Чары крови и роз. Другая история Белль

Белль достала из шкафа белую блузу с жемчужными пуговицами и фиолетовую юбку А-силуэта до середины икры. Затем обула украшенные полумесяцами и звёздами замшевые полусапожки на шнуровке. Подумала: почему же она так легко согласилась на ужин с едва знакомым парнем? Заплела волосы в косу и перекинула её на грудь, отчего стала похожей на школьницу, надела лавандовое пальто и вышла из дома, вызывая такси к дому в двух кварталах от своего и на ходу написав сообщение мистеру Куперу, что поехала на ужин с Гастоном Моро в «Королевскую пристань». Когда она села в такси, в котором пахло жвачкой «Зелёное яблоко», от мэра пришёл ответ: «Держи меня в курсе. После ужина Энтони отвезёт тебя домой».

Потом ей написал Кевин, и, увлёкшись перепиской с ним, Белль не сразу заметила, что таксист свернул не в ту сторону. Должно быть, решил объехать улицу с дорожными работами, успокоила себя Белль, но вскоре с подступающим беспокойством убедилась: такси продолжает отдаляться от «Королевской пристани» и от побережья вообще.

– Мне в «Королевскую пристань», не в «Зимнюю сказку», – сказала Белль ровным голосом, стараясь не поддаваться подступающей панике.

Таксист взглянул на неё в зеркало заднего вида, не спеша жуя жвачку, но никак не отреагировал и продолжил ехать прочь от моря, в сторону курорта.

– Остановите машину.

И снова – ноль реакции.

Белль сглотнула и достала телефон, чтобы позвонить мэру. Но тут её ждал неприятный сюрприз: связи не было. Кажется, все страхи решили сбыться именно сегодня. Но она взяла себя в руки и холодно произнесла:

– Возможно, вы не знаете, кто я. В таком случае, сообщаю, что я под протекцией правительства Торнфилда, а также короля.

– Я знаю, кто вы, – продолжая раздражающе жевать жвачку, ответил таксист и улыбнулся в зеркало заднего вида.

– Вам светит штраф и тюремный срок от пятнадцати суток, – произнесла Аннабелль, вскинув подбородок.

– Я знаю.

«О, Лилит!..» – мысленно взмолилась Белль, отгоняя подступающую волной панику.

– Зачем вы это делаете? – ровным тоном спросила она, нервно сжимая подол юбки.

Вместо ответа таксист снова улыбнулся, глядя на неё в зеркало и продолжая смаковать жвачку. Чтобы немного успокоиться, Белль сказала себе: «Рано или поздно он остановит машину, и мы выйдем. Я просто его поцелую и дело с концом».

Ей стало легче, а водитель вскоре свернул влево, удаляясь от «Эдельвейса».

«Съездила поужинать, отлично», – закрыв глаза, подумала Белль. Некоторое время машина ехала вверх по серпантину, иногда подёргиваясь на выбоинах, но вскоре остановилась. Белль открыла глаза. Таксист привёз её на любимый туристами Турий уступ, откуда открывался великолепный вид на Торнфилд и залив святого Элреда. Почти у самого края уступа раскинулся подсвеченный жёлтыми огоньками прозрачный купол, внутри которого стоял столик, сервированный на двоих. Дверь перед Белль распахнулась, и она сразу ощутила парфюм Гидеона. Она была в такой ярости, что готова была придушить Джонсона-младшего на месте. И как она сразу не догадалась! Конечно, он наверняка заплатил водителю столько, что ему штраф нипочём!

Но Белль не сказала ни слова. Оперлась на предложенную руку и вышла из машины. И лишь потом, когда Гидеон захлопнул дверцу, одним движением прижала его к чёрному боку машины и впилась злым поцелуем в его губы, пахнущие ликёром амаретто.

«Ты откажешься от обоих танцев со мной, продашь их на аукционе в пользу бездомных животных. Ты никогда больше не взглянешь на меня, не подойдёшь ко мне, не произнесёшь моё имя, и не заговоришь ни с кем из моей семьи. Вообще забудь, что я существую», – она разомкнула губы и отстранилась, вытирая рот тыльной стороной ладони. Гидеон, обмякнув, остался стоять с приоткрытым ртом у машины.

