Тоби Кэмпс вежливо уклонился от предложенной чести, переадресовав меня в музей Холокоста в Хьюстоне, хотя еврейская тема была лишь фрагментом в общем замысле; у него был более важный проект для часовни – зеркала на веревочках. В музее Холокоста уже уклонились – дескать, у нас намечается ремонт, да ещё у вас нееврейские иконы, и даже уклонились от установки памятного знака Александра Печерскому по моему проекту, хотя это был символ несгибаемости и непобедимости еврейского духа – ведь Печерский руководил единственным успешным восстанием заключённых в лагере смерти "Собибор". Моя канитель с организацией собственных выставок тянулась всю середину 2010-х годов, и в конце настоящего опуса я дополнительно рассказываю о своём личном опыте, как я пытался сделать в Хьюстоне что-то серьёзное.
Оказалось, арт-мир очень пуглив, кураторы, музейщики, галеристы – все жутко боятся, как бы чего не вышло, все друг на друга оглядываются, ищут знаки одобрения и принятия, а то вдруг окажешься неполиткорректным. В Америке это не шуточки, как бы ни смешно это ни звучало в России. Меня таскали по инстанциям за донос, что я неполиткорректно высказывался о педерастии, о феминизме и о расовых вопросах, меня выгоняли с очень хорошо оплачиваемой работы за моё искусство, были тяжёлые разбирательства и денежные потери – это не шуточки в современной Америке. Должен заметить, что граждане России, которые считают, что пора валить – очень, очень, очень глубоко заблуждаются на предмет свобод и процветания западного мира.
Россия во многом свободней, но здесь тоже идёт процесс нарастающего мракобесия – всех теперь могут записать в какие-то иностранные агенты, обвинить в оскорблении чувств и экстремизме, посадить в тюрьму за перепост картинки в социальных сетях. Из-за экстремумов российского законодательства я не стал ввозить свои работы на территорию РФ, потому что даже за менее выразительные работы на библейскую тематику художники в России подвергались уголовному преследованию. Из-за общей богословской безграмотности населения, малограмотности законодателя и полуграмотности экспертизы подобные работы, отражающие с абсолютной точностью дух и букву Священного Писания, могут быть признаны либо оскорбляющими чувства верующих, либо вообще экстремистскими.
Что же касается моих мотивов создания произведений искусства – это всё издержки поиска смысла жизни, поиска мира горнего и поиска своего места в мироздании. Я получил некоторое дополнительное систематическое образование, в частности, в иудаике и в христианской теологии. Если я сначала занимался эйзегезой библейских сюжетов, привносил туда смыслы, вместо традиционной экзегезы, когда оттуда вытаскивали смыслы, то потом задумался и озаботился временем добиблейским, когда всё только начало быть, когда земля была безвидна и пуста, и Дух Божий носился над бездною.
На сегодня я всё ещё бьюсь над изображением времени. Если музыкальность ещё как-то можно изобразить некой ритмичностью и цветовыми гаммами, то суть времени выразить я ещё не додумался и недочувствовался как. По моим соображениям, наша Вселенная трёхчастна – в одной части, в нашей, существует гравитация и время однонаправленно, линейно. В другой части – в антимире – живём те же мы, только другие, симметрично-ассимитричные, в каком-то виде там существуют наши вторые я, это даже не копии, не дубли, это именно вторые мы, вполне узнаваемые нами самими; про время там я ничего не могу сказать, наверно, в каком-то виде оно есть и там. И в третьем мире, негравитирующем, в котором нет времени в нашем понимании необратимости, обитают сразу все вещи, которые мы тут считаем паранормальными, сакральными, божественными, непостижимыми.
