в обители я повстречала сэра Роджера, моего дядю. Он поведал мне о многом, чего я не знала и во что мне трудно поверить. Помнишь, когда мы возвращались из Руффорда, ты сказал, что леди Марианна потеряла сына из-за волнений особого рода? Говоря это, ты подразумевал пытки?
Я почувствовала, как Джеффри напрягся всем телом. Запрокинув голову, я заглянула ему в лицо и поразилась тому, как оно потемнело.
– Да, миледи, – сказал Джеффри так, словно выдавил ответ через силу.
– Как ее пытали?
– Жестоко, без всякого снисхождения к положению, в котором она находилась, – глухим и монотонным голосом заговорил Джеффри. – Прикладывали к телу раскаленное добела железо, хлестали плетьми, в которые были вплетены полоски металла, разрывавшие кожу. Дальше ее ждала дыба, но после плетей леди Марианну не смогли привести в чувство, как ни старались. Только это и спасло ее: на дыбе она бы умерла.
Перед глазами встала жуткая картина того, о чем скупыми словами рассказывал Джеффри, и я содрогнулась от ужаса.
– И все это – дело рук моего мужа? – прошептала я онемевшими губами.
Он не ответил, но, посмотрев ему в глаза, я прочитала ответ в них – потемневших от душевной боли глазах Джеффри. Мои сомнения окончательно разрешились, а любовь к Гаю иссякла, словно ее никогда и не было, словно она не мучила меня долгие пять лет.
– Когда ты привез его, раненного стрелой, он, едва придя в себя, был почти удивлен, увидев тебя. Почему? Ты осуждал его? Хотел оставить? И Гай знал или догадывался, что ты осуждаешь его? – Джеффри молчал, но я продолжала допытываться: – Я же заметила, с каким уважением, почти восхищением ты смотрел на графа Роберта. Ты и сам назвал его удивительным человеком. Почему же ты служишь Гаю, а не ему?
– Да, я служу сэру Гаю, но не во всем одобряю, и в том деле вовсе не одобрял. Но его ранили, он оказался при смерти, а раненого не бросают, будь он даже не господин, а просто соратник. Что же до вашего вопроса о графе Роберте…. Служить ему многие бы почли за честь, но граф Роберт сам выбирает себе слуг и друзей.
– Я не заметила в нем враждебности, когда он с тобой разговаривал. Как бы ты поступил, предложи граф Роберт тебе службу в своей дружине?
– Подобное предложение попросту немыслимо! – отрезал Джеффри.
– И все же? – продолжала настаивать я.
Он задумался и глубоко вздохнул:
– Я не перебежчик, миледи.
Мне стало понятно, что этот разговор ему тягостен, и я замолчала, но ненадолго. Память неожиданно вернула меня в прошлое, где крылось одно непонятное мне обстоятельство. Дядю Роджера я не спросила, но, может быть, Джеффри знает ответ?
– Ты помнишь день, когда барон Невилл, защищая леди Марианну от дяди Роджера, объявил, что она помолвлена с графом Хантингтоном?
– Помню, миледи, – сдержанно ответил Джеффри.
– Почему от него скрыли, что он жив? Напротив, сэр Рейнолд и дядя Гесберт пытались его уверить, что граф Роберт погиб при взятии Веардруна! Почему они не сказали, что он и лорд Шервуда – один и тот же человек?
– Именно поэтому. Сэр Роджер был одним из приближенных принца Джона. Ни сэр Рейнолд, ни лорд Гесберт, а пуще них сэр Гай не желали, чтобы принц услышал о графе Хантингтоне и проявил интерес к делам Средних земель. Зная фамильный нрав Рочестеров, он понял бы, что его ввели в заблуждение относительно так называемых шервудских разбойников. Имя графа Хантингтона открыло бы ему всю правду!
– Какую правду?
– Что это не просто разбойники, их не горстка, а сэр Рейнолд и сэр Гай ведут войну, в которой заведомо обречены на поражение. Полагаю, принц был бы сильно разгневан на них за утаивание истинного положения дел, а им пришлось бы сознаться в том, что они не в силах одолеть графа Роберта. Ведь он из Шервуда управлял всеми Средними землями! Он, а не сэр Рейнолд, и даже не сэр Гай. И об этом узнал бы принц Джон?! Потому-то сэр Рейнолд из осторожности, а сэр Гай более из самолюбия предпочли оставить сэра Роджера в неведении.