Таксист открыл дверь и тоже вылез из машины. Аннабелль оттолкнула его к дверце и прижалась к его рту губами, на вкус – жвачка «Зелёное яблоко».

«Будете говорить правду».

– Он вам уже заплатил? – спросила она.

– Да, – вид у мужчины был потерянный и заторможённый.

– У вас больные жена или дети?

– Нет… – ответил водитель.

– Зачем тогда вам столько денег? – строго спросила Белль.

Тот неуверенно пожал плечом, и Белль вновь приникла к его губам.

«После того, как отвезёте меня в «Королевскую пристань», вы пожертвуете всю сумму в церковь святого Элреда и больше никогда не будете брать взятки и похищать людей. И фейри. И варгисов. Вообще никого. И забудете про этот поцелуй».

Она отстранилась. Таксист медленно хлопал глазами с приоткрытым ртом, кажется, не вполне понимая, что происходит.

– Что стои́те? – не очень вежливо спросила Белль. – Поехали.

Кинув взгляд на отвернувшегося к морю Гидеона, она села в машину и написала мэру: «Гидеон на Турьем уступе. Он немного не в себе и может ночью замёрзнуть. Скажите его отцу. Только меня по возможности не упоминайте». Сеть ловила неважно, но через пару минут сообщение ушло. А когда такси спустилось к курорту, мэр дозвонился до Белль.

– Ты ведь должна была быть в «Королевской пристани»!

– Да, – ответила она. – Только вот Гидеон решил устроить мне сюрприз, поэтому я оказалась на Турьем уступе.

– Как?!

– Один жадный таксист отвёз.

– Номер и марка его машины, живо! – мистер Купер был очень-очень зол, потому что ужасно переживал за неё.

– Я уже разобралась, – мягко ответила Белль. – Своими методами.

– Этого недостаточно!

– Я уверена, что он так больше не сделает, – сказала Аннабелль, встретившись взглядом с таксисом: глаза его бегали, а лицо блестело от испарины. – Но знаете, я всё-таки скажу вам его номер, – и она назвала.

– Я думаю, два месяца лишения свободы и штраф пойдут ему на пользу, – произнёс мэр. – А где ты сейчас?

– Возле «Эдельвейса». Задерживаюсь уже на час, а у меня даже нет телефона Гастона.

– Впредь я запрещаю тебе ездить на такси, – строго произнёс мистер Купер. – Будешь ездить только с Энтони.

– Согласна, – ответила Белль. Это сегодня всё обошлось, но лучше больше так не рисковать. К тому же всех не перецелуешь. Она вытащила из сумочки носовой платок и вытерла им губы.

…А Кевин ещё говорил про поцелуи для удовольствия.

Гастон всё ещё ждал её, сидя за столиком у панорамного окна с видом на залив святого Элреда. Увидев Белль, он тотчас пошёл ей навстречу.

– Благодарю, что подождал, – произнесла Белль.

– Я подождал бы ещё столько же, – улыбнулся Гастон, подставляя ей локоть. – Tu es charmante, – добавил он, – comme d'habitude³⁶.

– Так что случилось? – спросил Гастон, когда они заняли свои места, а услужливый официант, приняв у них заказ, ушёл.

– В целом, я уже решила проблему, – ответила Белль уклончиво. – И даже пожаловалась мэру.

– Даже? – в голубых глазах Гастона заискрилась насмешливость.

– Да, – невозмутимо подтвердила Аннабелль. – Так что оба злоумышленника будут наказаны со всей строгостью, – и поднялась из-за стола: ей отчётливо захотелось прополоскать рот. – Я вернусь через минуту.

Когда Белль привела себя в порядок, избавившись от фантомного привкуса амаретто и жвачки и умывшись, пришло сообщение от мэра: «Белль, как у тебя дела? Позвони, как будет удобно». Она тут же набрала номер мистера Купера и заверила его, что всё в порядке. Мэр рассказал, что за Гидеоном послали машину, и попросил быть на связи. Попрощавшись и убрав телефон, Белль хотела вернуться к Гастону и вдруг расплакалась. Она пять месяцев решала свои проблемы без поцелуев, и вот в один день из-за двух придурков всё рухнуло!.. Ну где справедливость?..