Другие вещи, меня занимающие – это пошлость в искусстве, даже не китч, а именно пошлость. Из китча можно ещё что-то сделать, китч – это самостоятельное направление, привлекающее внимание публики, критиков и коллекционеров, например, Джефф Кунс – это эталонный китч. Но вот пошлость, олицетворение мещанства, отсутствие вкуса напрочь, даже дурновкусия, каковым являлся классический французский маньеризм, который есть великолепное дурновкусие, вот что меня увлекает. И я эту пошлость превращаю в высокое искусство, в игру со смыслами и с эстетикой. К примеру, самая что ни на есть мещанская пошлость – такие лубки и настенные коврики, на которых были изображены лебеди в пруду на фоне замков и мостиков. Наряду с мишками на деревьях, олешками в зарослях и снегирями на зимних веточках, это был самый что ни на есть пошлейший советский китч, наряду с пустыми хрустальными вазами, штампованными гэдэровскими сервизами "Мадонна" в румынских сервантах, с тринадцатью слониками на расстроенном пианино; гаже были только сарделькообразные пальцы торговок в рыжем золоте с синтетическими рубинами, с облупленным маникюром и грязными ногтями, которыми они вылавливали соленые огурцы из бочек в магазинах "Фрукты-Овощи" при советской власти. И вот я беру этих лебедей, крашу их в розовый цвет, помещаю их в волны изумрудного пруда – я такую изумрудную подкрашенную воду наблюдал в родном Техасе, там тоже знают толк в пошлости – и всё это помещаю на фоне парящего рыцарского замка. Как из пошлого сюжета сделать высокое искусство? Сначала поместить это всё на безумный жёлтый фон, замок населить привидениями и скелетами заживо замурованных тевтонов и тамплиеров, из лебедя сделать пятиногого мутанта, замученного перьевыми клещами и вшами, и запихать ему в рот вялого червяка – мечта этого убогого розового создания стать геем и тем самым получить некую значимость; из барышни сделать трёхлапую – для пущей устойчивости – феминистку, мечтающую редактировать французский Vogue. Следует для тупых разъяснить это всё карандашными надписями на французском, а потом сделать эту блевотную пастораль полем битвы между инопланетными формами жизни, и жирненько это пояснить чёрно-красным спреем для совсем уж тупых. Так рождается отвратное до восхитительности, со множеством мелких деталей, каждая из которых работает на усугубление, до появления полного ощущения безобразности прекрасного. Или прекрасности безобразия. Именно этого я и добиваюсь во многих своих работах – возникновения чувства весёлой гадливости. В хьюстонском периоде мне довелось в середине 2010-х годов создать ряд таких работ. Это "Иисус педикюрит (моет ноги и стрижёт ногти ученикам", "Иисус исцеляет больную вагину", "Добрый самаритянин лечит триппер" и ещё кое-что.
Если же смотреть в самую сущность, то моё высказывание не только истинно, оно ещё абсолютно точно и достоверно. Женщина, страдающая от вагинального кровотечения, касается краев одежды Христа (точнее, цицит) и получает исцеление, что отражается на динамике выделений на прокладках – чистая медицина, простое гинекологическое свидетельство. Помимо этого – смертельный риск для женщины, на который она пошла ради исцеления – по иудейским законам она считалась нечистой и за подобные поступки её следовало побить камнями до смерти. И браслет Bvlgari – это последний предмет роскоши, у неё оставшийся, ибо все свои ресурсы она истратила на бесполезных докторишек за 12 лет. А она ведь ещё молода, она безумно хочет любви, секса и детей, но какой секс и дети, если вульва постоянно кровоточит, если она уже падает в обмороки от постоянной потери крови и если всё там болит и саднит? Наверняка муж дал ей "гет" – разводное письмо, а может, и не дал, и она "соломенная вдова" при живом муже, который где-то там неизвестно с кем удовлетворяет свои половые потребности; если же дал ей "гет" и выделил средства по "ктубе" – брачному контракту – то она уже всё истратила на безрезультатное лечение; работать она не может, выйти замуж вторично не может, и ей остаётся только побираться и сдохнуть где-то под забором от голода, кровопотери и позора. При этом я изобразил всё самыми минималистскими, фактически абстрактными, средствами. Тянущаяся к Иисусу рука, если обратить внимание и понимать традицию социалистического реализма, слегка изогнута в запястье – это отсылка к знаменитой позе скульптур и плакатных изображений Ленина "Правильной дорогой идёте, дорогие товарищи!"
