– Об одном прошу тебя, сын: не выпытывай то, что пока утаила. Придет час, и узнаешь, кто ты и чей ты. Открою только, что отец твой из лучших сынов Иудеи, и нет его в живых. Умер герой, и алчные стервятники возжелали завладеть его достоянием. Кабы я не спаслась бегством, и вас младенцев не унесла с собой, надругались бы над нами и продали в рабство разбойники те. Безжалостные, они по сей день грозят новыми бедами, и мы с сестрой твоей прячемся, и Боже храни нас от длинной руки лиходеев. Верю, по справедливости воздастся за зло. Когда соблаговолит Господь настоящие лица преступников Сиону открыть, тогда и тайна наша откроется. Я вижу, что близок час торжества, и дух Божий витает над нами. Не даром ты, простой пастух, взят от стада в дом важного вельможи и добываешь себе честь и славу. Дом, где любят – родной дом.
При этих словах Амнон вздохнул тяжко и понурил голову.
– Верно, матушка. Иядидья дал мне кров и защиту, но с ними и душевную муку, ибо слишком высоко взвились мечты пастуха, и, поверь, милее было с овцами!
– Высоки мечты твои? Откройся матери, сын.
– Взгляни на кольцо на моей руке: это – знак любви, полученный мной от Тамар. И я люблю ее горячо, и нет надежды!
Мать и дочь рассмотрели кольцо. Невольно вспомнила девица другое кольцо, что на Кармеле получила в подарок от Теймана. Мать спросила, чьи имена вырезаны на кольце, и Амнон рассказал всю историю от начала до конца.
– Надейся на Бога, и сердце успокоится, – утешила мать.
И долго еще, до самого рассвета говорила Наама сыну слова теплые, материнские.
– Солнце восходит, и вы, дети, как свет зари для матери! – воскликнула Наама, обнимая сына и дочь.
– Неужели не увижу вас вновь? – вскричал Амнон.
– В другой раз подошлю к тебе Уца, работника Авишая. С ним передам, где и когда вновь увидимся. Смотри же, береги нашу тайну от чужих глаз и ушей.
Амнон покинул убогую обитель, и в сердце пусто.
Бдительный Пура заметил странное ночное исчезновение хозяина. Только вышли за дверь Амнон и Авишай, усердный слуга – за ними. Держался поодаль и выследил их до самой хижины. Поторопился обратно домой, опасаясь, что Амнон вернется раньше и, не застав его в верхней комнате, заподозрит неладное.
Наутро Пура предстал перед Зимри, и выложил, что узнал ночью. “Жаль, что не подглядел в окно хижины и не подслушал разговор. Впредь продолжай следить за хозяином своим и мне доноси”, – распорядился Зимри.
Глава 13
Хэла признает мужнино превосходство
– Внимательно слушай меня, Хэла, – важно и торжественно начал Ахан обращенную к жене речь, – Господь сурово наказал Матана за преступления, в которые тот и нас с тобой вовлек. Дух мой сломлен, ужас леденит сердце, и конец наш будет страшен. Жизнь учит прощать и искать прощения. А посему, во искупление греха, нам следует вернуть изгнанников дома Иорама.
– В своем ли ты уме, Ахан? Забыл, кто в этом доме живет? Тех вернуть – Азрикама изгнать! И это притом, что сын наш подобрел и осыпал нас благодеяниями!
– Прежде чем возражать, выслушай до конца, женщина! Я задумал и изгнанников вернуть, и этим Азрикама возвысить. Известно тебе, у Наамы есть дочь, писаная красавица. Уверен, лишь увидит ее Азрикам – и страстно возжелает. А я скажу Нааме, что, вот, из ревности и ненависти к Хагит Матан поджег дом ее и дом слуг ее. И увидал поджигатель, что есть свидетель, и это – я. Тогда судья спас из огня моего сына Наваля и говорит: “Пусть Наваль станет Азрикамом!” Признавшись Нааме, попрошу ее отдать замуж за Азрикама красавицу дочь. И станут жить молодые у Азрикама, и Наама с ними. Так вернется дочь Иорама к наследию отца. А люди ничего не заподозрят и скажут, что дочь филистимлянки взял в жены Азрикам, ибо филистимлянкой знают Нааму.
– Иядидья не позволит такому свершиться! Ведь Азрикаму-то предназначена в жены Тамар!