«А чтобы сделала человеческая девушка в такой ситуации?» – подумала Белль. Возможно, попыталась бы уговорить похитителей, подкупить, обмануть, заставить их поверить, что она, к примеру, прыгнет со скалы, если они от неё не отстанут. Даже если бы какой-то план и сработал, то это бы заняло у дочерей Евы значительно больше времени, чем у неё.

Когда Белль вернулась в зал, Гастон любезничал с официанткой. Но, увидев Аннабелль, перестал обращать внимание на собеседницу. Вскоре официантка заметила это и, поджав губы, ушла.

Аннабелль села за столик и, увидев налитый бокал, сделала небольшой глоток дорогущего игристого вина из уникального розового винограда «элфинский турмалин», потом ещё один. С трудом заставив себя поставить бокал на место (ей хотелось осушить его до дна и попросить добавки), она медленно проговорила:

– Не лучший день в моей жизни.

– Тогда выпей ещё, – понизив голос, произнёс Гастон и придвинул к ней бокал.

Белль улыбнулась и с удовольствием воспользовалась предложением. Розовое вино искорками отражённого закатного неба разливалось внутри, даря ласковое тепло и приятное чувство расслабления. «Генри по праву может гордиться этим вином», – подумала она.

За вечер Белль и Гастон выпили две бутылки розового игристого и почти ничего не ели (то есть Гастон совсем ничего не ел, а Белль съела порцию салата), разговаривая о современном искусстве.

– Я не люблю кэмп, – призналась Аннабелль в ответ на рассказ Гастона о новом арабском районе в Париже, построенном в этом стиле. – За исключением, может быть, работ Ги Гюсто. Его фотографии, несмотря на сюрреализм, сдержанно театральны и пронизаны нежной чувственностью.

– Знаешь его фотографию девушки в бассейне в платье в форме синих губ? – спросил Гастон.

– Да, знаю, – ответила Белль. – Фотография похожа на головоломку, потому что непонятно, откуда сделан кадр: сверху или сбоку. А Кевину нравится, как девушка натягивает свои синие блестящие чулки, – вспомнила она с улыбкой. Именно Кевин показал ей работы Гюсто.

Гастон улыбнулся.

– На фото – моя мама.

– Кристе́ Эри́, супермодель девяностых, – твоя мама? – не поверила своим ушам Белль.

– Да, – ответил Гастон. – Я всё детство провёл в разъездах. И научился отлично выглядеть в кадре, – самодовольно улыбнулся он.

– Ещё бы, – согласилась Белль. – А твой отец?

– Я не знал его, – ответил Гастон. – Может быть даже Ги Гюсто, – он выразительно приподнял смоляную бровь.

Белль и Гастон поговорили ещё о кэмпе, потом о китче и поп-арте, а ещё о гиперреальности и в целом о постмодернизме, в котором Гастон неплохо разбирался. Но стоило Белль затронуть искусство эпохи Возрождения, и оказалось, Гастон о нём почти ничего не знал, высокомерно считая скучным. А ещё Гастон, двадцатитрехлетний парень с экономическим (пусть и неоконченным) образованием, вообще не разбирался в литературе. Даже во французской.

– Ты не читал Гюго? – не поверила она. – Ладно, Рабле. Но Виктор Гюго – это же лицо французской литературы. Это же почти как у нас Шекспир, а у русских – Пушкин!

– Пушкин? – лениво переспросил Гастон, приподняв бровь и сделав глоток просекко. – Впервые слышу.

– Я не удивлена, – усмехнулась Белль. – Это величайший русский поэт, писатель и драматург девятнадцатого века. В России его называют «наше всё» и «солнцем русской поэзии».

Гастон сморщил лоб и непонимающе взглянул на неё:

– Зачем тебе это? – спросил он.

– Что – это?

– Ну вот это вот: Пушкин, Гюго, «солнце поэзии». Это же скучно et tout ça³⁷.

– Скучно? – удивлённо переспросила Белль. – Вот ты разбираешься в искусстве конца двадцатого века. Разве это скучно?

– Я ничего для этого не делал, – широко улыбнулся Гастон. – А ты apparemment³⁸ всё это, – он сделал неопределённый жест с бокалом в руке, –специально изучала.