Что касается еврейской традиции – у меня всё искусство основано на ней, даже там, где я касаюсь вроде бы евангельских сюжетов. Их невозможно понимать правильно без знания еврейских реалий. И ещё я выражаю суть явлений самыми минималистскими средствами, коими это возможно, я усекаю всё лишнее. Например, мой рассказ об насилии царя Давида над Вирсавией, женой его преданного воина Урии Хеттеянина. Как рассказать историю изнасилования, подлости, вероломства, страха расплаты за содеянное самыми скупыми изобразительными средствами? Я делаю вот что: три пары ступней, две из которых принадлежат мужчине и женщине в позиции, не оставляющей сомнений в их текущем занятии. Третья пара лежит в позиции, в какой бывают в морге, и на большой палец примотана солдатская бирка-жетон с именем "Урия Хеттеянин". Всё, история рассказана.
Когда я пишу "Райский сад. План Б", то я думаю об альтернативных вариантах развития базовых библейских событий, каковое предложил ещё писатель-фантаст Пьер Буль в рассказе 1970-го года "Когда не вышло у змея". У Буля первочеловек Адам не стал грешить, и тем самым нарушил запланированный порядок развития событий. Я предлагаю свой вариант – Адам ловит прекрасного Змея, и им, как ручной зверюшкой, развлекает отчаянно скучающую от безделья Еву; из Древа Жизни он делает деревянного человечка по своему образу и подобию, а сам, как карточный Джокер, воплощает в себе любую потенцию, которая не может быть раскрыта в условиях райской идиллии и отсутствия борьбы за выживание.
Когда я пишу праотца Иакова, борющегося с Богом, то думаю о силе человеческого духа, который не боится сойтись в схватке с непознаваемым, проиграть заведомо более сильному противнику, и иметь дерзость испрашивать у победившего запрещённым приёмом благословения. И получить его, после чего Иаков становится Израилем (что означает "Боровшийся с Богом") и производит из чресл своих удивительный народ, как это было обещано его деду Аврааму.
Меня увлекает истовость и неистовость ветхозаветных пророков. Пророк Илия, который боялся царицы Иезавель настолько, что прятался от неё в пустыне и молил Бога о смерти; Бог приободрил его, предъявив Себя и Свою силу в виде тихого ветра – и были Илиёй найдены силы заткнуть рот царице Иезавель, проклинавшей Бога и сбивавшей евреев с истинного пути. Я нашёл аллегорическое средство показать силу Божью через тихий шелест ветра – пророк Илия стреляет в рот Иезавели из израильского автомата "Micro UZI" с глушителем. Его ученик и преемник, носитель вдвое сильнейшего помазания, пророк Елисей проклинает дразнящих и оскорбляющий человека Божьего подростков – и из лесу выходят две медведицы и растерзывают в клочья сорок два паршивца.
Как можно было самыми минималистичными средствами рассказать историю Самсона и Далилы? Самсон был назарянином, он не стриг волос и обладал феноменальной физической силой. Враги послали ему красавицу Далиду, чтоб она соблазнила его и выведала секрет силы; в конце концов, ей это удалось, Самсон соблазнился, был острижен и потерял свою силу, ослеплён и принуждён к рабскому труду. Как рассказать всю историю не фрагментарно, а цельным куском? И вот Далида у меня тянется зубами к мужскому сильному естеству Самсона, выставив свои соблазнительные формы, а Самсон закрыл глаза и млеет от предвкушения – только предвкушает он не то, что с ним сделают через несколько часов.