– А вот послушай-ка историю. Открыл мне Зимри, что видел кольцо Хананеля на руке у Амнона, пастуха, найденыша Иядидьи. Амнон получил кольцо от Тамар в знак любви, и сам сей молодчик влюблен в девицу по уши. Скажу пастуху по секрету, что Хананель жив. Услыхав такое, юный вздыхатель несомненно отправится в Ашур вернуть Хананеля, чтобы из уст старика люди услышали, что юноша, виденный им во сне, и Амнон – один и тот же человек. И поймут все, что сон-то был вещим. И станет Тамар женой Амнона, а дочь Наамы – женой Азрикама. И искупится наш грех, и вина будет прощена, и силу обретем, и обелим себя в глазах Господа!
– Опасной дорогой идешь, муженек. Не поскользнуться бы!
– Кто не боится, тому и выгода. Лучше благослови и пожелай удачи. И все выйдет, как задумано.
– А не устрашится молодой пастух опасной дороги в Ашур? Вокруг Сиона – всегда враги. Жизни недолго лишиться.
– И на это у меня готов ответ. Знаком я с торговцем из Цидона ливанского, Дорам его имя. Он говорит, мир царит в Цидоне и в Цуре. Он и другие торговцы безопасно добираются в Сион морем. Продают, покупают, богатеют, обратно плывут и вновь с товаром возвращаются. Амнон отправится с ними, и не постигнет его беда, и найдет Хананеля. Амнон – храбрый юноша, не ведает страха, и любовь его сильна необычайно. Ничего не убоится и непременно поедет с Дорамом.
– Признаю, умом и хитростью ты меня превосходишь, милый Ахан. Прошу лишь, осторожен будь. Конь о четырех ногах, а порой спотыкается.
– Я свой ум ни на какое состояние не променяю. Положись на меня, Хэла. Помни, однако, Азрикаму не положено наш замысел знать. Пусть горечь поглубже в душу проникнет: увидит, как пастух приведет Хананеля в Сион, как сердце Тамар к другому повернется, и как она с Амноном соединится. Когда убедимся, что сынок отчаялся вполне, тогда и покажем ему дочь Наамы. Вспыхнет новая страсть, и возьмет в жены красавицу девицу. Чтоб понадежней скрепить союз, открою ему, что жена его – самого Иорама дочь, а он – наш сын. Ведь не век же дитя родное обманывать, правильно, Хэла? Так и возвысим Азрикама!
Встреча и расставание
Зимри велел Пуре разведать, кто обитает в хижине у городских ворот Долины. Быстро дойдя до знакомого места, находчивый Пура изобрел предлог заглянуть вовнутрь. “Где живет Шааф моавитянин?” – наугад спросил он, всматриваясь в женские лица. “Не знаем”, – прозвучал беззатейный ответ. А Пура подумал: “Просто все и ясно. Амнон влюблен в молодую красавицу”. Расспросил соседей и узнал, что в хижине живут филистимлянка и ее дочь. С этой добычей Пура поспешил к Зимри.
– Вот тебе, дружище, тридцать монет серебром, и за всякий новый успех будет ждать тебя награда, – сказал Зимри. – Пойдешь к Тейману и нашепчешь ему в ухо: “Ночью пропал мой хозяин, а я подсмотрел и узнал, где он был. С двумя женщинами проговорил до утра. На кривую тропу вступил Амнон”. К этим словам прибавишь просьбу, чтобы хранил в тайне, что это ты его осведомил, – поучал Зимри. А сам думал: “У корыстного и глаз острее, и слух тоньше, и дело кипит!”
– В смекалке моей не сомневайся, найду нужные слова, – протараторил Пура и уж было кинулся выполнять новое поручение.
– Не торопись, Пура, погодим денек-другой, авось еще чего узнаем и вместе все сложим.
На другой день к Амнону в верхнюю комнату явился Уц с известием: на заре прийти в безлюдное место за городом, где тутовые деревья растут. Пура подслушал разговор и передал Зимри.
– Вот сейчас поторопись к Тейману и расскажи обо всем, – сказал Зимри.
Старательный Пура исчез за дверью, а Зимри подумал: ”Для начала замутим чистую дружбу. Пусть Тейман думает, что Амнон лукавый”.
Амнон пришел к назначенному месту и видит, под тутовыми деревьями его ждут мать и сестра, обе в черных одеждах, и лица закрыты. В сердце Амнона песня, и уж он готовится в путь, ибо накануне узнал из уст Ахана, что жив Хананель, и можно вернуть его в Сион с помощью Дорама. И хорошо перед дальней дорогой повидать мать и сестру, ведь радость не терпит одиночества.