– Да, – Белль сделала глоток. – Потому что мне интересна русская литература. К тому же в ней нередко описываются дети Лилит. А я собираюсь изучать пребывание детей Лилит на Земле в доэлфинскую эпоху. В русских народных сказках есть много описаний общения с нимфами и варгисами. А ещё с драконами. Только последним не повезло – русские богатыри в былинах их постоянно убивали.

– Eh bien³⁹, – помолчав, согласился Гастон и допил вино. – Это вроде и правда интересно. А про фейри в русских сказках ничего не говорится? – спросил он, и его глаза, скользнув вниз, остановились на губах Белль.

– Про фейри больше всего рассказывается в ирландских и валлийских сказках, – ответила Аннабелль. – Но прежние фейри мало похожи на элфинских фейри. Первые фейри, например, не могли лгать, но при этом постоянно дурачили людей, заключая всякие сомнительные сделки, и иногда даже заманивали их к себе, под Холмы. Тех фейри истребили ведьмы и колдуны. Служители Х’гивхаты использовали их кровь в ритуалах.

– Каких? – с интересом спросил Гастон, оторвав взгляд от губ Белль.

– Молодость и долголетие – этого всегда хотели служители Х’гивхаты, – ответила Белль. – Кровь фейри была идеальной основой для подобных ритуалов. А ещё… – Аннабелль задумчиво взглянула сквозь панорамное окно вниз, на пенные волны, разбивающиеся о скалистый берег, – именно с помощью крови фейри ведьмы создали вампиров. Некоторые считают, что вампирам нужно постоянно пить кровь фейри, иначе они умрут во второй раз.

– Non⁴⁰, – возразил Гастон. – Вампиры не умирают без крови фейри. Без неё они перестают чувствовать вкусы и запахи, видят всё в чёрно-белых цветах и не испытывают никаких желаний. И хотят только одного – крови фейри.

– Впервые об этом слышу, – в изумлении призналась Белль. Дедушка не любил рассказывать о вампирах, поэтому у Белль о них были весьма поверхностные представления. – Откуда ты об этом знаешь?

Гастон самодовольно улыбнулся.

– В университетские годы я тащился по всей этой вампирской теме. Много чего изучал. Помню, когда я учился на втором курсе, вышел фильм «Интервью с вампиром». Так я его раз десять пересмотрел в кинотеатре.

– Но ведь фильм «Интервью с вампиром» вышел в начале девяностых, – удивилась Белль.

– В честь тридцатилетней годовщины его повторно пустили в кинотеатры, – ответил Гастон.

– А, – поняла Белль. – У нас такого, к сожалению, не бывает, – вздохнув, сказала она.

– Кстати, ты знала, что Клодия на самом деле не была человеком? – спросил Гастон. Кажется, он был рад поговорить на свою любимую тему.

– До того, как стала вампиршей? – удивилась Белль. – А кем она была?

– Она и вампиршей не была, – самодовольно улыбнулся Гастон, явно наслаждаясь изумлением собеседницы. – Она была фейри. Луи и Лестат питались её кровью, поэтому она перестала взрослеть.

– Откуда ты… – изумлённый вздох сорвался с губ Белль, и её сердце наполнилось ужасом и болью за малышку-фейри, оказавшуюся в лапах двух вампиров.

– Начал искать материалы, на которых был основана книга, – Гастон победно улыбнулся. – Много всякого нарыл.

– Но почему в книгах и фильмах Клодия не была фейри?.. – тихо спросила Белль.

– Вампиры не любят рассказывать о своих слабостях, – ответил Гастон. – А кровь фейри – их самая большая слабость.

Белль кивнула в задумчивости.

– Представляешь, – мечтательно продолжил Гастон, – Клодия так привязалась к Луи, что не захотела оставлять его. Когда их всё-таки разлучили, она умерла от тоски.

– От тоски? – скептически изогнув бровь, спросила Белль. – Может, Луи и Лестат однажды сорвались и выпили её?

Гастон задумался. И резко перевёл тему:

– Ты, кстати, не думаешь переехать в большой город?

– Да, в Нью-Йорк, – рассеянно ответила Белль, всё ещё думая о несчастной судьбе маленькой фейри.