Понтий Пилат допрашивает бродячего раввина – "Что есть истина?" – и Пилат не видит ничего, вместо него на раввина, на еврейский подход к жизни смотрит змеиными глазами мудрость античности, мудрость эллинов против мудрости иудеев, мудрость логики и телесного против мудрости откровения и духовного; Пилат же показывает три пальца – это их Троица, их Три дня, через которые воскреснуть, их три гвоздя, и три обвинения – ты бездомный, беспаспортный и безработный – и именем тарабарского короля приговариваешься к смертной казни. Для евреев весь этот античный гевалт – чистая тарабарщина, кукольный театр, сквозь который так или иначе они обязаны нести свет Торы.
И они несут, а меня страшно занимает, как будет восприниматься свет Библии существами из других миров. Этому я посвятил работу "Кающийся Ксеноморф". В своё время Ганс Гигер создал убедительнейший образ кремнийорганического Чужого – и вот апостол Пётр на краю Ойкумены, на краю Вселенной, встречает другую форму жизни и пытается до неё донести смысл еврейского учения о мире и о месте венца творения в нём.
Иногда я экспериментирую с формами живописи – например, небольшая работа "Тайная вечеря" написана одной линией; работа "Мать и Дитя" написана в манере, у которой в мировой живописи даже нет названия. Иногда я обращаюсь к античной мифологии, как, например, моя "Капитолийская волчица", но что-то она меня не так уж сильно занимает, как библеистика. В античной мифологии нет того несотворённого света, который лучится сквозь Священное Писание, она не животворит.
Последнее время я увлечён изображением весьма странных вещей – событий без сюжета. Сотворение мира. Дух Божий и служебные духи, носящиеся над огненной бездной и форматирующие материальный мир. Откровение Божье, полученное лично мною, где Бог называет одно из своих, доселе неизвестных имён "Explode". Изгнание одной трети с небес и вопрос – куда их изгнали, в какие места, Земли, звёзд и галактик ещё не было. Я создаю окна в мир мифопоэтического; даже в мир домифопоэтического, когда мир наш, мир тварный, мир дольний только форматировался, только творился. Этот цикл работ я назвал "Фракталы вечности". Они не фрактальны в чисто математическом виде, как, скажем, работы Джексона Поллока, который просто отрыл новый метод нанесения краски на холст и создавал на них ритмические узоры, которые потом он даже перестал называть именами собственными, присваивая им лишь номера. Как я уже говорил, сейчас я бьюсь над изображением времени. Пока еще не знаю, как его создать.
А чтоб мозги не вскипели, а сердце не сломалось от перенапряжения, я создаю радостные и весёлые вещицы, потому что меня распирает от чувства юмора и от зрелого переосмысления всего того, чем восхищался в детстве, в юности и в молодости. Я помню, какое впечатление на меня произвёл фильм "Уолл-Стрит" в конце 1980-х годов, и какое впечатление произвёл уже сиквел "Уолл-Стрит 2: Деньги никогда не спят". Разве можно было пройти мимо мимо работы Люкаса Самараса в пентхаузе Бадда Фокса и не отстебаться своей работой "Пусть деньжата немного поспят", выразив тем самым всё своё отношение и к галеристам, к музеям, арткритикам и коллекционерам, и вообще ко всей современной системе искусства, из которой уже повыпадали все мысли, все чувства, всё живое и всё вечное, и остались только деньги?
Дополнение к вышесказанному: воспоминание 14.10.2023, что евреям на евреев тоже плевать. Но иногда помогают.
Расскажу очень личную историю, как я пытался поставить памятник Александру Печерскому в Хьюстоне, штат Техас, в течение нескольких лет, с 2011 года по 2018. По журналистской работе я познакомился с руководством Хьюстонского музея Холокоста. Я им долго рассказывал про свою семейную историю, про дедов, которые обвешаны орденами и медалями, о том, какой русский народ замечательный, как Путин хорошо относится к евреям, и как теперь нет в России антисемитизма, и вообще мы, евреи, должны стать цементирующей силой для всех стран мира, чтоб люди жили дружно.