Амнон весел, а женщины грустны. Мать взволнована словами Ахана, что услышала от него накануне, а сестра хоть и в неведении пока, но о другом печалится.
– Долго ли будем чужими друг другу, любезный братец? Душа болит! – воскликнула сестра, а мать заплакала.
– О, матушка, тяжелы сыновнему сердцу материнские слезы. Не плачь, а лучше назови имя милой сестры моей!
– Если скажу, что Розой ее зовут, рад будешь?
– Чудное имя! И с красой девичьей в согласии, как алмаз с драгоценной короной.
– Сын мой, с каждым днем тайн все больше. Я узнала такое, чему трудно поверить. Придет час, и удивлю тебя безмерно. А пока прощай. Мы с Розой надолго уходим из города, и не ищи нас до поры до времени.
– Вот и я узнал новость чрезвычайную, что зовет меня в дорогу немедленно. Хананель, отец Тирцы и дед Тамар, жив. Кольцо на моей руке – знак судьбы и надежды, что сбудется сон старика. Ведь лицом я в точности таков, как юноша, что приснился Хананелю. Как и он, я полюбил Тамар, и она полюбила меня. И она дала мне кольцо, как и ему в том чудном сне. Я не ведаю, где родился, и юноша не знал своей родины. Довольно знаков вместе сошлись, чтобы надеяться и верить!
– Верь Господу, сын, и добьешься своего, и вернешься цел и невредим, и Хананель с тобой, и вкусишь счастье. И, кто знает, может быть и на меня прольется благодать Божья, и не будет более причины скорбеть, и сниму покрывало с лица.
Амнон сказал, что отправляется в Ашур с Дорамом, цидонским торговцем. На прощание обнял и расцеловал мать и сестру, и немало слез упало на мужское плечо. А потом все вернулись в город, Сын одной дорогой, а мать с дочерью – другой. И не знал пока юный Амнон, что дыхание радости коротко, а удачи лик переменчив.
Тейман вновь обнадежен
Случайно или нет, но женщинам встретился по дороге Тейман, просвещенный Пурой. Пнина узнала его, опустила глаза и отступила на шаг назад.
– О, Роза! Ты ли это? – воскликнул в радостном изумлении Тейман.
Пнина молчит в ответ.
– Ты та самая Роза, которую я видел на горе Кармель. Разожгла любовь, а сама исчезла, как ночное видение!
Девушка все молчит и смотрит попеременно то на Теймана, то на мать.
– Верни мне, нежная Роза, покой души. Ты взяла мое сердце в мгновение ока, а любовь пробудила навек. Счастливый случай свел нас вновь. Пойдем скорее, Роза, к моему отцу, и я скажу ему: “Отец, это – Роза, моя судьба! Благослови нас, или мне не жить!”
– Будь любезен, юный вельможа, не зови эту девушку Розой и не смотри на нее, ибо она обручена, – сказала Наама.
– Ты – мать ее? Не ты ли сообщила мне через старуху, что камень выпал из кольца? Кто он, тот счастливец? Отчего жених не нарядил свою суженую в лучшие наряды, достойные ее чудесной красоты? Должно быть, он очень беден. А я – единственный наследник самого Иядидьи. Зови сюда того бедняка, и я дам ему вдоволь золота и серебра, и он обрадуется щедрым отступным, и твоя красавица дочь будет моей!
– Неразумны речи твои. Творящий несправедливость несчастнее страдающего от нее. Мало вам, властным и сильным, того богатства, что дал вам Бог? Еще и женщин красивых хотите заполучить за золото ваше? А бедным что остается? Будет с вас! – ответила Тейману Наама.
– Обрати же, наконец, ко мне лицо свое, Роза! – нетерпеливо воскликнул Тейман.
– Довольно повторять бессмыслицу, юноша! Не Розой зовут мою дочь! Иди себе с миром, хоть на гору Кармель что ли, и там ищи возлюбленную Розу. А лучше всего, ступай домой, усни покрепче, пробудись на свежую голову, и забудешь докучный сон.
– Если и впрямь ошибся, значит, другую любил. Год целый не о той Розе мечтал!
– Немудрено запутаться в Розах, когда глаза лишь красавиц ищут, и занятию этому препятствий никто не чинит. Довольно в Сионе достойных тебя девиц, на других обрати взор, а дочь мою не тревожь!