– Отличный город, – ответил Гастон. – Хотя я больше люблю Новый Орлеан. – Его голос потеплел, и Белль посмотрела на него: он оживился, и его глаза заблестели. – Vieux Carré⁴¹ сияет огнями, с Бурбон-стрит раздаются звуки джаза и голоса бесчисленных туристов, из Galatoire’s⁴² доносятся аппетитные запахи…

Аннабелль обожала такие моменты: ей нравилось наблюдать, когда человек говорит о том, что действительно любит. Даже обычная самовлюблённость Гастона исчезла. Правда, как оказалось, ненадолго.

– Я так тебе завидую, – призналась Белль. – Ты так много, где был…

– Да, я побывал на всех континентах, – заявил Гастон, самодовольно приосанившись.

– Даже в Антарктиде?.. – поразилась Белль.

Гастон задумался.

– А нет, там не был, – ответил он спустя пару секунд. – Что там делать? Там только лёд и снег.

– И пингвины, – добавила Белль.

– А я думал, они в другой стороне, – сказал Гастон.

– В Арктике?..

– Bien sûr⁴³, – пожал плечом тот. – Арктика-Антарктика – слишком похоже звучит.

Белль улыбнулась: Гастон с такой детской непосредственностью признавался в своём невежестве, это даже было очаровательно.

В половину двенадцатого Белль пришло сообщение от мэра. Он спрашивал, всё ли в порядке и не нужна ли помощь? Аннабелль поняла, что засиделась, а ведь ей завтра в поход, и написала мэру, что всё ещё в «Королевской пристани», но уже собирается домой. «Энтони приедет через десять минут», – написал мистер Купер.

После ужина Гастон проводил Белль до машины. Он задержал её руку в своей, с наслаждением вдохнув фиалковый аромат её кожи и поцеловал тыльную сторону ладони. Его руки и губы были прохладными.

– Спасибо за чудесный ужин, Гастон, – улыбнулась Белль, отнимая руку. – Увидимся на балу.

– Увидимся на балу, – эхом повторил тот, широко улыбаясь.

Пока Энтони вёл машину, Белль пыталась понять, какое впечатление она произвела на нового знакомого. Она часто ловила его взгляд на своих губах: он хотел её поцеловать, но она не чувствовала его желания. Сказать откровенно, она вообще не чувствовала никаких его эмоций, лишь наблюдала их проявление в словах, жестах и мимике. И хоть этого немного насторожило её, но тем не менее понравилось. Как бы легко ей жилось, если все умели бы так же держать эмоции под контролем, как Гастон!

Приехав домой, Белль написала мистеру Куперу, что дома, сходила в душ и легла спать. «Завтра я буду в Волчьем Клыке, – подсчитала она в уме, лёжа в кровати, – послезавтра – Хэллоуинский бал. Значит, вернусь к учебникам первого ноября. А второго ноября ехать к родителям на День Всех Душ… – на сердце сразу стало тоскливо. – Надо постараться вернуться в тот же день», – решила она и вскоре уснула.

Глава 7. Волчий Клык

Когда в девять утра Аннабелль подошла к «Клеверу и фиалке», Колдер и Сильви уже ждали её.

Осеннее солнце медленно поднималось из-за вершины Джоэля; украшенный к Хэллоуину Торнфилд потихоньку просыпался. Лёгкий ветерок шевелил длинные простыни приведений и широкие сети паучьих паутин, раскачивал гирлянды, задувал в зубастые улыбки тыквенных Джеков. Белль могла бы любить канун Дня Всех Святых, если бы не чувство тревоги и ощущение подкрадывающейся беды, которые поселялись в душе незадолго перед каждым Хэллоуином. Вместе с весельем горожан Белль будто ощущала злую ухмылку Х’гивхаты, наблюдавшей за нарядившимся Торнфилдом.

Аннабелль, Сильви и Колдер шагали по улице Кентавров, огибающей справа квартал Пророчеств и ведущей к подножию Маунт-Белл.

– Скажите, вы уже знаете что-нибудь об истории Элфина? – спросила Белль, повернувшись к близнецам.

– Что-то знаем, – ответил Колдер с сомнением.

– Но лучше расскажите нам всё с самого начала, – улыбнулась Сильви.

Белль тоже улыбнулась:

– Значит, с самого начала?

Близнецы синхронно, как это умеют делать близнецы, кивнули.