Меня вежливо слушали и даже один раз покормили в еврейском кафе “Кенни и Зигги”. После чего предложили заняться сбором денег среди русскоязычных евреев США для выставки какой-то там художницы, которую собирались выставить – это была какая-то азиатка-феминистка, которая навертела белых бумажных журавликов, и они должны были быть развешаны на ниточках в выставочном пространстве. Я думаю: алё, гараж, вы в своём уме? При чём тут журавлики в музее Холокоста? Но вежливо им говорю: вы знаете, у меня готова выставка, посвящённая детям, уничтоженным самыми дикими и варварскими способами по программе Aktion T4. На них ставили бесчеловечные медицинские эксперименты, просто запирали и переставали кормить, а это была безобидная малышня, от двух до шести лет, беспомощная, и они бы точно Вермахт и СС не объели бы. А потом их рачительные немцы утилизовали крайне практично – они сварили из детей мыло. А все документы с их именами и фамилиями сожгли в кремационных печах, как будто такие люди и не рождались на свет. И вот у меня готово несколько сот микрокенотафов, то есть могильных камней без покойников, только с фотографиями личиков. Но это не камни, это куски мыла с фотографиями на переработанном картоне, привязанные грубой бечевкой, и они выстраиваются стеной, как колумбарий. Производит убойное впечатление, и рассказывает о расчеловечивающей сущности нацизма лучше любого текста или кино, и гораздо нагляднее, чем эти скрученные в журавликов бумажонки. И я вам всё сделаю бесплатно, просто дайте мне это сделать, и всё тут. Они на меня смотрят рыбьими глазами, и я понимаю, что разговариваю с рыбками Дори. Нет, говорят, у нас по плану эта азиатская феминистка с журавликами, и нам нужны деньги, сто тысяч долларов. А твою идею мы рассмотрим потом, как-нибудь.
Короче, я их душил, как Шариков котов, но, на их еврейское счастье, музей закрылся на ремонт. Тогда я пошёл к главному спонсору этого музея, нефтяному миллиардеру, еврею Лестеру Смиту, который выделил 25 миллионов долларов от щедрот своих на этот музей. Когда я просочился к Смиту, то понял, что он не просто богат или очень богат, а он filthy rich, то есть богат до неприличия и омерзения. Все коридоры его офиса были обшиты дорогущим деревом, и на стенах висели подлинники – импрессионисты, Модильяни, Пикассо, группа Синий всадник. Я всё-таки искусствовед, кое-что понимаю и кое-как в этих вещах разбираюсь: на стенах висели десятки, если не сотни миллионов долларов.
Лысый и шикарный семидесятилетний дядька смотрел на нас с женой оценивающе: давать денег или не давать? С виду мы были очень приличные люди, на побирушек, даже дорогих побирушек вроде собирателей пожертвований из музея, не похожи. Я ему показал стеклянный короб, в котором стоял глиняный колосс, обмотанный колючей проволокой. Он изобразил заинтересованность, легкое любопытство. Начало было многообещающее. Я ему сказал следующее: это проект памятника Александру Печерскому, советскому офицеру, организовавшему единственное за всю войн успешное восстание в концлагере Собибор, куда свозили евреев и русских военнопленных для уничтожения. И что от меня требуется? – спросил Лестер, – сколько денег хочешь у меня выудить? Тут я его озадачил: вот смотри, памятник состоит из камней, гранитных глыб, глыбы я купил, и протянул ему квитанцию, как сын лейтенанта Шмидта председателю исполкома города Арбатова. Я продолжал: это означает, что мы, люди и евреи в частности, как глыбы и живые камни, что у нас несокрушимый дух и мы рвём цепи, наши узы, рвём колючую проволоку, и выдираемся на свободу, а сверху этого условного тела из глыб голова старшего лейтенанта Красной