Мы замолчали, и я задремала под мерный стук копыт, когда Джеффри вновь заговорил, предложив обсудить мое возвращение:
– Сэр Гай не знает, что вы были гостьей графа Роберта. Гонца принял я и доложил сэру Гаю, что вам стало плохо на обратной дороге. Вы можете не говорить, что граф Хантингтон принял в вас участие.
– Какой смысл в умалчивании? – возразила я. – Кто-нибудь обязательно проговорится. Ратники, например.
– Они будут молчать, миледи, – уверенно заявил Джеффри.
– Не ратники, так слуги, что были со мной. Он все равно узнает, Джеффри, так лучше от меня, чем от слуг, – ответила я с безмятежностью, вернувшейся в сердце от одного лишь упоминания имени графа Роберта.
– Подумайте, миледи! Хорошенько подумайте! – настойчиво предупредил Джеффри.
Я рассмеялась:
– О чем думать, Джеффри? О том, насколько сильно он разозлится? Мне все равно. Я промолчу только в одном случае – если, рассказав ему все как есть, подведу тебя.
– Нет, миледи, меня вы не подведете. Я найду что ответить сэру Гаю.
– Тогда не вижу смысла в уловках.
Гай, разумеется, не встречал меня ни у ворот, ни во дворе замка. Осведомившись о нем, я услышала в ответ, что он собирается в трапезную, и Лайонел вместе с ним. Сколько раз я пыталась убедить Гая, что сыну вредна еда, которую готовят для взрослых, но это было бесполезно.
Приказав подать воду для умывания, я пожелала, чтобы мне помогла переодеться Джоанна. Подобные услуги не входили в ее обязанности старшей над челядью замка, но я позвала Джоанну, желая услышать ответ на вопрос, который всплыл в моей памяти после встречи с леди Марианной. Однажды давно я задавала его – и не кому-нибудь, а Джоанне. Тогда я удовольствовалась ее ответом, но сегодня усомнилась в нем и желала узнать правду.
Джоанна пришла – молчаливая, очень сдержанная. Она всегда была такой, сколько я ее знала. Склонна ли она к откровенности? Ведь было время, когда я превратилась в настоящую фурию, озлобившись на пренебрежение Гая, одновременно сопровождавшееся его неверностью, которую он не заботился скрывать от меня. Для Гая я не была достойным противником. Не в моих силах было призвать его к ответу, и я занялась тем, что шпыняла служанок, побывавших в его постели. Джоанне доставалось от меня больше всех, поскольку Гай очень часто одаривал ее своей благосклонностью. Потом я усовестилась, взяла себя в руки и посчитала за лучшее закрыть на все глаза. Но до того я успела подстроить Джоанне немало каверз, одна из которых едва не закончилась ее гибелью. Не думаю, чтобы она забыла об этом, и все же я надеялась, что сумею разговорить ее.
Сделав реверанс, Джоанна осведомилась, какое платье я желаю надеть. Я ответила. Она принесла выбранный мной наряд, разложила его на кровати и собиралась помочь мне снять дорожное платье, испачканное пылью и пятнами крови. Я остановила ее и, глядя Джоанне в лицо, – ее глаза упорно смотрели в пол – сказала:
– Впервые прибыв в замок, я удивилась, что слуги и ратники странно поглядывают в мою сторону, словно я заняла чужое место. Я даже спросила тебя, не был ли сэр Гай ранее женат или помолвлен. Ты ответила: нет.
Не выказав удивления, Джоанна пожала плечами:
– Я сказала вам правду, миледи.
– Не всю!
Она наконец вскинула на меня глаза, и я, чтобы она не сочла мои слова обвинением в умолчании или лжи, поторопилась объяснить, смягчив голос:
– Да, он не был женат или помолвлен до брака со мной, но чье место я все-таки заняла? Скажи мне, Джоанна, не бойся! Ты не рассердишь меня и не ранишь. Я и сама догадываюсь, но желаю знать наверняка. Ты сделаешь мне одолжение, если ответишь с предельной честностью.
Испытующе глядя на меня, Джоанна продолжала молчать, и тогда я сама произнесла:
– Леди Марианна, верно?
Это имя отомкнуло уста Джоанны, и она призналась:
– Ее боготворила и челядь, и дружина, все до последнего человека. Мы мечтали, чтобы однажды свершилось чудо и леди Марианна прибыла в этот замок нашей госпожой.
– И Джеффри? – спросила я неожиданно для себя.
– Джеффри – особенно! Если сэр Гай видел в леди Марианне будущую супругу, то в глазах Джеффри она была и остается небесным созданием.