И Аннабелль начала свой рассказ:

– В день шестой сотворил Господь Адама из глины, а Лилит – из сияния звёзд, дуновения ветра, аромата цветов и лёгкости полёта бабочки. Невесомая, светлая, нежная, она была весёлой, любознательной и немного капризной как ребёнок. Адама она едва заметила и улетела исследовать райский сад. Тогда сотворил Господь Еву из ребра Адама, чтобы та понимала мужчину. Как бы ни была любознательна Лилит, а к древу познания добра и зла она даже не приближалась: ведь повсюду и без этого было столько всего интересного! Вскоре соблазнённые Змеем и нарушившие Господень запрет Адам и Ева были изгнаны из райского сада. Лилит с болью в сердце наблюдала за наполненной страданиями земной жизнью детей Адама и Евы. Особенно она сочувствовала тяжёлой женской доле.

Земные столетия сменяли друг друга, и однажды настала пора Лилит узнать радость творения. Сошла она на Землю и создала морских дев с прекрасными голосами, лукавых детей цветов, хранительниц лесов, озёр и полей, мудрых и могучих полулюдей-полуконей, сильных и яростных людей-волков и извергающих пламя летающих ящеров. Вернулась Лилит в райский сад отдохнуть от трудов. Но время на Земле летело так быстро, и когда взглянула Лилит на детей своих, то увидела, что люди убили почти их всех, принеся в жертву во славу своим богам или чтобы забрать у них магическую силу.

Надолго тогда отвернулась от Земли Лилит. И лишь спустя тысячу лет после наступления эры христианства решилась вновь творить. В этот раз она поступила мудрее. Создала остров, защищённый от людских взглядов, а вместо Авалона, куда могли попасть не только её создания, но и люди, сотворила место, куда не сможет войти ни один человек. Так появились Элфин и Лэите́ль, который люди называют Заповедником. Лет через двести человечество всё-таки узнало о магическом острове, но сирены – морские девы с прелестными голосами и острыми зубами – подпускали к берегам земли Лилит лишь чистых помыслами людей. На суше варгисы и драконы всегда были готовы защитить своих братьев и сестёр, а единороги могли исцелить любые раны и даже смертельную болезнь. Фейри и нимфы заботились о том, чтобы на острове всё цвело и плодоносило. Банши предсказывали будущее, кентавры толковали их пророчества и читали о судьбах вселенной на языке звёзд и планет.

Люди никогда не задерживались на острове дольше нескольких лет. Если одному из варгисов или фейри случалось полюбить человека, то влюблённые уезжали на большую землю вместе. Другие дети Лилит не решались на подобное, да и к людям относились более настороженно.

Близнецы слушали с большим вниманием и искренним увлечением, хоть Белль и ощущала их тревожное напряжение, причину которого она не могла пока понять.

– В конце восемнадцатого века, – продолжила Белль, – на остров приехал Уильям Тэйлор. Он и первородная фейри Амире́ль полюбили друг друга. Но вместо того, чтоб увезти возлюбленную с острова, Уильям попросил у остальных фейри позволения остаться на острове, и те, видя счастье сестры, разрешили.

– Уильям Тэйлор – ваш предок? – спросил Колдер.

– Да, – ответила Белль. – Поэтому в том, что люди вытеснили детей Лилит с Элфина, есть вина моего предка. Думаю, если бы он знал, что почти всех его потомков люди отравят спустя двести лет, он бы хорошо подумал прежде чем основывать Линденшир.

– А Торнфилд появился позже, – задумчиво произнёс Колдер.

– Да, в 1801 году. Сначала это была рыбацкая деревушка. У неё не было даже названия. К 1803 году в деревне уже жило девять семей. Люди сдружились с варгисами, ведь территория нынешнего Торнфилда – это охотничьи угодья потомков Грегора Ришты.

– Вы знаете про Грегора Ришту? – искренне восхитилась Сильви.

Брат незаметно пихнул её локтем в бок, хотя сам (Белль это почувствовала) был удивлён не меньше.

– Я удивлена, что вы знаете о нём, – улыбнулась Белль. – Мне кажется, за пределами Элфина мало кто помнит о прародителе варгисов. Сейчас даже святого Элреда не все знают, – с грустью добавила она. – А ведь благодаря ему люди выжили на острове. В конце весны 1803 года нимфы устроили на Элфине засуху, в начале июня вся скотина полегла от рутовой лихорадки, а сирены отозвали всех рыб в море, сломали лодки и устроили такой шторм, что с острова было невозможно уехать. Людям было нечего есть, и они приготовились к смерти. Тогда святой Элред вышел к деревне с чашей молока. Вы видели когда-нибудь его изображение? – спросила Белль.