С отчаянием теряющего надежду взывает Тейман к Пнине.
– Ты отрекаешься от меня, Роза? Неужели вместе с прелестью и красой Господь вселяет в душу коварство и ложь? Не верю, что великий Бог создает лучшие творения для обмана, не для любви! Взгляни еще раз: неужели видишь меня впервые? И кольцо не брала из моих рук? И почему выпал камень из оправы? Покажи своего суженого. Чтоб вполне упиться несчастьем, нужно видеть чужое счастье.
– По слову матери поступлю, – ответила Пнина, роняя слезу.
– Упорство заставляет верить. Коль велика твоя любовь, три дня терпеливо жди ответа дочери. И заклинаю тебя всем, чем дорожишь: никому ни слова!
– Клянусь молчать!
– А я клянусь дать ответ к сроку! Теперь же ступай себе с миром, – прозвучал ободренный девичий голос.
В волнении отправился Тейман восвояси и думает по пути: “Неужели Амнон видел девицу и влюбился? Если видел, то точно – влюбился! Какой мужчина устоит против такой красоты!? Одно спасение есть: подать Амнону надежду заполучить в жены Тамар, а сердца отца и матери отвратить от Азрикама. Выйдет так – и уж не взять другу иной жены, кроме Тамар. Подожду три дня. Сердце чует, не безразличен я девице, и она не отречется от меня. Терпение, и дело прояснится”.
Рушится мир
Амнон думал о своем, сидя в верхней комнате. Задача, что мнилась поначалу простой – вернуть Хананеля в Сион – по зрелом размышлении таковой не казалась. “Если потребуется выкуп за старика, чем платить стану? Уведомлю Тамар о походе в Ашур, вместе подумаем”. Наутро Амнон пошел к Тамар и сказал, что нужно сегодня же вечером встретиться на Масличной горе, чтоб без помех обсудить дело важное и секретное.
В назначенном месте и в назначенный час Амнон поджидает Тамар. День кончается. Заходит солнце, появляется луна. Острием камня Амнон вырезал на стволе масличного дерева имена – Тамар и свое.
Появилась та, которую ждал.
– Твое имя начертано в моем сердце судьбой, – торжественно сказала Тамар, увидав надпись.
– Имена на масличном этом дереве – будто флаг, укрепленный на древке. Два имени, словно одно. Долгие годы любовь, как дерево это, будет цвести и плодоносить, и счастье нам – до седой старости, – в тон ей произнес Амнон. – А сейчас, голубка моя чистая, узнаешь новость необычайную. Истинны мои слова, и ворота надежды приоткрываются. Лишь не выспрашивай, откуда узнал.
– Правда – всегда правда, в любых устах.
– И вот она, эта правда: Хананель жив! И вместе с Дорамом, сидонским торговцем, я отправляюсь в Ашур, чтобы вернуть в Сион деда.
И радость и страх охватили Тамар.
– Сердце трепещет, Амнон!
– Все кончится хорошо, я приведу с собой и Хананеля, и сон его вещий. А ты помоги мне. Попроси у отца денег на выкуп старика. Скажи, будто я согласился взять дар за твое спасение и приму его из твоих рук. Терпеливо жди меня, голубка. Заходящее солнце – мой свидетель: вернусь, и свершится мечта!
– А я светлую луну зову в свидетели клятвы верности моей. Кольцо это пуще глаза береги, милый Амнон. В нем счастье и жизнь наши! Завтра пойду к отцу, а сегодня трепет и страх выдадут меня. Уйму сердце за ночь. Всякий день без тебя мне годом покажется.
Так стояли влюбленные друг против друга и держались за руки. На их беду шел по соседней тропинке Иядидья. Они его не заметили, а он увидел их, насторожился и прислушался.
– Что за картина предо мной? Мужчина держит за руки не принадлежащую ему женщину! – воскликнул Иядидья.
Амнон и Тамар онемели от неожиданности. Иядидья узрел кольцо дочери – подарок Хананеля – на руке Амнона, изумился чрезвычайно и, ни слова не говоря, снял его. А молодые по-прежнему молчат, и стыд и ужас в глазах.