Армии Печёрского. Камень есть, черты лица я высеку. А цепи тоже есть, я купил. Так от меня что надо, спросил нас с женой Лестер. Я ему посмотрел в глаза и сказал: Лестер, я к тебе пришёл не денег просить, а как еврей к еврею, чтобы ты повлиял на еврейский музей, чтоб они дали поставить памятник еврею, спасшего и евреев, и других пленных от уничтожения в газовых камерах. Он замолчал и задумался. Потом он спросил меня: чего ты ждёшь? Я говорю: что дальше? Он мне: дальше – дверь, она вон там. И выгнал меня бесцеремонно. Мы с женой выпали в осадок. За нами бежала помощница, она понимала неуместность лестерова поведения, но мне было всё равно. Я так и не понял логики и мотивации этих людей. Я долго жил среди американцев, многие годы, но часто их образ мыслей и образ поведения был за гранями даже моих широких взглядов. Я не мог поверить, что щедрый меценат Лестер Смит ни с того ни с сего меня попрёт. Сначала я подумал, что у него чердак поехал, у него была терминальная стадия рака яичек. Он вскоре умер. Потом я подумал: он же думал о деле прежде всего, и что он мог подумать? Наверно, что я стану большим и всемирно известным художником, пусть и не за его конкретно денежный счёт, но за счёт влияния его пожертвований на музей и его руководство. Он понимал рынок искусства и цену вхождения нового имени к вершинам славы, и подумал, что он сделает какого-то русского с улицы всемирно знаменитым скульптором вот за так, за здорово живёшь, и ему это могло показаться неприятным, а сдрючить с меня что-нибудь взамен он не мог. Он, чтоб разбогатеть, всю жизнь рисковал, а я вот стану богатым и знаменитым вот так, задёшево, за его счёт, но при этом он даже не похвастается, что это именно он купил хотя бы булыжники. Он почувствовал душевный дискомфорт, и решил от нас отделаться, просто выставил за дверь даже без “до свиданья, приятно было познакомиться”. С глаз долой и из сердца вон. Это был западный человек, он по-другому устроен, и, очевидно, по-иному он поступить просто не мог. Не денег ему было жалко, а чего-то ещё, чего нам не понять. Ну и ладненько, пусть ему на том свете будет хорошо, а нам на этом ещё лучше.
Но вот когда я отчаянно нуждался в куске хлеба, ибо меня из-за козней одного подонка попёрли с работы (он хотел сидеть у меня в доле, чтоб я бегал, а комиссию делили пополам), я оказался совсем не при деньгах, это было начало 2018 года. И тогда я обратился за помощью в Хьюстонский еврейский центр, и эти замечательные люди, собираясь помочь мне в течение пару месяцев, помогали мне целых полгода, ибо видели, как я бьюсь за жизнь, но из-за антироссийской истерии человеку с российским бэкграундом пристроиться на хорошее место стало невозможно. Потом я и сам управился, но этим людям я благодарен и когда-нибудь возмещу им сторицей.
12.01.2021. Современное искусство: курс молодого бойца – художника, куратора, коллекционера
Современное искусство стало вызывать повышенный интерес у российско публики. Бешеным успехом в 2019 и 2020 годах пользовались выставки Сальвадора Дали в московском Манеже и работ из собрания Фонда Louis Vuitton в ГМИИ им. Пушкина. Я решил подготовить материал по введению в систему современного искусства, задействуя возможности электронной книги давать гиперссылки на ресурсы, где читатель сможет более подробно ознакомиться с упоминаемыми персонажами. Нашей задачей было предоставить некий системный взгляд на ситуацию, чтобы заинтересовавшемуся читателю было бы от чего оттолкнуться при начале самостоятельного плавания по океану contemporary and emergency art, что можно было бы перевести как текущее и только вот появляющееся искусство.