Близнецы кивнули.

– Святой Элред выглядел на первый взгляд пугающе, – продолжила Белль. – У него была волчья голова и человеческое тело. Он был высокий, больше шести футов⁴⁴ ростом, худой, ходил босиком и носил красно-зелёные одежды. Когда он принёс в деревню молоко, мужчины были у моря, снова и снова забрасывая сети в воду; женщины с детьми попрятались по домам. И только миссис Купер со своими ослабевшими от голода трёхлетним сынишкой и пятилетней дочерью никуда не убежала. Святой поднёс им молока, и они утолили голод. Вскоре убедившись, что с миссис Купер и её детьми всё в порядке, из домов вышли и другие семьи. С того дня святой Элред приносил молоко трижды в день. Он кормил семьи, пока не договорился с сиренами, чтобы они успокоили море, и с нимфами, чтобы те прекратили засуху вокруг человеческой деревни.

– Святому Элреду служили три оленихи, – сказала Сильви, улыбаясь. – Они давали молоко, которое не заканчивалось.

Белль в изумлении взглянула на девушку: об оленихах ей в детстве рассказывал дедушка, но она и подумать не могла, что об этом знает кто-то за пределами Элфина. Сильви сразу смутилась, будто сказала лишнее.

– Вы так много знаете об Элфине – это так здорово!.. – проговорила Белль. – Легенду об оленихах я слышала от дедушки, когда была маленькой. – Ей хотелось спросить, откуда близнецам известно об этой истории, но она попросила: – Я была бы рада услышать, как эту историю рассказывали вам.

Сильви расцвела в улыбке:

– Конечно!.. Первая олениха была золотой как мёд. Она приходила утром. Другая – белая как снег. Она приходила в полдень. А третья – серая, цвета сумерек, и приходила вечером. Говорят, оленихи паслись в Лэителе и приходили на зов святого.

Близнецы явно что-то скрывали: они знали об Элфине куда больше, чем должны, будучи обычными туристами. Кроме того, в сердце Белль продолжало зреть ощущение, что Сильви и Колдер не люди.

Во время всего разговора Белль чувствовала напряжение Колдера: кажется, он считал, что сестра говорит много лишнего.

– Это правда, что Драконья гора – спящий вулкан? – нарушил тишину Колдер, очевидно желая перевести тему.

Все трое взглянули на припорошённую снегом вершину Драконьей горы.

– Да, – ответила Белль. – Но никакой сейсмической активности нет уже лет пятьсот.

– А летом лавина сошла не из-за вулкана? – быстро спросил парень.

– Может быть, – не стала отрицать Белль. – Вулканологи так пока до нас не доехали. Элфин – заповедная зона, чтобы проводить какие-то исследования, нужно разрешение от короля.

– Что будет, если Драконья гора начнёт извергаться? – спросил Колдер, глядя на Белль. От этого взгляда у неё вновь промелькнула мысль, что он может быть варгисом.

– По пророчествам банши есть два исхода, – ответила Белль, – либо на Элфин вернётся магия и драконы, спящие в Драконьей горе, либо, – она помолчала, глядя на снежную вершину Драконьей горы, – Торнфилд зальёт лавой, а затем весь остров после сильных землетрясений уйдёт под воду.

Брат и сестра синхронно переглянулись.

– Я слышал, что магия ушла с острова из-за проклятия, – осторожно произнёс Колдер.

Белль подумала, что, кажется, он прекрасно осведомлён о проклятии, но почему-то скрывает это.

– Да, – ответила она. – Айрин Бёрд прокляла не только герцога Спенсера и варгисов, но и весь остров. Мой дедушка говорил, что раньше на Элфине сам воздух был пропитан магией. Люди медленнее старели и почти не болели. Дети Лилит возвращались из Заповедника, когда хотели, а ещё, говорят, – она помолчала и улыбнулась, – на Элфине можно было встретить саму Лилит.