– Обоим позор! Но что говорить о девице? Увлеклась она, создание нежное, неразумное. К тебе обращаюсь, Амнон! Это ли твой ответ на доверие? Это ли праведность твоя перед Богом? Отверг мой дар за спасение Тамар. К чему тебе золото? Тебе душа нужна! Довольно, юноша! Моя дочь не для тебя. Она другому предназначена, а ты ищи себе ровню. А сейчас ступай к себе и навеки забудь Тамар! – с гневным пафосом изрек Иядидья.
Крепко взяв за руку дочь, отец молча отвел ее в дом.
– Знакомься: пред тобой дочь наша непутная. Прими под материнскую опеку, пока не поздно, дабы не выпал птенец из гнезда, – обратился Иядидья к Тирце и рассказал все, что видел и слышал.
Амнон, оглушенный горем, вернулся домой. Погублена жизнь, и рушится мир. Смертельно жалит мысль о безысходности.
А Зимри подглядел, как горько плачет Тамар, и как взбудораженный Тейман ходит сам не свой. От Махи узнал причину слез девичьих, а Пура донес, как Амнон безутешно стенает. И пошел Зимри к Азрикаму и сказал, что рыбы сбились в стаю и устремились в сеть.
Глава 14
Письмо
Минули три дня тревог и надежд. Тейман пришел в назначенное Пниной место. Нетерпеливо и бесконечно долго ждал он возлюбленную. Не дождался. Наконец появился мальчик-посыльный.
– Кто ты, господин мой?
– Зачем спрашиваешь?
– Мне нужен сын вельможи, которому назначено здесь ждать в это время. Скажи кто ты, господин.
– Я – сын Иядидьи.
– Некая девица дала мне это запечатанное письмо и просила вручить его сыну Иядидьи.
Тейман открыл письмо и стал читать.
“Глаза не обманули тебя, ошиблись уста. Я та, что видел ты на горе Кармель, но зовут меня не Роза. Прости, я дважды виновата: настоящее имя не назвала и отреклась от тебя. Вот и сейчас я ни имени своего, ни судьбы своей не открою, но мысли сердца не утаю.
Девушка, которую ты звал Розой, жила прежде тихо и безмятежно и, кроме любви к матери, иной любви не ведала. Узнала тебя, и душа лишилась покоя. Слова твои любовные ворвались в невинное сердце, и вот, несчастно оно. Несказанно велики красота и добродетели твои. Но нельзя смотреть на солнце и не ослепнуть.
Прошу, не осушай свежей росы на лепестках цветка. Не срывай розу, терновником окруженную, руки пощади. А сорвешь – цветок умрет, и себя же осудишь. Посему говорю: “Отступись!” Так уста твердят, а душа очарована, рвется к тебе и страшится. Как сладкое видение, как улетевший сон забудешь меня. Я же сберегу в памяти чудный лик сошедшего с неба ангела. Жизнь моя навек переменилась. Познав прежде неведомое, сердце обновляется. Пусть сгорит оно дотла на жертвенном огне, а ты прольешь слезу. Вот участь твоей безымянной Розы и любви ее.
О, друг милый! Если дорог тебе сладкий сон обо мне, будь милосерден и храни нашу тайну. Розу забудь, а любовь свою отдай той, что счастливее ее. Разлюби меня поскорей и тяжелый жернов снимешь с моей души”.
Тейман прочитал письмо. Горе или радость?
“Я Розой любим, чего же более? Но все вокруг нее – злая черная тайна. Невидимая дьявольская сила заставляет любимую бежать от меня. О, Роза, ты любишь и разбиваешь мне сердце! Пишешь, что несчастна, но разве счастлив я?” – взволнованно думает Тейман.
– Награды за труд не видать мне, как своих ушей, – со вздохом заметил посыльный, видя, что вовсе не радостью, а смятением охвачен сын Иядидьи.
– Покажи мне место, где получил от девицы письмо, и я не поскуплюсь.
– Ни места, ни лица ее не запомнил – так ликовал, предвкушая щедрую награду от сына богача.
– Иди за мной, дома расплачусь с тобой.
“Встану завтра пораньше, пойду к Амнону, к Ситри. Расспрошу обоих, быть может, прояснится дело”, – решил Тейман.
Мужской разговор
Амнон, несчастный, сидит себе в верхней комнате, и в душе тоска безысходная.
“Вместо славы – позор, взамен любви – страдание, да еще и Азрикам мне войну объявит”, – думает обездоленный, – “Любимую потерять – как вынести такое? И где скрыться от позора? Бежать, куда глаза глядят, и в вечных скитаниях искать спасения!”