Вряд ли россияне хорошо уже знакомы с системой современного искусства и слышали об основных схемах его устройства, правилах и об основных игроках на этом поприще. Поэтому кратко проведём курс молодого бойца, если читатель совсем не в теме, и/или немного освежить и проапгрейдить в их памяти сведения, если он уже давно в теме.
То, что в России традиционно называется искусством, и то, что в это слово вкладывают профессионалы этого рынка – это вообще разные вещи. Несомненно, что рынок искусства в 2019 году составил в денежном выражении 70 миллиардов долларов, это один из крупнейших рынков по объёму продаж. Некоторые галереи имеют достаточно внушительные объёмы продаж – так, Ларри Гагосян продаёт примерно на 1 миллиард долларов в год, Арне и Марк Глимчеры примерно на полмиллиарда, столько же у Дэвида Цвирнера и Мариан Гудман.
С точки зрения русского человека с обычным советско-российским воспитанием, наполнение этих галерей с объёмами продаж как у автомобильного завода или нефтеперерабатывающего комбината, вообще не являются искусством, потому что никак не напоминают Шишкина и Айвазовского, Серова, Перова и даже Петрова-Водкина. С точки зрения акторов мирового арт-рынка, всё искусство в России кончилось с ликвидацией русского авангарда, когда половина художников сбежала за границу, а другую тихо удавили и заставили следовать канонам социалистического реализма. Хрущёвская оттепель не помогла российскому искусству нагнать упущенное – Никита Хрущёв назвал публично идущих в ногу с мировым временем творцов "абстракистами и педерастами проклятыми", и потребовал выкорчевать это отовсюду, после чего Россия выпала из трендов ещё на полвека.
Самое распространённое мнение у русских и у дилетантов – а я тоже так могу, а мои дети ещё лучше могут. Ответ простой – попробуйте. Это всё иллюзия. Те, кого пытались подделывать, думая. что это просто – Джексона Поллока, Сая Твомбли, Марка Ротко, Баскию – ничего не выходило, профессионалы сразу отличали фальшак от оригинала. А вот Шишкина и Айвазовского от подделок отличить гораздо сложнее.
Мне как искусствоведу и художнику, которому уже за 50 лет и за плечами которого имеется значительный жизненный и творческий опыт, хотелось бы поделиться своими личными соображениями, размышлениями и наблюдениями о тот, что за личности эти художники. Я сам вёл отчаянный образ жизни, я искал смыслы во всём, я боролся за выживание самыми лютыми методами, я переживал кризисы и трагедии, я терял близких, топил свои горести в известно чём, вёл крайне нездоровый образ жизни, к тому же эта моя жизнь при этом была наполнена опасностями и приключениями похлеще, чем у Буратино. Я знаю, что такое смертельная опасность, что такое смертельный риск, я знаю, что такое армия и оружие, и даже знаю, что такое аминазин. И вот эта жизнь, этот неистовый поиск себя, смысла своей жизни, смысла искусства, бушующие в душе и в жизни художника страсти неизбежно отражаются в картинах. Они создают наполнение картины, неважно, что и как там нарисовано. У Караваджо, у Ван Гога, у Модильяни, у Пикассо, у Ротко, у Поллока, у Баскии и у Бэкона видна эта спрессованная, сжатая, архивированная страсть, я бы сказал даже буйство, упакованное в холст. Все эти коллеги вели достаточно предосудительный образ жизни, они совсем не были паиньками, с них не порекомедуешь брать пример. Но когда видишь их работы, дыхание в зобу спирает, на глазах наворачивается скупая мужская слеза – вот оно, настоящее, вот она, сила, мать его, искусства! А когда смотришь на работы зануды Магритта – ну, сюрчик, ну, есть, наверное, мыслишка какая-то, но не будоражит, не вставляет и не штырит, говоря современным языком. Если проводить аналогию с миром музыки – есть Бах, Шопен, Рахманинов, а есть ещё десятки и сотни композиторов, которых можно разок послушать, но их музыка не бередит, не будоражит, не останавливает биение сердце и не сносит мозг.