Брат и сестра слушали Белль, затаив дыхание. Когда она вновь и вновь упоминала имя Лилит, то ощущала, как её окутывает их радостью, и от этого на душе разливались тепло и свет, точно Сильви и Колдер были не двумя незнакомцами, а вновь обретёнными любимыми родственниками.

– Мы хотели вам сказать… – тихо произнесла Сильви, – мы с братом варгисы. Родились на Элфине, ещё до проклятия.

Сердце Белль подпрыгнуло от восторга и радости. Они и правда варгисы! А ощущает она их так необычно, потому что…

– Вы никогда не оборачивались?.. – тихо спросила Аннабелль.

Близнецы кивнули.

– Нам было по одиннадцать, – сказал Колдер.

– После проклятия наш папа, – продолжила Сильви, – он был человек, – пояснила она, – увёз нас в Лондон, а затем в Уорикшир, к Арденскому лесу.

Белль кивнула и осторожно спросила, уже зная ответ, который разбивал ей сердце:

– А ваша мама..?

– По-прежнему где-то здесь, – ответил Колдер.

– Мы чувствуем её с тех пор, как приехали на остров, – добавила Сильви.

– Или нам кажется, что чувствуем, – поправил её брат.

Белль окутало вуалью грусти. Печаль близнецов по матери была приглушённая, тихая, точно туман над рекой, который вот-вот рассеется с восходом солнца.

Остановившись, Аннабелль повернулась к близнецам и убеждённо произнесла:

– Вы обязательно встретитесь с вашей мамой и расскажите обо всём, что она пропустила за эти полтора века, – Белль улыбнулась. – А она научит вас охотиться.

– Правда?.. – тихо проговорила Сильви. В её янтарных глазах стояли слёзы.

– Правда, – ответила Белль, ощутив, как её мягко подхватила волна надежды и счастья. – И может быть, даже раньше, чем вы думаете.

– Можно вас обнять, мисс Тэйлор? – спросила Сильви. Голос её дрожал, а щёки блестели от слёз.

– Конечно, можно! – ответила Белль, и Сильви крепко обняла её. – Зовите меня Белль, – добавила она, чувствуя, как щекам стало горячо и влажно от слёз.

– Почему вы раньше не сказали, что вы варгисы? – спросила Белль немного позже.

Они к тому времени покинули Торнфилд, и идущая траверсом грунтовая дорога стала круче взбираться вверх по склону Маунт-Белл.

– Мы ведь… ненастоящие варгисы, – тихо ответила Сильви.

– А я ненастоящая фейри, – с горечью произнесла Белль. Потом она бодро улыбнулась близнецам: – Будем держаться вместе.

Сильви улыбнулась в ответ и кивнула, а Колдер сказал:

– Вы – последняя фейри, Белль. Более настоящей нет.

Аннабелль нечего было возразить.

Вскоре они поднялись ещё выше и остановились, глядя на раскинувшийся внизу Торнфилд.

– Значит, вы не взрослеете из-за проклятия? – тихо спросила Белль, вспомнив шерифа Вольфгена, сержанта МакЭлвина и других варгисов из полиции. Получается, им всем уже почти по двести лет?..

– Да, – ответил Колдер. – Мы очень медленно изменяемся физически, это почти незаметно. Наш отец состарился и умер спустя тридцать восемь лет после того, как мы покинули Элфин. А мы по-прежнему выглядели как одиннадцатилетки, – в его голосе прозвучала досада.

– Как думаешь, – спросила Сильви у брата, – Сьюзи сильно изменилась за эти годы?

– Сьюзи? – переспросила Белль. – Она тоже варгис?

– Да, – ответила Сильви. – Ей было пятнадцать, все ждали её первого оборота. Но наступило проклятие, и она не успела… Варгисы всегда празднуют… праздновали, – быстро поправилась она, – первое обращение нового члена стаи, – она улыбнулась. – Жгли костры, готовили еду, пели и танцевали всю ночь. Поздравляли семью нового варгиса и его самого, конечно.

– Это ещё что… – подхватил Колдер с завистью и грустью. – На свою первую охоту новообращённый шёл вслед за сэром Адамом…

Белль знала, что праздновать первое обращение стали именно при Адаме Спенсере. Именно тогда быть варгисом стало значить принадлежать к элите. Почти каждый ребёнок в Торнфилде тогда мечтал стать варгисом. Но варгисом можно было только родиться.