Горькие мысли, и горькие слезы. Спустилась ночь на Иерусалим, стих шум городской. Безмолвие кругом, лишь раненое сердце не может молчать, от боли кричит, зовет любимую Тамар.
Раздался стук в дверь. На пороге стоит Иядидья. В руках его кошелек с деньгами. Амнон вскочил в испуге.
– Отошли слугу, – коротко распорядился Иядидья.
Пура умчался к Зимри, даже подслушивать не стал: боится важного вельможи.
Иядидья уставился на Амнона, смотрит пристально.
– Я вижу следы слез. Каешься? Я приютил и обогрел тебя, и ты жил бы у меня, как за каменной стеной. Ты изменил мне. Но верность через силу не лучше измены. Не для долгих поучений я пришел – предоставлю это пророкам. Задам вопрос, и за былую искреннюю доброту мою искренним ответом отплати. Итак, верно ли, что вы с Тамар поклялись навек единственными друг для друга быть?
– Верно, мой господин. В годовщину спасения Тамар мы обменялись клятвами, и в знак нерушимости их твоя дочь дала мне кольцо, что ты давеча снял с моей руки.
– Мне по душе прямота. Теперь позволь узнать, что станешь делать, ежели отец возлюбленной твоей не даст соединиться вам, двум голубкам?
– Вечное одиночество станет моим уделом, но клятву не преступлю!
– Хоть судьба к тебе враждебна, но ответ даешь достойный. Не достойно, что об отце Тамар ты не подумал.
– И хищный зверь, карауля в засаде твою дочь, об отце ее не думал…
– Ты спас душу, а взамен хочешь и душу, и честь. Но ее честь – моя честь! А мою честь девчонка никому не вправе отдать! Вы, молодые, думали лишь о себе!
Теперь хорошенько слушай меня. Коли не хочешь иметь во мне врага, возьми сей кошелек с деньгами. Это – твоя награда. И это кольцо возьми на память о клятве твоей, о вине твоей и о том, что я прямоту твою оценил. Хананеля нет в живых, и потому нет проку в кольце, кроме памяти, как нет проку в любви твоей к Тамар. А сейчас, не дожидаясь рассвета, ступай себе подальше от наших мест и забудь мою дочь навсегда! Запомни: я остерег тебя, Амнон!
В гневе Иядидья вышел, оставив дары.
А Амнон взял кошелек с деньгами и кольцо, прихватил львиную шкуру, сел на коня и поскакал к Дораму.
Пура вернулся в верхнюю комнату. Видит, что хозяин исчез, и утром вновь поспешил к Зимри доложить о переменах.
– Я уж слышал от Иядидьи, что Амнон уйдет и не вернется, – сказал Зимри.
– А плата за труды? – воскликнул Пура.
– Обожди, Пура, авось найду тебе новое применение, тогда и расплачусь.
Азрикаму донесли, что Амнон покинул Сион, и в руках его – деньги и кольцо, дары Иядидьи, который уверен, что Хананель мертв, и что поэтому кольцо его не принесет Амнону пользы. Азрикам отправился за советом к Зимри.
– Что предпринять, покуда пастух не вернул старика в Сион? – спросил Азрикам.
– Поторопи Иядидью отдать за тебя дочь, а я с помощью Махи попробую охладить горячее сердце Тамар. Маха – союзница наша, она влюблена в Амнона и только и ждет, что госпожа ее отвергнет пастуха.
– Отличный план, – заключил разговор Азрикам.
Не теряя понапрасну времени, он отыскал Иядидью.
– Доколе Тамар будет избегать меня и противиться твоему клятвенному союзу с Иорамом, моим отцом? – спросил Азрикам.
– Никому не дано порушить наш с Иорамом уговор, и это так же верно, как то, что Тамар – моя дочь, а ты – Иорама сын! А сейчас ступай к девице и открой ей свою душу и ничего не бойся. Увидишь и услышишь другую Тамар.
– Неужто сердце девы обратит ненависть в любовь?
– Для дочери воля отца – закон! – решительно провозгласил Иядидья.
Последний шанс
Азрикам вошел в комнату к Тамар. Та пребывала в великой печали, и мысли в голове – одна тяжелей другой. Заметив Азрикама, она отвернулась и уставилась в окно.
– Маха, покинь нас, я буду говорить с Тамар, – бросил Азрикам.
– Маха, останься, душа тайн не желает, – сказала Тамар.