Есть художники и художники. Юноши и барышни с острым глазом и твёрдой рукой оканчивают художественную школу, потом художественную институцию типа Суриковского или Репинки, в Америке это факультеты fine arts (изящных искусств) в обычных университетах, и после этого они считаются профессиональными дипломированными художниками. Они могут нарисовать гипсовый нос, портрет, натюрморт и пейзаж, и это будет похоже, очень похоже. Как правило, больше ничего они нарисовать не могут, и всю жизнь носятся со своими портретами, натюрмортами и пейзажами, и никак не могут понять, почему они никому не нужны, ведь они большие мастера своего дела. Есть люди из ниоткуда, например, Джефф Кунс, который к своим произведениям вообще не прикасается, чьё первое произведение – это выставленные в стеклянных коробах обычные пылесосы, сделавшее ему репутацию гениального художника, но которые стоят астрономических денег и считаются первыми художниками планеты. Дэмиен Хёрст, имеющий как бы художественное образование, рисовать тоже не умеет и не видит в этом никакой необходимости, потому что у него десятки помощников – профессиональных выпускников художественных институций, знающих, что такое сфумато, пуантилизм, ташизм и дриппинг. Самим великим маэстро этими сведениями перегружаться было ни к чему, что неминуемо привело к падению цен на них в последние годы – всё-таки многим традиционно хочется, приобретая арт-объект за сумасшедшие деньги, иметь в них отпечаток личности художника, словно замурованный в произведение искусства фрагмент его души.
В современном искусстве, на мой взгляд, сфокусирован такой взгляд на ценность произведения искусства: чем меньше похоже на реальность, тем интереснее и дороже. Вот самые дорогие художники рынка, чьи работы стоят десятки и сотни миллионов долларов. Я предлагаю читателю пройтись по ссылкам, потому что даже наикратчайший рассказ о каждом персонаже требует отдельной статьи; многих ресурсов нет по-русски, но можно использовать гугл-переводчик или скопировать английский текст и перевести в Яндексе.
Жан Дюбюффе – один из самых интересных представителей арт-брюта, так называемого грубого искусства.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%8E%D0%B1%D1%8E%D1%84%D1%84%D0%B5,_%D0%96%D0%B0%D0%BD
Жан-Мишель Баския, которого относят к американскому неоэспрессионизму, хотя это чистый арт-брют.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%8E%D0%B1%D1%8E%D1%84%D1%84%D0%B5,_%D0%96%D0%B0%D0%BD
Джексон Поллок, один из столпов американского абстрактного исксства https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D0%BB%D0%BE%D0%BA,_%D0%94%D0%B6%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%BE%D0%BD
Марк Ротко, другое "наше всё" американского абстрактного искусства https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%BE%D1%82%D0%BA%D0%BE,_%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%BA
Сай Твомбли, невероятного ума человек, служивший криптографом во время Второй мировой войны https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D0%B2%D0%BE%D0%BC%D0%B1%D0%BB%D0%B8,_%D0%A1%D0%B0%D0%B9
Георг Базелиц, немец, известен своими первёрнутыми картинами https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B0%D0%B7%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D1%86,_%D0%93%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3
Герхард Рихтер, немец, давно уже гонит картины, размазывая краску по холсту плоской плашкой https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B8%D1%85%D1%82%D0%B5%D1%80,_%D0%93%D0%B5%D1%80%D1%85%D0%B0%D1%80%D0%B4
Вот молодёжь, чьи работы стоят сотни тысяч долларов
Оскар Мурилло, британец колумбийского происхождения, пишет красками и грязью https://en.wikipedia.org/wiki/Oscar_Murillo_(artist)
Роберт Нава, американец, https://robnava.com/section/292416.html
Жоан Роа, бразилец, https://www.jhoanroa.com/
Так выглядят музеи современного искусства, галереи и представленные там художники