– Чем же она покорила вас?
– Она!.. – тихо и жарко выдохнула Джоанна и мечтательно улыбнулась. Ее лицо просветлело, глаза затуманились, словно ей открылось чудесное видение. – Она обращалась с нами как с равными, не снисходя, а возвышая до себя. Разговаривать с ней было счастьем, слушать ее – блаженством, служить ей – честью. С какой заботой она относилась к тем, кто просил ее как целительницу о помощи! Когда она гостила здесь, неизменно находила время для всех, кто в ней нуждался. Сэр Гай, однажды застав ее за лечением, разгневался на ратника, чью рану она перевязывала. Леди Марианна вступилась, и сэр Гай никогда больше ни словом не пенял никому из челяди или дружины за обращение к ней, лишь приказал не утомлять ее, не докучать чрезмерно. Да, мы очень ждали ее!
– А когда вместо нее появилась я, каждый из вас исподволь сравнивал меня с ней, и не в мою пользу. Верно?
– Что никоим образом не умаляет почтения к вам, – учтиво сказала Джоанна. – Она и вы очень разные, но вы неизменно оставались для нас милостивой и доброй госпожой!
Печально усмехнувшись, я покачала головой, отвергая ее великодушие:
– Не надо, Джоанна. Я не была ни доброй, ни милостивой, и кому, как не тебе, это знать!
– Вы были в своем праве, – вздохнула Джоанна, – изрядно претерпев от холодности сэра Гая, а я в числе прочих тому способствовала, пусть и не желая вам зла.
Выходит, я всем здесь казалась ненужной, и впрямь занявшей не свое место… Но, войди леди Марианна в этот замок госпожой и супругой Гая, неужто он думал, что она стерпит то, с чем я была вынуждена смириться? Его неверность в первую очередь? Я спросила Джоанну, что она думает по этому поводу, и увидела, что ей очень не хочется отвечать. Поняв, что она опасается ранить меня, я подбодрила ее улыбкой:
– Я ведь сказала: ты не причинишь мне боли. Она исчерпана до донышка, наконец-то!
Не знаю, поверила мне Джоанна или нет, но в ее глазах отразились печаль и сочувствие.
– Сэр Гай был твердо намерен хранить леди Марианне верность, – ответила она. – Даже когда она носила бы дитя! Так он сказал, и выражение его глаз, лица, сам его голос – все свидетельствовало о том, что он свято верит в свои слова и не отступит от них ни на шаг.
– Сказал кому?
– Мне, например. Подчас сэр Гай снисходил до откровенных бесед со мной, поверяя мысли и открывая душу.
Я не удержалась от смешка:
– У моего супруга, оказывается, есть душа? Вот уж в чем бы заподозрила его в самую последнюю очередь!
Поймав мой взгляд, Джоанна усмехнулась:
– Мне понятно ваше удивление, госпожа. За годы, проведенные в этом замке, я познала сэра Гая до самых кончиков его ногтей и говорю не о теле. Он очень тяжелый человек, может быть крайне жестоким. Вы многого не видели, госпожа, не знаете, к примеру, с какой беспощадностью он расправляется с отступниками. А мне довелось повидать! Всем было приказано смотреть для урока, не мне одной. Да, я хорошо знаю злую часть сэра Гая, но знаю и добрую. У него есть душа.
Глядя на ее порозовевшее лицо, я вдруг поняла:
– Ты любишь его! За что, Джоанна?
Она растерялась, смутилась, но, видя, что я продолжаю смотреть на нее спокойно, без тени ревности или возмущения, заговорила:
– Мне только-только минуло четырнадцать лет, я воспитывалась в приюте, которому покровительствовал лорд Гесберт. Путь из приюта был один – в монастырь, а я изнывала при мысли о монашеской стезе, не чувствуя к ней призвания. Умываясь, подолгу смотрела в воду, любуясь своим отражением, не вспоминая, что тщеславие наказуемо. И вот лорд Гесберт пожелал, чтобы я прислуживала за столом ему и его гостям. Эти пирушки… Для выбранной лордом Гесбертом воспитанницы они заканчивались муками и позором на всю оставшуюся жизнь. Сэр Гай, гостивший в те дни в Герефорде, избавил меня от этой жалкой доли. Я стала его любовницей и – великодушно простите меня, госпожа! – остаюсь ею и по сию пору. Кто-то сочтет мою участь незавидной, но, поверьте, она много лучше той, что меня едва не постигла.