– Нынче говорят, что тайное становится явным, а очевидное – сомнительным, – глубокомысленно заметил Азрикам.
– О, Азрикам! День сегодняшний не чета прочим дням, коли ты заговорил языком мудрецов!
– Добавило мне мудрости твое сердце, что кривой тропой тебя ведет.
– Ошибаешься! Сердце мое на верном пути и летит прямо и быстро, и ни глупость, и ни алчность, и никакая темная страсть – ничто его не настигнет, как не догонит конь тонконогую лань.
– А тонконогой лани не угнаться за безумной девицей, что на беду отца и матери мчится вслед жалкой пустышке, обгоняющей ветер.
– Да, Маха, нынче пышно говорит Азрикам, без мала проповедник у ворот. Такие речи никого не осрамят! Вот только пророк громогласен и для сотен вещает, а наш Азрикам для одной пары ушей старается, да и то секретничать норовит. Но та, на которую метит, секретов не желает ни с кем!
– Ложь! Есть счастливец, к шепоту которого склоняется нежное ушко! Да я этих премудрых краснобаев хоть тысячу куплю и приведу, и ни один из них твоему не уступит!
– Не сомневаюсь, приведешь и тысячу, коли ты – будущий воевода, и тысячами командовать станешь. А если все на свете купить можешь, купи себе разум и сердце. Без этого дурное от хорошего не отличить, и уста велеречивые во вред. Знание слов не означает понимания вещей, и далек путь от искусства говорить до умения думать. Доколе богатством и знатностью хвалиться будешь? Они во тьме на ощупь своего обладателя ищут и, порой, находят не того. Кабы путь их был освещен, иначе выглядел бы Сион. Кто-то рубище сменил бы на бархат и шелк, другим бы пришлось алмазы и рубины с шеи снять. Говорят, пристало глупому богатство, как снег в летнюю пору, а невежде честь, как дождь в жатву. Из земли берутся золото и серебро, и кому кроме них нечем гордиться, тот сам словно земли ком. А я судьбу свою в землю не зарою!
Иссякло терпение Азрикама, гнев распирает грудь.
– Мочи нет твои мудрые речи слушать! Устами наставника своего говоришь – высокое унизить, низкое возвысить. Ему такое в радость, и тебе любо. Погоди, и на тебя узда найдется, и пропадет охота умом великим щеголять!
Тамар обратилась к Махе.
– Будь добра, укажи воеводе на дверь. Чем дольше вижу его, тем больше браниться хочется.
Вышел Азрикам из комнаты, зубами скрежещет. И Тамар сердита.
Азрикам вновь бросился к Иядидье.
– Сказал ты, что увижу и услышу другую Тамар! Другая ли? Глаза колючие, и язык, как бритва. Дерзостью по горло сыт. Вот плоды доброты! Жди зла от принявшего благодеяние. Пастух, которого приютил, дочь твою с пути сбил. Обуздай-ка теперь бунтовщицу!
– Торопишься, Азрикам. Уйми сердце. Погоди немного, дай время вникнуть в дело, и сам я с дочерью поговорю. Увидишь, Тамар или помирится, или примирится с тобой. Лишь исполнится девице восемнадцать лет, и станет твоею.
Хозяин в доме
Обед. Иядидья восседает во главе стола. Справа – Тирца, слева – Тейман и Тамар. Юноша погружен в свои мысли, и нет его. Девушка безмерно печальна. Родитель молча смотрит на отпрысков, и неодобрение его перерастает в гнев.
– Отчего так невеселы, любезные? Или не по вкусу хлеб, моими трудами добытый? Не желаю более смурых лиц за столом! – взорвался хозяин.
– Надеюсь, милый, укор твой не ко мне, и я по-прежнему тебе дорога? – осторожно спросила Тирца.
– Дорога! Сватаясь, изрядный выкуп за тебя заплатил. Сейчас иные времена. К чему деньги? Голову девице вскружил – и получай свое!
– А в древности как было? Что дал за Хаву Адам? Ребро свое, и только! Когда девицы сами станут себе мужей выбирать, тогда и вправду новые времена придут!
– Да уж они здесь, и в доме нашем поселились, и дочь жестоковыйную пленили. Не мы ей, она нам науку преподаст!
Бедняжка Тамар слушает отца, и слезы бегут ручьем.
– Не льстись надеждой, Тирца. Вода в глазах ее не раскаяния слезы – о возлюбленном пастухе горюет. А благородного вельможу, которого унизила и обидела, и не вспоминает. Быстро-быстро, как утренняя роса, высохнет эта влага!
Довольно тяжких вздохов, дочь! Тот, кто в сердце твоем, ушел навсегда. Не о нем, о душе своей заблудшей плачь! Азрикам твоя судьба, и выбора нет. Иди к себе и семь дней на глаза мне не попадайся. Одумайся! Глупости и черствости устыдись! Отца обманула и бедному доброму юноше пустые надежды дала. И не диво: для кого честь – пустяк, для того все прочее ничтожно!
Рыдая, вышла Тамар. За ней прошмыгнул Тейман.
– О, Иядидья! Зачем бедняжку нашу терзаешь? Ведь одна у нас дочь! – вскричала Тирца, – ужели в родных душах столько гнева? Он обжигает!
– Ты виновата! Ты попустила! Девица предпочла безродного пастуха благородному юноше. У меня священный союз с его отцом. Согласен, ее возлюбленный честен, умен, красив…
– Необычайными достоинствами надо обладать, чтоб заслужить обличителя похвалу, – перебила мужа Тирца.
– Пусть так, но какое имя он даст нашей Тамар? Он воевода? Или придворный? Или иная знатная особа? Помоги мне, жена. Добавь слово к месту и ко времени. Ведь дочери нашей пришла пора любви!
– Знатность, богатство, священный союз! А сердце Тамар? Отец, отдавая меня в жены тебе, кроме сердца моего ничего и знать не хотел. И я любила, милый, и корней не искала, и стала твоей. Не ведомы нам судьбы изломы. Кто думал, что на сухой сионской земле розы расцветут, а благодатный Шарон чертополох и терн породит?
– Грезишь, что неотразимый Амнон явился к нам из сновидений Хананеля и станет женихом Тамар? И я бы этого желал. Был бы жив отец твой, все достояние свое отдал бы пастуху на выкуп старика, дабы подтвердил, что Амнона видел в вещем сне, и свершилась бы мечта. Увы, сон остался сном. А посему внуши дочери, чтоб забыла пустое и для Азрикама открыла бы дверь в свое сердце.
– Ты муж мне, я должна подчиняться.
Тем временем беседуют Тамар и Маха.
– Выслушай госпожа бескорыстные слова верной служанки. Прежде остерегала тебя и сейчас все о том же: Амнону суждено скитаться безнадежно, и, любя его, лишь навлечешь на себя несчастье и на родителей позор. И чем Азрикам тебе не по душе? Его честь и богатство – все станет твоим. А пастух что даст тебе? Лишь чистое сердце даст! О, госпожа, мне нестерпимо видеть тебя в беде, униженной разгневанным отцом!
– Притворством ненависти не скроешь и любви не изобразишь. Без сожаления покину отчий дом, если воля отца такова. Последую за Амноном и век с ним буду. Шалаш пастуха милее богатых стен – лишь бы с любимым не разлучаться. Ах, Амнон! Пустыня расцветает под твоей ногой, голос и песни твои волшебны! К чему богатство и почет с их суетой? Не хочу быть ни царской дочерью, ни первой в мире красавицей, и чистейшего золота не алчу – мне Амнона любви довольно! Говоришь, “Лишь чистое сердце даст”. Что значит “лишь”? Он даст мне сердце – и я живу!
– Не хуже тебя я разглядела красоту Амнона. А вот привык глаз, и вижу: Амнон – как все. И ты к Азрикаму привыкнешь и Амнона не вспомнишь. Позволь дать совет: забудь пастуха, и сон несбыточный забудь!
Тут входит Тирца, печаль и тревога на лице.
– Дочь моя любимая, что ответишь отцу? Он неумолим.
– Я в его власти. Он делает то, что считает добром. В путах продаст меня невежде никчемному. Нема буду как рыба. Телом можно завладеть, но на свободу вырвется душа, и золотая узда не удержит ее. Устремится она к любимому Амнону. Вместе с милым умру!
– Сохрани Господь! Ты единственная у меня, Тамар! Я так страдаю! – воскликнула Тирца и разрыдалась.
Миновали семь дней позора, которые отец назначил непутевой дочери, чтоб поразмыслила и образумилась. Тамар молчит, Иядидья сам заговорил.
– Приготовься, дочь. Через десять лун тебе исполнится восемнадцать, и отдам тебя Азрикаму, и станешь ему женой, хочешь того или нет.